Le soleil noir

      – Что такое соулмейты? – спросила Василиса в далёком детстве у мамы.       – Это радость и слёзы, будто капли хрусталя, сверкающие от счастья. Глаза её мамы наполнены искренней добротой, проникнуты чистой любовью. Она любит и любима. А ещё смотрит на подрастающего Фэшиара Драгоция и думает о том, что его глаза - небо, такое лучезарное и искрящееся. Небо отражается в море. *** Вы знаете... море... непостоянно: сияет огнями слепящего солнца; всклоками бурной воды нагоняет благоговенье и страх. Василиса юна. Василиса подросток. Она, как и все подростки, мечтает о своём соулмейте, проводя свободные минуты в раздумьях о том, а как же встретит она свою родственную душу. Быть может, они столкнутся так банально, что даже чуть скучно, на улице? А, может, и вовсе на той вечеринке, куда её пригласила одноклассница, та, которая, по негласному соглашению, главная красавица... а ещё сплетница, лгунья - настоящая фальшивка - по мнению остальных девчонок, что, кстати, не мешало им после получения приглашения тут же позвонить маме ради её дозволения. Василисе четырнадцать, она придерживается суждений своего окружения, жаждет приключений и новых открытий. А ещё ей кажется, что светловолосый мальчик, всегда окруженный толпой: парой парней и дюжиной девчонок, - очень мил, обаятелен и дружелюбен. Симпатичен ей. Летят дни, недели... Фэш Драгоций поёт под окнами Василисы жутко лиричные песни собственного сочинения под бренчание новенькой гитары, на которую, к слову, скопил упорным трудом; Фэш Драгоций частенько ловит ее у подъезда, когда она, уставшая, идёт после школы, и протягивает ей пучок, немного в земле, полевых цветов, сорванных с соседней клумбы, краснея аж до кончиков ушей. Василиса смотрит куда-то в сторону, где девочке в элегантно подобранном наряде светловолосый парень галантно подает руку, алую розу (и заодно билет в свой мир на один вечер), и они идут не спеша в направлении ближайшего парка. *** Всем кажется море спокойным, простым, манящим, родным. На море спокойно? Волны рвутся, метаясь... вгрызаясь в уже сточённые скалы, будто пытаясь снести, проломать себе путь. Но скалы все так же стоят черны, недвижимы... Они заслоняют свет ярких лучей. Василисе шестнадцать; на улице льет водопадом дождь, во рту горечь от тлеющей сигареты. Однажды примерно в такую погоду она подошла к светловолосому парню стрельнуть сигарету (кажется, оригинальность способа знакомства зависит от смелости). Парня звали Марком, сигареты он курил тяжелые, а ещё глаза у него глубокие, тёмные... завораживали настолько, что невозможно было отвести взгляд, будто погружаешься в бездну без возможности возвратиться. Такие глаза сложно спрятать даже под линзами, честно. *** У Василисы не хватает сил, чтобы сделать вдох, потому что в лёгкие вонзилось словно миллион жалящих игл. Хочется орать во все горло, потому что всё внутри горит огнём, жжет так сильно, что почти невозможно. И не сгорает до конца. Только прорывает чертов эпителий (или что там, неважно, почему оболочка не сталь). Сил не осталось. Нет уже ни криков, ни слёз, ни вечного желания броситься под проезжающий мимо станции поезд. Только вечная - боже! - полынная горечь на языке то ли от единственного близкого друга - сигареты, то ли от той всепоглощающей дыры где-то в душе. Ноют раны, так противно, что хочется разодрать их ещё сильнее. Не важно, какие: то ли те, что на костяшках, потому что опять не сдержалась, то ли те, что на сердце, потому что сковала его железом (сожмет крепче, если оно вдруг закричит:"Спасайся, молись"). Марку не важно, изменили ли цвет глаза Василисы. Марку вообще параллельно на девушку, живущую в соседнем доме (да и это логично и правильно, в общем-то). Он вечером возвращается домой с сексуальной девицей, уже чуть ли не в подъезде раздевая её, а утром выскакивает на улицу, спеша на учёбу. На ходу приглаживает волосы и абсолютно точно плюёт на заметно выделяющиеся на бледной коже багровые засосы. Опять пытался заглушить отголоски тупой боли на душе, непонятно откуда появившейся. *** Василисе плевать на будущее, словно чувствует, что долго не сможет. Василиса умеет скрывать многочисленные порезы, натягивать доброжелательную улыбку на лицо, говорить те слова, которые не принесли бы ее матери беспокойства. Лисса все так же беспечно для своего возраста улыбается и любит каждое живое существо. Она уверена в возможности счастья на сто процентов и заражает всех своими флюидами вечного оптимизма и нескончаемой наивности. Василису жутко бесит идеология её матери, но она лишь вздергивает раз за разом уголки своих губ всё выше, старается не хлопать со всей силы дверью, лишь только поднимает оконную раму и курит одну за другой сигареты. Тяжелые и отравляющие ее организм –успокаивающее чувства и сумбурные мысли. Эти скалы, глыбы будто обсидиана, нависли над морем отчаянием. Море холодное. Почему же нет солнца, так адски темно?.. Море словно чернеет под натиском проклятых ка́мней. Где-то в этой ложбине море глухое до жизнью проникнутых дней равнодушно. *** Марк ещё не врач, только ходит на пары и практику в ближайшей клинике, но думает о том, что десяток таблеток успокоительного за раз для тощей девчонки, - далеко не норма. Он подходит к ней, сидящей на разбитой лавочке, присаживается на корточки. Она, болезненно худая, с тусклыми рыжими волосами, уже давно потерявшими свой блеск, сжимает тонкими пальцами пачку таблеток и смотрит, кажется, в никуда. Марк чувствует, словно невидимые тиски сжимают его сердце. (И это у него в голове так после похмелья трещит, словно взрывая жизнь до встречи с ней?..) Она поднимает на него глаза, глубокие, угольные, так и манящие, а у него внутри клокочет кровь и взрываются чувства. (Резкая судорога от холода, потому что, конечно, укрыл прекрасную своим плащом, или от вспыхнувших фейерверков, разлетающихся по артериям огнем?..) Василиса думает о том, что уже давно забыла настоящих цвет своих глаз. Забыла синеву моря, его живой и удивительный блеск. Ей кажется, будто в её душе светает, а его глаза смотрят так прямо, так ясно, так пронзительно и по-настоящему будоража уже давно слабо стучащее сердце. Рассвет. Когда на воде появились вдруг блики, тьма грубых скал начала расступаться, уступая место чему-то завораживающему, пленяющему. Лучи словно рассеивали ту тьму, что так давно копилась на убивала лазурь. Над морем, оттеняясь мраком скал, вставало чёрное солнце.