Агнесс снова плакала

Моя дочь тяжело больна. Да, давно пора сказать это прямо, мне давно следовало это сделать. Больше никаких уверток, нет, сэр. Моя дочь Агнесс больна и уже очень давно. Видит Бог, я не знаю, за что эта кара постигла именно нас, но я верю, что все испытания, данные нам свыше нам по силам преодолеть. Нужно бороться, я всегда это говорю. Однако девочка моя, кажется, приняла это напутствие слишком близко к сердцу, но видит Бог — моей вины здесь нет. Начнем с того, что она всегда была немного упитанной. Я бы даже сказала, достаточно пухлой девочкой. Я не имею привычки закармливать ребенка, да и кого бы то ни было, со мной разговор короток: не хочешь есть — встань и идти. Насильно я за столом никого не держу. Это все гены, помяните мое слово, пресловутые гены ее отца, Руперта. Надо сказать, чтобы вы понимали сразу, чего мне все это стоит, что я выставила вон этого мерзавца, эту дрянь пять лет назад. И горжусь этим, да, сэр! Меня абсолютно не интересует, что он там плетет нашим общим друзьям, я знаю, что этот паршивец не пропускал ни одной юбки, я слышала, как он заигрывал с этими дамочками со своей работы и я более чем уверена, что он крутил как минимум два романа за моей спиной. Но как бы не так, Шарлотту Фордж не проведешь так просто! Шарлотта знает себе цену, так-то. Быстренько выставила его вещички за дверь, благо этот дом мой и мне не нужно беспокоиться о крыше над головой. Я не намеренна была терпеть такое, только не я. Благо я неплохо зарабатываю заказами на дому — вышиваю панно, делаю покрывала, различную одежду, в том числе вязаную, вязаные декораторские штучки для уюта и все прочее в этом духе. Шарлотта умеет работать и без хлеба не останется, уж поверьте. Но вернемся к моей дочери, моему милому ребенку. Как я ждала ее, Боже сохрани! Если б вы знали, как долго я ждала ее, буквально считала дни до родов! А уж сколько я связала ей пинеток, чепчиков, пижамок, носочков пока была беременной — не счесть! Буквально молилась на этого ребенка, можете себе представить? Пока Руперт перебивался с одного заработка на другой, я уже тогда нарабатывала себе клиентов и успевала еще и подзаработать, раз муженек оказался не особо сметлив. Что я могла поделать, скажите, пожалуйста? Я не из тех, кто полагается на кого-то. Однако, моя мама души в нем не чаяла. Прямо обожала его. Если б она до сих пор не горевала по покойному папе, я бы, что греха таить, подумала бы, что что-то здесь нечисто, прости Господь. Но в данном случае, она скорее видела в нем чуть ли не родного сына. Холила и лелеяла его, Руперт то и Руперт это. Постоянно защищала его передо мной да выгораживала. То потерпи, найдет он работу, то не преувеличивай, нет у него никого кроме тебя, то еще что-нибудь. Но я не дура какая-нибудь, мама всегда была мягкотелой, слава Богу я пошла в отца — меня не обведешь вокруг пальца, никак нет. Она конечно долго дулась на меня, когда я выгнала изменщика за порог, даже пыталась скандалить, но я просто не слушаю подобные бредни, игнорирую их — да, это верное слово, и мать успокоилась в конце концов. Уже несколько лет мы живем с нею вместе — она помогает мне с моей Агнесс. Когда моя девочка вышла из возраста пухлощекого пупсика, я начала все больше внимания обращать на ее внешний вид. Сами знаете — девочки должны быть опрятными и аккуратными, по крайней мере, девочки из благополучных семей, а у нас именно такая, будьте уверенны, я об этом позаботилась. Агнесс всегда была немного неуклюжей, частенько шалила или не успевала в школе, но самой главной нашей проблемой был лишний вес. Помня о ее тучном отце, я была не слишком удивленна, однако до последнего лелеяла надежду, что дочь пойдет в меня — у меня с этим как раз все отлично. В свое время, не буду скрывать, я мечтала танцевать на большой сцене, с шести лет занималась балетом, буквально грезила об этом. Знала да и знаю сейчас имена мастеров мира наизусть, смотрела множество балетных постановок. И без всяких преувеличений была близка к тому, чтобы увидеть, что там, на вершине. Но, увы. Годы тренировок прошли даром, в некоторой степени. Когда в балетной школе в выпускном классе распределялись места в труппах, которые были известны на всю страну и весь мир, меня обошли стороной. Я попала только в третьеразрядный театришко, работающий в административном центре штата. И все, так точно, сэр. Прощайте мечты, прощайте грезы. Комиссия сказала, что я не достаточно «утонченна». Вы слышали это? Если для вас Шарлотта Фордж недостаточно утонченна, то Шатрлотта Фордж не желает иметь с вами никаких дел! Я так им и сказала, можете себе это представить? Конечно, я не явилась туда, куда меня взяли на работу, это было бы слишком. И посмотрите на меня — я в полном порядке! Нашла другое призвание, прилично зарабатываю, соседи меня уважают, могу содержать мать и болеющую дочь — кто еще из нас больше проиграл, спрошу и я вас? Но, как бы там не было, форму я стараюсь, по старой памяти, поддерживать до сих пор и выгляжу отлично. Проблема всегда была в Агнесс. Девочке было просто трудно бегать! Она задыхалась от подъема по лестнице. Становилась бордовая, как рак, если мы шли слишком быстро по улице. Не способна была просто поиграть в мяч со сверстниками. Только кричала, что не хочет. Запиралась в комнате и читала книжки. Нет, я ничего не имею против книг — я продвинутая мать, я горжусь тем, что дочь так тянулась к знаниям, куда мы без них сегодня? Но ведь и о себе не нужно забывать, в смысле — давайте смотреть правде в глаза? Мужчины сейчас не выбивают девушек по толщине прочитанных ими книг, увы и ах! Начальники в приличных фирмах не выбирают себе протеже по количеству заученных формул из учебников, это все фикция! Чистой воды, можете мне поверить. Если ты выглядишь на все сто, если знаешь себе цену и знаешь, как управлять своими данными, тебе не придется корпеть над книгами, ты добьешься всего и так, девочка. Господи, да она не могла даже на одной ножке простоять дольше десяти секунд, о чем мы говорим! В конце концов, это становилось просто опасным для ее здоровья. Как бы там ни было, в одиннадцать ее вес достиг критичной, на мой взгляд, отметки и мы все-таки оказались на приеме у доктора. Он не слишком подошел нам, сказал, что у Агнесс просто переходный возраст и вскоре, все придет в норму. Не знаю, как он получил свой диплом, но я не стала вести с ним долгих бесед, живо откланялась и продолжила искать толкового специалиста, который мог помочь моей девочке. Спустя еще несколько совершенно безалаберных неумех, мы, наконец, нашли хорошего доктора. После всех осмотров, он сказал, что у Агнесс есть лишний вес и с ним можно и нужно бороться, пока организм достаточно молод и способен на это с большей легкостью, что впоследствии можно опасаться ожирения, и нам необходима диета и программа не слишком отягчающих тренировок для начала. Видит Бог, это все, что мне следовало знать. Есть еще настоящие врачи в наших краях, нужно только упорно искать и не доверять свое здоровье безумцам с купленными сертификатами, я убедилась в этом. Конечно, я не обратилась ни к каким фитнес-тренерам, это новомодное веяние, слава Господу, в нашем случае ни к чему. Зачем нужны спортсмены, когда родная мать знает цену хорошей фигурке и никогда не навредит своему драгоценному чаду? Ответ ясен, как улыбка Христа в воскресенье. Я взялась за дело со всей ответственностью. Припомнила все, чему следовала некогда сама в молодые годы. Составила недурственную программу питания плюс расписание физических нагрузок. Шарлотта не дурочка какая-нибудь, она знает, что такое пахать в зале! Агнесс предстояло попотеть. Сначала это было непросто, это уж точно. Девочка быстро уставала. Слишком быстро. Я понимала, что нужно проявить жесткость, если мы хотим результатов. Иногда она вела себя ужасно. Кричала, ревела, швыряла вещи, ломала игрушки, запиралась в комнате. Боже, сколько я натерпелась с ней! Как только были какие-то сдвиги к лучшему, она требовала вдвое больше еды, чем было положено по диете, не получая ее, снова устраивала скандал, брыкалась, говорила, что не будет ничего делать и хлопала дверью. Я молила Господа о помощи, набиралась терпения, Агнесс снова плакала. Но упорство всегда вознаграждается, я знала это с детства, так точно. Мои труды дали результат, в чем я лично не сомневалась. Да и как я могла? Я вложила в ее расписание не только знания и опыт, но и свою любовь, как это могло не сработать? Агнесс начала делать успехи. И с каждой неделей все более ощутимые. Стрелка весов, наконец, поползла в обратную сторону, сначала медленно, еле-еле, как это всегда и бывает, но потом все более уверенно. Дочь уже не закатывала истерики по каждому поводу, делала упражнения все более охотно и я это видела. И что греха таить — втайне гордилась собой. Машинка заработала, да, мистер! Агнесс начала худеть прямо на глазах, почувствовала, как легко ей становиться и все больше сама налегала на капусту с морковкой. Сначала я просто радовалась ее успехам, но потом что-то заставило меня посмотреть на нее иначе, и я кое-что разглядела в ней. Точнее кое-кого. В Агнесс Фордж жила Шарлотта Фордж. Моложе на двадцать лет, с таким же потенциалом и даже больше! «А что если? Почему нет?» — подумала я тогда. И решила, что присмотрюсь к ее дальнейшим успехам и, возможно, мы займемся с нею танцами. Мои гены должны были взыграть с ней, ведь в свое время я не танцевала на сцене — летела! В приезды матери она, естественно, была снова всем недовольна. Говорила, что я мучаю ее и слишком усердствую с тренировками. Я посоветовала вспомнить ей, каких вершин я почти добилась в свое время и взглянуть внимательнее на внучку, чтобы понять, как она похожа на меня. Моя детка была достойна лучшего или это не так? Мать промолчала на это. Думаю, я выиграла этот раунд. Думаю, споры о будущем благополучии моего ребенка это не чертовы раунды в бинго, скажу даже так, прости меня Господь! Когда вес Агнесс нормализовался, я трезво оценила ее форму и поняла, что вес ее был очень неплохим для ее возраста и роста. Однако, если мы хотели добиться большего в этой жизни — а мы хотели — нужно было постараться еще. Кажется, Агнесс поняла меня. Мне удалось объяснить ей свои взгляды на ее будущее. Кажется, она даже загорелась так же, как и я. Чего греха таить — дочь поделилась, что в школе все буквально в шоке от перемен в ней. Девочки завидуют, а мальчики челюсти роняют в пол, когда видят мою куколку в коридоре! Я, конечно, не забыла упомянуть, что я предупреждала ее некогда о таком эффекте работы над собой, и моей детке пришлось признать мою правоту. Ликуй, Шарлотта! Ты смогла это сделать! Вперед, к новым высотам, мамочка! Мы продолжили работу. Дальше все было не менее тяжело, чем в самом начале. Стрелка весов упорно не хотела сдвигаться. День проходил за днем, дочь выбивалась из сил, мы ужесточили тренировки и еще больше уменьшили ее рацион. Это было непросто. Но в какой-то момент нам удалось победить и здесь. Вес снова пошел на убыль. Каждый килограмм нам давался с боем, но все-таки давался. Каждый день я думала, что пора остановиться. И каждый день, мне казалось, что нам не хватает до идеала еще немного. Я прекрасно знала, какие жесткие отборочные в эти спорт-школы и школы танцев, знала по себе. Идти туда в плохой форме было равносильно тому, что пойти начать молиться, не зная слов молитвы — просто глупо. А потом сброс веса пошел на удивление легко. Я поначалу удивлялась, но потом заметила, что девочка часто бегает в ванную комнату. Я думала, что у нее просто проблемы с кишечником, такое бывает. Однако, быстро поняла, что она просто избавляется от лишнего съеденного за столом. Я знала, не буду таить, знала, что это не слишком полезно для ее здоровья, но каково рвение к результату! Каково стремление достичь чего-то! Не буду скрывать — гордость взыграла во мне с новой силой. Пораздумав, я решила, что под моим контролем, это не будет большой проблемой. Но дальше все стало неоднозначно, я бы сказала так. О нет, Агнесс худела все больше, и была буквально в миллиметрах от того результата, который заставил бы любую комиссию или жюри штата в удивлении раззявить рты, когда моя девочка пришла бы к ним на просмотр! Проблемы начались с ее здоровьем. Пару раз она потеряла сознание в школе. Один раз на улице. Я начала замечать странные взгляды соседей, учителей, другие родителей. И взгляды мне эти очень не понравились. Я бы назвала их завистью, если бы не боялась Господа Бога. Он им и будет судьей. Но, как бы там ни было, мне пришлось отвести Агнесс ко врачу. Она стала слишком вялой и все меньше могла заниматься. Все меньше ела и все чаще бегала в ванную. Так дело дальше идти не могло. Мы пошли на прием к к тому самому доктору, который некогда так помог нам. Однако, этот пройдоха, этот возомнивший о себе слизняк начал кричать на меня. Какие-то бреди о загубленном ребенке, о границах, об отсутствии у меня здравомыслия. У меня! Отсутствие здравомыслия! Нет, мистер, у меня как раз с этим все в порядке! Я пригрозила ему, что если он будет распускать свой язык и дальше, я сделаю все, чтобы от его репутации и клиентуры остался кукиш с маслом! Да, сэр, Шарлотта Фордж знает немало людей в этом городе и немало людей знает Шарлотту Фордж! Этот паяц только безвольно разводил руками, пока я утаскивала свое солнышко прочь от этих купленных грамот в рамках на стенах. Кому я могла доверить свою детку, если белые халаты оказались на поверку просто тряпками, белыми флажками на поле боя, где только я боролась за своего ребенка по-настоящему? Я могла рассчитывать только на черные сутаны. На Господа Бога то есть, да, сэр. Только он никогда меня еще не подводил. Я перевела свою девочку на домашнее обучение, мы обучались дистанционно через компьютер, однако, учеба — это было последним, что меня занимало. Агнесс стала совсем слаба. Все больше лежала. Я привела в наш дом нескольких уважаемых служителей из церкви, которую часто навещала по воскресениям, они благословили нас на нашу борьбу с недугом. Я, в конце концов, вызвала срочно мать и попросила поселиться ее временно с нами — покуда моя Агнесс не поправится. Мать, конечно, устроила еще тот концерт. Во всем обвинила меня. Говорила, что я совсем сошла с ума, вы это слышали, добрые люди?! В то время как ей всегда было наплевать, добьюсь ли я чего-то на пути к моей мечте, а я все делаю для своего ребенка, чтобы она чего-то достигла в этой жизни — я еще дурная мать?! Я все ей высказала. И сказала — либо помоги нам победить болезнь, либо иди восвояси, ради всего святого, но впредь оставь нас, ибо предавший один, и второй раз не побрезгует кинжалом предателя. Она сдалась и не нашлась, что ответить мне. Просто осталась. Потому что знала — я чертовски права! Когда мы ругались, я слышала, как Агнесс снова плакала. Вот до чего доводит ее ругань этой женщины, которая в упор не видит, чего мне стоит эта борьба! Что было дальше? Дальше время будто замедлилось. Знаете, будто мы стали мухами, попавшими в сладкую патоку, кленовый сироп. Вязли, дрыгали лапками, жужжали — а толку чуть. Нет, я не могу сказать, что толку вовсе не было — он был. Иногда Агнесс становилось лучше. Появлялся румянец, аппетит, она больше двигалась, больше вставала. Но все чаще картина была другой. Дочка смотрела в одну точку. Жаловалась на сердце. Жаловалась на почки. На желудок, конечно же. Господи, иногда мне кажется, она жаловалась на все! Ей минуло шестнадцать тогда. Несправедливо, что такая молоденькая девушка была так больна. Мать настаивала на врачах, хотя бы на медсестре, которая будет вводить ей трубку с питанием. Но я сказала ей, что никогда не позволю вводить в моего ребенка какие-то трубки. Ради всего святого, моя мать просто начала выживать из ума, раз предложила это. Я предупредила ее, чтобы она не смела даже звонить этим шарлатанам. И снова победила. Потому что правда всегда побеждает, да, сэр. На фоне болезни дочери я тоже стала чувствовать себя несколько тяжелее. То есть, будто ее успехи держали меня в тонусе, но как только она слегла, из меня будто из шара весь воздух вывели. Я просто сдулась, так это говорится? Именно. Часто болела голова. Одолевали сны. Темные, нехорошие. Самые поганые и скверные кошмары начались весной. Агнесс снова плакала. В последнее время она часто плакала. Или стонала. Или звала меня то и дело. В тот поздний вечер я слышала ее плач из своей комнаты, где делала очередной большой заказ, вышивала настенное панно с горным пейзажем. Картинка мне запомнилась очень хорошо, редкой красоты вид. Я отошла успокоить ее, мне пришлось отвлечься, так как моя мать уехала в ту неделю на пару дней в свой дом, уладить дело с его продажей. Затем я вернулась к работе и проработала всю ночь кряду. Наверное, в какой-то момент я задремала, потому что мне снилось совсем жуткое, дьявольское и немыслимое. Самое отвратительное, что в этом сне, мне казалось, что я сама хочу того, что делаю. Если уж я решилась на этот рассказ, то скажу все начистоту. Мне снилась моя дочь в постели. Полностью обнаженная. В том сне я тогда еще заворожено смотрела, какая она стала у меня красавица! Несмотря на недуг, выглядела она чудесно. Прямо куколка. Если бы не болезнь, мы могли бы пойти поступать в любую труппу мира хоть завтра. Она была настолько чудесной, настолько точеной, худенькой, стройной, настоящей принцессой, что я невольно залюбовалась ею. Ее почти оформившаяся грудь, острые косточки, хрупкие руки с длинными пальцами, нежные щиколотки, дивная кожа, чуть более бледная, чем следовало бы, но даже это было в ней тот вечер так прекрасно, так трепетно и сладко… Она была воплощенным балетом, музой великих, Агнесс Фордж — муза величайших! Я сама не заметила, как начала водить ладонями по телу своей маленькой детки. Ведь это я, в конце концов, ее выносила, я родила ее, воспитала, сама, почти без всякой помощи, она мое, моя красота, моя жизнь, моя страсть и сила, моя девочка, моя Агнесс… Я водила руками по ее груди, по бедрам и плечам, касалась ее ключиц, ее гладких волос, трогала ее пальчики и живот, мочки ушей и колени, и снова грудь. Смотрела, как моя куколка подрагивает ресницами, как дрожат уголки ее губ, как она отзывается мне и почти не сопротивляется. Мой хрусталь, моя стеклянная девочка, утонченность — это целиком про тебя, Агнесс, мамочка это точно знает… Когда я вошла в нее, моя девочка слабенько застонала, когда же я взяла верный ритм, не забывая целовать мое сокровище, моя Агнесс начала ритмично постанывать. Мамочка знает такие вещи, шептала я ей, знает, как сделать правильно, детка… Принцесса изгибалась, танцевала так, как не танцевала ни одна прима ни на одной сцене. И это была моя дочь, все это была она. Она одна. И я — ее создатель. Ее стеклодув. Конечно, я знала, как делаются такие вещи. И я сделала все правильно. Мое солнышко излилось на меня своим соком. Приятную дрожь ощутила и я сама, не буду врать вам и здесь. После всего я обмыла ее, также нежно и бережно, как до этого касалась ее. Затем укрыла как следует. Потом ушла в свою комнату и — видит Бог! — проснулась над своей работой. Исподнее мое было мокрое, хоть выжимай. В тот день я молилась без устали, буквально горела от стыда, да, мистер, никогда — никогда! — мне не было так страшно, и стыдно, и горько. Какие жуткие сны посылает нам дьявол, чтобы сломить нашу волю в трудную минуту, истинно так, теперь я знаю это по себе. Подобными кошмарами он мучил меня еще несколько ночей. Мне не помогало снотворное, которое должно было лишать меня любых сновидений, ни что-либо другое. Жуткие сны приходили снова и снова. Наконец, приехала моя мать. И буквально сорвалась с цепи, по другому это и не назвать! Будто взбеленилась, совсем сошла с ума. Кричала, чтобы я немедленно отдала дочь им. Врачам то есть. Что сумасшедшая (это я-то?) Что девочке больше ничто не поможет, и я издеваюсь над ней. Рыдала и снова выла. И знаете что? Я больше не могла это терпеть. Я сказала ей убираться на все четыре стороны, именно это я ей и предложила, так точно! Так и сказала — убирайся-ка ты с такими речами вон из моего дома. Все равно с продажей ее дома у нее ничего не вышло, слава Богу она уходила не на улицу жить! И знаете, что было дальше? Она ушла. Еще как ушла. Эта безумная сломала мне ступеньку на лестнице, ведущей на второй этаж, своим чертовым огромным чемоданом, скатывая его вниз. Побросала в него вещи и проломила ступень! Ничего, сама починю. И сама выхожу дочь. С Божьей помощью, только так и никак иначе. Скатертью дорожка, я не жалела, что она уехала. В последнее время, она больше мешала, чем помогала мне, это точно. Я слышала, как Агнесс плакала, когда ее бабка орала, как резанная на ее мамочку. Еще несколько дней я промучилась с адской мигренью. Снова кошмары. Дочь отказывалась что-либо есть. Чертова блядская ступенька скрипела все надоедливее. У меня просто не доходили руки посмотреть, что там с ней и починить ее. И без того забот хватало. А потом нарисовался этот обмудок. Ее папашка. Руперт Гиббс. Мой бывший муженек. Страшно представить, что и я когда-то была Гиббс, и моя девочка тоже носила эту фамилию. Не фамилия, а дерьмо собачье, как и сам Руперт, вот что я вам скажу. Ломился в дверь, трезвонил, как будто у него башка в огне и нужен срочно стакан воды. Звонок раздражал меня, голова болела все пуще. Мне пришлось открыть ему, черт бы оттрахал во все дыры. Открываю, а он с порога тут же отпихивает меня и врывается в мой дом, можете себе представить? Как к себе домой проходит, козел сраный. Несется в комнату дочери на первом этаже. Я за ним. Как будто мы в блядские гонки играем, слышишь? Смутно помню, что было дальше. Он орал как моя мать пару днями раньше. Порывался звонить врачам, хватал телефон. Обвинял меня во всех смертных грехах, этот жирный неудачник, богохульник и неудачник! Как он смел! Я настолько разозлилась на него, что схватила за шиворот и потащила к лестнице. Ткнула пальцем в сломанную ступень и высказала этому гандону все, что накипело! Как поднимала, почти что одна, дочь, как все отдала, чтобы она чего-то добилась в жизни, чтобы у нее было то, чего не было у меня. Как он и моя мать настоипиздели мне, как мешали и подставляли. Как я устала, как сложно перебарывать болезнь Агнесс, как я почти выдохлась, но мой Бог со мной и я выстою, мы с моей девочкой выстоим, всем чертям назло. А он, индюк вонючий, не сможет даже эту ступень починить, все приходиться делать мне, потому что я одна, одна, одна, блять! Надо признать, что моя речь подействовала на него. Он долго смотрел на разломанную ступень, успокоился, предложил спокойно поговорить на кухне. Я согласилась. Мы сели за столом, я предложила ему чаю. Ведь, не смотря ни на что, я христианка, и правила приличия мне знакомы. Он согласился. Пока делала ему чай, услышала за спиной, как он плачет. Тихо так, беспомощно, как плачут мужчины. Почти беззвучно, будто давятся, что-то среднее между кашлем и глотками воздуха, когда выныриваешь из воды. И тогда я подумала — зачем я вообще нянчусь с ним? Этот человек никогда не поймет меня, такую как я. Этот человек не стоит моего времени, которое я полностью должна посвятить дочери. Я подала ему чай. Он плакал. Я сидела молча. Потом он молча выпил чашку и ушел, так ничего мне не сказав больше. И слава Богу. Не знаю, что я еще могла бы ему наговорить, если бы он снова взбесил меня, прости Господи. Но на этом мои мучения не закончились. Никто не хотел оставлять нас с моей дочуркой в покое. Через день снова кто-то настойчиво трезвонил в дверь. Моя мигрень такого просто не могла выдержать. Он сразу мне не понравился. Плохо выбритый, мятая рубашка, несет перегаром за три версты. Грязная обувь, колючий пронырливый взгляд. Бесцеремонный. Наглый. Ему хотелось хорошенько вмазать каблуком в пах, а не мило разговаривать с ним на кухне. Но мне пришлось — я же порядочная женщина, в конце концов. Представился полицейским, показал удостоверение. Я попросила посмотреть поближе — вроде бы не липовое, хотя сейчас всего можно ожидать, чего только не происходит. Впустила его. Он нагло оббежал взглядом прихожу и начал шариться и рыскать по углам. Еще и рыжий. Фу. Ненавижу рыжих. Есть ли у меня дочь? Да, есть. Правда, что она болеет? Да, это действительно так, но это уже семейное. Можно ли поговорить с ней? Нет, она спит. Работа? Работаю на дому уже давно. Есть ли муж? Нет, я в разводе. Мои родители? Мой отец уже двадцать пять лет как мертв, упокой Господь его душу, а с матерью я не общаюсь с недавних пор. Почему? А что собственно происходит, это допрос? Нет? В этом районе завелся маньяк, видела ли я что-то подозрительное? Нет, не видела и о маньяке слышу впервые. Да, с соседями общаюсь нормально и часто. Простите, у меня еще дела. Всего хорошего, и вам удачи. После сальных взглядов этого экземпляра у меня совсем разболелась голова. Он буквально раздевал меня своими липкими глазами, когда спрашивал у меня все это. Захотелось срочно помыться. Захотелось срочно прилечь и поспать. Как же болит голова… Мне снились трубы армии Господней… Снились четыре всадника и полчища грязных людей в робах… Снилась Дева Мария с лицом моей Агнесс… Демоны окружили наш дом, демоны кричат и мне некуда бежать… Кровавые и синие блики обливают мои стены, путают меня и заставляют блуждать в собственном доме… Демоны с треском сломали мою дверь, но мой истинны оплот в моем сердце. Мне нужно скорее к дочери, защитить ее, спасти! Агнесс, не плачь! Агнесс, я иду к тебе!..

***

Ты просто салага, и понятия не имеешь, как может быть в этой жизни. Черт, ты думаешь, я весь такой бесстрашный, мне все нипочем и меня никакая пуля меня не берет? Я был дважды ранен, парень, а сколько раз ходил по самому краю, одному Богу известно. Не лезь на рожон, вот что я тебе скажу. И всегда будь начеку. Всегда! Иначе это будет стоить тебе слишком дорого, а мы этого с тобой не хотим, верно? Вот что тебе расскажу. Был случай. Помню его детали до сих пор, хотя дело давнишнее. Но такое сложно забыть. Один из тех случаев, который врезаются в память и заставляют подолгу думать по ночам. Позвонил мужик. Руперт Гиббс его звали. Обычный менеджер по продажам, как я позже узнал. Сказал, что хочет поговорить. Слышал, что я, мол, толковый, а у него больное дело. Решил увидеться с ним вне конторы, в более расслабленной обстановке. Очень голос у него был, понимаешь, ломкий. На нервах был весь. Почему-то я решил узнать, что его так сломало, хотя на мой ценник он долго думал. Хотя и согласился в итоге. Встретились в одном тихом местечке. Нормальный такой мужик с виду, вроде бы не сумасшедший. Рослый очень. Только поломанный здорово внутри. Пригубили с ним. Начал говорить. Сказал, что есть у него бывшая жена. В разводе уже несколько лет. И дочь, которая живет с женой. Видеться с ней она ему не дает, как это часто бывает. Иногда он общается с ее матерью. По его словам адекватная женщина. Иногда через нее тайком передает деньги. Дочь болеет последние пару лет. Анорексия. Бывает у подростков задвиг по этой теме, дело частое. Только большую роль в этом якобы играет ее мамаша. Бабка живет с ними, делает, что может. Но у нее все больше уверенности, что у мамаши по этой теме просто едет крыша. Несколько дней назад до бабки стало не дозвониться. И Руперт этот решил съездить к ним. Узнать, что да как все-таки. Только у него неспокойно внутри было. Очень уж рассказы бабки его закошмарили. Просил глянуть, что да как у них. Только если он не позвонит через день сам. Может там все не так уж и страшно. Может, нагородила бабка. А копам без толку звонить. Нет у них оснований что-то делать. Только ему почему-то покоя нет. Пообещал я ему, что заеду, если звонка не будет. Да и разошлись на этом. На следующий день телефон молчал. Ближе к вечеру я все-таки решил съездить по адресу, который он мне дал. Предварительно пробил, кое-чего узнал. Шарлотта Фордж, уже много лет работает на дому, швея или что-то вроде того. Регулярно посещает местную церковь. Несколько лет находится в разводе с Рупертом Гиббсом. Имеет общую с Рупертом дочь, Агнесс Фордж. На данный момент ей шестнадцать. Два года на домашнем обучении. Примерно столько же с ними живет мать Шарлотты — Розмари Фордж. Все чистые. Ни в чем не замешаны. Припомнил, что говорил Руп о болезни. Пошарил в этом направлении, запросил информацию из медкарты. Дважды посещали одного доктора, из молодых. Съездил к нему, побеседовал. Оказалось, что у девочки правда анорексия. Уже давно. Мать в первый визит показалось более или менее нормальной. Во второй визит, когда буквально внесла тающую на глазах дочь, уже выглядела безумной напрочь. Со скандалом покинула кабинет, как услышала, что заморит ребенка, больше не объявлялась. Хорошо. Все пока сходилось. Звонка так и не случилось. И я поехал по адресу, решил глянуть. Дверь открыла дерганая начавшая седеть женщина, хотя лет ей было едва сорок пять. Уставшая, слегка касалась виска. Голова разламывалась видать. Огорошил ее корочкой из своей коллекции и втиснулся внутрь. И сразу понял, что надо сыграть свою роль до конца. Права на ошибку у меня не было, сечешь? В доме стояла страшная трупная вонь. Летали мухи. Было грязно, разбросаны шмотки, посуда какая-то…. Первое тело лежало у выхода с кухни. Это был мой недавний знакомец, Руперт. Лежал он здесь, видимо, с того дня, как поехал сюда проверять обстановку. То есть с позавчера. Еще не слишком подгнил, только окоченел. Начинал пованивать, но этот жуткий смрад до блевоты явно исходил откуда-то еще. Шарлотта явно не замечала ни тела, ни запаха. Спокойно ходила за мной по грязнущему дому, переступала через бывшего мужа как в ни в чем ни бывало. Позже я узнал, что Руперт был отравлен мышьяком в чае. Эту чашку нашли там же, на кухне. Далее лестница, ведущая на второй этаж. Второе тело лежало у ее подножия. Тут дело обстояло куда хуже. Трупу было дней пять. Пожилая женщина. Розмари Фордж. Мы выяснили — Шарлотта столкнула ее с лестницы в ссоре. Розмари сломала бедро еще на пути вниз. Головой сильно ударилась о нижнюю ступень. Мгновенная смерть от черепно-мозговой. Видит Бог, я старался быть начеку. Я старался не бесить ее, задавал ей вопросы, придумал байку про маньяка, отвлекал ее, а сам не мог остановится смотреть вокруг, не мог осознать весь ужас. И думал, как плавно, плавнее, еще плавне ретироваться. Эта дама была способна на все. Мое чутье сходило с ума. Рядом со мной была полностью потерявшая рассудок женщина, которая все больше хочет меня придушить. Мне удалось уйти из того дома без царапины. Сыграть уверенно, нагло, хладнокровно. Связи в полиции дали о себе знать, меня услышали, с некоторыми сомнениями, но услышали. Видимо я выглядел мягко говоря просто донельзя обосравшимся. Через пару часов копы окружили этот дом. Шарлотту Фордж взяли живьем. Самая страшная находка еще ждала нас в глубине дома. Черт возьми, пацан… Я хотел бы не видеть того, что видел. Но уже поздно, слишком поздно. Блять. Я был там вместе с копами. Самая мощная трупная вонь исходила от спальни на первом этаже. Дверь была заперта. Выломали и тут же нескольких из копов помоложе сблевало. На кровати лежала Агнесс Фордж, вернее то, что от нее осталось. Большая часть трупа давно потеряла форму. Время, тепло, а еще многочисленные касания заставили тело совсем расползтись. Но мы видели…. Мы видели, как у девушки зашит рот. Обычной швейной иглой и нитками. Мы узнали, что девочку регулярно насиловала родная мать. Мы знаем, что она умерла еще до первого насилия. Мы знаем, что девочка тяжело болела анорексией и булимией. Мы не можем простить ее мать. Я не могу простить. Я лично не могу простить и Розмари, что не заявила копам на дочь раньше. Я лично не могу простить и Руперта за то, что так мало проявлял участия в жизни дочери. Шарлотту кстати признали умалишенной и не отдающей отчета своим действиям. Ее упекли в дурку, на строгий режим. Там ее прозвали «балериной», прикинь? Через три года после нахождения в дурдоме, ее перевели на более общий режим, протрезвела мол. Очень скоро ее зарезала соседка по палате. Хотя я слышал, говорят в этом вся палата участвовала, свалили просто на самую безнадежную. А персонал глаза на все закрыл. Знаешь, пацан, я бы тоже закрыл. А ты? Видит Бог, что он многого не видит, сечешь?