live happily ever after

P! nk — What About Us Lana Del Ray — Love I — Что же, — профессор делает паузу, снимает очки и аккуратно складывает их в верхний карман пиджака, — на этом сегодняшняя лекция окончена. — Он окидывает изучающим взглядом амфитеатр аудитории и добавляет с какой-то едва уловимой иронией: — У кого-нибудь остались вопросы? Как и предполагалось, все молчат. Тогда профессор Глэшоу* отправляет учебные конспекты в потертый кожаный портфель и, отсалютовав зашуршавшим студентам, разворачивается к выходу. — Нет! — Вдруг звучит бесстрашный протест на последних рядах. — Профессор, вы не правы. Седовласый физик останавливается и медленно оборачивается, всматриваясь в озадаченные лица своих подопечных — выискивая смельчака. — Все эти теории и правда хороши, — констатирует уверенный, чуть хриплый голос с «галёрки», — но только до поры до времени. — Долговязый черноволосый паренёк неловко поднимается с места, возвышаясь теперь над своими сидящими одногруппниками. — Блистательность большинства теоретических основ в момент рассыпается, — парень изображает пальцами взрыв, — стоит только воспользоваться ими на практике. — А-а-а, — тянет профессор, лукаво сощурившись, — мистер Уилер. — Тут Майк неловко озирается по сторонам, будто в аудитории есть ещё один, другой мистер Уилер и преподавательские слова адресованы именно ему. — Вы строите теории вокруг теорий, молодой человек, — профессор Глэшоу замолкает на секунду, но быстро добавляет: — Это похвально. — С этими словами Майк едва слышно выдыхает. — Дело в том, что каждая теория обладает исключительной магией, которая в последствии приводит либо к практическому подтверждению предполагаемого факта, либо… к его же опровержению. — Что же это? Что ещё за магия? — Нетерпеливо щебечет малознакомая для Майка Уилера прыщавая девчонка в первом ряду. — Что это? — Переспрашивает старик-профессор, по-прежнему не отводя взгляда от темноволосого парня в клетчатом жилете. Глаза Майка вторят вопросу сокурсницы. — Надежда, друзья мои. Это всегда надежда. Преподаватель чуть кланяется и выходит, скрипнув дверью. Аудитория погружается в хаос. В итоге Майк знает только одно: теория под названием «и жили они долго и счастливо» подкрепляется одной лишь дурацкой надеждой и с реальностью не имеет ничего общего. * У неё острые коленки, пробирающий до самого нутра взгляд, проблемы с математикой, концентрацией и — с отцом. У него веснушки, кудри цвета воронова крыла, проблемы с восприятием окружающей действительности и совсем немного — с ней. У них на двоих столько секретов, сколько не содержит в себе ни одна, даже самая загадочная и противоречивая, государственная тайна. Майк никак не способен сосредоточиться на тригонометрии. В нём бурлит и закипает это нетерпеливое ожидание, несносные бабочки рвутся наружу, и он только и делает, что каждую новую минуту смотрит на часы. Вот, до конца урока десять минут. Вот — девять. Кажется, что к моменту, когда прозвенит звонок, юный мистер Уилер и вовсе лишится рассудка. Но долгожданный звонок всё-таки звенит, а Майк при этом сохраняет не только ясное сознание, но и — к великому счастью — способность быстро реагировать. Парень подрывается с места, будто ужаленный и, едва только успевает перешагнуть порог классной комнаты, натыкается на неё. — Оди, чёрт возьми! — восклицает он на выдохе. — Как же долго! — разводит руками Джейн [для него всё ещё — всегда — Одиннадцать]. — Долго? Да я… — Привет, Джейн! — здоровается мимоходом Дастин и, хитро прищурившись, нарочито громко сообщает Лукасу: — Сейчас пойдут сексом заниматься. Друзья начинают заговорщически хихикать, и Майк бросает им вслед гневный взгляд. — Не обижайся на них, — Одиннадцать легко касается губами его пылающей щеки, — вчера Дастин заверял меня в том, что мисс Мартин совершенно точно его хочет. Я, честно говоря, начинаю за него волноваться. — Обижаюсь? Я? — Майк смотрит на подругу, как будто и впрямь озадаченную, и в глазах его блестят лукавые искорки: — На правду не обижаются. Тут он целует Джейн в губы, не скрываясь. II Гарвард похож на большой улей или, скорее, муравейник. Студенты перемещаются из пункта А в пункт Б со скоростью света, успевая при этом сжевать невероятных размеров бургер, переспорить оппонента в схватке по поводу какой-нибудь несусветной чепухи и дочитать параграф, да, и всё это — одновременно. Первое весеннее солнце удивительным образом влияет на подсознание: вот, ты всего лишь идёшь по улице в незастёгнутой куртке, а уже [так неоправданно!] чувствуешь себя свободным. Майк еле тащится по зеленеющей аллее, чувствуя что-то среднее между свободой [конечно, и его куртка расстёгнута тоже] и вселенской усталостью [какой только кретин придумал эти экзамены?]. Мороженое, купленное в качестве вознаграждения за последний удачно написанный тест, тает, и Майк не успевает уследить — на брюках расплывается красочная пломбирная плямба. — Твою ж… — на этом он обрывает ругательство и с кислым выражением лица отправляет остатки сливочного лакомства в мусорный бак. «Если идти переодеваться, опоздаю на чёртов поезд», — размышляет мистер Уилер, оборачивается в сторону кампуса, медлит немного. В итоге, за неимением салфетки или даже носового платка, он раздраженно [но тем не менее, аккуратно] убирает остатки мороженого с брючины, осматривается, находит взглядом стенд с бумажными объявлениями, срывает первое попавшееся и вытирает руки — брюки больше не трогает. «В конце концов, я обещал Нэнси приехать сегодня», — Майк вздыхает и продолжает путь. * Ему нравится быть обычным старшеклассником. Нравится пробовать жизнь на вкус: многое — впервые, многое — с ней. Ему нравится чувствовать себя счастливым. Только Одиннадцать — совсем не обычная старшеклассница, и — фантастика! — Майкл Уилер всегда добавлял это её качество в копилку плюсов. — Есть ЕЩЁ дети, Майк! — взбудоражено говорит Оди. — Такие же, как и я. — Здесь она запинается, отводит взгляд в сторону: — Ну… ты понимаешь. Он смотрит на неё, изумлённый, раскрыв рот и вытаращив глаза. — Нет, Джейн, — Майк, вдруг вышедший из коматозного состояния, впервые называет её по имени, — я не понимаю. Оди непроизвольно вздрагивает. Её черноглазый собеседник молчит, не находясь больше, что сказать. Выждав пару минут и тяжело вздохнув [несколько театрально, стоит заметить], Майк неловко сползает с широкого подоконника, где очень удачно разместился ранее, подходит к подруге близко-близко и смотрит ей прямо в глаза, надеясь отыскать там ответы — оправдания — что угодно, доступное для его понимания. — Все думали, что номер Девять мертва, — в голосе девушки слышатся подступающие слёзы, — но Хоппер и я… мы нашли её! — глаза Оди темнеют, загораются нездоровым блеском: — Оказывается, она совсем ненамного старше меня и… она очень больна, — Джейн оживлённо жестикулирует, — это как-то связано со всеми теми опытами, которые… — Она видит — Майку уже не интересно. — Ей нужна помощь! — кричит Одиннадцать, будто пытаясь достучаться. В ответ он с силой сжимает её обнаженные плечи. — Ты! — шипит Майк, — ты… — и слова не идут. — Я могу ей помочь. — Оди произносит это, и голос её убедителен и твёрд, но после, выжатая, она высвобождается из его таких болезненно цепких рук, оседает на пол и долго плачет. Со временем бесчисленные воспоминания об этом злосчастном дне блёкнут в памяти Майка; какие-то фрагменты стираются полностью. Остаётся только одно — в тот день он видел мисс Джейн Хоппер в последний раз. III — Майк! — визжит сестрица, завидев его физиономию на пороге их с Джонатаном новой квартиры, и бросается обнимать брата. — Ой, ну всё, всё, — он неловко хлопает её по плечу, но высвободиться удаётся не сразу. — Нэ-энси! — хрипит Майк, и она размыкает объятия. — Как ты добрался? Ты устал? Ты хочешь есть? — Я обляпался мороженым. — Произносит парень с невозмутимым выражением лица. — Постираешь? — и указывает сестре на тёмное пятно чуть выше колена на правой брючине. Нэнси замирает в недоумении. — Хэй, Майк! — В конце коридора возникает Джонатан и, с невероятной в существующих обстоятельствах скоростью [повсюду нагромождения из коробок с неразобранными после переезда вещами], направляется к застывшим на пороге брату и сестре. Подойдя ближе, Джонатан протягивает гостю руку, крепко пожимает и, со словами: «Входи уже», — буквально заталкивает Майка в дом. Первым делом его провожают на кухню: пахнет вкусно, Нэнси готовила свою фирменную лазанью — специально к приезду брата. Майк усаживается на стул возле стены, откидывается на спинку, осматривается: всё в интерьере очень просто — дешёвенький кухонный гарнитур, светлые обои, стол да стулья. В гостиную ведёт неоштукатуренная кирпичная арка [Майку думается, что хозяева, будучи личностями творческими, штукатурить её вряд ли станут], в самой гостиной — ярко-жёлтый диван и снова — коробки. Но более всего к себе приковывает внимание обычная бельевая веревка, натянутая по кухонному потолку над аркой: на разноцветные прищепки к ней приколоты фотографии всех видов и мастей — от старых семейных портретов [таких, где Майку только исполнилось семь, Нэнси носит жуткие брекеты, а Холли ещё нет и в помине] до новых и, как любит выражаться Дастин о нынешней действительности — сверхновых. Со сверхновых снимков на Майка смотрят большие смеющиеся глаза двухгодовалой девчушки — мисс Фелисити Байерс. — Как, нравится? — спрашивает сияющий Джонатан, проследивший взгляд парня. — Нравится. - Утвердительно отвечает он. — Майк, пожалуйста, мой руки и давай уже, ешь! — хлопочет над братом Нэнси. В это мгновение Майк задумывается о том, что, быть может, он был не прав, и теория «о долгой и счастливой жизни» вполне себе применима к реальности. IV Выходные подошли к концу, и теперь, снова хмурый и как будто загодя уставший, Майк трясется в поезде по пути из Нью-Йорка обратно в Гарвард. На сидении напротив него трясётся увесистая картонная коробка с самодельными ручками из скотча и размашистой надписью «Майк». Нэнси вручила ему сей трофей, никак не прокомментировав и не поинтересовавшись, понадобится ли любимому брату — счастливому обладателю комнаты в Гарвардском общежитии — внеочередная куча «списанного» барахла. Джонатан объяснил, что на прошлой неделе они навещали родителей в Хокинсе и вернулись оттуда напичканные всеми возможными видами хлама, в сохранности или не сохранности которого, по мнению Карен Уилер, должны быть заинтересованы они сами — непосредственные владельцы, то есть. Среди всего этого многообразия сумок-пакетов и оказалась эта чудесная коробка. «Посмотри что там, и, если не нужно, выброси, — растолковывает Джонатан и тихонько добавляет: — Только, пожалуйста, не у нас. Фелисити сейчас всё тянет в рот, и, предполагая наличие в твоей коробке каких бы то ни было игрушек, боюсь, не уследим». И вот, Майк битый час сверлит взглядом сей агрегат, безрезультатно пытаясь изничтожить силой мысли. А ведь он, даже не возразив [болван!], согласился забрать коробку с собой: трудно сопротивляться, когда двухлетняя настырная барышня пытается заклеить тебе глаз лейкопластырем. Майк тоже легко может предположить что там — плохие воспоминания. * — Ненавижу убираться! — ворчит семнадцатилетний Майкл Уилер, которого обязали очистить подвальный этаж дома от ненужного хлама. — Сначала комната Нэнси, теперь это вот… — Майк, ты пялишься на этого динозавра уже минут десять, — сбивает с приятеля спесь Оди, — ты не убираешься. Я — убираюсь. Ты… — Джейн переводит взгляд с хвостика на макушке Майка [завязанного розовой сестринской резинкой] на здоровенного трицератопса в его руках: — Ты — убиваешься. — Тут девушка будто соглашается сама с собой и утвердительно кивает: — Вздыхаешь над дурацкими детскими игрушками и только и делаешь, что жалуешься! — Жалуюсь значит?! А это — тоже дурацкая детская игрушка? — Майк откладывает динозавра и достаёт откуда-то из пыльных завалов трубку рации — ту самую, предназначенную для связи с друзьями, где бы они ни были. Джейн осекается, но быстро придаёт выражению своего лица безразличный вид. — Это — складывай в коробку «вещи, к которым Майк Уилер питает нездоровую слабость», не в «мусор». — Как думаешь, ещё пригодится? — Майк озадаченно вертит рацию в руках, затем, загоревшись идеей, подносит трубку ко рту, нажимает кнопку и очень серьёзно говорит: — Приём! Приём! Тут они слышат гулкое шипение и эхо, вторящее словам Майка где-то в дальней части подвала. — Работает! Она всё ещё работает! — сияет мистер Уилер, поднимается с пола и идёт на поиски второй трубки. Перешагивая через разбросанные вещи и осматриваясь, он делает для подруги некоторые пояснения: — Помнишь, Дастин собирался на свидание с этой блондинистой выскочкой, как её… — запамятовав, Майк запинается, но уже через секунду щёлкает пальцами, найдя за что зацепиться: — Тогда ещё Стив был в Хокинсе на рождественских каникулах и помогал ему с укладкой. — Укладку помню, — улыбается Джейн и забавно морщит нос, — выскочку — нет. — Да не ва-ажно! — Майк весь аж светится. — Этот растяпа забыл тогда у меня свою рацию, так вот с тех пор мы ей и не пользовались. Даже и не знаю, почему. — Парень замирает на мгновение, погрузившись в воспоминания, но быстро возвращается в реальность: — На вот, возьми ты, — тоном, не терпящим возражений, произносит он и вкладывает рацию в руку Оди, — придёшь домой, опробуем. V Сосед по комнате уже раза четыре спросил, когда Майк разберёт свою чудо-коробку, один раз — даже любезно предложил свою помощь. И на каждый из этих призывов к порядку Майк только демонстративно закатывал глаза и вяло отвечал: «Скоро». На самом деле он распаковал коробку в первый же день, как привёз. Обнаружил в ней запылившегося трицератопса, костюм охотника за приведениями, стопку потрепанных жизнью постеров и рисунков и, конечно же, рацию. И запаковал обратно. Вот уже неделю Майк ходит сам не свой: в его бедной голове родилась одна безумная теория, не подкрепленная ничем — кроме пресловутой надежды. А в этот раз он боится ошибиться слишком сильно. На лекции по физике он твердит себе, что прошло уже пять лет, и Джейн живёт своей жизнью [если вообще жива, конечно], и в жизни этой — нет места Майку Уилеру; на практических занятиях по радиотехнике он почти окончательно убеждает себя, что затеял глупость — ведь если его сумасбродное путешествие — в Канаду! — по предполагаемым следам Одиннадцатой и Хоппера не прояснило ситуацию, то эта идея — просто абсурдная невразумительная фантазия; на обеде Майк вспоминает, как в первое послешкольное Рождество он с Уиллом и Дастином пробрался в «старый добрый» исследовательский институт министерства энергетики в Хокинсе, дабы хоть как-то разобраться в произошедшем. Они провели там сутки, целые сутки, и — ничего! Никаких следов; математический анализ проходит для Майка под девизом: «Найду себе новую девушку и женюсь!» В итоге — он покупает новые батарейки для старой рации. * — Оди, приём! — продирается через волну помех голос Майка, — Как слышно? — Слышно паршиво. — Констатирует Джейн и улыбается, представляя недовольство собеседника на том конце «провода». — О… — различает девушка сквозь шипение. Тут она [надеясь опередить приятеля] нажимает кнопку на трубке рации и говорит спокойно: — Майк, приезжай. Хоппер спит. — И, немного погодя, добавляет: — Я оставлю окно открытым. Уже через мгновение она слышит в трубке его голос: — Вас понял, — здесь рация издаёт «ш-ш-ш», — выдвигаюсь. * Майк возвращается в тёмную пустующую комнату [сосед уехал на выходные домой], усаживается на пол в изголовье кровати и, собравшись с мыслями, извлекает из коробки рацию. «Столько лет прошло, а ты всё там же», — усмехается про себя Майк и ледяными пальцами вставляет в аккумулятор новые батарейки. fin