я. к сожалению стал тем, кого ненавидел все эти годы и ненавидел тех кого на самом деле люблю это финал моей длинной и грустной истории эпилог моей книги с названьем "ублюдок"
− Я знал, что ты возродил меня не из чувства симпатии, − и эта предательски насмешливая улыбка. Чёрт. Всё, что он так долго выстраивал − все эти стены, дорогущие особняки, преграды, противоречивые запреты.. всё рухнуло в один момент, разбилось и рассыпалось на миллион кусочков. Он не в силах ни отвести в глаз, ни что-то сказать в ответ. Чёрт, как же больно. Ты ждал нож в спину, милый? Ты его получил. А теперь его повернули на девяносто градусов, чтобы раны не закрылись. Чтобы через них выливалась твоя алая вина и эти блядские чувства, тянущие вниз. И − нет, это не апогей обиды. Это всего лишь секунда между репликами. − Я даже не... ээ.. эээ... Дальше грохот, тягучая тупая боль, заполняющая разум. Он морщится, сжимая руками голову, и сгибается пополам. Нет, это не может быть реальностью. Разве бывает настолько плохо? Он не хочет слышать ответ. − Я помню тебя.. Минутное удивление для всех. Что будет дальше? Хуже, лучше? Но он, как бы ни брыкался, как бы ни убегал, знает, что это лишь продолжение его ада, его личные пытки, его загоны и удушающие ебанутые чувства, от которых он уже не сможет сбежать. 《 У всех нас есть прошлое, которое мы не можем отпустить 》 Ну же, неужели это его слова? Потому что "прошлое" сейчас стальной хваткой сжимает его челюсть и поднимает его вверх, а он из последних сил пытается не разорваться. Внутренне, снаружи. Морально и физически. Этот человек атакует его по всем фронтам, хотя можно ли назвать его человеком? − Яя.. кхх.. хх... Он даже не знает, не может представить, что сейчас нужно сказать, но воздуха в лёгких становится критически мало, а тяжёлый костюм и вся эта вина, вся эта боль тянет его вниз. − Ты не дал мне жить, и умереть не дал! Бешеный вихрь галлюцинаций перед глазами. Но в них − отчаяние. В них − всё, чего он так боялся и ненавидел. И как глупо было бы сейчас думать, что их губы разъединяет всего пара сантиметров. Ты умереть собрался, мышонок? 《 Но ведь у меня теперь нет иного выхода 》 Удар. Хруст плечевого сустава, новая вспышка резкой пульсирующей боли. У него никогда не было выхода. Осознание душило. Сначала он и вправду не доверял ему. Супермен - и что это значит? "Сверхчеловек"? "Человек, который супер"? Нет, совсем не супер. А ещё совсем не супер то, что он такой слащаво-героически идеальный, такой праведный борец за справедливость (ведь справедливость − то, во что он всегда верил), весь такой правильный и нереальный, уникальный, как самородок, светящийся в тёмной пещере. Тёмная пещера − весь этот мир. Тёмная пещера − его голова. Или же это теперь дыра? Дело дрянь. Удар. Воздух вышибает из лёгких с глухим свистом. Осознание толкало его в бездну. Но он постепенно завоёвывал его доверие. Он спасал их, спасал их гибнущий мир, который они сами и убивали − только люди, получившие такую силу, такие возможности, веками творили геноцид и считали себя главными, хозяевами, владельцами, которым все должны подчиняться. 《 Потому что он был человечнее меня 》 Его взгляд тусклый. Альфред уверен, что он говорит правильные, хорошие слова. Но он всего лишь позволяет себе минутную слабость, намекая на очевидные вещи. И, не смотря на всё это... Он не заметил, когда стал преданным. Нет, он не успеет увернуться. Удар. Он кулаком закрывает рот, откашливая кровь, и отползает назад. "Да убей же ты меня наконец." Осознание накрывало его с головой и тянуло в пучину. Однажды он проснулся и понял, что готов умереть за него. Говорят, это высшая степень доверия, доблести, преданности... Он хотел бы поверить. Но получал только удары со спины. − Альфред, план Б.In a trillion years, the stars will no longer shine
Осознание убивало его. И, похоже, всё-таки лучше убило бы. Вот он, весь лучезарный и героический даже тогда, когда пытается уничтожить союзников. Он морщится, видя Лейн. Как же трудно любить чудовище. Жалко, что он понимает. Через пару секунд они исчезают из виду. И всё исчезает. Всё меркнет. Остаётся только он, раскрывший рот в немом отчаянном крике. Он скорбил. И, чёрт, он и вправду винил себя. Всё это время. Все эти годы. Потому что он − всего лишь один человек, потерявший надежду, свободу и свет в плену своих мыслей. Потому что он не должен чувствовать всего этого. Не должен тянуться к недосягаемому. "Ты жалок," − как напоминание самому себе. Тьма как напоминание о свете. Раны как напоминание о его уродливости, неестественности. Он снимает верхнюю и основную броню, оставаясь в одном защитном костюме. Каждый шаг отзывается новой вспышкой тупой ноющей боли в теле, и он не в силах сдержать болезненных стонов. О, как он облажался.But we’ll remain, get it right or come back again
Приподнимает край верхней части костюма и видит синяк, заливающий почти весь его правый бок фиолетово-красными кровоподтёками. Морщится и спешит скрыть его под одеждой. Чёрт-чёрт-чёрт. Плечо саднит. В глазах Дианы, вопреки всему, не осуждение.. а сочувствие. Даже жалость. И он снова чувствует себя избитой собакой. Как и сейчас. Он снова брошен.родная, мы брошены; и какой это ни был бы труд, но всё равно мёртвые не устают
− Как ты вернул дом? − хочется грубо перебить − ты что, серьёзно? − но он молчит. − Он же принадлежал банку. 《 Я работаю с детьми 》 Верно, Чудо-Женщина. − Ну, я купил банк. − Целый банк?! − Само как-то вышло, − он не хочет более говорить на эту тему и лишь кратко берёт его чуть ниже плеч, подталкивая к дороге. − По привычке. Зачем он это делает? Наверное, потому что всё ещё виновен. И потому что он теперь обвиняет его ещё и в том, что он вернул в его тело жизнь. И он не может отказаться от ещё одного такого привлекательного повода загнуться. Что, в принципе, сейчас и делает. Что происходит с ним уже давно. Так в чём же дело?! Недостаточно сильно?! Не так интенсивно?! Он и вправду не знает. Временами он просто хочет, чтобы всё закончилось. Как тогда, когда они стояли на обрыве перед разрушенным польским городом − целым спасённым миром − плечом к плечу. Тогда он подумал, что всё, быть может, не так уж плохо? Но два сантиметра, разделяющие его перчатку и кожу руки напротив, взвинчивали в нём тоску. Он тосковал даже тогда, когда был совсем рядом. Убивало то.. что он об этом прекрасно знал. И что же вышло в конце концов? Вот он, разбитый, помятый, сидит у себя дома в кресле в окружении бесчисленного количества стеклянных бутылок. И бесчисленного количества мыслей, точащих его изнутри. Потому что в нём плачет не Бэтмен, страж ночи, тёмный рыцарь Готэма, не Брюс Уэйн, харизматичный гений-мультимиллиардер − в нём плачет человек. Всего один человек, потерявший надежду. Потому что он, добившийся всего как простой землянин, понимает, что недостаточно хорош, чтобы сражаться дальше. Его система даёт сбой, трещит по швам, и он снова лишь сильнее закрывается в себе, с каждым днём старея всё больше. Он − человек, боже, какая глупость. Они не стареют веками... А он уже еле справляется. Получая всё больше ран, как душевных, так и физических, он практически на сто процентов уверен, что однажды утром попросту не сможет встать. Он поднимает разбитый взгляд и сталкивает со стола мешающие пустые бутылки. Небо за окном голубеет, горизонт загорается золотым. Деревья в саду вокруг его особняка тихо шелестят на ветру. Пахнет свежестью, с запада бегут маленькие курчавые облака. Утро... скоро наступит.я падаю в лимб, это зло и ненависть радость и голод тысячи лет в темноте наедине с собою горе мне, горе.