***
Гораздо позже, когда задание выполнено, когда в санитарной комнате муравьишки пытаются отмыть его окровавленные руки (бесполезное занятие, что бы они не делали, он замарался так, что это не смыть ничем и никогда), он вспоминает про запах. А ведь запах, который источают некоторые из этих муравьишек, имеет с ним отдаленное сходство, как если сравнивать старое зернистое изображение с современным навороченным детализированным. Старые снимки хранят в себе отголосок яркой эмоции, кусочек чего-то дорогого, памятного. Этот кусочек принадлежит ему. И кусочек никуда не денется, пока возникают ситуации, самым посредственным образом взывающим к нему. Он знает это. Солдат стоит под бьющими струями воды, терпеливо сносит плановые гигиенические процедуры, скребущие его жесткими щетками руки; и внезапно Весна к нему приходит вновь, вместе с воспоминанием. Он неловко переступает, ошарашенный, дезориентированный. Один из муравьишек раздраженно прикрикивает, швыряет в него щетку. Отскакивая от его живота, она падает на застеленный кафелем пол аккурат поверх слива. Вода перестает уходить, скапливается у его стоп. Сегодня, вопреки своим обычным предпочтениям (хотя такие слегка отклоняющиеся от порядка казусы и есть все доступные ему развлечения), Солдат оставляет происходящее без внимания, прибывая глубоко внутри себя. Правда ему следует быть осторожным, следует опасаться. Свет, зажегшийся в ледяной тьме его сознания, необходимо беречь от посторонних глаз. Он должен продолжать прятать его там глубоко-глубоко в кромешной тьме, не один лучик не должен просочиться наружу. Он знает тот запах. Даже отсутствие деталей и миллионы вопросов, роящихся в его голове, не отменяет этого факта. Единственное, что открылось ему достоверно: это запах принадлежит человеку со светлыми волосами, с самыми нежными руками, чьи прикосновения... Он должен найти его. Но, прежде всего, необходимо как-то защитить этот свет от кресла. Он не знал, как ему это удастся, но чувствовал, что должен. Любопытно, как так случилось, что у него появилась тайна ото всех... Когда ему запрещено любопытничать, запрещено иметь тайну... Эти штучки для тех важных, людей с именем. К нему опять пришел Пирс. Пирс немедленно был оповещен об инциденте, произошедшем на задании, и он настойчиво хотел докопаться до причины. — Наверняка, его взбудоражила течная омега, – один из муравьишек смело выдвигает свою теорию. Омега, эхом раздается в голове Солдата. Когда-то у него была омега, он уверен. От этой мысли тепло концентрируется у него в груди, сгущается,переполняя, грозится вырваться наружу. Он с усилием прогоняет его, прячет под ребра. Тайны непозволительная роскошь для таких, как он, ничтожеств. Но у него все же она появилась. Тайна. Пирс тем временем поворачивается к тому, что позволил себе заговорить. Муравьишка под его нетерпеливым взглядом неловко замирает. — Вы обещали мне устранить в нем все связанное с этим. — Мы сделали все, что смогли,сэр, – бормочет она,—Но иногда глубинные механизмы все равно проявляют себя. На виске Пирса забилась жилка, и муравьиха, заметив это, вжимает голову в плечи. — В проект идеально вписался бы бета... — Позвольте напомнить, что здесь не вы принимаете решения,– чеканит Пирс звенящим властным голосом. Муравьиха дрожит. — А это значит, вы молча работаете с тем, что мы вам дали, и достигаете результата, о котором мы вас попросили. И если вы это не делаете, то вы нам попросту не нужны. Я ясно выражаюсь? –муравьишкам ничего не остается сделать, кроме как кивнуть. В конце концов, они безымянные твари без голоса. Даже если они хотят обманывать себя. Пирс наклоняется к нему, язык его тела осторожный, ровный, словно он подбирается к дикому животному. Но Солдат-то не хочет обманывать себя. Он знает наверняка: Пирс чудовище, которое лишь притворяется человеком. — Твоя помощь бесценна, – говорит Пирс. Далее он, как и всегда, ударяется в пламенные речи, добавляет несколько пафосных слов о толерантности, о благе, о добродетели, разбавляет все это патриотической бурдой. И Солдату, честно говоря, не ведома вся эта абра-кадабра, он уже знает концовку этой песни, которая звучит как : Еще одна миссия. Последнее задание, ладно? Ты меня понимаешь? Понимает. Он понимает, что ему выпадает еще один шанс выйти наружу; туда, где можно не бояться кресла; туда, где можно попробовать найти источник того запаха. В знак покорности он опускает голову, знает – Пирс просто обожает, когда он покладистый; знает, потому что обрел это знание опытным путем, годами работая с Пирсом, наблюдая как он взрослеет, как он стареет. Пирс отвечает ему сдержанной сухой улыбкой. Думает, что победа у него в кармане. Уверен в этом. Он разворачивается к агентам, безымянным болванкам, все это время стоявшим у него за спиной, готовым вмешаться, если инцидент неповиновения повторится, негромко передает им свои распоряжения. Приказывает безымянным тварям-муравьям снарядить и подготовить Актива. В это время Солдат позволяет себе представить, будто у него есть имя. Если бы у него было имя, его бы знал тот человек. Человек с запахом.***
Самолет заходит на посадку в очередном мегаполисе. Огромном, с бесконечными милями дорог, с ни на секунду не смолкающим гамом загруженных улиц. Он рвется вперед, ведомый чистым инстинктом. Он рвется с четким пониманием того, что его ждет в конце, если все вскроется. Муравьишки, благоговея от страха, притащат его на кресло, крепко накрепко прикуют к нему. Агенты-болванки с удовольствием применят к нему чего-нибудь эдакое из их бесконечного усмирительного арсенала, а агент-балагур-Рамлоу будет петушиться и сыпать карами ему на голову. Если они прочухают, то он вернется в лабораторию, к своему "любимому" моциону: крио, подготовка, задание, кресло. Так, что он прислушивается к инстинктам, но в этот раз ведет себя куда осмотрительнее. Ему нужно попридержать коней, и пока он с этим справляется. Он ждет. Команда равномерно рассредотачивается по крыше напротив здания гостиницы, в которой, по данным, находится их цель. Он достает винтовку и собирает ее в два счета, как нечего делать; затем осматривается через прицел. Рамлоу заседает прямо возле двери, агент-вонючка двумя этажами ниже - это из тех, кто рядом, все остальные же разбрелись по своим точкам, тактически перекрывающим всю улицу. Все тщательно спланировано. Но их реально застают врасплох. Рация Рамлоу начинает громко нечленораздельно гундеть, а сам агент отлетает на несколько метров от удара распахнувшейся двери. Солдат быстро оставляет пост снайпера. Что за черт? Перед ним человек в обтягивающем синем костюме, который с непринужденной легкостью нейтрализует агента и эффектно прокатывает его по лестнице, точно тот ничего не весит. Не раздумывая, он направляется вперед к незнакомцу, программирование – его козырь, ему не нужно готовиться к схватке – он собран на все сто. Но вдруг его внутренний баланс в одну секунду подкашивается и обрушается до самого основания, инстинкты начинают бунтовать. Смятение обуревает его, словно вирус заглючивает и ступорит внутреннюю программу. Он узнает его. Этот запах. Сладкий и одурманивающий, словно патока, обволакивающий мысли, оставляющий липкую дорожку в его голове. Он опускает занесенные в атаке руки. — Баки? – невереряще восклицает человек в синем трико. Солдат вместо ответа прожигает в нем дыру. — Какой еще к черту Баки? – с надрывом ревет он, наконец. Ему нужен гребанный ответ. И ему, отмороженному, ясно-понятно, что ответ – ключ ко всему. Он хватается за эту возможность обеими руками: и живой и той другой, что из металла. Может быть хоть так у него в итоге получится дойти до конца. — Это ты,– слышится тихий ответ, и парень снимает шлем. Золото волос ослепляет Солдата, заставляет отшатнуться, когда смутный образ памяти вдруг расцвечивается яркими, чувственными красками, становится реальным. — Осторожно! — Ты... – Солдат вдыхает поглубже, хочет погрузиться в окольцовывающий его аромат целиком. Он не противится его властности, он покоряется, ощущая покалывание по всему телу, сладостную дрожь. Страх. На мгновение его захватывает страх и поглощает без остатка. Но под ним есть и что-то другое, он ударяется в это новое, незнакомое чувство, пытается распробовать. Это... жажда? Голод? Голод, который гораздо сильнее страха? И он начинает вспоминать, как однажды муравьишки Золы болтали об этом, как, накачивая его дурью, пытались отделить его разум от тела, как пытались сделать из него зверя. Делая несмелый малюсенький шаг вперед, Солдат боится, что лед, по которому он идет треснет, и он провалится в ледяную воду, но потом крошечная улыбка поощряет его, подбадривает. Он мужается. — Ты меня помнишь? – спрашивает парень, улыбаясь. Солдат помнит. Это отпечатано в каждой клеточке его тела. — Стив, – шепчет он. Омега. Его омега. У него есть имя. Стив. У него всегда было имя. Он достоен своего имени. — Да, я Стив. Пожалуйста, пойдем со мной? Солдат не может отказаться, ему не нужно отказываться. Он берет парня за руку. От прикосновения его прошибает током, что возрождает в его голове все ужасы, которые ему пришлось пережить в кресле. Зубы стучат, тело вибрирует - страшная боль, отпечатанная в памяти, восстает. Солдату требуется минута, чтобы осознать, что он здесь, на крыше со своим омегой, а кресло где-то там, далеко-далеко. Эта новая реальность тут же завораживает его, он с радостью отмечает, что в касаниях омеги есть лишь наслаждение, облегчение, благодать, они напрочь лишены агонии. Его сердце замирает на мгновение, а затем пускается в пляс в груди, заставляя все тело петь. — Конечно, чертовски жалко, но, Кэп, мне придется пристрелить тебя как собаку,– раздается за их спинами голос Рамлоу. Он стоит в дверях, нацелив дуло своего пистолета в Стива. В его омегу. Внутри у Солдата все вскипает от ярости. — Ты же знаешь, что я твой преданный фанат, Кэп,– продолжает агент, — Тебя и твоей сладкой попки. Так что, не мог бы ты убрать руки с ... Солдат молниеносно прицеливается поверх стивова плеча, и не давая никому и секунды, чтобы понять что происходит, стреляет Рамлоу прямо в грудь. Агент заваливается назад, судорожно пытаясь зажать рану, и снова летит вниз по лестнице. — Баки,– зовет Стив, и Солдат поворачивает к нему лицо, доверительно заглядывает глаза. Просчитав все варианты отхода, он тянет омегу к восточному углу крыши и смотрит вниз на улицу, оценивая ситуацию. Крыша ближайшего здания на два этажа ниже. Что ж, ему этот прыжок ничем не грозит, и он догадывается, что Стив тоже способен сделать все как надо, не причинив себе вреда. Но голос внутри него настаивает, что омега не сможет, что его нужно беречь как зеницу ока, что он такой славненький крошечный хрупенький цветочек... — Баки? — Прыгай,– твердо говорит Солдат, перебивая голос внутри себя. Они прыгают. И в самом деле оба приземляются без происшествий, перекатываются, и, едва оказавшись на ногах, пускаются в бега. Агенты-болванки настолько ошарашены произошедшим, что упускают момент, когда еще можно начать погоню и надеяться на какой-то результат. Они бегут, что есть мочи, несутся как ветер, словно не могут остановиться. Наконец, у городской черты, Стив хватает его и в безлюдном переулке прижимает к стене, заключая в объятия. Сирены воют в голове Солдата: того, кто посмел нарушить личное пространство, программа велит немедленно наказать. Выбросить коленом, отпихнуть локтем, применить один из коронных захватов, но его инстинкты... Они говорят совсем иное. Стив улыбается безмятежной, счастливой улыбкой, словно светится изнутри. Без всякого страха он сближает их лица, а затем зарывается носом Солдату в стык плеча и шеи. Солдат замирает, с ужасом осознавая, что подпустил чужака к своему горлу. Его жизнь в опасности, слушать всякие голоса это верх глупости... Но Стив лишь нежно притирается ближе, его губы порхают вдоль кадыка Солдата, одаривая легкими касаниями-поцелуями. Солдат тихонько постанывает от этой сладостной пытки, он полностью капитулировал перед всепоглощающей аромой своей омеги, он сдался ей в плен. И в этом плену тело обретало вроде бы новые, но отдаленно знакомые ощущения. Он воскресал. И тонул. Тонул, потому, что не знал, что с этим делать. Его мозолистые, изможденные руки нашли плечи омеги, скользнули вниз по изгибу спины, он пытался отыскать отражение себя в нем, в своем омеге. Стив же не стеснялся своей реакции на долгожданный физический контакт. Он стонал в голос, вжимаясь в альфу. От этих прекрасных звуков у Солдата кружилась голова, внутри все дрожало. — Баки...– шептал Стив вновь и вновь,— Баки, я так по тебе скучал... Солдат кивает, руками нежно оглаживая теплые, упругие бока. Баки. Так его зовут. Солдат это Баки. Баки это Солдат. — Стив, - хрипло шепчет он в ответ, голос вибрирует от эмоций. Укладывая голову омеге на плечо, Баки чувствует, как спустя столько лет, все встает на свои места. Он обретает веру. Веру в то, что омега позаботится о нем. А он в свою очередь окружит заботой Стива. — Да, – срывается с губ омеги, как железная гарантия того, что они вместе, что для их союза зажегся зеленый свет. В глазах Баки щиплет, дерет. Лицо горит, и кажется, что тело предает его похлеще, чем было на кресле или во время наказания. — Эй, Кэп, порядок? – насмешливо интересуется посторонний голос. Баки резко вскидывается и буквально за долю секунды вырастает перед Стивом, готовый защищать его любой ценой. Пистолет в ладони, палец поддразнивает курок. У него на мушке странный человек, закованный в жестяные доспехи. Он парит в двадцати футах над землей, постепенно опускаясь вниз с помощью регулирования тяги в репульсорах на ногах. И да, Солдат, похоже, его не впечатлил. — Гляжу, вам нужна минутка? Или скорее номер в отеле? Я, честно говоря, не думал, что вы, дедульки, такие прыткие? Где же ваше хваленое воспитание? Стив на этот выпад лишь фыркает. — С милым рай и в шалаше. Его поза расслаблена, голос игрив. Обернувшись на мгновение, Баки отмечает, что омега не воспринимает ситуацию как потенциально опасную. Вернув взгляд к незнакомцу в жестянке, он принюхивается : пахнет металлом и озоном, и... чем-то сдобным, напоминающим запах муравьев. — Так-то так,– железный человек хлопает себя по бокам, — Но если ты вдруг слегка недопонял, то перед тобой агрессивный альфа-самец, Стив. Стив кивает и демонстративно опирается на плечо Баки. — Ты уверен, что он цивилизованный человеческий альфа? Выглядит, как... хм... бешеный альфа-волк? Стив тяжело сглатывает и выступает вперед. По нему видно, что он не знает, как подобрать слова. — Путь был долгий и непростой. Но вот он здесь, со мной. Познакомься, это Баки Барнс,– говорит он. — Да ты меня разыгрываешь? – театрально возражает железный человек,— Единственный и неповторимый Баки Барнс собственной персоной? — Именно. Он вернулся домой. Пойдем домой, Баки? Улыбка Стива столь яркая, прям ослепляющая, и Баки греется в ней, пока Солдата смывает талой водой, он отступает. Он тянется к лицу омеги, кончиками пальцев прослеживая черты, которые всегда были там, глубоко внутри него, в его памяти под слоем холодной толщи. Он просто не может поверить в это чудо, запрещая себе думать о том, что все может оказаться сном. Волшебной сказкой под куполом крио. Но тяжесть руки Стива, его тепло и запах, все это настоящее. Оно закрепляет его веру в настоящее. Десятилетия тяжелым грузом лежат на его плечах. Он устал, пришло время признать это. Все, что ему нужно это сон, разделенный со своим омегой. Заключить его в объятия, уткнуться в его ароматную шейку носом. Вдыхать его запах. И терпеливо ждать, когда в нем возникнет желание выйти в мир, к другим людям. У Баки есть имя. Он человек. И у него есть Стив. Так чего еще надо? — Да, пойдем. Пора домой. И он не знает, где в самом деле находится его дом. Но знает точно, что им может стать любое место, при условии, что там с ним будет его Стив. Улыбка Стива сродни надежде.