Запах "Кензо"

В ноябре неожиданно пошёл снег. Окрестности Рушана полностью покрылись снегом. Мне, тогда ещё студенту, нужно было ехать в Душанбе. Я каждый день ездил в Хорог, в надежде, что будет самолёт. Но каждый день мне говорили, что самолёта нет - нелётная погода. Отчаявшись я, в конце концов, направился к хорогскому автовокзалу. На вокзале машин уже не было. Я тихо побрёл в сторону базара, где прямо у главного входа на базар стояли несколько пустых, частных РАФиков, и водители зазывали к себе пассажиров. - Сегодня закрывается перевал, давайте быстрее. Если сегодня не уедете, застрянете надолго, - уговаривали водители. Отчасти они были правы. В ноябре, обычно перевал закрывается. - Когда отправляешься? - спросил я немолодого уже водителя. - Наберём ещё двух пассажиров и поедем. - ответил он. - Давай садись. Я сел на заднее сиденье, где ещё были два свободных места. Окна РАФика были запотевшими, от дыхания пассажиров. Я протёр боковое стекло и стал наблюдать за базаром. Прямо у крыльца базара сидела старенькая киргизка, то ли из Мургаба, то из Оша, и торговала зимними, зеленошкурыми дынями. Чуть левее неё, за столом, сидела женщина средних лет, в зелёном халате, и с памирскими джурабами. На столе у неё лежали сникерсы, марсы, жвачки и ящики с минеральной водой "Памир". Какая-то девушка, не по сезону легко одетая, явно похожая на студентку, торговалась с ней. О чём они говорили было неслышно. Но торговка что-то говорила, указывая рукой в нашу сторону, точнее на нашу машину. Несколько минут спустя, эта девушка подошла к нашему водителю, и спросила: - Вы едете в Душанбе? - Да, яхбиц (сестрёнка, по-памирски), одно место осталось. Давай садись и сразу поедем, - обрадовался водитель. - Саломолек, (здравствуйте, по-памирски) - поздоровалась она с пассажирами, и села рядом со мной, где ещё было свободное место. - Давайте собирайте деньги, заправимся бензином и поехали, - спешил водитель. Нас пассажиров оказалось всего семь человек. Остальное место в машине занимали большие белые мешки, набитые сухим тутовником, картошкой и яблоками. Рядом с нами на заднем сиденье сидели два молодых парня. Один из них был высокий и здоровый, с красным лицом, в черной спортивной шапочке. Другой чуть меньше, в зелёной камуфлированной куртке, явно купленной у какого-нибудь пограничника. На переднем сиденье, прямо у мешков сидела бабулька, которая ехала в Душанбе, к дочери. И ещё двое мужчин, скорее пожилые, чем молодые, сидели рядом, перед нами. Было очень холодно, поэтому мы быстренько собрали деньги и передали водителю. Он тронулся с места со словами: - Бисмиллоху рахмону рахим! (именем Аллаха, Милостивого и Милосерднейшего! - арабский язык) Ё Али мадад! Хоть бы перевал не закрылся. Через некоторое время мы доехали до висячего моста, переброшенного через шумную речку, в сторону хорогской больницы. У моста стоял бензовоз. Там мы и заправились. - А, шофир, ту мошин печка кор на кихто? (Эй, шофер, а печка в твоей машине не работает, что ли?) - забеспокоилась бабулька. - Э, мумик, шич гирса, мотор гал каш нист (Бабулька, сейчас, подожди, мотор ещё не разогрелся), - ответил водитель, не оборачиваясь назад. Как всегда, когда пассажиры ещё не перезнакомились, все ехали молча. Панорама за окном машины была величественная. Мы ехали вдоль реки Пяндж, и высоченные горы на афганской стороне были густо покрыты снегом. Погода была пасмурной, и вершины гор утопали в тёмных облаках. По пути нам встречались редкие, встречные машины, возвращающиеся из Душанбе. Наш водитель с интересом справлялся у них: - А вирод, перевал гал это? (Эй, брат, перевал ещё открыт?) - Биёр, гал эт вуд, нур нафамум... (Вчера, ещё был открыт, сегодня не знаю) - отвечали встречные водители. Так мы ехали долго. Пожилые мужики и бабулька разговорились. Бабулька сокрушалась, как всё стало дорого и в Душанбе, и в Хороге. Что она вынуждена везти дочери картошку и тутовник из Хорога. Мужики соглашались и тоже рассказывали свои истории о сыновьях, работающих в России, о ментах и скинхедах (будь они не ладны), мучающих таджиков и отбирающих у них последние копейки. Лишь девушка рядом со мной ехала молча. Она изредка улыбалась шуткам бабульки и стариков, но в разговор не вмешивалась. Когда мы проехали ванджский мост, она достала небольшую книжечку и начала читать. Я взглянул на обложку и прочитал: "Алхимик", Паоло Коэльо. Я знал эту книгу почти наизусть. Честно говоря, я удивился. В наше время очень мало читают. Да ещё тут, среди диких гор и экономической разрухи, когда люди думают лишь о хлебе насущном, рядом со мной, в затерянной среди снегов машине, сидит девушка и читает самого модного в те времена бразильского писателя - Паоло Коэльо. Парни, которые сидели рядом с девушкой, с правой стороны, начали грубо подшучивать над ней. - Ты, что девушка муалима или профессор? - то ли шутил, то ли издевался парень с красным лицом. - Нет она академик, - поддерживал его другой, в военной куртке. Девушка лишь взглядом отвечала им, в котором читалось: "Пожалуйста, отстаньте от меня". Парни на немного умолкали, затем опять начинали придираться к ней. Меня это стало раздражать. Я тоже несколько раз неодобрительно взглянул в их сторону. (А может, я тогда уже начинал ревновать?) Девушка заметила мои угрожающие взгляды в сторону парней и глазами молча выразила благодарность, слегка улыбнувшись мне. И тут я впервые обратил внимание на её лицо и глаза. А глаза у неё были просто восхитительные: большие, цвета дорогого коньяка и очень выразительные. Лицо у неё было монголоидного типа, что очень часто встречается на Памире, но с тонкими восточными линиями. Из следов косметики на её лице я заметил только тушь на ресницах и слегка крашеные, чувственные губы. А волосы были совершенно темные, даже можно сказать черные. Уже вечерело, когда мы доехали до Калаи Хумба. - Быстренько поужинайте и поедем дальше, надо спешить, перевал закроется, - торопил нас водитель. Когда открыли дверцу машины, нам сразу в лицо ударил холодный ветер Дарваза. Из машины вышли бабулька со стариками и эти двое молодых парней. - А ты, что, свою книжку будешь есть? - грубо пошутил парень с красным лицом. Девушка ничего не ответила. - Тебе что-нибудь принести? - осторожно спросил я девушку. - Нет, спасибо, ничего не надо, - спокойно ответила брюнетка. Я тоже вышел на улицу. На всей улице горела всего одна лампочка, возле столовой. Повар, дарвазец, сказал, что остался только плов без мяса и шурпа. Я заказал плова без мяса, лепёшки и горячего чая, - и присел к старикам с бабулькой. Они все заказали шурпу, накрошили туда лепёшек и стали торопливо есть. Парни сели за соседний стол. И тоже заказали шурпу, чакку (кислое, процеженное молоко) и лепёшек. - Водка надори, бародар (Брат, водки нет)? - громко спросил парень с красным лицом. Повар тут же принёс фарфоровый чайник водки и поставил перед парнями. Они налили себе по полной пиалке водки, и, чокнувшись, вдвоём выпили. При этом высокий парень, взглянув в нашу сторону и приподняв пиалку, произнёс: - За перевал! Пусть он всегда будет открытым. Пожелания у парней, конечно, были благие, но поведение их было отвратительным. Я подошёл к буфетчику, и спросил, есть ли у него "Кока-Кола" в маленьких стеклянных бутылочках. Оказалось есть. Я купил одну бутылочку, вылил колу в пустую косушку и попросил буфетчика налить в бутылочку кипятка. Он с удивлением, глядя на меня, налил кипяток в бутылочку. Я закупорил бутылочку той же пробкой, положил её в карман куртки и направился в сторону машины. Девушка спала, прислонившись к спинке переднего сидения. Я не стал её будить. Пройти к своему месту я не мог, поэтому присел на место краснолицего парня. От скрипа сиденья девушка проснулась и, извиняясь, пропустила меня к моему месту. - Попей, хотя бы, кипяток, пока он не остыл, - предложил я ей бутылочку. - Спасибо, - спокойно ответила она и удивлённо, глядя мне прямо в глаза, медленно взяла бутылочку. "Какие, у неё, наивно красивые глаза, бывают же такие девушки", - подумал я. - У меня есть "Сникерс", хочешь, - предложила она. - На базаре купила, перед отъездом. - Спасибо, ешь сама, я уже поел. Она маленькими кусочками откусывала "Сникерс" и запивала кипятком. - Книгу свою уже прочитала? - поинтересовался я. - Нет, только до половины дошла. Что-то в сон клонит, да и темно уже стало. - Хочешь, расскажу, что будет дальше с пастушком, с Сантьяго? Найдёт ли он клад? И про Мельхиседека расскажу. Встретит ли Сантьяго снова Фатиму? - А ты что, уже читал эту книгу? - заинтересовалась она. - Да, даже несколько раз, - ответил я. В это время открылась дверца машины. Это были старички и бабулька. Молодых парней всё ещё не было. Затем подошёл водитель, сел за руль и начал сигналить, чтобы парни побыстрее сели в машину. Через некоторое время парни подошли. Краснолицый был совершенно пьян, но держался на ногах. - Поехали, - заорал он, ещё не садясь в машину. Девушка невольно прижалась ко мне и с немой просьбой посмотрела мне в глаза. - Зафар, да держись ты на ногах, - просил друга парень в камуфляжной куртке (ага, краснолицего, значит зовут Зафар). - Аз Бадахшонуме, ороми чонуме, - начал орать песню Зафар. Я догадался, что дальнейшая наша поездка будет не совсем спокойной. Я предложил девушке поменяться местами, чтобы мне оказаться между ней и Зафаром. Она с удовольствием согласилась. Парни сели на свои места, но Зафар никак не хотел успокаиваться. Продолжал орать песни и размахивать руками. Мои догадки оправдались. Он нагло стал приставать к девушке. Старики старались успокоить его, но он был совершенно пьян. А что возьмёшь с пьяного, кроме анализов. - Да проститутка она, все они проститутки, эти студентки, - начал кричать пьянчуга. Потихоньку и моему терпению приходил конец. Я несколько раз пытался остановить его протянутые к девушке руки. Он с удивлением смотрел на меня с широко открытыми глазами, как будто видел меня впервые. Руки парня были тяжелы, как и он сам, но он как и все пьяные был совершенно неуклюж. Вдруг, неожиданно он ударил девушку, я не успел остановить его руку. Удар пришёлся в правое плечо, ближе к груди. Она тихо заплакала. Старики стали корить и успокаивать пьяного. - Останови машину, пожалуйста, - попросил я шофера. - Выйдем, парень, на улицу. - Ты чё меня пугаешь? Щась и тебя размажу по машине, - не унимался он. - Пошли, на улице покажешь, как ты умеешь размазывать. - Пошли, смельчак. Ты меня даже рассмешил, друг, - уверенно добавил он, и стал казаться , вроде бы, трезвым. Бабулька пыталась остановить нас. А старики с одобрением смотрели на меня, как бы поддерживая меня и взглядами говоря: "иди, поговори с ним" Мы вышли из машины. Снаружи было холодно, и шёл мелкий снег. Было темновато, и трудно было определить местность, но, кажется, это был один из серпантинов, недалеко от Калаи Хумбского пограничного поста. Мы отошли от машины, и тут я понял, что по весовым категориям, мы с ним совершенно разные. Он был огромен, как медведь. Я, кажется, даже чуть пожалел, что ввязался в это дело. - Слушай, у тебя сестры есть, мать есть? Как бы ты себя почувствовал, если и к ним относились так же, как относишься к этой девушке ты, - начал я разговор с мирных уговоров. - Ты, что, будешь меня учить, как мне жить, салабон? - сверкая глазами, толкнул меня в грудь. Он был явно уверен в своей силе, так ведут себя только уверенные в себе люди. Я чуть не упал на снег. Вдобавок, он ногой, очень больно ударил меня под колено. И противно ухмыляясь, добавил: - Сам напросился, защитничек, сидел бы и помалкивал... Дорогой мой читатель, здесь мне необходимо сделать небольшое отступление. Прямо перед развалом СССР, меня призвали в армию, и я попал на службу в элитный авиационный полк, на Украине. Я был механиком самолёта. Как-то перед Днём Победы, в полку, захотели организовать чемпионат полка по боксу. У нас в полку профессиональных боксеров не было, и все выступающие были совершенные дилетанты в боксе, впрочем, как и я. Как-то, мой командир, капитан Нефедов, увидел на дверце моей тумбочки фотографию Майка Тайсона, которую честно говоря, не знаю кто и приклеил. - Увлекаешься боксом? - спросил меня капитан. - Ни как нет, товарищ капитан, никогда боксом не занимался, - отчеканил я. - Ты ведь из Памира, горец, а горцы народ крепкий, давай поддержи честь роты, и поучаствуй на соревнованиях. - Да, я из Памира, товарищ капитан, но я никогда и перчаток то не надевал на руки, - сопротивлялся я. - Ничего, у нас есть хороший спортивный инструктор, он тебя быстренько подготовит, - уговаривал он меня. - Я тебя освобождаю от технических занятий, иди к старшему лейтенанту Богданову, это приказ, - сурово закончил он. Я отправился к старшему лейтенанту Богданову и всё ему объяснил. - Пошли в спортзал, - без промедления скомандовал он. И тут я впервые надел боксёрские перчатки и сделал первый удар по "груше". - Так, силёнки, у тебя парень, есть, только нужно их направить по нужному вектору, - подбадривал он меня. - Ты, левша или правша? - спросил он меня перед занятиями. - Не знаю. - Сейчас проверим, ударь сначала правой, а потом левой, по "груше", - я всё исполнил, как он и сказал. - Так, повтори, ещё разочек. - Ты парень, левша, оказывается. И это тоже нам на руку, - обрадовался он. - Завтра начинаем тренировки. Это был конец февраля. До Дня Победы ещё было почти три месяца. И я каждый день начал ходить на тренировки, где старший лейтенант Богданов, ставил мне удары. - Иван, тебе достаточно выучить два удара: хук слева, потому что ты левша, и апперкот (удар снизу) правой рукой, и один защитный блок. Больше ничего не надо. Всё это нужно отработать до автоматизма. Так начались изнурительные тренировки, описание которых я опушу, дорогой читатель, чтобы не наскучить тебе. И так ко Дню Победы, я сбросил три килограмма и перешёл в категорию среднего веса, где конкурентом у меня был Вася Горелов, крепкий парень, из седьмой роты. Пропущу и то, что в день соревнований наша рота набрала максимум очков, и мы оказались победителями. Но на этом моя одиссея не закончилась. Меня стали посылать защищать честь, не только нашей части, нашего полка, но и округа, по разным соревнованиям. Старший лейтенант Богданов больше меня не тренировал, и я кроме хука слева и апперкота больше ничего на ринге и не умел делать. Но зато и хук и апперкот у меня были отработаны почти до совершенства. И в ту зимнюю ночь, на перевале, когда Зафар нагло толкнул меня в грудь и больно лягнул под колено, я послал тысячи благодарений старшему лейтенанту Богданову за его бескорыстные уроки бокса. Зафар, подняв свой огромный кулак, приготовился к ещё одному удару. Я успел подставить блок и молниеносно совершил хук слева и апперкот снизу правой рукой. Огромный Зафар аж подпрыгнул с места и упал на снег как мешок с г...ном. Некоторое время он молчал (возможно был в нокауте), потом начал стонать, чему я, честно говоря, очень обрадовался. Я присел к нему и спросил: - Так, всё-таки у тебя есть сестры, или мать? Он не мог разговаривать, а лишь мычал. Я взял пригоршню снега, и протёр ему лицо. Он начал приходит в себя. Через минуту он с трудом встал на ноги и молча направился в сторону машины. Я тоже протёр себе лицо снегом, и последовал за ним. Когда я подошёл к машине, он уже сидел рядом со своим другом. Я прошёл на своё место и сел рядом с девушкой. Потихоньку, что-то бормоча себе под нос, Зафар заснул. Не стоит описывать, что все пассажиры несказанно обрадовались этому обстоятельству. За окном была тёмная ночь, и я чувствовал некоторые угрызения совести, что ударил пьяного человека. Но никакого сожаления не было. По-другому он не понимал. Есть такие, очень примитивно мыслящие люди. Они понимают только язык силы. И Зафар, наверное, был из таких примитивных типов. Был бы у него разум, можно было бы до него достучаться... А если вместо разума сплошная агрессия... Нет, сожаления, я не чувствовал. После Калаи Хумба машина медленно начала подниматься к перевалу. Всем хотелось спать. Девушка тоже начала медленно клонить голову, то влево, то вправо, а положить голову мне на плечо она стеснялась. - Прислонись ко мне и спокойно поспи, - ободрил я её. Она, стесняясь, прислонилась и мгновенно заснула. Я почувствовал запах её духов и безошибочно определил, что это был запах "Кензо". Я долго не мог заснуть, но в конце концов заснул и я. И проснулся от того, что почувствовал, что кто-то сжимает мои пальцы. Это была ладонь брюнетки. - Спасибо, - тихо прошептала она. В её глазах стояли слёзы. - Да не за что, не плачь, он тебя больше не тронет, давай спи. В машине была полная тишина. Старики и бабулька мирно спали, прислонившись к своим мешкам с картошкой и яблоками. Лишь водитель время от времени останавливал машину, протирал себе лицо снегом и ехал дальше. Так мы и ехали, то просыпаясь, то засыпая. Явь и сон перемешались. Мне казалось, что я вижу сон. Что девушка, сидящая в машине, это Фатима из "Алхимика", которая едет к Сантьяго. А за рулём машины сидит сам Мельхиседек и часто повторяет: - Если ты сильно-сильно захочешь чего-нибудь, то сама Вселенная будет способствовать тебе в этом... Перевал оказался открытым. Мы даже и не заметили, как перевалили за перевал, за Хабу Рабат. Наши паспорта были у водителя, и все вопросы с постами он решал сам. На рассвете мы оказались в живописной Тавиль Даре. Мы остановились у какой-то дорожной чайханы, накрытой синей ООНовской палаткой, где был установлен задымленный самовар, в котором, уже, кипела вода. Чай нам заварила девочка-подросток с зелёными глазами, и принесла горяченьких лепёшек. Мы умылись и позавтракали. Никто не вспоминал о ночном инциденте. Как будто его и не было. Зафар и его друг вообще не смотрели на нас и не разговаривали с нами. Девушка подошла к бабульке, и они о чем-то пошептались, затем вместе на короткое время исчезли. Позавтракав, мы снова сели по своим местам, и поехали дальше. Когда мы приехали в Душанбе, машина остановилась возле Цирка. В Душанбе шёл мелкий ноябрьский дождь. Мы все вышли из машины. Старики и бабулька тепло со всеми попрощались и стали загружать свои мешки в поджидавшую их машину. В этот момент ко мне сзади подошёл Зафар и тихо спросил: - Ты кто, военный что ли? - Да, - коротко ответил я, прямо глядя ему в лицо. Хотелось добавить "бывший военный", но ничего не сказал. - Извини, если что, - добавил он. Этого я от него не ожидал. - Ладно, проехали, у девушки попроси извинения, - ответил я. - Уже попросил, ещё в Тавиль Даре. Девушка стояла у остановки, явно ожидая конца нашего разговора. Я подошёл к ней попрощаться. - Как тебя, хоть, зовут, двое суток ехали вместе, так и не назвалась. - А ты и не спросил, - улыбнулась она, обнажая ровный ряд белоснежных зубов. - А тебя самого, случайно, не Робин Гудом зовут, - заулыбалась она снова. - Меня зовут Иван, - коротко ответил я. - А я Алуа. После завтра улетаю в Москву, я там учусь. - Ну, счастливого пути, - добавил я. Но мы не спешили расставаться, ожидая чего-то главного, важного, может быть самого главного в жизни... Тут подъехала полупустая маршрутка, и все кто были на остановке уместились в ней. На остановке остались я и Алуа, больше никого. - Это была моя маршрутка, номер один, - грустно сказала Алуа и почему-то заплакала. Потом еле заметно прислонила голову мне на плечо и со слезами в голосе тихо прошептала: - Я замужем. Я молча погладил её черные волосы, которые уже промокли от мелко моросящего дождя. От неё пахло духами "Кензо". Мы стояли на пустой остановке и безмолвно смотрели друг другу в глаза. Слёзы ручьём катились из её глаз, и чёрные дорожки туши текли по её щекам, перепрыгивая через её красивые губы, бежали по её нежному подбородку, а оттуда капали ей на грудь. Она не могла их остановить. Тут подъехала другая маршрутка, и она грустно произнесла "до свидания". Затем резко направилась к маршрутке и села на переднее сиденье. Машина резво отъехала, унося Алуу в неизвестность. Я успел посмотреть номер, это была не её маршрутка... Иногда, меня спрашивают: "Какие, у тебя самые любимые духи?". И я неизменно отвечаю: "Кензо", хотя раньше я был к ним совершенно равнодушен... Это всё, что осталось, со мной, от Алуы...запах "Кензо"...