Аксиома сломленной психики

Ты хочешь понять, когда же это закончится. Сжимаешься у стенки, воздух рьяно вдыхая. У тебя синяки под глазами от недосыпа, волосы комком грязи скальп сцепляют. Ты слишком худенький. У тебя толстовка спадает, цепи звенят. Ты всматриваешься. Всё плывёт цветом радуги. Тебя тошнит, сжимаешься. Слишком холодно. Ты чувствуешь это. Поэтому сжимаешься ещё сильнее, словно думаешь крупицы тепла выгадать. Но ты же понимаешь, что собственное тело не поможет? Что мёртвое тело не спасёт от разложения внутри? Ты понимаешь. Поэтому сжимаешься. Просто хочется реальность испробовать, весь холод прощупать. У тебя волосы прилипают к вискам. Тебе хочется пить. Много. Смочить прогорклую горечь, избавиться от состояния подвешенной тяги к обрыву. Просто попить. Но ты понимаешь, что воды тебе не дадут. Кто-то смотрит на тебя. Но им плевать. Кому какое дело до сжимающего комка у стенки? Пнуть, бы. Но они лишь мимо проходят. Укладывает голову на асфальт. Ему бы попить. Совсем чуть-чуть, горло смочить. Но ему не дадут. Люди безжалостны. Ты пытаешься вспомнить, когда спал. Но не можешь. Воспоминания расплывчаты, как мутное стёклышко. Тебе бы вглядеться, да глаза слепит эта тьма неведанного. Когда на тебя свалилось столько дерьма? Силишься вспомнить. Маленький мальчик слишком рано повзрослел, стал один. Ты визуально воспринимаешь стены детдома, металлический привкус крови на языке. Выживать приходилось. Драться до потери сознания, срывая глотку до истошных криков. А потом тишина. Притоки крови в висках, выпирающая кость из запястья. Притрагивается. Болит. Столько лет прошло, а болит. Как в первый раз. Он даже не помнит кто это был. Очки мерцают над головой, фосфорическая жидкость снаружи. Кто же это был? Ублюдок, как и другие? Майк не помнит. Всё стёрлось. Но выпирающая кость запястья напоминает. О нём. Кто-то подходит. Сцепляет руки на волосах. Не рвёт, просто сцепляет. И снова эти фосфоры горят, очки мерцают. Ему рот приоткрывают, какую-то жидкость вливая. Это вода. Просто всего-навсего вода. И Майк пьёт жадно. Он придерживает его за затылок, чтобы не захлебнулся. Отстраняет. Благодаря воде, Майк может воспринимать окружающее. Всматривается в это бледное лицо, испещрённое шрамами, веки прикрыть хочет. Но руки на затылке сжимаются, не давая заснуть. - Пошли, - он тянет тебя на себя, ведёт. И тебя тошнит от чего-то. Ты не знаешь. *** Кровать холодная. Тебя укладывают. Ты не смотришь. Веки прикрываешь. Тебе слишком плохо, чтобы чувствовать и осознавать. Какой-то шприц в венке. Горячечная жидкость вливается и ты вскрикнуть собираешься, но его губы на себя удар принимают. Кричишь ему в губы. И он целует. Неистово и жарко. У тебя слёзы на глазах. Наверное токсичная жидкость в венке сказывается. Это больно. Но губы не дают провалиться в сон. Чужие руки по лбу глядят, волосы приминая. Он не шепчет слов успокоения. Просто гладит и курит. Пахнет прогорклостью, но Майк не сжимается. Его голову к себе на колени кладут, носом о щёку трутся. Тебе тошно. Но ты прикрываешь на миг глаза. Чужое дыхание на шее отрезвляет, но тебе наплевать. Слёзы скапливаются в прорезях, придвигаешься поближе. И тебя снова целуют, крик принимая. *** Он тебя вспомнить заставляет. Вкалывает жидкость, мыслить приказывает. Ты тупо смотришь на него, придвигаешься ближе. Голову на колени кладёшь. А он тебя за запястье хватает, выпирающую кость трогает. Тебе больно, ты шипишь. А он изучает. Вспомнить хочет заставить. Тянет руку на себя, тебя придвигая к нему. Ты смотришь. - Вспоминай же, - рычит. И ты вспоминаешь. Металлический привкус во рту, кость эпителий разрывающий и прыгающие очки. Тебе кричать хочется, но не можешь. Крик повисает. Голова кругом. Мысли потоком лезут. И воспоминания. Как издевались; как волосы драли и как он, тот самый, запястье скручивает и просит забыть обо всём до. А теперь? Его к себе придвигают, но он чертыхается. Его тошнит этой жидкостью. А он не извиняется; лишь крик на себя принимает, губы целуя. И тебе плевать уже на эту боль, жмёшься к нему. Он единственное из прошлого. То, что явилось не призраком, а настоящим. И плевать на жидкость в руке; ты кричишь ему в губы, зная, что он боль твою всосёт. Не может же иначе.