Марсианские хроники

Чанёль заканчивает забор твердых пород — слой реголита у кратера тоньше, так что бурить глубоко не приходится, — когда по внешнему каналу приходит сигнал вызова. Чанёль запускает панель индикаторов и включает аудио-связь. В наушнике потрескивает, а затем слышится голос Чунмёна. — У нас проблемы, — говорит он. — Поступил сигнал о радиационном ударе. Восемнадцатиминутная готовность. И это не все. Спутник передал новые метеосводки — приближается ураган. К вечеру будет в вашем секторе. Оставайтесь на месте. Как только пыль уляжется, выйду на связь. Как меня понял? — Отлично понял, кэп. — Чанёль прячет пакет с образцами в специальный карман и шагает к марсоходу. Чунмён отсоединяется, чтобы не занимать канал, и Чанёль переключается на внутреннюю связь. Крис не отвечает. Чанёль связывается с робонафтом. Гуляшик, как его прозвал Кенсу, откликается сразу. Чанёль приказывает пнуть Криса под зад, чтобы шуровал к ближайшему убежищу. Они обустроили их в радиусе полумили от марсохода: на случай, если вспышка произойдет в слепой зоне, и у них будет всего шесть минут, чтобы зарыться под землю и не отсвечивать. Небо у измятого каньоном горизонта смурнеет, становится грязно-коричневым, как дешевый какао-порошок. Буря идет с запада. Судя по скорости ветра, будет на месте часа через три. Этого времени достаточно, чтобы радиационный фон понизился: пережидать бурю в убежище опасно. Кислорода в костюме хватит на полтора часа при минимальном потреблении. Они на поверхности уже сорок минуты. Не лучшая раскладка. Чанёль практически добредает до марсохода — самое удобное убежище обустроено рядом с ним, — когда из-за края кратера выныривает Гуляшик. Следом за ним показывается золотистый шлем Криса. Крис никуда не торопится: типичный бесстрашный ублюдок, который клал свой большой и толстый — Чанёль проверял — на людей, что опасаются за его жизнь. — Какого хрена ты не отзываешься? — Чанёль снова выходит на связь. Он хочет начистить Крису морду, но Крис далеко, да и шлем будет мешать. — Экономлю энергию: если вдруг застряну, ты успеешь меня найти и спасти. Круто придумал, да? — Заткнись и шуруй к убежищу. — Слушаюсь, мамочка. Крис Ву — одно из самых ядовитых существ на планете Земля и однозначно самое ядовитое — на Марсе. Порой Чанёлю кажется, что Крису ничего не будет, даже если его выгонят из «консервов» голяка и без кислородной маски. — Снова думаешь о моем члене? — Жить надоело, Ву? — Чанёль добирается до убежища, отодвигает в сторону гематитовую плиту и забирается внутрь. Камера уходит вниз под углом в сорок пять градусов, и Чанёль легко соскальзывает по заранее натянутому брезенту. — Ты забавно злишься. Мне нравится. Чанёль фыркает. Подобные диалоги между ними — едва ли не единственный способ общения. Говорить о работе им надоело еще в подготовительном центре NASA, а уж шести месяцев в замкнутом пространстве корабля хватило, чтобы перебрать все возможные темы. Кроме одной. Говорить об этом Чанёль себе запрещает, зато Крис не упускает возможности его подначить. И Чанёль бы это пережил — не впервой, — если бы Крис в какой-то момент не перестал казаться ему полнейшим отморозком. Отморозки Чанёля никогда не привлекали. Но какое-то время Крис вел себя нормально, и этого хватило, чтобы проникнуться к нему симпатией. — Ты там умер? — Только после тебя. — Дамы вперед. Чанёль ругается про себя и измеряет радиационный фон в убежище, чтобы после сравнить показатели. Все в норме, если можно считать нормой уровень радиации на Марсе. Закончив с замерами, Чанёль проверяет два запасных баллона с кислородом и только тогда успокаивается. До удара еще шесть минут. Крис забирается внутрь; Гуляшик возвращает плиту на место. — Ты сегодня какой-то не разговорчивый. — Крис заваливается рядом с Чанёлем и протяжно вздыхает. — Продам душу за пенную ванну. — Я жрать хочу. А голодный я не в настроении шутить. Кенсу сейчас варганит омлетик с грибами или пирог со сладкой картошкой, а мы будем жрать суп в кружечке. Ненавижу растворимые супы. Ладно бы еще сырный, с гренками, но нет, нас снабдили этой куриной байдой. Мне уже ночами снится, что за мной гоняется морковка, высушенная до размера козявки. Крис глухо смеется. — Да накормлю я тебя, дай только выжить. — А то я тебе не даю? Крис издает странный звук, и Чанёль едва шлем лбом не пробивает, понимая, что его бескостный язык только что ляпнул. Этот разговор они уже проходили. В тот самый единственный раз, к которому Чанёль не горит желанием возвращаться. Ума хватило свести все к шутке, но осадок остался, и день ото дня, от слова к слову, он уплотняется, как уплотняется слой марсианской пыли на поверхности их жилого модуля. — Ты думаешь исключительно о сексе, — выдает Чанёль, когда пауза затягивается. — В свое оправдание могу сказать, что не трахался практически год. Это вредно для здоровья. Душевного — в том числе. — Ты же у нас полностью натуральный продукт. Что за подкаты? — Тренируюсь. — Вряд ли Мэри обрадуется, если ты под предлогом хронического спермотоксикоза завалишь какого-нибудь марсианина. — Ей не обязательно об этом знать. Да и какова вероятность, что мы отсюда выберемся? А если и выберемся, то без последствий не обойтись. Не думаю, что ей захочется возиться с инвалидом. — С героически покорившим Марс инвалидом! — Ну да, ну да. Она не шлет мне сообщений уже четвертую неделю. — Мало ли что могло случиться? Пищит таймер: время вышло. Солнечный ветер врывается в разреженную атмосферу Красной планеты, рассеивая по ее поверхности смертоносные лучи. — Будь у меня член поменьше, ты бы мне дал? — Иисусе, Крис. Надеюсь, тебя облучит, и хер у тебя отсохнет вообще. — Эй, не накаркай! Они замолкают. Тишина наваливается на плечи всей тяжестью земляных стен, на грудь давит так, словно на ней разместилось семейство горилл, и Чанёль сосредотачивается на дыхании — короткий вдох, медленный выдох, — стараясь не думать о члене Криса. Получается не очень убедительно. И дело даже не в вынужденном воздержании, размере и пошлых шуточках, а в том, что Крис пускай и отморозок, и действует на нервы так, что хочется лопатой по башке и забыть, как звали, но отморозок родной и — в этом признаваться сложнее всего — любимый. — Слушай, тебе не кажется, что между Кенсу и кэпом что-то есть? — Мне кажется, что ты озабоченный. Отвали. — Нет, серьезно. Они так странно себя ведут в последнее время. Ну то есть, Кенсу и раньше был странным, но кэп… — Крис, умоляю: давай помолчим? — Тебе плохо? — В голосе Криса слышится беспокойство. — Мне замечательно. Просто ты несешь бред. — А если я скажу, что у тебя самые сексуальные уши в мире? Чанёль ржет тварью. Так громко и так долго, что индикатор начинает противно пищать, предупреждая, что уровень кислорода понизился до критической отметки. — Считай, что ты убил меня своей шуточкой. — Отдышавшись, Чанёль тянется к запаске. — Я говорил серьезно. — Крис звучит обиженно, и Чанёлю становится еще смешнее, но на этот раз он сдерживается. Не хватало и в самом деле помереть, задохнувшись от смеха. — А еще у тебя шикарный голос. Такой… я б подрочил, слушая, как ты шепчешь всякие пошлости мне на ухо. — Охуеть ты романтик. — Чанёль ржет, подсоединяя баллон, и слушает тихий мелодичный звон падающего давления, разбавленный баритоном Криса. — Заткнись и не мешай мне признаваться. — Крис психует, и это очень в его стиле. Злиться и психовать вообще естественное для него состояние. — А еще мне нравится, когда ты нажираешь охренительные складочки на боках. Я бы их жамкал целыми днями. И ночами. Но это все физиология, и, конечно, это имеет огромное значение, особенно на Марсе, но… Ты добрый, и с тобой можно пошутить. Ты никогда не обижаешься на мои приколы и идиотские шуточки, ржешь над ними часами. А еще у тебя потрясные морщинки под глазами, когда улыбаешься. Ты думаешь, я не замечаю, но я все замечаю. И мне стыдно за то, что я тогда сказал на корабле. Нет, серьезно. Я реально хотел тебя обидеть. Меня выбесило, что мы общались четыре года, готовились к миссии, и только на расстоянии в сотню миллионов миль от Земли ты удосужился сообщить, что гей. Ты даже Кенсу сказал раньше! Чанёль замирает. — Ты серьезно, что ли? — Нет, я настолько мудак, что решил признаться тебе в любви по приколу. Это ж будет дохрена весело. Ха-ха. Чанёль пялится на Криса, но золотистая краска скрывает его лицо. Он даже прикоснуться к Крису не может, потому что костюм, потому что два слоя защитной одежды, прошитой всевозможными проводками, потому что сердце бьется так быстро, что уже не определишь, нехватка кислорода или неожиданно свалившееся признание тому виной. — Ты снова думаешь о моем члене? — Какой же ты придурок! — Слова Криса приводят Чанёля в чувства. Он закрепляет баллон и открывает клапан. Воздух врывается в легкие, выветривает из них смятение и последние крупицы негодования. — То есть, я тебе совсем не нравлюсь? Даже на один раз? — Знать тебя не хочу. — Ты разбиваешь мне сердце. — Крис… — Чанёль вздыхает и закрывает глаза. Голос Криса, его дыхание вливаются ему в уши, потрескивают смутными помехами, искажают ход его мыслей, что-то в нем нарушают, а назад не восстанавливают. И это что-то важное, жизненно необходимое, да только бороться, отстаивать его совсем не получается. Потому что все это теряет свою значимость, когда дело касается Криса. Крис затихает. Должно быть, понимает, что Чанёлю уже не до шуток. Они дышат друг для друга, и в какой-то миг это становится единственным, что Чанёлю нужно в этом багряном сумраке. Они выжидают полтора часа, а затем Чанёль связывается с Гуляшиком. Тот измеряет радиационный фон у марсохода и скидывает полученные данные. Доза выше нормы всего на четыре сотых миллизиверта, так что они выбираются из убежища и возвращаются на корабль. Буря совсем близко. — Надо спуститься в кратер. — Крис стягивает комбинезон и пробирается в кабину управления. — Ветер усиливается. Без заслона нас снесет к чертовой матери. — Склон слишком крутой. — Гравитация, Ёлли. Спустимся. Усади свою шикарную задницу в кресло и пристегнись. Я серьезно. Чанёль делает, что говорят. Крис берется за джойстик и поворачивает все колеса на девяносто градусов. Марсоход катит к виднеющемуся впереди сизо-багряному зеву кратера. Склон с этой стороны более пологий, чем с противоположной, и при хорошей сноровке можно проехать. Крис уверенно направляет марсоход к самому краю, слегка разворачивается и начинает спуск. Небо рыжеет на горизонте, плотная завеса пыли опускается на землю, ветер подхватывает ее и бросается в марсоход. Чанёль проверяет системы жизнеобеспечения. Все в норме. Спутниковая связь не работает: слой пыли слишком плотный, сигнал не добивает. Гуляшик, оставшийся за бортом, передает данные о скорости ветра и плотности пылевого заслона. Изменения незначительные. По предварительным данным их ожидает ураган третьей категории. Но даже не глядя на приборную панель, Чанёль понимает, что ураган набирает силу. Ветер усиливается, склон кратера исчезает в облаках поднявшейся с его поверхности пыли. Крис включает радиолокационную карту, но сигнал слабый, и показания искажаются. — Я здесь проходил: ни камней, ни ям нет. Поведу вслепую. Внизу воздух будет чище — там сплошная мерзлота. — Кэп говорил не рыпаться. — Кэп может пойти в задницу. Он дальше сортира не бывает, что он может знать о песчаных дьяволах? На ровной местности в нас обязательно прилетит каким-нибудь обломком — не оклемаемся, а так приткнемся под отвесный склон, смерч не заденет. Может, колеса слегка засыплет, но у нас есть Гуляшик — выберемся. — Не злись. — С чего бы это мне злиться? — Ты туго соображаешь, когда злишься. Не хочу, чтобы ты нас угробил. — Я вожу эту махину два года и участвовал в ее разработке. Не беспокойся, я знаю, что делаю. Чанёль не спорит. Злить Криса — не лучшая идея. Он действительно разбирается в том, что касается марсохода и его передвижения по поверхности Красной планеты. Усомниться в его компетентности — значит, настроить его против себя. Ссориться Чанёль не хочет. Только не на пороге Армагеддона. Они проезжают ярдов четыреста, когда пылевая завеса рассеивается достаточно, чтобы прожектор выхватил из бурого сумрака противоположный — нависающий над дном кратера — склон. Крис останавливается в нескольких ярдах от него. Подъезжать ближе небезопасно. Гуляшик подает сигнал, что отключается, дабы сберечь энергию. Чанёль дает добро, и робонафт погружается в сон. Они остаются один на один со стихией. — Иди в каюту. — Крис опускает защитные кожухи. Их обступает тьма. Чанёль возится с ремнем, но все же его расстегивает. Зажигаются светоизлучающие диоды. Броня заглушает звуки, доносящиеся снаружи, и на миг Чанёлю кажется, что они снова в открытом космосе. Полгода тишины не проходят бесследно, и это замечательно. Космос дарит то, что никогда не сможет подарить Земля, как бы сильно человек ее ни любил. В открытом космосе Чанёль узнает, что такое настоящая свобода. — Эй, уснул, что ли? — Крис сжимает его плечо. Чанёль мотает головой, выбирается из кресла и шагает в каюту. Там раскладывает свое спальное место и берется за журналы. Свет горит только над его койкой и в углу, где Крис готовит ужин. Чанёль шаг за шагом заносит все, что случилось за день, в дневник, пролистывает записи на пару дней назад, но не находит ничего, что могло бы указывать на возникновение урагана в их секторе. — Марс непредсказуем, детка. — Крис отнимает у него планшет и вручает стакан с горячим раменом. От того, чтобы вывернуть его на Криса, удерживает лишь желание пожрать. Пожрать вообще входит в число любимейших занятий Чанёля, и даже гадская марсианская еда не может этого изменить. — Не называй меня так. Спасибо. — Чанёль присасывается к стакану. Выпивает бульон и только затем принимается пальцами — так вкуснее — выуживать по вермишелинке и класть их в рот. Крис усаживается на край чанёлевой койки — они спят в два яруса, а жрать под потолком не очень удобно — и, обхватив лодыжку Чанёля свободой рукой, попивает свой растворимый куриный супчик. Как с такой диетой еще не ссохся весь, остается лишь гадать и тайно завидовать: Крис порядком крупнее и крепче Чанёля, который теряет мышечную массу, стоит лишь немного пофилонить. — Смотришь так, словно сожрать хочешь. Если что, я не против. — Крис оглаживает его щиколотку, забирается под штанину, царапает кожу короткими ногтями. Чанёль давится воздухом и опускает стакан на пол, чтобы не вывернуть его содержимое на себя. — Ты что творишь? — хрипит он, но остановить Криса не пытается. — Я уже говорил. — Крис ставит кружку на стол и забирается на койку, всем своим слоновьим весом наваливается на Чанёля. — Знаю, ты считаешь меня придурком — чаще всего я реально веду себя как придурок, — но, блин, Чанёль… — Он раздвигает ноги Чанёля коленом, и Чанёль позволяет. Умом он понимает, что Крису сперма в голову ударила, что будь под рукой кто-то с сиськами и вагиной, он бы и не взглянул в его сторону, но какая к черту разница, когда они одни посреди враждебно настроенной планеты, в сотнях миллионов миль от Земли, ее законов и порядков? — Ты такой горячий. — Крис забирается ему под футболку, сминает и впрямь раздавшиеся бока и стонет глухо в шею. Чанёль прикидывает, выдержит ли койка их сдвоенный вес, но когда Крис добирается до его губ, на это уже наплевать. Целуется Крис божественно. Он не напирает, не требует, но четко и ясно дает понять, кто тут главный. Чанёль только «за». Он обнимает Криса за шею, проводит ладонью по колючей щетине на затылке — Крис терпеть не может грязь, как на теле, так и на волосах, поэтому предпочитает череп брить — и глухо мычит в жаркий рот, когда Крис трется о его пах бедрами. В бронь упруго ударяет ветер, царапает обивку гематитовой крошкой. Чанёль подставляет под жадные поцелуи горло. Должно быть, он соленый и железный на вкус — как и все на Марсе, — но Крис явно ничего против не имеет, и от этого становится по-особенному тепло. На миг представляется, что Крис в самом деле влюблен в него до чертиков, и даже пот Чанёля ему кажется слаще меда. Чанёль улыбается этой мысли, и Крис тут же сцеловывает его улыбку, выдыхая в трещинки его губ что-то вроде: «Охренеть какой ты...» Тот еще комплимент, но сейчас и так сойдет. Поначалу получается так себе, но скоро Крис приноравливается, закидывает ноги Чанёля себе на плечи и трахает, как надо. Чанёль не так представлял себе их первый раз — в его фантазиях присутствовали свечи, дорогое вино и двухместная кровать в его спальне, — но в какой-то миг он понимает, что вот так даже лучше. Они, мать его, трахаются в марсоходе, на дне огромного марсианского кратера, под вой и стоны чудовищной пылевой бури. Кто еще может похвастаться таким первым разом? Койка узкая, поэтому, кончив, Крис заваливается прямо на Чанёля и лежит, раскинувшись на нем и не шевелясь, минут пять. Чанёль млеет и течет — скорее всего, это сперма Криса, но кому какая разница? — и думать не хочет о последствиях. Его в жизни так обстоятельно не трахали и не говорили, задыхаясь, на ухо, какой он красивый и как в нем, оказывается, хорошо. — Эй, Ромео, подъем. — У Чанёля отекает рука, а Крис, судя по всему, вознамерился на нем же и уснуть. Чанёль очень даже не против, но рука ноет, и хорошо бы обтереться, а то липнуть голой задницей к дерматиновой обивке то еще удовольствие. — Ты совсем меня не любишь, — стонет Крис и целует Чанёля в грудь. — Я жить без тебя не могу. А теперь встань с моей руки, пожалуйста. Крис поднимает голову и заглядывает ему в глаза. — Ты, наверное, не понимаешь, но я в самом деле как бы в тебя влюблен. Ну не как бы, а реально влюблен. Чанёль моргает на него глупо. — То есть, весь тот бред, что ты нес в убежище… Крис скатывается с него, сгребает одежду, разбросанную по полу, и принимается втискивать в нее свое еще горячее потное тело. — Я подумал, что если это будет звучать как дебильная шутка, мне будет проще. Ибо я не мастер признаваться в чувствах. Никогда не делал этого первым. Обычно девчонки сами говорили, что я им очень нравлюсь, я отвечал что-то типа: «Ты мне тоже нравишься, крошка», мы трахались и все. Но ты признаваться не спешил, а ждать дольше я не мог. Потому что мы — Чанёль, бога ради — на Марсе. Каждую минуту наша жизнь подвергается опасности. За последние четыре часа мы могли погибнуть как минимум три раза. — Но ты говорил, что… Как я мог знать? Ты поржал надо мной, когда я признался, что гей! — Чанёль вскакивает с койки и принимается искать полотенце. Он голый и в подсыхающей сперме, а ему тут в любви признаются. Какой кошмар… — Но я же объяснил... — Я тоже объясняю. — Чанёль наконец-то находит полотенце, смачивает его водой и трет живот и запачканные бедра. Крис не сводит с него глаз, и это нервирует. И возбуждает. Чанёль ругается под нос и, прыгая по отсеку на одной ноге, натягивает кое-как трусы. — Ну так что? Могу я рассчитывать на что-то большее? — У тебя девушка есть, напомню. — Нет у меня никакой девушки. — Крис убирает стакан с недоеденным Чанёлем раменом на стол и берется за свой остывший суп. — Она мне не пишет, потому что я сказал не писать. — Что, прости? — Говорю, мы расстались. Я ее бросил. — Охренеть. Крис Ву, ты засранец, знаешь это? — Угу. — Крис отпивает из кружки, морщится, потому что это пойло и в горячем-то виде сложно пить, а в холодном оно превращается в форменные помои, но делает еще глоток. — Но, во-первых, изменять ей было бы еще хуже, во-вторых, я, может, и конченый мудак в твоих глазах, но верю в моногамию и все дела. Чанёль бросает полотенце в очистительную машину и усаживается рядом с Крисом. Светодиоды мигают — перепады электричества при подобной погоде не новость, — и на миг становится не по себе. — Я как бы… ну тоже того… немного в тебя влюблен. На самом деле, очень. — Чанёль поднимает голову и заглядывает Крису в глаза. — Но это не отменяет того, что ты, гад эдакий, надо мной насмехался. Мне было обидно. До сих пор, если честно. С теми, кого любишь, так не поступают. Крис молчит. Чанёль знает — признайся он Крису сразу, покажи, что доверяет ему, и Крис никогда бы и слова плохого в его адрес не сказал. Чанёль сам в какой-то мере виноват в случившемся. Он решил, что Крис не стоит его доверия. Странно, что после такого Чанёль отделался одними лишь подколами. С Криса сталось бы возненавидеть его до гробовой доски. — Я не самый лучший человек на Земле, а уж на Марсе и сравнивать не с кем, но ты мне нужен. Так, как никто еще не был нужен. И я не шучу, Чанёль. Чанёль видит, что не шутит. Он тянется к Крису, запечатывает его губы своим горячим, бескомпромиссным «верю» и решает, что Марс не то место, где можно на кого-то обижаться. Обижаться вообще глупо: жизнь слишком коротка и непредсказуема для подобной ерунды. 19-20 ноября, 2017