"Я не люблю правых, не падавших, не оступавшихся. Их добродетель мертва и малоценна. Красота жизни не открывалась им". Б. Пастернак, "Доктор Живаго"
Спустя неизвестность Доктор пребывал в анабиозе. Покинутость и лёгкость одновременно. – ... Вот простой вопрос: почему Таймлорд не видит меня? Казалось бы, такое всевидящее око должно лишь обостриться при обнажённых нервах, как ты считаешь? Препаратор не получил ответа, но не потому, что у Роуз каменное лицо. – Тогда попроще: почему меня видит только бедолага Роуз? Только осторожнее с шизофренией или снами. Уж твоим снам точно не свойственно заводить беседу с самим собой. Роуз уже оставила попытки отделить шелуху от пророчеств в змеиной риторике, но по инерции что-то гадкое шевелилось внутри. – Ну? Ничего разумного, человеческое существо? Впрочем, разгадка хоть и менее банальная, чем твои предположения, не банальнее предрешённой участи. Выждав театральную паузу, бесплотный позёр сладострастно нагнетал действие: – Роуз. Лапонька Роуз! Мне жаль, что эта милая девочка уже не невинна, и я повинен в том. Твои глаза давно не сияют любовью к столь чудесному миру. О, в этих глазах века ожесточённых войн. И не у своего наставника ты подсмотрела это. И не моё существование тебя так разъярило. Ты готова крушить всё и вся из-за того лишь (боже, какая ерунда), что он терпит страдания – безрассудно и бессмысленно (а по мне, так совсем заслуженно). Вложи в зеркало всю сущность и выстави это, как карлика, на обозрение толпе, Препаратор не мог бы эффектнее предать её, озвучивая сейчас то, что она тщилась отрицать ежеминутно. – Детка, твою ненависть породила любовь. Какой нелепицей обернулось ложное представление о слабом поле на твоей планете. Сила, с которой вы созидаете жизнь, и неистовство, с которым вы можете отнять её, равновелики. Ух, я впервые завидую своей антиматерии. Как тебе на вкус это первородное и животное чувство? Ну, не куксись. Жму руку тебе, воин. Это не стыд и не порок. Таймлорда отвращает солдат, а не воин. Твоей злости достаточно, чтобы проявить мою картинку. Но кое-кому ещё предстоит её вспомнить. – Я не могла ненавидеть тебя в первый раз! – скорее наперекор себе, а не этим рассуждениям, подавленно бросила она. – Откуда тебе знать? Ты внезапно преуспела в самоанализе? – Я могу предоставить тебе такую роскошь, - вклинился в диалог третий. – Я готов подарить тебе ненависть с первого взгляда. Выхоложенный, сухой, почти препараторской жёсткостью режущий голос Доктора обескуражил Роуз, но возбудил мучителя. – Малыш проснулся! – Кто ты? – произнёс поднявшийся Доктор предостерегающе тихо. – Я доктор, мой друг. Я твой доктор.***
Они перешли на незнакомый Роуз язык. Потом вступили в спор. Потом сорвались и исступлённо кричали. Вернее, вышел из себя Доктор, а Препаратор неизменно оставался безразличным и рассудительным, эскулапом над трупом. С каждым скальпеле-острым вопросом собеседника, распаляясь, Доктор защищал или жалел кого-то всё непримиримее. Истончившаяся, прорехами в подкожные кости сквозящая, венами вздутая, серостью непроглядных дней и туманов пропитанная кожа его воспалилась. Опавшее, какое-то отцветшее лицо, угловатыми подпорками скул и подбородка стянутое. Чахоточное сияние глаз. В паутине собственных ответов и циничных обвинений запутывался тонконогий кузнечик. Изящнейший, искуснейший кровопийца ближе подбирался к растравленному. Роуз предчувствовала эту схватку и через надрывные, точно жгутом перехваченные, интонации прослеживала: Доктор, под градом бесчисленных доводов виртуозного коллеги (?) мог сдаться. Она могла бы интуитивно выудить правду из донышек глаз. Могла бы излечить верой. И этого было бы достаточно, если бы Препаратор использовал препараты только психологические. И ей казалось, что его интеллекту противопоставить что-либо, даже докторское безумство, было сродни попытке вздёрнуть на виселице ландыш. Перед его логикой всё вставало на колени... и осыпалось в прах. Роуз видела безобразный гнев и дикий оскал, категоричную вину и всплески несправедливых укоров, но загнанный в угол таймлорд, который только свыкался с просачивающимся прошлым и которому не оставляли выбора... ей доводилось видеть чумные маски, людей с оспою изрытыми лицами, но при взгляде на Доктора было ясно, что произойдёт нечто непоправимо чудовищное. Когда он выхватил из ниоткуда отвёртку, Роуз не раздумывала: не оставалось времени даже на то, чтобы отвлечь его. Он всегда медлил перед тем, как был предпринят больной и неизбежный шаг для спасения. Почти всегда ему открывалось другое видение. Но остановить Доктора – почти наверняка... Оступившись, в последний момент оттолкнутый Роуз, он успевает привести отвёртку в действие, и она, будто рикошетом или иголкой, проделывает в девушке вертикальное бескровное отверстие. Непроизвольно отлетев от него на два шага, ей приходится рассеянно наблюдать, как щель затягивается, и слышать как сквозь вату: – Видно, я довольно уже сказал... Догадалась?