Багровый пик. Все возвращается

Однажды все возвращается. События далёких лет часто находят отголосок в нашем будущем. Призраки существуют, однажды я узнала это. И теперь они снова здесь. Аллердейл Холл чёрной тенью нависал над крутым склоном, все такой же мрачный, но ещё более зловещий, чем прежде. Эти места Эдит без сожаления покинула одиннадцать лет назад. Тогда, двадцатичетырёхлетняя девушка лишилась всего, что у неё было — сперва отца, затем дома, любимого мужа. Она лишилась всякого желания продолжать борьбу. Она прекратила творить, из-под её руки, прежде дарившей острое словцо, с тех пор не вышло ни буквы. Эдит больше не хотела писать о призраках, не хотела писать о любви. Когда-то, в желании намеренно оттолкнуть её, Томас упомянул, что она мало разбирается в человеческих чувствах, чтобы писать о них. Что ж, теперь ей мешало другое — и о любви, и о призраках она узнала намного больше, чем требовалось. Эдит не хотела вспоминать. Она вышла замуж за Алана, родила сына. Это было почти идеально. Вот только она снова оказалась здесь, перед разрушенным фасадом массивного строения, взятого в плен природными разрушениями и влиянием потустороннего. Эдит была почти уверена — она слышит звуки рояля, словно Люсиль снова музицирует у старого камина. Но, возможно, это так и есть? То, что Люсиль одиннадцать лет как мертва, нисколько не мешало тому, чтобы это было правдой. Призраки существуют, и как минимум один из них был все ещё заточён в стенах «Багрового пика». Просто войти туда. Один раз. Ненадолго. Над Аллердейл Холлом собирались тучи, затягивая небо чёрной сетью. — Может статься, что нам придётся провести здесь ночь, — Алан зябко поежился, поднимая воротник плаща. — Ты же знаешь, что мы не можем этого сделать… Эдит шагнула вперёд, чтобы открыть массивные железные ворота. Со скрипом и через силу они поддались, оставив на ладонях женщины следы ржавчины. — Ты покажешь мне то место, где он умер? — черноволосый мальчик протиснулся в открывшийся зазор между створками ворот и, раскинув руки в стороны, пробежался по бурой тропинке, испачкав ботинки красной глиной. Почти, как тогда… Эдит сжала себя в объятьях и тотчас ощутила прикосновение мужа к её плечу. Она была одна тогда, сейчас же с ней был Алан, это не должно быть страшно. Музыка в доме стала громче, яростнее. Это не были звуки колыбельной, Эдит узнала бы их. Нет, это было нечто новое, а оттого пугающее. Призраки ведь отголоски, верно? Откуда же эта новая неизвестная мелодия? — Ты ведь тоже это слышишь? — уточнила Эдит. — Люсиль, — Алан кивнул. — Одиннадцать лет назад меня бы это напугало до чертиков. Меня это пугает до сих пор… Эдит взглянула на сына, бегающего рядом с добывающей установкой. Как горел его взгляд, полный интереса и новых идей! Почти как у его отца, когда тот был увлечён работой. — Томас, осторожнее, оно может рухнуть! — нагнал сына её голос. На том самом месте я убила Люсиль. На том месте я в последний раз видела Его. — Когда мы войдем в дом? Вопрос сына, хоть и был ожидаем, все же застал врасплох. Эдит надеялась вовсе избежать этого. Но нет, конечно же она знала, что так и будет, что Томас пожелает все увидеть собственными глазами. Она кивнула, медленно бредя по бурой тропе. Все так знакомо… Все, как в тот день, только снег сошёл. Все тот же тесак рядом с установкой, лопата в метре от него. Полиция даже не стала забирать вещественные доказательства, потому что восковых цилиндров вполне хватило, чтобы признать Люсиль Шарп виновной. За Томаса Эдит заступилась, и его имя теперь значилось в числе жертв. Это все, что она могла сделать для него. Томас любил её. Любил настолько, что спас ради неё своего соперника, подарив Эдит то будущее, на которое она уже и не могла надеяться. Томас любил её настолько, что перед лицом опасностей смело бросил бумаги в огонь и впервые за тридцать пять лет сказал сестре «нет». В первый и в последний раз… Эдит прогнала наваждение, переведя взгляд с лопаты на перекошенные двери дома. — Я не уверена, что входить туда все ещё безопасно, — заметила она. — Сомневаюсь, что одиннадцать лет назад это было безопасно, — отозвался Алан. Ты прав, Алан, Аллердейл Холл никогда не был безопасным… Эдит подошла к дверям, но позволила мужу отворить их. Она не хотела быть здесь. Но она должна. — Милый, держись рядом и смотри под ноги. Дом прогнил насквозь, можно запросто провалиться в подвал. Сын кивнул, на самом деле мало что слушая, потому что думал он совсем о другом. О мастерской под крышей, где стены, словно обоями, покрыты чёрными мотыльками. В своих описаниях Эдит всегда в полной мере пользовалась своим писательским талантом. Теперь она делала это только на словах. С тех пор, как полгода назад мать с отцом рассказали ему правду, Томас вырывал у матери все возможные части мозаики. Факты. Описания. Чувства. Он почти что был с ней там, в стенах этого дома одиннадцать лет назад. Впрочем, в какой-то мере он и был… Эдит узнала, что ждёт ребёнка через месяц после трагических событий «Багрового пика». Она даже не поверила сперва. Её травили, её сбрасывали с третьего этажа, ее преследовали и ранили, и все же, каким-то удивительным образом семя Томаса Шарпа прижилось в ней, подарив надежду на что-то лучшее. Эдит даже было плевать, как отреагирует на это Алан, ведь он не мог не понимать, что она все ещё любит своего Томаса. Ей было плевать на все, кроме одного — частица её возлюбленного будет жить в его ребёнке, это была лучшая весть за несколько ужасных месяцев. Алан, в силу своих чувств к ней, даже не подумал расстраиваться, обижаться, либо теряться. Он порадовался за то, что в сердце Эдит пришёл покой и тотчас сделал ей предложение, согласившись, что однажды их сын узнаёт всю правду. И вот, полгода назад он узнал. — Я хочу увидеть Его мастерскую, — мальчик подбежал к перилам, Эдит же опасливо покосилась на музыкальную комнату — в доме снова стояла тишина, лишь ветер завывал под самой крышей, эти отвратительные стоны она так и не смогла забыть. — Лестницы могли прогнить, — заметила она. — Воспользуемся лучше лифтом. — Я включу его, — вызвался Алан, подходя ко входу в подвал. — Будь осторожен, — напомнила Эдит, мужчина кивнул. Мужчина ушёл, а женщина все стояла, оглядываясь по сторонам. Вспоминая. Сожалея. — Ты ведь любила его? Томаса. Вопрос сына ворвался в сознание откуда-то издалека. — Да, я любила его, — ответила Эдит, заметив боковым зрением чёрную полупрозрачную фигуру в конце коридора. Люсиль была здесь, наблюдала. Сознание этого принесло тревогу в сердце женщины, и она протянула руки к сыну, стараясь защитить. Она рассказала Томасу все, кроме правды — призраки реальны. И настало время напомнить себе об этом. — И ты могла бы быть с ним счастлива, если бы он не погиб? Ещё один вопрос, ответ на который так не хочется давать. Она смогла бы. Она бы простила все — смерть отца, гибель тех женщин, яд в её пище. Она бы простила все, в чем Томас и не был виноват. Правда в том, что она была бы счастлива. Но… Алан заслуживает лучшего. Те годы, что она любила его, они не менее ценны, чем время с Томасом. — Я счастлива с твоим отцом, — ответила она. — Алан всегда был важной частью моей жизни. И Томас был. А теперь вот ты, — она, вопреки сопротивлению сына, поцеловала его в лоб, все ещё не сводя взгляда с чёрной фигуры, злобно глядящей на неё пустыми глазницами. За одиннадцать с лишним лет призрак Люсиль утратил былую красоту, превратившись в высушенное и истлевшее подобие человека. Красавицы, коей она однажды была. Тем отвратительнее казалось её тело теперь. От присутствия Люсиль веяло холодом и смертью, и это все было направлено на Эдит и её сына. Сына Томаса. Того сына, которого сама Люсиль страстно желала. Но своего сына она убила, не вынеся его страданий. А сын Эдит здоровый, крепкий, умный и красивый. Так похож на отца… Ненависть Люсиль была понятна Эдит, она ожидала чего-то подобного. Чёрная фигура шевельнулась. Двинулась с треском, с хрипом из самого нутра. Томас дернулся, напуганный звуком, но Эдит придержала его за плечи. — Это старый дом, — напомнила она. — Он скрипит и воет. И здесь на самом деле очень опасно, поэтому стой рядом. Мальчик кивнул. Он поверил матери. И пусть её глаза с мрачным ужасом были направлены за его спину, а руки держали его плечи крепче, чем требуется, он не стал задавать вопросов. То, что мама привезла его сюда, требовало большого мужества, он видел это. Ради него мать вернулась в дом, полный ужасных воспоминаний. — Лифт запущен! — доложил Алан, появляясь из подвала. До Эдит донесся звук пробудившегося мотора. Впервые за одиннадцать лет в «Багровый пик» возвращалась жизнь. Призрак Люсиль изогнул уродливый рот в подобии усмешки и медленно вошёл в музыкальную комнату. Аллердейл Холл застонал от порыва ветра. Застонал громко, как живой. Через разрушенный потолок проникли первые капли дождя. Эдит не помнила, чтобы в этом месте бывала хорошая погода. Но может, она просто не бывала здесь летом? Томас же за что-то любил это место. Отчего-то он так яростно держался за него. Хотя, как Эдит догадывалась, он просто не набрался достаточно отваги, чтобы покинуть этот притон ужаса и смерти навсегда. Мужество пришло к нему все же. Слишком поздно, чтобы сделать участников действа счастливыми. Лифт принял Эдит знакомым скрипом, немного просев под тяжестью их веса. Такой знакомый поворот механизма, такая знакомая тряска, напомнившая тот последний раз, когда Эдит была здесь. На железной решётке тёмные бурые пятна. Ржавчина? Кровь? Это кровь Люсиль и моя, это след от разрушенных надежд. Чердак встретил их сотней чёрных мотыльков и запахом сырости и гнили. Томас с восторгом коснулся больших крыльев ближайшей бабочки, а Эдит, хоть и хотела отдернуть его руку, воздержалась. Она взглянула вниз, в зазоры между стеной и лифтом, и нашла комнату Люсиль, ту комнату, где все ещё были пятна крови. Люсиль, Эдит, Томаса. Крови трёх человек, ставшей общим пятном на истории этого дома. Пятном исчезнувших мечтаний и погибшей любви. — Эдит… Женщина вздрогнула, потому что ей почудилось, что Томас Шарп зовёт её. Но нет, это Алан, заметил, что она погрузилась в себя и поспешил вырвать её из мучительных когтей прошлого. — А куда теперь? — мальчик покрутился на месте, угадывая направление. Впрочем, поворот здесь был только один. — Сюда, — глухим голосом поманила Эдит, сворачивая в узкий коридор. Все, как тогда. Вот сейчас открою дверь и найду Томаса за работой. Это путешествие Эдит откладывала много лет, хоть ей оно было нужно не меньше, чем её сыну. Она хотела снова увидеть это место — его мастерскую, безделицы, что он вдохновенно творил здесь ночами. У Томаса были удивительные руки. Длинные тонкие пальцы словно были созданы для всех его отверток и щипцов. Эдит взялась за ручку двери, вспоминая, как делала это в прошлый раз. Ей так и хотелось воззвать к пустоте, но она знала — Томаса здесь больше нет. Он нашёл покой, и это единственное, что утешало. Вот только можно ли вообще найти утешение после смерти такого молодого, полного жизни, страсти и идей человека? Люсиль не знала его. Она думала, что знает, но только Эдит смогла узнать его по-настоящему. Узнала его мечтателем, способным пересечь моря и океаны. Узнала его творцом, в чьих силах было сотворить чудеса. Томас был готов разделить эти чудеса с ней. Он жаждал это сделать с того самого момента, когда Эдит пробудила его. Сестра не знала и не понимала. Если бы Люсиль хотя бы попыталась… Томас был бы ещё жив. Эдит живо представила себе картинку, как стоит здесь рядом с Томасом и их сыном, и содрогнулась. Алана она любила. Жизнь без него уже казалась невозможной, а сама мысль — предательской. Наконец, собравшись с отвагой, она отворила дверь и тотчас заметила тень Люсиль, ускользающую вглубь мастерской. Оставь нас, оставь! Сгинь в недрах этого ада! Эдит прошла в комнату, всполошив слой пыли на ковре. Он взметнулся вверх, до самого лица, заставив ощутить желание чихнуть. Эдит сдержалась. Ей не хотелось тревожить это место ни одним лишним звуком. — Ух ты! — Томас подхватил резную шкатулку со стола и сдул с неё слой пыли. — Это твоё, мам? Эдит взглянула через его плечо. На выпуклой крышке, расписанной узорами из мотыльков, она разглядела инициалы «Э.Ш.» Должно быть, что-то из вещей Энолы. — Лучше оставь это на столе, малыш, — она погладила сына по голове. — Но это ведь твоё, я посмотрю, — мальчик принялся вертеть шкатулку в поисках возможности открыть её. — Это не моё, — возразила Эдит, но было поздно, Томас уже нашёл потайную кнопку и крышка взметнулась вверх. Это, действительно, было её. Две тонких фигурки, женщина в белом платье с чёрными рюшами на спине, мужчина в тёмном костюме. Они кружили в вальсе с зажатой в их сомкнутых ладонях свечой, и это сопровождалось музыкой, которую Эдит помнила, как сегодня. Брови Алана хмуро сошлись на переносице, брови Эдит, наоборот, взметнулись вверх. Он сделал это для меня… В районе сердца мучительно защемило. Томас, казавшийся потерянным навсегда, вдруг почувствовался необычайно близко. И когда плеча Эдит коснулась чья-то рука, мягко и аккуратно, несмотря на то, что и муж, и сын находились сейчас перед ней, Эдит не испугалась. Она опустила щеку на ту ладонь, естественно, не ощутив касания. Но чьи-то пальцы сжали ещё крепче. Я скучаю. Я так без тебя скучаю! Слеза скатилась по щеке, но Эдит быстрым движением смахнула её. В дальнем углу зашевелились тени. Хотя, это возможно просто игра ветра за окном. Ветра, шевелящего листву. На этой высоте нет деревьев… Тогда это свет свечей, который пляшет от сквозняка. Это Люсиль. Она. Она! Медленно, зловеще тихо тень Люсиль оторвалась от стены, чем привлекла внимание и Алана, и Томаса. — Не смотри, — велел мужчина, прижимая сына к себе. В глазах Алана плясал ужас, но он не выказал его ни одним мускулом. Из шкатулки все ещё лился звук музыки, и Люсиль скалилась своим безгубым ртом. Она мертва, она не сможет нам навредить. Словно в подтверждение этого призрак растаял, и в комнату снова вернулся свет. Эдит даже не поняла, когда именно он погас. — Это была Люсиль, верно? — спросил Алан, Эдит подтвердила это кивком. — И это не первый призрак в твоей жизни… Это… я не уверен, что смог бы к этому привыкнуть. Эдит слабо улыбнулась. К такому привыкаешь, рано или поздно. Пугаешься, да, но привыкаешь. — Могли бы мы уже уйти? — предложила она. — Пока непогода не привязала нас. — Но… Ещё так много нужно увидеть, — голос мальчика звучал разочарованно. — Я не боюсь никаких призраков. Мам, пап, пожалуйста… Эдит вздохнула. В Томасе было слишком много от настоящего отца. Страстное желание узнавать и мнимое бесстрашие. Томаса Шарпа это сгубило, но Томас Макмайкл не узнает бед. Никогда, пообещала себе Эдит. Она позволила сыну осмотреться ещё немного. Записи Томаса, его заготовки. Когда мальчик изъявил желание забрать с собой часть этого, Эдит не отказала. Сын собрал все дневники Томаса, некоторые инструменты, пару безделушек. Алан помог ему упаковать все в большой чёрный саквояж. А Эдит… Эдит просто стояла в стороне, поглаживая пальцами неровную поверхность шкатулки. Той шкатулки, которую Томас так и не успел ей подарить. — Он не твой. Никогда не был твоим и не будет! Голос прозвучал у самого уха, и Эдит отшатнулась, задев бедром какую-то конструкцию, которая с грохотом повалилась на пол. Алан и Томас встревоженно обернулись, но никого не увидели. Тем не менее, Эдит видела. В темноте за ширмой. Чёрное платье, обтянутый тонкой, почти прозрачной кожей, череп, красное кольцо на костлявом пальце. — Чего ты хочешь от нас, Люсиль? — спросила Эдит, все ещё находящаяся под пристальным взглядом мужа и сына. — С кем ты говоришь? — не понял Алан. — Она здесь? Она здесь. Она теперь всегда здесь… — Собирайте вещи, — спокойно сказала Эдит, не сводя с призрака глаз. Люсиль усмехалась. — Вещи Томаса, не твои. Ты всегда любила забирать чужое. Голос Люсиль был скрипучий, но все равно очень похожий на тот, каким Эдит запомнила его. Слишком реальный, слишком близкий. Призраки не могут ранить… Эдит затаила дыхание, когда тёмная фигура двинулась к ней, шурша шелками своего мрачного одеяния. — Глупая маленькая Эдит. Зачем ты вернулась ко мне? — Я вернулась не к тебе, — ответила Эдит, обретя вдруг мужество. — Я вернулась в Дом. Этот Дом помог мне однажды спастись от тебя, и он не принесёт вреда никому из нас. Люсиль глухо засмеялась. — Разве ты не понимаешь, дурочка, что теперь Дом — это я? Ты целиком в моей власти, Эдит. Ты и твоё отродье. — Это сын Томаса, — напомнила Эдит. — Уверена, что ты знаешь это. — У Томаса был лишь один сын, наш с ним. — Люсиль оскалилась. Да, Эдит помнила о мальчике. Бедном мальчике, рождённом больным и уродливым, как и отношения, из которых он произошёл. — И где он сейчас? — спросила Эдит. — Где все они? Алан старался увлечь сына сборами, чтобы тот не испугался этого странного диалога человека и призрака. — Здесь только ты и я, — Люсиль, несомненно, упивалась этим. Она сделала ещё один шаг в сторону Эдит, и та даже услышала приглушённый звук шагов по ковру. Слишком реальна. Я убила её, напомнила себе Эдит. Она не опасна. Люсиль словно бы прочла её мысли, ухмыльнулась. — Бедный маленький Томас, — пропела она. — Весь в отца. Слишком хорош для этого мира… Она сменила направление, двинувшись в сторону мальчика, Алан, внимательно следивший за ними до этого, сделал шаг вперёд, прикрывая собой сына. Томас больше не мог игнорировать происходящее, он бросил сборы и с ужасом наблюдал за чёрной тенью, надвигающейся на него. — Тебе нужна я, — напомнила Эдит. — Приди и возьми! Люсиль медленно оглянулась. — В моей вечности мне не нужна ты, вечная соперница… Но вот сын… Сын Томаса… Наш сын… Она безумна! Совершенно безумна! — Беги! — их с Аланом голоса прозвучали одновременно, но Томас не сдвинулся с места. Он растерялся, это во-первых, а во-вторых он был слишком храбрым мальчиком, чтобы удирать от первой же опасности. Нет, он намеревался остаться здесь. Все равно ведь от призраков не сбежать, верно? — Сгинь! — Алан выставил вперёд руку с зажатым в ней саквояжем, обороняясь им от призрака, как от дикой собаки. Не поможет, Эдит знала это. — Иди сюда, милый, — позвала Люсиль и пламя свечей дрогнуло. За окном блеснула молния. Нам не покинуть этот дом сегодня! Люсиль понимала это, Эдит видела это в победной ухмылке, в уверенных движениях, в блеске чёрных глазниц. Люсиль видела себя победительницей, и она ею была. — Забери меня, хочешь? — Эдит сделала шаг к призраку. — Эту шкатулку Томас сделал, потому что любил меня. Неужели тебе не мила расплата? Люсиль обернулась. — О, моя отчаявшаяся дорогая, расплата — это все, что мне нужно. Ты отняла все, что у меня было. Все, чем я дорожила. Глупая девчонка, ты даже умереть нормально не могла! Призрак шевельнулся, хоть Люсиль и не двигалась. Шевелилось нечто другое. Кожа над костями. Она вновь обретала плотность, наливалась жизненным соком, из глазниц выкатились глазные яблоки, а уже через несколько мгновений их окружили веки, оперённые пушистыми ресницами. Волосы начали отрастать, сразу же формируя идеальную причёску, на живых губах заиграла живая улыбка, а под тёмным платьем обозначился бюст. Люсиль почти не была прозрачной теперь и, конечно, она снова была такой же прекрасной, как и при жизни. По оконному стеклу с силой забили крупные дождевые капли, Люсиль вздернула свою очаровательную головку в победном жесте. — Теперь вы мои. Вы все… Она обернулась к мальчику и присела, протянув к нему свои бледные тонкие руки. — Милый мой, — промурлыкала она, — иди ко мне. Ты так похож на него, мой маленький ангел. Мой Томас… Ты так юн еще, но каких-нибудь десять лет, и ты станешь собой. Тем тобой, с которым мы так любили друг друга. Побудь здесь со мной, мой ангел, мой Томас. Я подожду. И однажды ты станешь моим, а я твоей, как и должно быть… — Ты просто сумасшедшая! — вскрикнула Эдит, морщась от отвращения. — Это ведь твой племянник. — Это Томас! — Люсиль резко вскочила и приблизила свое лицо к лицу Эдит. — Это мой Томас, и ты больше не отберешь его у меня, подлая маленькая воровка! — Это мой сын, плод любви твоего брата и моей, — как можно более спокойно ответила Эдит. — И залей здесь все хоть кипящей лавой, мы покинем этот Дом, а ты останешься в бесконечном одиночестве своей черной души. Потому что я знаю — тебе никогда не одолеть нас. Люсиль засмеялась нарочито громко. — И с чего такие пылкие речи? С чего такая удивительная уверенность? — Потому что те, кто ненавидит, никогда не побеждают, — ответила Эдит, встречая взгляд соперницы. — Злоба и ненависть так или иначе тянут ко дну…* Люсиль не выглядела сколь-нибудь убежденной, наоборот, ее уверенность возрастала в ней с каждой секундой. — И это все твои аргументы? Я одержу поражение, потому что ты что — светлый ангел? Живая? А я темная и мертвая? Ты удивишься, милая моя, узнав, как сильно ты ошибаешься. Ничто тебя не спасет. И уж точно тебя не спасут твои пылкие речи «писательницы». Эдит едва заметно улыбнулась. Ее взгляду было доступно то, чего Люсиль не могла видеть, стоя к Алану и маленькому Томасу спиной. — Меня спасут не речи, — спокойно сказала она, и улыбка ее стала еще шире, а на глазах появились слезы нежности. — Меня спасет Он. Люсиль вздрогнула, пропустив вдох, такой ненужный для мертвой… — Он? — переспросила она, оглядываясь. Она увидела его — Томаса, своего брата, окруженного белым сиянием. Тот сидел на корточках рядом со своим сыном и держал того за руки, не касаясь. Он глядел на Люсиль спокойным умиротворенным взглядом и улыбался полуулыбкой. Когда она отшатнулась, он встал, потрепал сына по голове так, что тот почти ощутил это, и сделал шаг в сторону сестры. — Люсиль… — голос его был в точности таким, каким Эдит запомнила его. Урчащим, мягким. Томас протянул сестре руку и та, секунду поколебавшись, приняла ее. Черное и белое… — Оставь их в покое, Люсиль, — продолжил голос. — Идем со мной. Пора… — С тобой… — Люсиль огляделась по сторонам, отметив лицо Эдит, маленького племянника, грозу за окном. Наконец она взглянула на собственное платье — черное, как и бледная кожа ее рук. — Нет! — она шарахнулась в сторону, отчаянно зашипев. — Нет, нет! Никаких «с тобой»! Это ты должен быть со мной. Там, где мы можем быть вместе. Там, где я могу существовать. Неужели ты не видишь, что мне нет места нигде, кроме этого Дома? Я и есть Дом, Томас! Останься со мной здесь. Будь со мной… Ее крики переросли в рыдания, и она упала на пол, обхватив голову руками и разметав элегантную прическу по плечам хаотичной черной массой. Томас перевел взгляд на Эдит. В его глазах плясали огни той любви, которую она увидела тогда, в последний их миг в лифте и тогда, когда она прощалась с его духом возле дома. — Уходите, — прошептал он, лаская ее взглядом. Эдит хотелось коснуться его, обнять, но она понимала, что на это нет времени — Томас выиграл для них время, и они будут самыми большими глупцами на земле, если не воспользуются им. Она кивнула и поманила к себе мужа и сына. Когда мальчик проходил мимо Томаса, тот снова остановил его и в этот раз по-настоящему коснулся его щеки. По тому, как сын отпрянул, Эдит поняла — он почувствовал. — Ты станешь великим конструктором, — заверил сына Томас. — Надеюсь, мои записи пригодятся тебе. — Нет, — охнула Люсиль, — не отпускай его! — Чш-ш-ш, — брат присел возле нее, утопив пальцы в ее волосах и коснувшись лба губами. — Я с тобой, моя милая сестра. Он не нужен тебе. Не нужен. Люсиль неуверенно кивнула. Алан поспешно вывел сына в коридор и они поспешили к лифту. Эдит же продолжала стоять и смотреть, как плачет сломленная женщина в своей полупрозрачной форме, но больше на то, как Томас смотрит. Прямо Эдит в глаза. С тоской, радостью, любовью и надеждой. Чтобы не привлекать внимание к себе, женщина лишь поднесла резную шкатулку к своему лицу и коснулась ее крышки губами. Томас улыбнулся и кивнул на дверь. Прощай… Эдит вышла, не чувствуя ног. — Нет! — чьи-то руки схватили ее за волосы и резким рывком повалили на пол. — Уезжай скорее, Алан! — успела крикнуть Эдит, вырываясь из крепких рук Люсиль. — Ты не уйдешь! — зашипела Люсиль. — Ты останешься здесь, живая среди мертвых, чтобы мучительно долго стареть в одиночестве, глядя, как мы с Томасом, молодые и красивые, любим друг друга. Вечно. Эдит едва смогла подняться на четвереньки, и ее лицо оказалось против лица старшей Шарп. В глазах Люсиль плясал огонь безумия. И тут рука Томаса сжала хрупкую шею сестры, отрывая ту от земли и от Эдит. — Ты отпустишь ее, — сказал он твердо, бросая сестру к стене. — Уходи, Эдит, немедленно. Эдит знала, что стоит послушать его, но ее природная любознательность не дала сделать этого. Эдит важно было знать, чем все кончится. — Томас… — Люсиль покосилась на соперницу. — Зачем ты защищаешь ее? Почему ты все еще защищаешь ее? Неужели все твои глупости так и остались при тебе? Вся эта твоя «любовь»… — она выплюнула последнее слово, как ругательство. — Мы ведь с тобой родственные души. Две половинки одного целого. Почему ты делаешь это со мной?! — Я ведь остаюсь с тобой, — Томас сделал шаг в сторону якобы Люсиль, но на самом деле прикрыл своим телом Эдит. Я знаю, ты хочешь, чтобы я ушла. Но я не могу отставить тебя. Я не могу оставить тебя с ней… Эдит шмыгнула носом, роняя на пол несколько слезинок. Она не хотела, чтобы все обернулось так. Она не хотела снова видеть его и повторно переживать его утрату. — Уходи, Эдит, — снова бросил он через плечо. На этот раз она послушно поднялась, подобрала с пола шкатулку и сделала несколько шагов в сторону лифта. Она заметила, что он пуст, и ощутила облегчение от того, что Алан послушал ее и увел сына. — Она не уйдет… Никогда не уйдет, — продолжала шипеть Люсиль. — У меня есть власть остановить ее, ты знаешь. Пока этот Дом питает меня… Наш Дом… Томас, неужели она важнее, чем наш Дом?! Томас оглянулся на Эдит и ласково улыбнулся ей. — Важнее, — он подошел к столу, на котором все еще продолжал стоять подсвечник, и резким движением сбил его на пол. Десятилетняя пыль и истлевшие ткани мгновенно загорелись, взметнув к потолку высокие языки пламени. — Нет! — яростно закричала Люсиль. — Что ты делаешь?! — Разрываю твою связь с Домом, сестра, — голос Томаса был полон печали. — Господь знает, я не хотел, чтобы доходило до этого. Эдит закашлялась, потому что дым дошел до легких, и этим снова привлекла внимание мстительного призрака. — Тогда она тоже останется! — вскричала Люсиль. — Сгорит вместе с Домом! Она сделала рывок в сторону живой женщины, но руки брата крепко сжали ее в объятьях. Они стояли посреди огня, черное и белое, и смотрели на Эдит. Одна — с лютой ненавистью, другой — с безграничной любовью. — Я никогда не забуду тебя, — пообещала Эдит, Томас кивнул. И она ушла. Не оглянувшись на мужчину и женщину, объятых пламенем. Аллердейл Холл сгорел дотла за считанные минуты. Те высокие клубы черного дыма, что валили от него, было видно на много миль вперед. Эдит же провела последние минуты совсем рядом, у ржавой лопаты во дворе. На том месте, где простилась с Томасом одиннадцать лет назад. Она слушала, как трещат опоры, не ощущая сожаления. Огонь был сильнее дождя, и делал свое дело быстро. Этот контраст воды и пламени был поистине завораживающим. Иногда прошлое приходит, чтобы стать нашим будущим. И я знаю это, потому что прошлое пришло ко мне. Его звали Томас Шарп, и он любил меня. Больше всего на свете. Эдит улыбнулась, когда белая фигура отделилась от черного дыма того, что осталось от «Багрового пика», и подошла ближе. Белый не омрачился ни копотью пламени, ни пятнами глины. Томас был сам свет, и этот свет невозможно было замарать. — Я не думала, что увижу тебя вновь, — сказала Эдит, имея ввиду и этот день в целом, и конкретно этот момент. Томас промолчал. Он более не был четким и плотным, ведь Дом не питал его больше. Эдит поняла, что не сможет услышать его. Но он подошел так близко и протянул свою ладонь, а Эдит протянула ладонь в ответ, создавая видимость прикосновения. Томас изогнул губы в улыбке. — Прощай навсегда? — спросила Эдит, вздрагивая от этой мысли. Он медленно кивнул, не отрывая от нее взгляда. — Я тебя люблю, и всегда буду, — пообещала женщина, глотая слезы. Его губы тоже признались ей в любви, но слов она не расслышала. Однако живое воображение воспроизвело его голос, говорящий это. А потом он растаял, а она еще некоторое время стояла с выставленной ладонью, пока не ощутила живое прикосновение Алана к своему плечу. — Дождь кончился. Мы можем уезжать, — напомнил он. Эдит оглянулась на их карету, в которой сын с усердием на лице перебирал записи своего отца. — Как думаешь, он когда-нибудь забудет этот ужас? — спросила она, прижимаясь к груди мужа спиной. — А хочешь ли ты, чтобы он забывал? Мне кажется, он не успел испугаться. Зато видел больше, чем мы обещали ему показать — своего отца. — Ты — его отец, — Эдит нежно поцеловала мужа. Она вновь оглянулась на остатки некогда роскошного особняка, чтобы найти глазами черную фигуру. Она едва смогла разглядеть Люсиль, маленькую и слабую. Та стояла на коленях, беззвучно рыдая, но вот подул порыв ветра и превратил женщину лишь в темный пепел, которого вокруг и так было несчетно много. — Наверное, я снова начну писать, — сказала Эдит. — Кто-то же должен рассказать тайну «Багрового пика». Рассказать, что живые и мертвые иногда встречаются в этом мире, чтобы исправить ошибки или разрешить старые споры. Рассказать, что все возвращается, и что прошлое часто становится нашим будущим. Алан кивнул. — Уверен, это будет отличный роман. Эдит вздохнула. Это не роман, это моя жизнь. — Но на самом деле, — она сделала паузу, — у меня просто очень скоро появится масса свободного времени, и я намереваюсь провести его с пользой, пока еще могу себе это позволить. Ее губы тронула загадочная улыбка, Алан нахмурился. — Мне стоит волноваться? — спросил он слегка напряженно. — Разве только, если тебе важен пол наследника, — Эдит уткнулась ему в грудь лицом, пряча смущенную улыбку. — Хотела рассказать тебе после поездки, в благоприятных условиях, но… Алан не дал ей договорить, впившись в губы жены жадным поцелуем. А за их спинами Аллердейл Холл выбрасывал в небо последние искры угасающего пламени, и где-то в бесконечном вихре звучали звуки колыбельной, которую никто не играл.