Брат и сестра

      В ноябре Ленинградская область окончательно погрузилась в привычную серую дымку, предвещавшую зимние морозы. Пригороды Петербурга окутала дремота, умолкли голоса, затих в садах ветер. Богатые дворцы-исполины спрятались в тумане, не утруждая редких прохожих задерживать на себе взгляд. Всё постепенно погружалось в зимний сон.       Перепрыгнув ограду парка, по дорожке к Екатерининскому дворцу топал, важно задрав голову, паренёк в дутой куртке, на спине которой значилось «StPete MY LOV» (именно так, без «Е»). Стараясь держаться представительнее, он шагал размеренно, но холод куснул его за пятку, и он побежал через парк вприпрыжку. Быстро достигнув дворцовых дверей, через которые обычно впускали туристические группы, он постучал и, переминаясь с ноги на ногу, стал ждать.       Дверь скоро открылась, за ней показалась сонная и рассеянно улыбающаяся его сестра.       — Петя! Думала, ты будешь у Петро эти дни. Как здорово, что ты приехал.       — У меня уж холодно. А Петро наслал в Петергоф тучек, да я умаялся их прогонять, сил никаких нет.       Катерина забрала у брата куртку и голубую шапочку с логотипом «Зенита». Петька влез в мягкие бесшумные тапочки и, словно на коньках, заскользил по мраморному полу следом за сестрой. По красному ковру на парадной лестнице они поднялись наверх и прошли через холодную анфиладу в левую часть здания, в конце которой направились в самое теплое во всём дворце помещение.       — К тому ж, — в продолжение темы добавил Петька, войдя в маленькую гостиную, — ты всегда гостя попотчуешь, а Петро вот голодом морит.       Петька выразительно и с надеждой посмотрел на расписную тарелку с курагой и орехами, опасно примостившуюся на краю низкого, лакового столика цвета крепкого чая. — Говорю ему: может, в пышечную? А он!       — А он?       Петька сунул руки в карманы джинсов, надменно изогнул брови и презрительно сжал губы, вытянувшись по струнке во весь рост — изобразил старшего брата, в точности передав его интонацию и мимику:       — «Ты за пышками приехал или меня повидать?»       Катерина, усмехнувшись, подтолкнула его в комнату.       — Он просто по тебе скучает, братик.       — Ага. Я тож по нему скучаю. И по пышкам.       Треногий столик с тарелкой двумя ножками стоял на ковре, а одной застенчиво и неуверенно, будто ребёнок, исподтишка прикасающийся к искусной раме в величественных залах музея, ухватился за краешек коричневой, пушистой шкуры. Безмятежный огонь в камине потрескивал поленьями, не менее безмятежный пёс Дубок уважительно потянулся при виде гостя и завилял хвостом.       Петька поморщился.       — Шкуру ты с кого содрала?       Катерина на это смелое заявление фыркнула.       — Вот тебе повод почаще заезжать: шкура эта у меня с позапрошлого века, и подарил её граф де Лагаронн, когда на охоте по чистой случайности завалил медведя.       Петька вскинул бровь.       — Как же это можно медведика по случайности? Скорей уж по случайности мишка б кого не задрал.       — А вот как было дело. Петро попросил меня взять де Лагаронна с собой на охоту, ну а с компанией и мне веселее. Идем легкой рысью на лошадках, и вдруг его борзая — шли-то мы на зайца — как кинется вперёд, и граф за ней! Помешкали — да и поскакали следом, а графа и след простыл. Потом выстрел, рёв, хруст в кустах — и выходит навстречу де Лагаронн с ружьём. Спешился и говорит: «Imaginez-vous! Un ours!» У нас челюсти так и попадали, мы ему: граф, мол, какой такой «урс», не водится здесь медведь, а его компаньон шмыгнул в кусты и назад тащит что-то коричневое, — Катерина разложила куртку на спинке дивана, бережно разгладив «LOV», и пристроила рядом шапку. Её взгляд сделался строгим, напряжённым. — А дальнейшее от меня спрятали, лошадь мою развернули, и, как обычно, в общем-то, сказали: «Охота — не дамское дело»... Не дамское! И это в моих угодьях? В моём лесу? Потому и охочусь всю жизнь одна. Да ну их, — её обида была недолгой. — Дурак этот де Лагаронн, в общем. Медведя живого он в жизни не видел, а шкуру готовую привез мне в подарок из Бордо, но преподнести просто так не смог, а устроил целое театральное представление.       Петька цокнул языком, качнул головой и заворчал:       — А вот за-ради меня никто никаких представлений не устраивал... И всяко не припоминаю эту шкуру. На охоте, дело ясное, меня не было — фи эти ваши охоты. Но после могла бы и похвастаться перед братом-то.       Катерина коварно усмехнулась.       — Ты, конечно, этого не помнишь, но в начале прошлого столетия на очередном весёлом празднике вы сильно перебрали шампанского и заснули вот прямо на этой шкуре. Благо, не в обнимку.       Брат приблизился к треногому столику и, взяв горсть орехов, плюхнулся рядом с Дубком.       — Добрый вечер, Пётр Петрович! — приветствовал его пёс, терпеливо ожидавший удобного момента в разговоре, чтобы поздороваться, и вежливо подставил морду под его руку.       — И вам того же, Дубок, — Петька почесал рыжую голову и мягкое ухо. Затем до него дошёл смысл слов сестры. — И кто это "вы" перебрали? — спросил он, почуяв неладное.       Она лишь загадочно улыбнулась, отошла к столу на колесиках и стала виртуозно заваривать чай. Петька заскучал и принялся за курагу: паузу Катерина держала до тех пор, пока чай, похожий на текучую драгоценность, не был ею разлит по белым фарфоровым чашкам.       — Твоей компанией был де Лясен.       Петька подавился курагой, Катерина заботливо, осторожно погладила его по плечу, усевшись рядом и вытянув ноги к огню.       — Господи, помилуй! Что ж никто не всполошился от этакого пейзажа? — вопрошал он с круглыми глазами, когда прокашлялся.       — Спали вы оба крепко. Судя по всему, ты его как всегда обмишулил в карты, а дальше вы то ли отметить решили, то ли его горе запить.       Брат смутился — возможно, что-то припомнив, — и поспешил набить щёки орехами.       — А фо Пефро шказал?       У Катерины озорно блеснули глаза.       — Всё ещё его боишься? — Петька отрицательно покачал головой, слишком торопливо и неубедительно; у Катерины дёрнулись уголки губ; Дубок закатил глаза и изобразил то, что можно было принять за ухмылку. — Ничего не сказал. Петро не знает. Он в ту пору был на взводе, а с де Лясеном — на ножах. А тут его брат пьянствует с недругом в доме сестры? Такие себе новости. Сейчас говорить уже неуместно, так что это не для ушей Петро.       Петька прояснился лицом, стал энергичнее жевать курагу. Подумал с полминуты, после чего кинулся вдруг обнимать Катерину.       — Вообрази, от какой кары ты меня уберегла!       — Ну, до крайности он бы не дошёл...       — Он бы мне весь парк размыл дождями!       — Не настолько уж он был взвинченный...       — А меня б в Выборг сослал!       — Он бы этого дальше разговоров не пустил...       Сестра, справедливо опасаясь быть задушенной, крепко и коротко сжала брата в ответ, а затем мягко отстранилась.       — Пей чай, родной. А потом можем сыграть в шахматы.       Петька взял чашку и окунулся лицом в ароматный пар. Сделав глоток, вытянул из кармана толстовки телефон и включил Римского-Корсакова. Дубок повёл ушами, а затем стал помахивать хвостом в такт мелодии.       — К Петро поедем? — спросила Катерина пару минут спустя, глядя на рыжее пламя в камине.       — У нас же чайная церемония. Охота тебе? Ну его, — брат лениво причмокнул. — Завтра.       — Завтра, — согласилась сестра, прикрыв глаза.       — Мне и тут славно, — мечтательно добавил Петька, любуясь росписью на потолке и лепниной вокруг десюдепорта.       Они сидели спиной к спине на ковре у столика, мечтая каждый о своем, и дрема мало-помалу укутала их, убаюканных музыкой, согреваемых чаем и бессмертным теплом собственных душ.