Идём со мной на Луну

Прошло уже около недели с того момента, как Тонери растворился у неё на глазах. Ожидание неимоверно утомляло. Раз за разом после привычно скучного дня Хината просыпалась среди ночи, пристально всматривалась в темноту, желая увидеть в ней белоснежные волосы и холодные глаза. Не было, его всё ещё не было. Он появился так неожиданно, так просто дал ей шанс избежать ужасной жизни в клетке клана, так просто освободил её от оков, а затем исчез. Глупо было тогда упрямиться, но уже, к сожалению, ничего не изменить. Виной всему её неспособность противостоять обычаям семьи, своему воспитанию, предписывавшему покорность и невозможность существования своего мнения у женщин. Угнетение после данной Тонери надежды теперь уже не выглядело таким обычным и повседневным. Оно казалось дикостью. Оно казалось ещё более жестоким, чем раньше. Хинате приходилось лишь опускать голову, слушая недовольства. Тем более после того, как она прогуляла университет (об этом, конечно же, прознали), с неё готовы были три шкуры содрать. Каждый вечер она обращалась к небу, ожидала, что он снова появится и поможет ей сбежать, но ответом ей служило тусклое сияние луны. Тонери обещал, что вернется, обещал, что поможет. У неё больше нет сил терпеть. — То-не-ри, — чувствуя дрожь по всему телу и пощипывание в глазах, шепчет Хината и замечает, что плачет. — Прости, задержался, — он кладёт руку на её на голову, слегка поглаживая. Хината вздрагивает от его прикосновения и непривычно нежного голоса. Тонери присел рядом и приобнял её, она не сопротивлялась. Ни слова, сплошное молчание, но его присутствие успокаивало. — Ооцуцуки, — Хината улыбается, вспоминая легенды своей семьи, столь ненавистной семьи. — Хината, — Тонери встаёт, чувствуя чьё-то приближение, и раскрывает плотные шторы, наполняя комнату лунным светом, — идём со мной на Луну. Она не отвечает, в самый ответственный момент растеряв всю решимость, которой была наполнена ещё пару минут назад. Отказаться от ужасной жизни было легко, но, как ни крути, семья остаётся семьёй, к ним всё ещё есть кровная привязанность. Хината смотрит на Тонери, чьи глаза холодны, а улыбка едва заметна, он протягивает ей руку. «Идём, — тихо шепчет он, нежно касаясь её ладони, — я ведь говорил, что спасу тебя». Хината лишь кивает и хватает свою паутинку изо всех сил, надеясь, что она всё-таки не порвется и не заставит вновь опуститься в пучины отчаяния. Ладонь Тонери куда теплее, чем казалось. Он обнимает, нежно, аккуратно, как принцессу. Хината почувствовала небывалую лёгкость, находясь в его объятиях. Оковы спали, цепи больше не держат её в этом доме. Свободна, и радость заполняет грудь. Она обнимает его за шею и, на мгновение уткнувшись в ключицы, тихо смеётся, будучи больше не в силах сдерживать эмоции. Окно волшебным образом распахивается, беззвучно. Тонери вопреки всем правилам приличия ворчит из-за веса своей ноши, выпрыгивает наружу, заставляя Хинату тихо ахнуть от неожиданного действия, и создаёт странную на вид платформу, парящую в нескольких метрах над землёй. Он ловко запрыгивает и аккуратно ставит девушку возле себя, всё ещё приобнимая за плечи. — Хината! — знакомый голос доносится снизу. Тонери и Хината одновременно смотрят на дом. Знакомые голубые глаза, совсем не такие, как у Ооцуцуки, тёплые, горящие жизнью и решимостью, с недоумением смотрят на неё. «Наруто», — тихо шепчет девушка, отводя взгляд. В этой прогнившей семье (да и жизни) он был, пожалуй, единственным лучиком. Время от времени, когда удавалось проникнуть мимо охраны, что было весьма рискованно, он приходил к ней, и они болтали всю ночь. Этот юноша был способен вызвать улыбку, и однажды Хината осознала, что испытывает симпатию к нему (естественно, подобные отношения ни за что бы не одобрили). Сейчас же она бежит от него, от того, кто снова, рискуя быть пойманным, пришёл к ней с цветами. С ответными чувствами. — Прости, — шепчет Хината, прижимаясь к Тонери и пряча лицо в его груди. Ооцуцуки ненавязчиво повторяет её фразу, безобидно улыбаясь, и поднимает платформу выше. — Я задумалась только сейчас, но, — Хината смотрит вниз, на стремительно удаляющуюся землю, — меня ведь будут искать? Все они наверняка хоть немного почувствуют боль. Я не должна была… — Тише, — Тонери приложил палец к её губам, — ты согласилась уйти со мной, а значит, ты исчезнешь из этого мира. Навсегда. Будто и не было тебя никогда. — Девушка удивлённо вздохнула. Все её труды насмарку. Её ангельское терпение, считай, ушло в никуда. — Такова цена за счастье, моя дорогая. Он нежно обнимает её, давая возможность спрятать наворачивающиеся слёзы. Стоила ли её двадцатилетняя жизнь мнимого счастья?