Двое в дороге, не считая Дазая

Он сидел в самом дальнем и темном углу — то ли не хотел привлекать к себе внимание, то ли просто предпочитал уединение. Светлая кожа, темные волосы, плащ с капюшоном — он ничем не выделялся среди остальных посетителей трактира. В отличие от Ацуши, который ощущал на себе любопытные взгляды с тех самых пор, как вошел. Похоже, чужаков тут не любили. — Мне сказали, что ты хорошо знаешь здешние места. Это правда? Несколько мгновений незнакомец не двигался, и Ацуши уже собрался было повторить вопрос, когда тот поднял голову. — Правда, — отозвался он. Голос у него оказался неожиданно низким и властным. Ацуши облегченно выдохнул, улыбнулся и рухнул на скамью напротив. Теперь он мог рассмотреть своего собеседника получше. На вид тот был немногим старше него, и на странника, каким представлял себе его Ацуши, не походил совершенно — болезненно бледное лицо, впалые щеки, темные круги под глазами. Он не выглядел тем, кому по силам дальние путешествия. — Не припомню, чтобы приглашал тебя за стол, — сказал незнакомец, нахмурившись. — Мне сказали, что если я ищу того, кто сможет провести к Восточному хребту, мне нужно обратиться к тебе, — неуверенно начал Ацуши. Повисла тишина; незнакомец молчал, буравя его тяжелым взглядом и источая такое недружелюбие, что Ацуши даже растерялся. — Это ведь ты Акутагава? — решил уточнить он. — Я. Несколько мгновений Ацуши ждал, что Акутагава представится полностью, но тот молчал. Поэтому Ацуши решил не допытываться, и, не дожидаясь вопроса, представился сам: — Ацуши. — Не могу сказать, что рад знакомству. Ты мешаешь мне ужинать. — Но ведь ты не ужинаешь. Стол перед ними и правда был пуст, не считая кружки с каким-то напитком — судя по всему, сидром. — Вот именно — из-за тебя. — Прости, — сказал Ацуши, склонил голову в извинении и снова уставился на Акутагаву. — Но мне очень нужно кое-куда добраться, и я ищу того, кто бы мне помог. — И где это твое «кое-где»? — На востоке. Акутагава закатил глаза, неторопливо отхлебнул из кружки и вздохнул. — Чтобы тебя куда-то отвести, мне нужно знать, куда именно ты хочешь попасть. — Но ты ведь еще не согласился. — И не соглашусь, пока не узнаю. Ацуши оглянулся по сторонам, словно хотел убедиться, что их никто не подслушивает, хотя прекрасно знал, что подслушивать некому, и, чуть поколебавшись, ответил: — В Драконий удел. Акутагава замер, а затем с грохотом опустил кружку на стол. Добрая половина посетителей в трактире обернулась в их сторону, и в помещении на мгновение воцарилась тишина. — В Драконий удел? — переспросил Акутагава, и в его голосе впервые с начала беседы промелькнул интерес. Он хмыкнул, откинулся на спинку скамьи и сказал: — Ты или храбрец, или дурак. Или и то, и другое. — Почему это? — Потому что дорога туда непростая. — Вот поэтому я и ищу проводника. Акутагава прищурился. — Никто в здравом уме не согласится отправиться с тобой в Драконий удел. — Но почему? Почему все отказываются иметь со мной дело, едва я произношу это название? Вопрос вырвался прежде, чем Ацуши успел бы себя остановить, и прозвучал почти обиженно. Акутагава опустил взгляд, отпил из кружки и, с минуту помолчав, сказал: — Как ясно из названия, в Уделе когда-то водились драконы. Говорят, они есть там и сейчас — охраняют Удел от чужаков и сторожат несметные сокровища. За последние годы туда отправилось немало людей — случайных путников, ищущих славы героев, охотников за легкой наживой. Никто из них не вернулся — ни живым, ни мертвым. — Ты в это и правда веришь? — Я знаю, что в тех землях чужаков не ждет ничего хорошего. Какое-то время они молчали; Акутагава неспешно хлебал сидр, а Ацуши раздумывал над его словами. Сам он почти всю жизнь прожил в южных землях, местах столь далеких, что туда эти истории доходили только в виде нелепых слухов, почти сказок. Он и подумать не мог, что здесь, восточнее, к ним относятся так серьезно. — Мне и правда очень нужно туда попасть, — наконец сказал он. — Так что я готов рискнуть. — Кретин. Ты что, не понял ни слова из того, что я говорил? — Я не прошу, чтобы кто-то шел за мной, и уж конечно не хочу подвергать никого опасности. Доведи меня хотя бы до Восточного хребта, а оттуда я доберусь сам. — Я не... — Я заплачу, — перебил Ацуши, положил перед Акутагавой мешочек монет и пытливо заглянул ему в глаза. — Здесь немного, но это все, что у меня есть. Акутагава молчал. Затем складка на его лбу разгладилась; Ацуши показалось, что он вот-вот согласится, но вместо этого Акутагава спросил: — Да кто же ты такой? На разбойника не похож, на идиота — тоже. Почему тебя несет в Удел? Неужели так хочется убить злобного дракона, прослыть героем и зажить долго и счастливо? — «Долго и счастливо»? Я уже давно не верю в сказки, да и герой из меня никудышный. Что бы ты ни думал, у меня правда есть веская причина, чтобы отправиться в Удел... — Какой бы веской она ни была, она вряд ли стоит твоей жизни, — оборвал Акутагава и кивком указал на стол. — Забери деньги. Несколько мгновений они смотрели друг на друга. Ацуши отвернулся первым. — Ладно, — вздохнул он, признавая поражение. — Ты ведь не изменишь своего мнения, да? Акутагава ничего не ответил, и Ацуши полез во внутренний карман, вытащил потрепанную карту и осторожно развернул ее на столе. Ткнул пальцем в едва заметную точку и сказал: — Тогда пожалуйста, хотя бы скажи, как лучше сюда добраться. К хребту ведет несколько дорог — напрямик, через лес, в обход через... — Откуда у тебя эта карта? — перебил Акутагава, и Ацуши почудилось, что голос его дрогнул. Ацуши с удивлением поднял на него глаза. Сидевший напротив Акутагава ничем не напоминал человека, с которым он разговаривал все это время. Его брови сошлись на переносице, лицо, казалось, стало еще бледнее, глаза расширились и смотрели с такой злостью, что Ацуши подавил желание отшатнуться. — Карта? — запнувшись, сказал он, и тяжело сглотнул. — Это… подарок. — Подарок, говоришь? — переспросил Акутагава и искривил губы в усмешке. Затем прищурился и коснулся подписи в углу карты. Какое-то время он молча водил по ней пальцами, а затем отдернул их, словно обжегся. — Сама по себе карта мало чем поможет. Путь к Восточному хребту настолько сложный, что ничего не стоит заблудиться. Свернешь не туда — сломаешь шею или станешь обедом для диких животных, — а их там сотни, причем таких, о которых ты никогда и не слышал. Да и от местных помощи не жди — они чужим не доверяют. — Я готов рискнуть. Лицо Акутагавы снова превратилось в безжизненную маску. Было ясно, что помогать он не собирается. — Прости, что прервал твой ужин. — Ацуши аккуратно сложил карту, собираясь убрать в карман, но замер, когда на запястье сомкнулись холодные пальцы. — Подожди, — остановил его Акутагава. — Идти туда одному — самоубийство. Я не хочу быть виновным в твоей смерти. С этими словами он снова потянулся к кружке, но передумал и махнул рукой, подзывая хозяина. — Чего изволите? — По порции фирменной говядины, а к ней — тех булочек, что печет твоя жена. — Акутагава взглянул на Ацуши: — Что будешь пить? — Ничего, — отозвался тот, удивленный такой внезапной сменой настроения. — Ладно, — вздохнул Акутагава и повернулся к хозяину трактира, — принеси-ка нам вина. — Я не пью, — поспешно сказал Ацуши. — Мне и восемнадцать только через два месяца будет... — До восемнадцати ты можешь не дожить, — буднично сообщил ему Акутагава. — На дороге сейчас опасно, да и края там не самые приветливые. А у меня традиция — пить перед дорогой. — Перед дорогой? Но ты ведь не согласился со мной идти. — Считай, уже согласился, — сказал Акутагава, улыбнувшись уголками губ. Глаза его, правда, так и остались холодными. — Значит, ты проведешь меня в Удел? — не веря своим ушам, уставился на него Ацуши. — Проведу. Только раз ты решился, знай одно: никто не возвращается из путешествий таким, каким был раньше. — Именно на это я и рассчитываю. Тогда, пожимая его руку, Ацуши еще не знал, как сильно это решение переменит его жизнь. *** В уши, словно настойчивое жужжание мухи, лезли посторонние звуки: приглушенные голоса, шум шагов, скрип, но не они разбудили его, а яркий свет, бьющий прямо в лицо. Ацуши приоткрыл глаза и нахмурился, увидев над головой незнакомый потолок с желтыми подтеками. Где он? Попытка подняться отозвалась таким головокружением, что Ацуши рухнул обратно на кровать, зажмурился и попытался восстановить в памяти события прошлого вечера. Он вспомнил, как забрел в захудалый трактир в захудалом городишке, который не мог похвастаться ничем, кроме засохшего фонтана на главной площади. За последний месяц Ацуши повидал десятки таких городов, и все как один — бедные, грязные, они слились для него в сплошную череду лиц и дорог. Над входом в трактир висела вывеска с надписью «Последний приют». Краска на вывеске облупилась, и надпись угадывалась лишь по очертаниям. Внутри царил полумрак — помещение освещалось масляными лампами на стенах — и было так людно, что худая девчонка-разносчица едва справлялась с работой. Осмотревшись, Ацуши принялся спрашивать, не согласится ли кто-нибудь провести его через Восточный хребет, в земли, где простирался Драконий удел. Все отмахивались от него, как от назойливого насекомого в жаркий день, пока хмурый старик-хозяин не указал на Акутагаву. При мысли об Акутагаве заболела голова — общение с ним оказалось для Ацуши тем еще испытанием. С самого начала разговора Акутагава словно отгородился от него стеклянной перегородкой, и Ацуши, как ни пытался, не мог сквозь нее пробиться. Впрочем, ему всегда было непросто сходиться с людьми. Когда дело — по непонятной причине — сдвинулось с мертвой точки, и несмотря на слабые возражения Ацуши им принесли вино, он не смог отказаться от протянутой ему кружки. Отчасти потому, что хотел пойти навстречу Акутагаве, отчасти потому, что и сам в глубине души жаждал попробовать. Прежде он никогда не пил вина; отец, если об этом заходила речь, строго-настрого запрещал Ацуши даже думать об алкоголе. По его мнению, алкоголь ослаблял тело и затуманивал разум, а Ацуши не мог позволить себе ни того, ни другого. «Всегда будь начеку, — говорил отец. — Такому как ты непозволительно терять над собой контроль даже на секунду». Ацуши поморщился. Воспоминания принесли боль почти физическую, и он усилием воли заставил себя думать о другом. Мысли перескочили на Акутагаву. В тусклом свете пламени его глаза казались бездной, и, когда Ацуши смотрел в них, то не мог поверить подвернувшейся удаче. Везунчиком он себя никогда не считал, скорее наоборот, но встречу с Акутагавой и его согласие провести Ацуши к Уделу можно было назвать только везением. Затем Ацуши подумал о том, каким приятным было на вкус вино, как от него в голове стало легко, а по всему телу растеклось тепло. В уютном молчании минуты текли, словно песок сквозь пальцы, и он даже не заметил, как часы пробили полночь. Трактир опустел, а затем хозяин выставил и их с Акутагавой. Они сняли две комнаты наверху, но как он добирался до своей, Ацуши помнил смутно — припоминал только крепкую хватку на спине и дыхание над ухом. Кажется, Ацуши что-то рассказывал о доме, а Акутагава велел ему заткнуться. Ацуши сел на кровати и тут же поморщился. Все тело ломило, голова болела так, словно в нее медленно, один за другим, вгоняли гвозди, а в горле было сухо, как может быть сухо только в пустыне. Кажется, это и называется похмельем, припомнил Ацуши слышанные им когда-то истории. А ведь выпил он всего ничего... Одеваться ему не пришлось — прошлой ночью у него уже не оставалось сил на то, чтобы раздеться. Переступив порог комнаты, он кое-как сбросил ботинки, стянул с себя куртку и зашвырнул ее куда-то в угол. — Спи, — сказал Акутагава, доведя его до кровати и толкнув на пыльное покрывало. Голова кружилась, глаза закрывались сами собой, и Ацуши уже проваливался в дрему, когда Акутагава добавил: — Встретимся утром и сразу же отправимся в путь. Ацуши протер глаза. Судя по свету, бьющему в неплотно прикрытое занавеской окно, на дворе стояло позднее утро. Акутагава, должно быть, уже давно встал и теперь ждал его. Подняться получилось только с третьей попытки, да и то с трудом. Ацуши схватился за стену, поморщился и пошел на задний двор, к умывальнику. От ледяной воды в голове немного прояснилось, и он направился в трактир. Хозяин уже был на месте, только вот кроме него в обеденном зале никого не было. — Доброе утро, — сказал Ацуши, тяжело опускаясь на скамью, попытался выдавить из себя улыбку, но тут же поморщился — от запаха готовящейся еды желудок скрутило в тугой узел. Трактирщик укоризненно покачал головой, а затем приблизился и сунул ему под нос кружку с каким-то-то мутным пойлом. Пахло оно отвратительно, и Ацуши сглотнул подступившую к горлу тошноту. — Пей, не бойся, — со скупой улыбкой сказал старик. — Сразу полегчает. Уже лет сорок им от похмелья лечу, никто не жаловался. Поблагодарив, Ацуши взял кружку, зажмурился, задержал дыхание и залпом осушил ее до дна. На вкус жидкость оказалась не такой неприятной, как на запах. Кислый привкус во рту исчез, в желудке потеплело, а головная боль, казалось, начала постепенно отступать. Старик тем временем ушел, а когда вернулся через минуту, то поставил перед Ацуши поднос со снедью и снова взялся протирать столы. Ацуши откусил кусок хлеба, прожевал и задумчиво огляделся. — Прошу прощения, — окликнул он старика, — вы не подскажите, в какой комнате остановился Акутагава? — Подскажу, — кивнул тот, не отрываясь от работы. — Только вот толку тебе это этого не будет. Он ушел еще утром, едва рассвело. — Что?! Хлеб встал поперек горла, и Ацуши вскочил, едва не перевернув стол. Кружка закачалась, яблочный сок расплескался по столу. — Как ушел? Куда? — Так откуда ж мне знать. Он мне не докладывает. Ногти больно вонзились в ладони, и Ацуши глубоко вдохнул, заставляя себя расслабить кулаки. — Может, он отправился за снаряжением? — За каким таким снаряжением? Поди, не в Черепашьи горы собрался. Ацуши снова вздохнул, сел на скамью и одним глотком допил сок. Верить в то, что Акутагава его обманул, не хотелось, — впрочем, обманывать самого себя было еще хуже. Хотя чему он так удивляется? Акутагава с самого начала не хотел его никуда вести, и после того, что он узнал накануне, Ацуши не мог его винить. — Неужели оттуда и правда никто не возвращался? — пробормотал он себе под нос, но старик-трактирщик его услышал. — Из Удела-то? Нет, никто. Проклятые это земли, помяни мое слово. Как убили старых князя с княгиней, так беды там и начались... Так что отказался бы ты от этой идеи, сынок. Да и проводника другого ты все равно не найдешь. — Обойдусь без проводника. — Это ты зря, — буркнул старик. — Ты и Сумеречный лес-то не пройдешь, он ох как не любит чужаков. Кто троп там не знает, обязательно заблудится... — Справлюсь. Добрался же я как-то сюда в одиночку. К тому же, у меня есть карта, так что уверен, что... Внезапная мысль обожгла, заставив замолчать на полуслове. Несколько секунд Ацуши смотрел в никуда, а затем вскочил, ощупывая карманы. — Все в порядке, сынок? — спросил старик, но Ацуши уже бежал вверх по лестнице, перескакивая сразу через три ступеньки. Он ворвался в комнату и бросился к куртке — та лежала на полу, где он ее вчера и оставил. Солнечные лучи уже успели переползти с подушки на стену, когда Ацуши еще раз перетряхнул все карманы. Деньги были на месте — включая те, которые он обещал Акутагаве, — но вот карты нигде не было. В то, что Акутагава мог стащить у него карту, верить не хотелось, и Ацуши, несколько раз перерыв комнату, даже вернулся в обеденный зал, чтобы поискать под столом, где они вчера сидели, а заодно и выяснить у старика-хозяина, не находил ли тот чего, хотя заранее догадывался, каким будет ответ. Шло время, становилось ясно, что Акутагава не вернется. Ацуши попробовал расспросить о нем местных, но то ли никто и правда ничего о нем не знал, то ли не хотел откровенничать с чужаком. Когда Ацуши попробовал заикнуться о пропавшей карте, его и вовсе обсмеяли. — Зачем Акутагаве твоя карта? Этого добра у него и так хватает. Он с закрытыми глазами сам тебе любую карту нарисует. Так ничего и не добившись, Ацуши вернулся в комнату и упал на кровать. Хотелось не то кричать, не то плакать от обиды. Можно было без преувеличения сказать, что потерянная карта была его самым большим сокровищем. К тому же, тот, кто дал ему эту карту, строго-настрого наказал беречь ее, и Ацуши чувствовал острый стыд от того, что не оправдал доверия. Впрочем, тем больше было у него причин не отступать. Ацуши наверняка сам найдет нужную дорогу — он разглядывал эту карту столько раз, что не мог не запомнить. Солнце больше не било в глаза — отползло по небу так, что освещало только угол комнаты. Ацуши выглянул в окно. Со второго этажа трактира был виден лес, простиравшийся до самого Восточного хребта. Сумеречный — кажется, так назвал его трактирщик. Если бы не пройденный от Алой звезды путь, Ацуши, может, и испугался бы, но сейчас он знал, что могло поджидать его в пути, да и... Восточный хребет теперь казался таким близким, манящим. Острые ледяные пики уходили в небо и доставали до самих облаков — по крайней мере, так говорили старики, жившие на Алой звезде. Сразу за ним находился Драконий удел. Сейчас он казался ближе, чем дом, и Ацуши просто не мог позволить себе свернуть с пути. Он глубоко вдохнул, выдохнул и с вернувшейся решимостью принялся упаковывать сумку. Ему предстоял долгий путь. *** В лесу было тихо и темно — лунный свет едва пробивался сквозь густую листву. Тропа извилисто плутала между деревьев, местами теряясь под травой, и Ацуши теперь жалел, что не послушал старика-трактирщика — тот уговаривал подождать до рассвета, а не отправляться в путь на ночь глядя. Впрочем, ждать ему было нечего, а времени понапрасну терять не хотелось. Мысли роились в голове, как разбуженные осы, а тело требовало незамедлительных действий. Сухая ветка оцарапала щеку, и Ацуши выругался — не от боли, от досады. Меч бил по бедру, котомка — по спине, ноги гудели, а лес все никак не кончался. Ацуши не знал, сколько он так шел — ему казалось, вечность, хотя на деле прошло, наверное, всего несколько часов. Когда он в очередной раз споткнулся о сук и едва не растянулся на земле, то решил устроить привал и дождаться рассвета. Не долго думая, Ацуши расположился под раскидистым деревом у дороги. Стояли теплые июльские ночи, но от земли веяло прохладой. Огонь Ацуши разжигать не стал — не хотел привлекать внимания животных. Он не знал, кто водится в здешних лесах, но держал в уме предупреждение Акутагавы и решил не рисковать. Наскоро перекусив хлебом и вяленым мясом, которые завернул ему в дорогу трактирщик, Ацуши лег на покрытую мхом землю. После еды усталость медленно, но верно брала свое. Он уже находился на тонкой грани между сном и явью, когда услышал крики, брань и лязг железа. Совсем рядом, за деревьями, кто-то сражался, и Ацуши тут же вспомнил, что трактирщик предупреждал его о разбойниках, промышлявших в местных лесах. Ацуши резко вскочил на ноги и бросился на шум, продираясь через лес, пока не вышел на поляну. Его взору предстали четверо. Сражались они трое против одного. Одиночка отбивался споро и умело, но его противники брали количеством, оттесняя его к чаще. Ну, точно разбойники! Не мешкая, Ацуши обнажил клинок и бросился вперед. Все его нутро протестовало против несправедливости — где это видано, чтобы на одного нападали всем скопом? Рукоять меча легла в ладонь, сталь ударила о сталь, и было уже не разобрать, кто бьет, а кто отбивается. Сражаться в темноте было непросто, приходилось полагаться лишь на собственные инстинкты. Ацуши встал спиной к спине с тем, кому пытался помочь. Тот двигался чуть неловко — похоже, его уже успели ранить, — но бился яростно, как зверь. В руке у него блестел кинжал — не самое подходящее оружие для схватки. Ничего удивительного, что он проигрывал. Их теснили к деревьями, и Ацуши впервые осознал, что они оба могут погибнуть. Противники, будто почувствовав, что они теряют силы, набросились с утроенным пылом. Ацуши отбросил в сторону одного из разбойников, рубанул мечом и бросился на землю, уходя от удара. Следующий удар шел сверху, и Ацуши, подставив меч под чужой иззубренный клинок, пнул нападавшего ногой и откатился в сторону. Сделал подсечку и вскочил, но тут же согнулся пополам от удара под дых и замер, хватая ртом воздух. Краем глаза он увидел занесенный над головой меч и понял, что не успеет увернуться. Говорят, перед смертью перед глазами проносится вся жизнь, но Ацуши видел лишь истоптанную траву под ногами и думал о том, что не хочет умирать. Из оцепенения его вывел пронесшийся где-то рядом свист, за которым последовал звук падающего тела. Подняв голову, Ацуши увидел, что нападавший на него разбойник лежит земле. Из его виска торчала блестящая рукоять кинжала. Ацуши выпрямился на нетвердых ногах и повернулся к своему спасителю. Выглянувшая из-за облаков луна осветила поляну, и он обомлел. Бледный, словно привидение, в порванной и напитавшейся кровью одежде, перед ним стоял Акутагава. — Ты?! На мгновение во взгляде Акутагавы промелькнула растерянность, тут же сменившаяся узнаванием, и он, казалось, побледнел еще сильнее, если только это было возможно. Какое-то время они с Ацуши смотрели друг на друга, а затем наступившую тишину вспорол крик: — Он убил Тацую! Это стало сигналом к действию, и разбойники, не сговариваясь, бросились на безоружного Акутагаву. «Стойте!» — хотел крикнуть Ацуши, но из его горла вырвался только хрип. Перед глазами резко потемнело, и последним, что он видел, были глаза Акутагавы, в которых отражалась круглая, как монета, луна. *** Первым, что почувствовал Ацуши, был холод — казалось, пробиравший до самых костей, до самых нервов. Хотелось свернуться в клубок, чтобы хоть как-то согреться, или куда-нибудь уползти, или снова заснуть, лишь бы ничего не чувствовать. Ацуши попытался приподняться, но не смог даже пошевелиться — тело будто налилось свинцом. Поблизости хрустнула ветка, и инстинкты, разом обострившись, закричали об опасности. Ацуши затаил дыхание. — Эй! — негромко позвал Акутагава. — Я знаю, что ты очнулся, так что хватит изображать труп. Услышав его голос, Ацуши заставил себя открыть глаза и заморгал, пытаясь сфокусировать взгляд на Акутагаве. Тот сидел в нескольких шагах от него, у костра. Рана на его плече была обмотана лоскутом какой-то ткани — судя по всему, оторванной от рубашки. Сжимая в руке кинжал, Акутагава внимательно наблюдал за ним, словно ждал, что Ацуши вот-вот на него набросится. Он был не так далек от истины. Когда Ацуши увидел его там, на поляне, его первым порывом было хорошенько ему врезать. Вторым — потребовать объяснений, что он бы и сделал, если бы не сложившаяся ситуация. Общий противник, пусть и ненадолго, заставил их объединиться и позабыть о разногласиях. Точно, вспомнил Ацуши. Они же сражались с разбойниками! Кое-как приподнявшись на локтях, Ацуши огляделся, но увидел лишь окружавшие их со всех сторон деревья. Ничего не напоминало о сражении. Судя по всему, Акутагава отволок его вглубь леса. Ацуши нахмурился. Вопросы всплывали в голове один за другим. Что случилось? Куда подевались разбойники? Акутагава был ранен, так что вряд ли бы справился сразу с двумя противниками... — Где?.. — хрипло выдавил Ацуши и тут же замолчал — горло рвало сухой болью, и каждое слово давалось с трудом. Ацуши попытался сглотнуть и поморщился от омерзения — во рту стоял привкус крови. Должно быть, он прикусил язык. Он услышал шорох и краем глаза увидел, как Акутагава встает и направляется к нему. Ацуши напрягся, но тот лишь сунул ему в губы горлышко бурдюка. Вода плеснула в рот, теплая и невкусная, но Ацуши пил с жадностью умирающего от жажды. — Ладно, хватит, — сказал Акутагава, и Ацуши протестующе замычал, когда тот отстранился. — Я тебе не нянька. Возразить на это было нечего. Ацуши вытер губы тыльной стороной руки, а Акутагава, вернувшись к костру, спросил: — Помнишь, что случилось? Ацуши замотал головой. Последнее, что он помнил — это как на Акутагаву набросились разбойники. Затем — туман и пустота. Правда, в памяти то и дело всплывали смутные образы, но они слишком походили на сон, чтобы принимать их в расчет. — Куда подевались те разбойники — а это ведь были разбойники, да? Что произошло? — Ты потерял сознание, пока мы сражались, — сказал Акутагава, и Ацуши опустил глаза, стыдясь собственного бессилия. Он не только рухнул в обморок на глазах Акутагавы, но и заставил того себя спасать. — С разбойниками покончено. — Ты их убил? — спросил Ацуши. Взгляд невольно упал на самодельную повязку, которая, кажется, уже успела напитаться кровью. На вопрос Акутагава отвечать не стал, вместо этого задав свой: — У тебя раньше такое бывало? — Ацуши повернул голову в сторону, чтобы не смотреть на него. — Эй! Ты что там, язык проглотил? Помнится, вчера ты был куда разговорчивее. — Акутагава пихнул его в бок носком ботинка. Ацуши ойкнул и возмущенно обернулся. Акутагава встретил его взгляд с привычной невозмутимостью, но за ней можно было разглядеть и что-то еще. Сомнение? Страх? Акутагава, что, боялся, что он заразный? — Бывало, — признал Ацуши. — Такие приступы у меня с самого детства. Ну что, ты доволен? Акутагава и правда выглядел довольным. Из его позы исчезло напряжение, а по губам скользнула тень улыбки. — Знаешь, а от тебя больше неприятностей, чем я ожидал. — Тогда почему ты меня не бросил? Почему ты все еще здесь? Акутагава едва заметно поморщился. — Сам задаюсь этим вопросом, — отозвался он и добавил, констатируя факт, — значит, ты все-таки решил отправиться в Удел. — Я говорил, что не отступлю. — Нет, ты и в самом деле кретин. Ты хоть понимаешь, что если бы не я, то ты остался бы без головы? Впрочем, не уверен, что это стало бы трагедией — не похоже, чтобы ты своей головой вообще пользовался. Только безмозглый кретин сунулся бы в Сумеречный лес без сопровождения, да еще и в обход тракта, — выпалил на одном дыхании Акутагава и замолчал, чтобы отдышаться. Ацуши удивленно уставился на него — это была самая длинная речь, какую он слышал от Акутагавы за время их знакомства. — Как видишь, я нашел и дорогу, и тебя, — наконец сказал он. — Окруженного разбойниками, если ты вдруг забыл. — Тебе просто повезло. Говорят, Небо любит дураков. А мог бы плутать по чаще до тех пор, пока тебя бы не сожрали. Акутагава умолк, уставившись на костер. По спине Ацуши липкой волной пробежали мурашки — внутренний голос подсказывал, что Акутагава был прав, но признать это было выше его сил. — Зачем ты меня обманул? Зачем взял карту? — наконец решился спросить Ацуши то, что не давало ему покоя все это время. Акутагава даже не пытался ничего отрицать. — Зачем? — переспросил он, чуть нахмурившись. — Я не намерен перед тобой объясняться. Ладно, решил Ацуши, без объяснений он как-нибудь обойдется. — Верни ее. — Нет, — отозвался Акутагава. — Карта останется у меня. Но в обмен я могу предложить тебе кое-что получше. — Он многозначительно замолчал, заставляя Ацуши замереть в ожидании продолжения. — Я проведу тебя в Удел. А вот это было внезапно! От удивления Ацуши приоткрыл рот. — Почему ты поменял свое решение? — Я уже сказал, что не собираюсь перед тобой объясняться. — Тогда откуда мне знать, что ты снова меня не обманешь? Акутагава пожал плечами: — Мне все равно, веришь ты мне или нет. Дело твое. Убеждать тебя не стану. Ему и правда было все равно, понял Ацуши и закусил губу. Акутагава спас ему жизнь — причем, вероятно, дважды, — но доверять ему он не мог, даже если бы тот настойчиво убеждал в честности своих намерений. Кто знает, что у него на уме? — К слову, — вдруг вспомнил Ацуши, — как вышло, что ты ушел так недалеко? У тебя было по меньшей мере восемь часов форы. Прищурившись, Акутагава уставился куда-то мимо Ацуши. В отблесках пламени его лицо казалось высеченным из камня. — Тебе снова повезло — говорю же, Небо любит дураков. Только идиот мог сунуться в чащу, в обход тропы, но этот идиот родился под счастливой звездой. Если расскажешь кому, что прошел Сумеречный лес напрямик, тебе никто не поверит. — Значит, это была судьба? — фыркнул Ацуши. Взгляд Акутагавы обжег, словно удар хлыста. — Ну, в смысле, это была судьба, что мне удалось догнать тебя... Акутагава посмотрел на него с неприкрытой ненавистью, и Ацуши смешался. — Ладно, извини, я... Вообще-то я тоже не верю в судьбу. Просто неудачно пошутил. К слову, как твоя рана? Я мог бы промыть ее и... — Обойдусь. Ацуши вздохнул — найти с Акутагавой общий язык будет сложно, очень сложно, но главное, что тот согласился довести его до Удела. — Сколько времени займет путь? — попробовал он сменить тему. Акутагава ненадолго задумался. — Неделя, может, дней десять — в зависимости от дороги. — Он окинул Ацуши оценивающим взглядом. — Если будешь при каждой возможности падать в обморок как барышня, то не дойдем и за месяц. — Я не падаю в обморок при каждой возможности! — возмутился Ацуши. — Приступы случаются редко, не чаще нескольких раз год, так что... Он оборвал себя на полуслове, заметив, что Акутагава его совсем не слушает. Подбросив в огонь несколько веток, тот сказал: — Я бы посоветовал тебе пойти спать. Выходим на рассвете. Ацуши нахмурился, вспомнив, что такой разговор между ними уже был. — Что, снова собираешься меня бросить? — Нет, — отозвался Акутагава, приподняв бровь, — но и нянчиться с тобой я не стану. Мы выходим на рассвете, так что будь готов. Проспишь — пеняй на себя. Ацуши вздохнул и устроился поближе к костру. Интересно, выдержат ли они неделю без того, чтобы попытаться убить друг друга? Акутагава тем временем прислонился к стволу дерева, укутался в плащ и закрыл глаза, видимо, собираясь спать сидя. Его веки чуть заметно подрагивали, ресницы отбрасывали на щеки длинные тени, а лицо в освещении костра казалось мертвенно-бледным. Он чуть поморщился, бережнее устроил раненную руку и застыл. Вязкое молчание нарушал лишь треск огня. Ацуши поворочался еще немного — стоило закрыть глаза, как перед внутренним взором вставала недавняя схватка. Пальцы сами собой нащупали рукоять меча. — Если будешь шуметь, — вдруг сказал Акутагава, когда Ацуши уже думал, что тот давно заснул, — то я оставлю тебя на съедение волкорогам. Кто такие волкороги, Ацуши не знал и узнавать не хотел. Он послушно замер, уткнувшись щекой в мох, и сам не заметил, как заснул. *** В Акутагаве он ошибся, понял Ацуши, глядя на его мелькавшую впереди спину. Несмотря на ранение и явно неподходящую для странствий одежду, — серьезно, кто надевает в дорогу такой длинный плащ? — двигался Акутагава ловко, уверенно и, казалось, знал дорогу наизусть. Ацуши то и дело спотыкался о какую-нибудь корягу, пытаясь за ним поспеть, и вскрикивал, получая веткой по лицу. Акутагава никак не комментировал его неуклюжесть, но злорадствовал, похоже, изрядно. Как он и обещал, в путь они отправились на рассвете, наскоро перекусив мясом и запив его водой из ближайшего родника. За несколько часов Акутагава ни разу не попытался заговорить, а Ацуши был слишком занят, стараясь ничего себе не сломать, чтобы начинать разговор первым. В очередной раз споткнувшись, Ацуши оступился. Его повело в сторону, он оказался на краю оврага и замахал руками, пытаясь удержать равновесие. Не успел он и глазом моргнуть, как Акутагава преодолел разделявшее их расстояние, схватил его за ворот, не давая сорваться вниз, и оттащил подальше. — Ты как малое дитя, — вздохнул Акутагава. — И как только умудрился дойти из... Откуда ты там родом? — Из Алой звезды, — сказал Ацуши, запоздало понимая, что был на краю гибели. — От самого Алой звезды до Серого клена и не убиться? — Что за Серый клен? — Город у границы лесов. То место, где тебе посоветовали обратиться ко мне. Перед глазами тут же встала таверна и темный угол, в котором сидел Акутагава. Нос словно наяву защекотал запах сидра и тушеной говядины со специями. В желудке заурчало. — Привал не раньше, чем через пару часов, — Акутагава кинул взгляд на затянутое тучами небо. — Ясно. — Так как тебе удалось выжить в дороге? Наверняка же шел через переправу. Не поверю, что ты ни разу не свалился с парома... — Подумаешь, разочек оказался за бортом... Все равно вода была теплая. — Серьезно?! Ты и правда свалился в Тень? — Что еще за Тень? — Река. — Акутагава даже остановился и обернулся, пытливо глядя Ацуши в лицо. — Река, которая кишмя кишит плотоядными рыбами. Ума не приложу, как ты до сих пор жив. Небольшому косяку крейтерий нужно всего несколько минут, чтобы обглодать до костей целую лошадь. Ты живучий, как кот. Хотя, может, у тебя девять кошачьих жизней... Последние Акутагава произнес задумчиво, словно прикидывая: а не испробовать ли живучесть Ацуши во-о-он в том глубоком овраге. — Акутагава? — тихо позвал Ацуши, сглотнув. Акутагава хмыкнул, отвернулся и пошел дальше. Больше заговорить никто из них не пытался. Повисла уютная тишина, нарушаемая лишь хрустом веток и лесной подстилки под ногами. — Здесь кончается лес, — объявил Акутагава, когда они вышли на опушку. — Дальше начинаются поля и горы. Видишь вон тот мост? Если перейдем его, то выйдем на дорогу, ведущую прямиком к Восточному хребту. Но сначала нам придется заглянуть в город Перекрестков. — Город Перекрестков? — переспросил Ацуши и нахмурился. Название казалось знакомым, но он не мог вспомнить, где его слышал. — Это город поблизости. Если посмотришь налево, — Акутагава махнул рукой, — то увидишь купола ратуши. Ацуши послушно обернулся туда, куда указывал Акутагава. И правда: на горизонте, за холмами, можно было разглядеть очертания тонувших в голубоватой дымке домов. — Но это же совсем в другой стороне! — разочарованно сказал Ацуши, которого коробила сама мысль о том, что им придется задержаться. — Зачем нам делать такой крюк? Акутагава посмотрел на него как на умалишенного, потер переносицу и вздохнул. — У нас подходит к концу еда, скоро закончится и вода. Когда я собирался в дорогу, то брал провизию из расчета на одного. — Ацуши опустил глаза — свои припасы он оставил в лесу, бросившись на шум сражения. Хорошо хоть, что кошель был приторочен к поясу, иначе он остался бы и без денег. — Но не волнуйся, — продолжил Акутагава, неверно истолковав его неловкость, — мы не задержимся там надолго. Переночуем, пополним запасы и отправимся дальше. Что-то в его голосе настораживало, и Ацуши окинул его внимательным взглядом. Несмотря на то, что держался Акутагава прямо, лицо его было бледнее прежнего, а раненой рукой он старался лишний раз не двигать. Пожалуй, небольшой отдых пошел бы им обоим на пользу, к тому же Ацуши наконец-то вспомнил, откуда знал о городе Перекрестков. Он читал о нем в книгах по истории, до которых ему удалось добраться. Город Перекрестков был самым старым и крупным городом на востоке — не чета той дыре, где вырос Ацуши, или тем, где он побывал за время своего недолгого путешествия. Разочарование сменилось радостным предвкушением, и желание разогнать дымку тумана, чтобы уже сейчас рассмотреть город Перекрестков, стало нестерпимым. Акутагава был прав — день задержки погоды не сделает, но зато у Ацуши получится своими глазами увидеть знаменитый на всю округу фонтан, исполняющий желания, посетить Восточную библиотеку и, может, даже... — Чего застыл? — окрикнул его Акутагава, выводя из задумчивости. Обернувшись, Ацуши увидел, что тот уже отошел от него на порядочное расстояние. — Пошевеливайся. Нам нужно дойти до города затемно. — Затемно? — переспросил Ацуши и посмотрел на небо — солнце стояло высоко над головой. Затем он перевел взгляд налево, туда, где за холмами виднелись купола города Перекрестков. — Но ведь до него же рукой подать! Акутагава хмыкнул и, не оглядываясь, пошел вперед. — Пошевеливайся, — повторил он, — и как придем в город, не кричи на каждом углу, что мы идем в Удел. — Почему? — нахмурился Ацуши. — Меньше болтаешь — целее будешь, — бросил Акутагава и пошел вперед. Ацуши ничего не оставалось, как последовать за ним. *** Голубая дымка, скрывавшая очертания города днем, к вечеру превратилась в молочную пелену тумана, и разглядеть что-то дальше двух шагов было невозможно. Акутагава двигался уже не так быстро, как прежде — наверняка, тоже устал, — но по-прежнему уверенно. Интересно, откуда он так хорошо знает окрестности? Не долго думая, Ацуши задал этот вопрос вслух. Акутагава бросил на него косой взгляд. Казалось, ждать от него ответа не стоило, но спустя минуту или две он сказал: — Я кое-кого ищу, так что мне приходится много путешествовать. "Кого?" — чуть было не спросил Ацуши, но вовремя прикусил язык. На один раз вопросов было достаточно. Когда они вошли в город Перекрестков, стояла глубокая ночь. Город встретил их пустынными улицами и гробовым молчанием. Не было слышно ни голосов, ни лая собак, ни ржания лошадей — лишь их собственные шаги и тяжелое дыхание Акутагавы. В этой тишине чудилось что-то потустороннее, сверхъестественное, и Ацуши, поежившись, невольно нагнал Акутагаву и пошел с ним плечом к плечу. — Нам надо найти ночлег, — сказал он. Акутагава кивнул и направился в глубь города. Вскоре они вышли к постоялому двору. На первом этаже горели окна, и Акутагава решительно направился к дверям. Стоило войти, как их окутал запах еды, мягкий свет, звон посуды и шум голосов. На встречу вышел хозяин — мужчина среднего возраста с круглым лицом и глазами навыкате. Он задержал взгляд на Ацуши, а Акутагаве кивнул, как старому знакомому. — Чего желаете? — Нам нужны две комнаты, — отозвался Акутагава. Хозяин задумчиво почесал в затылке, нахмурился и покачал головой. — Осталась только одна свободная. Из-за фестиваля все битком забито, так что вам еще повезло. Во всем городе больше мест не найдется, зуб даю. — Фестиваля? — спросил Ацуши. — Какого фестиваля? — Фестиваля тигра и дракона. Народ съехался сюда со всех окрестностей, лишь бы на него поглядеть! Тут можно и подзаработать, и повеселиться, коли карманы не пусты... А вы сюда какими судьбами? Глаза трактирщика блеснули, и Ацуши уже открыл было рот, чтобы ответить, как вмешался Акутагава. — Одна комната, значит? Похоже, у нас нет выбора. Ладно, ночь как-нибудь перебьемся. — Перебьемся… в смысле, на одной кровати? Или одному из нас придется лечь на полу? — спросил Ацуши. Увидев его растерянность, хозяин поспешил успокоить: — Если хотите, можно притащить в комнату соломенную подстилку. Места внутри хватит, да и все лучше, чем на полу. Акутагава кивнул и потянулся к кошелю на поясе, но Ацуши перехватил его руку. — Я обязан тебе жизнью и не хочу быть обязанным еще и деньгами. К тому же, мы здесь из-за меня, а значит, мне и платить. — У тебя не так много денег, чтобы ими разбрасываться, — отозвался Акутагава. — Расплатишься, когда мы остановимся на ночлег в следующий раз. С этими словами он вырвал руку из хватки, положил перед хозяином постоялого двора несколько монет и сказал: — А еще принеси бинтов, кувшин с водой и что-нибудь перекусить. — Понял, — сказал хозяин и кивнул стоящему рядом мальчишке лет десяти. — Дайки вас проводит и обо всем позаботится. Мальчишка почтительно склонил голову, выпрямился, взял подсвечник с зажженной свечой и направился к лестнице. Он довел их до комнаты на втором этаже, поставил свечу на комод и стремглав бросился вниз. Спустя минуту он вернулся с подстилкой, а потом притащил и все остальное. Акутагава дал ему еще одну монету и отправил прочь. Закрыв дверь, молча снял плащ и промыл порез на руке, а затем достал из кармана какую-то мазь, нанес ее на рану и принялся обматывать бинтами. Ацуши к тому времени устал так, что мечтал лишь о том, чтобы лечь спать. Рассудив, что раз за комнату заплатил Акутагава, то будет справедливо, если кровать достанется ему, Ацуши кое-как разделся, доковылял до подстилки и рухнул на нее, как подкошенный. В животе урчало от голода, но сил на то, чтобы поесть, уже не оставалось. Сквозь сон пожелав Акутагаве спокойной ночи, Ацуши обнял подушку и провалился в небытие. *** Поднявшись наутро, Ацуши впервые за долгое время ощутил себя отдохнувшим. Довольно зевнув, он потянулся и оглядел комнату. Акутагавы нигде не было, и сердце предательски екнуло: а вдруг он опять ушел? Взгляд упал на незаправленную кровать, и Ацуши с облегчением вздохнул: сумка Акутагавы все еще была на месте. Чуть поколебавшись, он заглянул в нее. Вещей в там было немного — почти пустая фляжка с водой и несколько пузырьков с зеленоватой жидкостью, от которых резко пахло какими-то травами. Карты нигде не было, но ничего другого Ацуши и не ожидал. Он почти бегом спустился вниз, наскоро умылся и спросил хозяина, не видел ли тот Акутагаву, но хозяин только пожал плечами, не отрываясь от работы. — Молодой господин ушел в город, — пискнул хозяйский сын. — Совсем недавно ушел. — Ясно. Если он вернется раньше меня, пожалуйста, передайте ему, что я буду через пару часов, — сказал Ацуши, направляясь к дверям. То ли за прошедшую ночь город Перекрестков преобразился, то ли вчера Ацуши слишком устал, чтобы его рассматривать, но сейчас город выглядел совсем иначе, чем ночью. По улицам были развешаны флаги и ленты, а дома и окна украшали цветы. В воздухе витала атмосфера праздника. Ацуши глазел по сторонам, стараясь ни в кого не врезаться. Город, ночью казавшийся вымершим, сейчас был заполнен людьми всех сословий и возрастов. Несколько раз Ацуши пришлось останавливать прохожих, чтобы спросить дорогу. Уже через четверть часа он вышел к центральной площади, забитой лавочками и тележками, полными еды и напитков. Со всех сторон то и дело слышались детские голоса и просьбы что-нибудь купить. Например, во-о-он те блестящие от карамели яблоки. Ацуши искренне радовался при виде довольных ребятишек, но в то же время не мог избавиться от зависти. Отец никогда не брал его с собой на фестивали, а гостинцев от него можно было дождаться лишь в дни рождения. Наверное, поэтому Ацуши и заметил ее — неприметную девочку лет четырнадцати, а может и младше. Одетая, как и большинство ее ровесниц, в традиционные кимоно и сандалии, она стояла в стороне от всеобщего веселья, и от ее пустого, ничего не выражающего взгляда Ацуши стало не по себе. Нужно подойти и спросить, не потерялась ли она, решил он, но стоило на мгновение отвести взгляд, как девочка пропала из виду. Ацуши завертел головой, пытаясь найти ее, но тщетно — та словно сквозь землю провалилась. Пожав плечами, Ацуши двинулся дальше — на противоположной стороне уже можно было разглядеть высокие створчатые двери Восточной библиотеки. В ней Ацуши надеялся найти хоть что-то об Уделе. Чем дальше он странствовал и чем ближе подбирался к востоку, тем больше вопросов у него возникало. Дракон, охраняющий то ли принцессу в башне, то ли сокровища. Популярный сюжет для детских сказок. Как же: слышали, знаем, не верим. Вот только кажется, что здесь, на востоке, к этим сказкам относятся куда серьезнее. Дверь библиотеки со скрипом распахнулась, пропуская Ацуши внутрь. Повеяло прохладой, и в нос ударил запах пыли и старой бумаги. Миновав холл, Ацуши попал в хранилище и растеряно оглядел бесконечные ряды стеллажей, не зная, с чего начать. Навстречу ему уже спешил работник, с головы до ног замотанный в коричневую рясу словно монах. — Все книги о восточных землях находятся в той стороне, — махнул рукой он, отвечая на вопрос. — А вы не пойдете со мной? — удивился Ацуши. Изнутри библиотека выглядела еще больше, чем снаружи: ряды книжных полок уходили вглубь, и, казалось, потеряться здесь так же легко, как в Сумеречном лесу. — Не волнуйся, не заблудишься, — отозвался библиотекарь, поправляя очки. — Как скажете, — кивнул Ацуши и двинулся в указанном направлении. — И поаккуратнее с книгами! Лучше даже не дыши на них! И руки вытри, прежде чем брать что-то с полки, — прилетел ему в спину шипящий шепот. Шуметь здесь было не положено, хотя кроме него самого да библиотекаря Ацуши не видел ни души. То ли учение среди жителей города Перекрестков было не в чести, то ли все и правда отправились на фестиваль... Тусклое освещение заставляло щуриться и приглядываться к надписям на полках. Свет исходил непонятно откуда, и Ацуши, как ни вертел головой, не мог понять, где находится его источник. Спустя пару минут взгляд упал на знакомые название. Сердце замерло, пропустив удар, и тут же забилось с утроенной силой. На полупустой полке было написано: «Драконий Удел». Пальцы застыли над свитками, перевязанными бечевой, коричневой от старости, а потом коснулись потертого корешка одной из книг. Она была такой пыльной, словно ее не брали с полки несколько веков. — Что, так и будешь на нее таращиться? Не бойся, она тебя не укусит, — раздался голос. Ацуши подпрыгнул от неожиданности. Голос показался ему знакомым, и неспроста: обернувшись, он увидел перед собой Дазая — тот стоял, небрежно прислонившись к стеллажу с книгами, и с любопытством наблюдал за ним из-под полуопущенных ресниц. — Дазай! — радостно сказал Ацуши, шагнул вперед и чуть не сшиб плечом стеллаж. — Тише-тише. Еще не хватало все тут разнести. Куникида от тебя мокрого места не оставит. — Что вы здесь делаете? — Работаю, конечно же, — ответил Дазай так, словно это было само собой разумеющимся. — Но только на полставки и только тогда, когда нужно подменить Рампо. Ацуши удивленно заморгал, но решил не приставать с вопросами — от них Дазай умел уходить не хуже Акутагавы. Человеком он был странным — многое утаивал и скрывал, вел себя подчас крайне подозрительно, но Ацуши это не смущало. Дазай был единственным, кого он мог назвать своим другом. Познакомились они тогда, когда Ацуши был еще совсем мальчишкой. С тех пор Дазай то пропадал из его жизни, то снова в ней появлялся, но появлялся всегда тогда, когда был больше всего нужен. В последний раз это случилось в день смерти отца. Ацуши смутно помнил тот день — все было как в тумане, — но помнил, что именно Дазай нашел тело, Дазай успокаивал братьев с сестрой, Дазай занялся похоронами, а когда Ацуши рассказал о том, что хочет отправиться странствовать, то подарил ему собственноручно нарисованную карту. Внезапно кольнула совесть, омрачая радость от встречи, и Ацуши опустил голову. — Простите. Ваша карта... я... — Потерял ее? — Не совсем. Точнее, ее у меня украли, и... мне очень жаль, я не смог... — Ерунда, — отмахнулся Дазай. — Куда важнее то, что ты добрался сюда целым и невредимым. Ацуши снова отвел взгляд. — В этом нет моей заслуги — только моего проводника. Он дважды спас мне жизнь, и я понятия не имею, как вернуть долг — все мои попытки отблагодарить он встречает в штыки. — Спас тебе жизнь? — присвистнул Дазай, отодвинул в сторону стул и сел на него, закидывая ногу на ногу. — Как это случилось? Чуть замешкавшись, Ацуши сел напротив и как на духу выложил все, начиная от встречи с Акутагавой и заканчивая их прибытием в город Перекрестков. — Интересного ты нашел себе спутника, — сказал Дазай, дослушав всю историю. — Своеобразного, — буркнул Ацуши. — Своеобразного? Пожалуй, можно назвать и так. Говоришь, он встречает в штыки все твои попытки его отблагодарить? В следующий раз предложи ему рыбу на углях. — Рыбу на углях? — Все любят рыбу на углях, так что уверен, он не откажется, — отмахнулся Дазай. — А теперь расскажи, что ты забыл в библиотеке в такой прекрасный день? — Я хотел побольше разузнать о Драконьем Уделе. О том, откуда пошла легенда про охраняющего те земли дракона и почему многие до сих пор в нее верят. — Что касается последних двух вопросов, то ответ довольно прост, — отозвался Дазай. — Существует четыре королевства, расположенных в четырёх частях света. Наверняка ты знаешь, что каждому из них покровительствует божество. На севере это черепаха, на юге — птица-феникс, на востоке — дракон, а на западе — белый тигр. Ацуши кивнул. — Да, дома многие старики поклонялись фениксу. — Удел расположен на крайнем востоке. Кто знает, может, там и был когда-то настоящий дракон, защищающий эти земли. Если хочешь узнать об этом побольше, то почитай о местных легендах, — сказал Дазай и провел рукой по корешкам книг. Ацуши встал и послушно подошел к полкам. — Только не задерживайся, совсем скоро начнется фестиваль. Да и Акутагава вряд ли будет в восторге, если ему придется искать тебя по всему городу. — Меня нет всего час, — отозвался Ацуши. — Уверен, он... Ацуши замолчал на полуслове, ошпаренный внезапной мыслью как кипятком. За все время разговора с Дазаем он ни разу не называл Акутагаву по имени. — Но откуда вы... — спросил он и оглянулся, но Дазая позади него не было. Не теряя времени, он рванул в проход между рядами, но никого не увидел. Дазай исчез так же незаметно, как и появился. Ацуши направился к выходу из зала, то и дело оглядываясь по сторонам, и чуть не столкнулся с библиотекарем. Тот возмущенно уставился на него поверх очков. — Здесь тебе библиотека, а не улица! Будешь так шуметь — выставлю вон! — П-простите, — смутился Ацуши. — Это ведь вы Куникида? Скажите, вы не видели... — Не видел, — отрезал библиотекарь и, развернувшись, направился прочь. Несколько мгновений Ацуши растерянно смотрел ему в след, а затем вздохнул. Может, он и сам не заметил, как назвал Акутагаву по имени? С этими мыслями Ацуши вернулся к стеллажам, уселся за стол, водрузив перед собой стопки с манускриптами и книгами, и приступил к чтению. Впрочем, скоро его ждало разочарование: большинство из них были на незнакомом языке, а те, что удалось прочитать, повествовали о временах, когда люди еще поклонялись тотемным животным. Затем Ацуши добрался до книги с легендами о сотворении мира. Она была новее, да и объемом побольше. В ней Ацуши и нашел упоминание о драконе — наряду с упоминанием других священных животных. Через четверть часа Ацуши чувствовал, как у него пухнет голова от объема новой информации. Тогда он попросил у недружелюбного библиотекаря перо и несколько листков бумаги — и стал писать заметки. Когда Ацуши покинул библиотеку, часы на городской башне как раз били шесть вечера. Наверное, самое время вернуться на постоялый двор и проверить, не ждет ли его там Акутагава. В следующую секунду взгляд Ацуши упал на девочку — ту самую девочку, что он видел прежде. Она стояла у ларька со сладостями и смотрела на прилавок так сосредоточенно, будто пыталась загипнотизировать его взглядом, но покупать ничего не спешила — лишь неуверенно теребила в руках пояс. На вид она была не старше его сестры, и Ацуши улыбнулся. Его сестра тоже любила сладости. Не теряя времени, он подошел к девочке. — Привет, — дружелюбно сказал он. — Я Ацуши. А тебя как зовут? Ты потерялась? Девочка уставилась на него огромными темными глазами, но ничего не ответила. — Хочешь чего-нибудь? — продолжил он. — Моти? Анпан? Сам я больше всего люблю яблоки в карамели. Хочешь попробовать? По-прежнему молча девочка опустила голову, но по ее румянцу Ацуши понял, что угадал. — Два карамельных яблока, пожалуйста, — сказал он, обращаясь к продавщице, и положил на прилавок пару мелких монет. В обмен женщина протянула ему два яблока на деревянных палочках, одно из которых Ацуши передал девочке. Чуть помедлив, та бросила на него взгляд исподлобья и нерешительно взяла угощение. Ацуши улыбнулся и вонзил зубы в свое яблоко. Рот тут же наполнился сладким вкусом карамели, любимым с самого детства. Девочка последовала его примеру и осторожно откусила от сладости. Какое-то время они молчали, а затем девочка тихо сказала: — Кёка. — Что? — Меня зовут Кёка, — повторила она. Ацуши улыбнулся. — Хочешь прогуляться и посмотреть на фестиваль, Кёка? — спросил он. — Или ты куда-то спешишь? С минуту поколебавшись, Кёка покачала головой, переложила палочку с яблоком в левую руку, а правой потянула Ацуши за рукав. — Куда ты хочешь пойти? — спросил Ацуши, следуя за ней. Кёка пожала плечами. — Мне все равно, — сказала она. — Куда-нибудь. Ацуши кивнул, и они, смешавшись с толпой, неспешно двинулись вдоль ларьков. От разнообразия развлечений разбегались глаза: гадалки с картами и хрустальными шарами, и диковинные животные, и фокусники. Продавалось здесь и пиво, вкусно пахнувшее медом и какими-то цветами. Внимание Кёки привлек бассейн, из которого любой желающий мог выловить рыбок, и они с Ацуши присоединились к играющим. Народ на площади все прибывал, и Ацуши с Кёкой пришлось отойти в сторону, чтобы не быть затоптанными. Освободив место в центре, люди образовали вокруг него плотное кольцо и будто чего-то ждали. — Что здесь происходит? — спросил Ацуши, оглядываясь по сторонам. — Сейчас начнется представление, — ответила Кёка. — Представление? — Что-то вроде уличного спектакля, — пояснила она. — Хочешь посмотреть поближе? Ацуши кивнул, и они попытались протиснуться сквозь толпу поближе к середине. Над площадью стоял ровный гул голосов, который мгновенно смолк, лишь только вдалеке послышалась музыка и бой барабанов. Ацуши привстал на цыпочки, чтобы разглядеть, что происходит, но смог различить только яркие всполохи и переливы красок. Не прошло и нескольких минут, как толпа расступилась, пропуская вперед людей в ярких одеждах. Часть из них несла в руках палки, на которых держалось длинное туловище тряпичного дракона. Сразу за ними следовали двое, обряженные в костюм тигра. Они сделали несколько кругов по площади, а затем «тигр» и «дракон» вышли в ее середину. Торжественно забили барабаны, и толпа замерла — все внимание было приковано к происходящему. — Что все это значит? — тихо спросил Ацуши, наклонившись к Кёке. — Представление рассказывает историю о тигре и драконе, местных божествах, — шепотом отозвалась та. — Они олицетворяют собой борьбу света и тьмы, добра и зла. Кивнув, Ацуши перевел взгляд на площадь. «Тигр» и «дракон» кружили вокруг друг друга, то сближаясь, то расходясь, пока наконец из пасти «дракона» не вырвалось пламя, а «тигр» не бросился вперед, хватая его за хвост. Послышался свист и одобрительные возгласы. — И как тебе? — раздался за спиной знакомый голос. — Настоящее варварство, верно? Вздрогнув, Ацуши обернулся и увидел позади себя Акутагаву. Несмотря на бесстрастное лицо, его глаза метали молнии. Ацуши открыл было рот, чтобы спросить, в чем дело — может, Акутагава разозлился, что он ушел так надолго, — но замолчал, заметив, что тот смотрит не на него, а на Кёку. Та, в свою очередь, отступила от Ацуши на шаг и потупила взгляд. — Почему ты с ним, Кёка? — негромко спросил Акутагава. — Вы знаете друг друга? — удивился Ацуши, переводя взгляд с Акутагавы на Кёку. Она молчала, опустив голову, и Ацуши решил, что должен прийти ей на выручку. — Кёка ни в чем не виновата, это все я, — сказал он. — Я попросил ее прогуляться со мной и показать фестиваль. Не слушая его, Акутагава подошел к Кёке и протянул ей письмо. — Ты знаешь, что с ним делать, — сказал он, вложив письмо ей в руку и накрыв своей. — Поторопись. Кивнув, Кёка посмотрела Ацуши. Ее губы дрогнули, словно она хотела что-то сказать, но вместо этого девочка развернулась и молча исчезла в толпе. — Откуда ты ее знаешь? — спросил Ацуши. Акутагава ничего не ответил, глядя за спину Ацуши. — Кажется, ты хотел посмотреть представление? — вместо этого сказал он. — Сейчас начнется все самое интересное, не пропусти. Нахмурившись, Ацуши обернулся и посмотрел на площадь. Стоявшие вокруг актеры танцевали, а «тигр» и «дракон» кружились так, что было невозможно различить, где заканчивается один и начинается другой. — Что там происходит? — Тигр с драконом начали сражение, и тигр обманом заставил дракона спуститься на землю, чтобы убить. — Это… — Даже странно, что после такого еще говорят, что тигр символизирует благородство, — продолжал Акутагава. — Скорее вероломство и кровожадность. Ацуши как завороженный смотрел на разворачивающееся перед глазами действо. — А теперь он вцепился в дракона клыками, чтобы прокусить ему глотку и лишить возможности обороняться, — со злым удовлетворением сказал Акутагава. — Ты только посмотри на реакцию толпы, на их одобрительные крики. Да они хуже животных. Почему-то Ацуши похолодел от его слов. — Люди радуются празднику. Все происходящее — лишь представление, а история — не более, чем старая легенда, — нашел в себе силы сказать он. — Она ничего не значит. — Все в этой жизни что-то да значит. Ацуши перевел взгляд на площадь. Громко играла музыка, «дракон» и «тигр» блестели в солнечных лучах, и от танца было не оторвать глаз. — А что случилось потом? — спросил он. — Чем все закончилось? — Тигр и дракон сражались, но их силы были равны. Эта битва продлилась бы бесконечно, если бы взиравшему на них Небу не надоело. Оно решило положить конец противостоянию и прокляло их обоих: с тех пор тигр и дракон не могли больше появляться на земле в одно время. — Наверное, это можно назвать хорошим концом, — сказал Ацуши. — Не думаю, что они так считали, — возразил Акутагава и тут же сменил тему: — Скоро представление закончится и начнется салют. Нужно отправляться в путь. Если поторопимся, то еще успеем дойти к утру до моста. Ночь будет лунной и ясной, и по хорошей дороге... — Салют? — перебил Ацуши. — Я никогда в жизни не видел салюта. Давай останемся и посмотрим? Акутагава окинул его задумчивым взглядом и фыркнул. — Ты ведь не хотел здесь задерживаться? — Не хотел, но я не знал, что здесь будет проходить фестиваль. Мы и так уже потеряли полдня. Куда логичнее будет выспаться и с новыми силами двинуться в путь. С минуту Акутагава молчал, а затем громко вздохнул. — Ладно, будь по-твоему. Оставайся, только не влипай в неприятности. — А ты? — А я вернусь в трактир, — бросил Акутагава и развернулся, чтобы уйти, когда Ацуши схватил его за запястье. — Подожди, — сказал он, поспешно придумывая повод, чтобы тот остался. — Я и так многим тебе обязан и мне жутко неловко, но можно попросить тебя еще об одном одолжении? Акутагава обернулся через плечо и выжидательно на него уставился. — Ты ведь хорошо знаешь город? Я слышал, где-то здесь есть фонтан Грез. Не знаешь, где именно он находится? На лице Акутагавы появилась растерянность, словно он не знал, что ответить. Немного помолчав, он пожал плечами, перехватил руку Ацуши и повел его за собой. Ацуши вздрогнул — пальцы Акутагавы были холодны как лед — и послушно направился за ним. Они шли неспешно, с трудом пробираясь сквозь толпу, но это не раздражало: Ацуши с головой окунулся в атмосферу праздника. Казалось, она не оставила равнодушным и Акутагаву — тот казался спокойнее, а из его глаз ушла тень постоянной бдительности. — Мы на месте, — сказал он, когда через несколько минут они покинули площадь. На пересечении двух улиц возвышался мраморный фонтан, украшенный изображением рун. — Значит, это и есть фонтан, исполняющий желания? — спросил Ацуши. — Я думал, он будет куда огромнее. — На первый взгляд, он и правда небольшой, — отозвался Акутагава, — но такой глубокий, что за все время его существования никто ни разу не доставал до дна. Каждый год в него кидают монеты, но те словно исчезают в никуда. — Наверное, это плата, — пробормотал Ацуши, но Акутагава уже отвернулся и направился прочь. — Подожди, я тоже хочу загадать желание, — остановил его Ацуши. — Желание? — нахмурился тот, оглянувшись через плечо. — Ты что, веришь в такую чушь? Тебе сколько, пять? Ацуши смутился. — Не верю, но я всегда мечтал бросить монетку в этот фонтан. Он повернулся спиной к фонтану и закрыл глаза. «Что бы ни готовило мне будущее, я хочу встретить его без страха», — загадал он, бросил монетку через плечо и через мгновение услышал тихий плеск воды. Затем взглянул на Акутагаву. — Теперь твоя очередь. — Я не… — Давай-давай, — подбодрил Ацуши. — Может, тебе повезет, и ты наконец-то найдешь того, кого ищешь. — Бессмысленная трата денег, — буркнул Акутагава, окинув его скептичным взглядом, но полез в карман за монеткой и бросил ее в фонтан. Отскочив от бордюра, та покатилась по кромке, пока не замерла и, через несколько томительных мгновений, не упала в воду. — Ну что, доволен? А теперь, если мы закончили с глупостями... Его слова потонули в шуме взрывов, и они оба, как по команде, задрали головы. — Фейерверк начался, — пробормотал Ацуши и, забыв про все на свете, уставился в небо — туда, где распускались и тут же таяли в темноте огненные цветы. Это было самым прекрасным, что он когда-либо видел. Фейерверк продолжался около четверти часа; затем залпы стихли, но люди и не думали расходиться, продолжая наслаждаться фестивалем. — Думаю, на один день впечатлений тебе хватит, — сказал Акутагава и, не говоря больше ни слова, направился прочь. Путь до постоялого двора прошел как в тумане, и всю дорогу Ацуши чувствовал, как с лица не сходит улыбка. Когда они вошли, Акутагава направился было к лестнице, но тут его окликнул хозяин. — Как насчет ужина? — спросил он. — Сегодня у нас как раз твое любимое, Акутагава. Акутагава остановился. Задумчиво оглянулся на Ацуши, затем посмотрел на хозяина и кивнул. — Тогда две порции, — приказал он. — И кувшин вина. Не дожидаясь ответа, он махнул Ацуши и направился к одному из свободных столов. — А что у тебя тут любимое? — спросил Ацуши, усевшись напротив него. — Узнаешь. Тебе понравится, я уверен, — бросил Акутагава и замолчал, всем видом демонстрируя, что не настроен продолжать разговор. От скуки Ацуши принялся рассматривать помещение. На первый взгляд трактир в городе Перекрестков ничем не отличался от других, где он побывал за время странствий — тусклое освещение, обветшавшие деревянные столы и душный запах сивушного масла. Спустя несколько минут у их стола появился Дайки, который с трудом шел под тяжестью огромного подноса. Несмотря на это, он споро поставил перед ними по тарелке с каким-то мясом, вино и хлеб, улыбнулся и тут же ринулся к другим посетителям. Только тогда Ацуши в полной мере осознал, как проголодался — за весь день он съел лишь карамельное яблоко — и с жадностью набросился на еду, в считанные минуты умяв не только мясо, но и целую лепешку хлеба. Закончив, он вздохнул, откинулся на спинку стула и выпил враз полкружки вина. Акутагава кинул на него косой взгляд, но промолчал. Сам он ел неторопливо, будто нехотя, а к вину и вовсе не притрагивался. — Так что это было? — спросил Ацуши. — Драконье сердце, — отозвался Акутагава, не поднимая взгляда, и выглядел при этом так серьезно, что Ацуши чуть было ему не поверил. Нет, у Акутагавы определенно было извращенное чувство юмора, если это вообще можно было так назвать. Иногда Ацуши казалось, что тот вообще не испытывает никаких чувств — не считая злости и раздражения. Интересно, подумал он, что должно случиться с человеком, чтобы тот стал таким равнодушным?.. От размышлений его отвлек звон и грохот, за которыми последовала мертвая тишина. Поспешно обернувшись на шум, Ацуши увидел Дайки, лежавшего на полу в окружении разбитых тарелок. Какое-то мгновение тот не двигался, а затем подскочил и принялся спешно собирать осколки. Постепенно помещение снова заполнилось журчанием голосов, и все, казалось, забыли о произошедшем. Ацуши замер, раздумывая, не помочь ли Дайки, когда в зал тяжелой поступью вошел хозяин и направился прямиком к сыну. — Дурной щенок, — сказал он и отвесил ему такую оплеуху, что тот отлетел обратно на пол, а уже собранные осколки выпали у него из рук. Ацуши уставился прямо перед собой и сжал кулаки. Жар прилил к его лицу, перед глазами все поплыло, а руки задрожали, будто от холода. «Дрянной ублюдок!» — как наяву услышал он отцовский голос и зажмурился в ожидании удара. Тот не заставил себя ждать, хлестким звуком прокатившись по помещению. Раздался сдавленный детский крик, и Ацуши сжал кулаки крепче, со всей силой впиваясь в ладони ногтями. Он осмотрелся по сторонам. Все в трактире делали вид, что происходящее их не касается, а Дайки, красный от слез, едва заметно вздрагивал и изо всех сил сдерживал рыдания. Их глаза встретились; Дайки тут же отвел взгляд, а Ацуши встал, с грохотом опрокидывая стул. В следующее мгновение он уже стоял между хозяином и мальчишкой. — Стойте, — сказал Ацуши. — Не трогайте его! — Собрался учить меня, как обращаться с собственным сыном? — спросил хозяин почти удивленно. — Прочь с дороги! — Он ваш сын, а не ваша собственность, — возразил Ацуши, не двигаясь с места. Хозяин побагровел от ярости и шагнул вперед. — Замолчи, — вдруг раздался над ухом голос Акутагавы, и Ацуши почувствовал, как тот схватил его ворот рубашки. — Ты уж прости моего дурного спутника, Гото, — сказал он, обращаясь к мужчине. — И не обращай внимания на его пьяную болтовню. С этими словами Акутагава бросил на стол несколько монет и потащил Ацуши прочь. Сначала тот попытался протестовать, но вскоре сник и послушно поплелся за Акутагавой наверх, в отведенную им комнату. Стоило им переступить порог, как Акутагава отпустил его ворот. Внутри было темно. Ацуши, на ощупь добравшись до подстилки, рухнул на нее и зарылся горящим то ли от злости, то ли от стыда лицом в подушку. Он ждал, что Акутагава начнет его отчитывать или потребует объяснений, и уже приготовился дать ему отпор, но Акутагава молчал. В гнетущей тишине он зажег единственную в комнате свечу, снял верхнюю одежду и принялся перебинтовывать рану. — Мой отец — приемный отец — умер месяц тому назад, — наконец сказал Ацуши, первым нарушая молчание. — Несчастный случай. Спускался ночью в погреб, поскользнулся на лестнице и сломал себе шею. Его нашли только под утро, уже остывшим. Акутагава бросил на него косой взгляд, но ничего не ответил. Впрочем, Ацуши ответа и не ждал — ему было необходимо выговориться. — Я радовался его смерти так, как никогда ничему не радовался. Знаю, наверняка это звучит ужасно, — продолжал он. — Я должен быть благодарен ему за то, что он вырастил меня, за то, что дал мне кров, но я не могу. Я ненавидел его. Боялся и ненавидел. — Вот как, — равнодушно отозвался Акутагава. — Значит, он бил тебя? — Отец, он… — Ацуши замолчал, пытаясь найти слова, и вздохнул. — Он называл это «воспитанием». Говорил, что поступает так ради моего же блага и что когда-нибудь я пойму… но я не понимаю, не хочу понимать, как можно быть таким жестоким к ребенку! — Если ты чего-то не понимаешь, это не значит, что в этом нет смысла, — отозвался Акутагава, садясь на кровать, но Ацуши его не слушал. — Я всегда думал, что со мной что-то не так, и был готов на все, чтобы заслужить одобрение отца, но чтобы я ни делал... Поначалу мне казалось, что он относится ко мне так потому, что я ему не родной сын, но… — Ацуши замолчал и неожиданно спросил, — у тебя есть братья и сестры? — Нет, — чуть помедлив, отозвался Акутагава. — А у меня есть. Четверо. Трое старших братьев и младшая сестра. Мы никогда не были особо близки. Они тоже приемные, но к ним отец всегда относился иначе, чем ко мне. Думаю, они это чувствовали, а я… а я им завидовал. Снова воцарилась тишина. Акутагава не пытался его разговорить — казалось, он его даже не слушал, а если и слушал, ему было все равно. Ацуши вздохнул и уставился на дрожащее пламя свечи, погрузившись в воспоминания. — Я никогда не знал своих настоящих родителей. Мне было двенадцать, когда я сбежал, чтобы найти их. Правда, далеко я не ушел — меня нашли в нескольких милях от города. Ну и досталось же мне… отец на неделю запер меня в погребе. Я тогда спросил, почему он вернул меня домой, если так ненавидит... он ответил, что его долг — воспитать из меня полноценного человека, и что я смогу уйти, как только мне исполнится восемнадцать. С тех пор я только этого и ждал, но отец умер за несколько месяцев до моего восемнадцатилетия. После его похорон я тут же отправился в путь. Не хотел оставаться дома ни на день дольше... — А что случилось с твоими настоящими родителями? — Не знаю. Мой отец… приемный отец говорил, что родители бросили меня, когда я был совсем маленьким. Акутагава понимающе хмыкнул, но ничего не сказал. — Поэтому я и отправился в Удел. Единственное, что мне о них известно — это то, что они родом из тех мест. Я надеялся, что смогу найти кого-то, кто их знал, или кого-то, кто скажет, где они и что с ними случилось… — Удел уже не тот, каким был раньше, — помедлив, отозвался Акутагава. — После гражданской войны все изменилось. Сейчас он превратился в развалины, где царствуют нищета и разбой. Если кто-то там и знал твоих родителей, то они наверняка уже мертвы. — Ничего другого мне не остается. Я на все пойду, чтобы их найти. — Злишься на них? — спросил Акутагава, и в его голосе Ацуши почудилось если не сочувствие, то понимание. — На родителей? Не знаю. Раньше — очень злился, особенно в детстве, а сейчас просто хочу узнать, почему они так поступили. Может, если я смогу понять... — Понять? Понимание не изменит того, что они тебя предали. Думаешь, тебе и правда станет легче, если ты узнаешь, почему они так поступили? — Нет, но… — начал Ацуши, но Акутагава не дал ему договорить. — Какими бы ни были причины, предательство не прощают, — сказал он, и в его голосе прозвучало столько чувств, что Ацуши приподнялся на подстилке и удивленно уставился на него. — Эй, Акутагава... Тебя тоже кто-то предал, да? Воцарилась тишина, а затем Акутагава фыркнул. — Не думай, что после твоих пьяных рассказов мы вдруг стали лучшими друзьями. Я не собираюсь открывать перед тобой душу. «Зато теперь я хотя бы знаю, что она у тебя есть», — подумал Ацуши, а вслух сказал: — Не больно-то и хотелось. Акутагава хмыкнул и без предупреждения задул свечу. Комната погрузилась во мрак. *** Акутагава поднял его затемно. Наскоро позавтракав и распрощавшись с хозяином — Дайки нигде не было видно, а на самого хозяина Ацуши изо всех сил старался не смотреть — они пустились в путь. Сейчас, глядя на опустевшие улицы, было тяжело поверить, что всего несколько часов назад они были полны народу. Впрочем, даже здесь, на окраине, были заметны следы фестиваля — то тут, то там валялись цветы, обрывки флажков и обертки от сладостей. Когда они вышли за черту города, небо на востоке лишь начинало светлеть. Походная котомка, сунутая ему Акутагавой, била по спине, но была куда легче, чем Ацуши ожидал. Когда он спросил, хватит ли им припасов, Акутагава не ответил, но смерил его таким взглядом, что желание задавать вопросы отпало само собой. После своих вчерашних откровений Ацуши было неловко. И о чем он только думал, когда решил вывалить на Акутагаву свои переживания и проблемы? Акутагава вел себя отчужденно, и Ацуши не покидало чувство, что он переступил какую-то негласную черту, которую не стоило переступать. После нескольких попыток завести беседу и коротких, похожих на лай, ответов, Ацуши сдался и тоже провалился в угрюмое молчание. Солнце неторопливо ползло по небосклону, тени становились короче, а воздух — жарче. По правую руку тянулся сумеречный лес, безмолвный и грозный. Перед глазами, словно наяву, промелькнуло короткое сражение с разбойниками и Акутагава, каким Ацуши видел его после. Усталый, бледный и... испуганный? Он так крепко сжимал кинжал, что костяшки его пальцев побелели... Интересно, от кого он был готов защищаться? Ацуши вспомнил, что той ночью Акутагава упоминал каких-то волков. — Акутавага, — окликнул он, — а кто такие «волконоги»? — Кто?! — Остановившись от неожиданности, тот обернулся и удивленно изогнул брови. — Волконоги, — повторил Ацуши. — Помнишь, ты пугал меня ими в сумеречном лесу? — Их называют «волкорогами». Это большие твари, похожие на волков, только размером с корову. Их шкуру не пробить простым мечом — шерсть слишком жесткая и плотная. Охотятся втроем или вчетвером, на людей предпочитают первыми не нападать. Вот только кровь чуют издали, от запаха совсем теряют голову. Видел на стенах города Перекрестков гарпуны? Вот ими и спасаются. К счастью, эти твари не сбиваются в крупные стаи — у них начинается борьба за место вожака, — потому что иначе... Неоконченная фраза повисла в воздухе, и Ацуши невольно поежился. — Ну а из-за причудливой — хотя я сказал бы «извращенной» — фантазии создателя, на лбу у волкорога есть длинный, острый и очень крепкий рог. Ценится, кстати, в несколько раз дороже золота. Только вот добыть его получается редко. Дураков, ищущих легкой наживы, хватает, но выживают после встречи с волкорогом единицы. Так что если ты вдруг увидишь здоровенную серую тварь с рогом посредине лба, беги прочь со всех ног. Твоя железка, хоть ты и неплохо ею машешь, — Акутагава кивнул на меч, притороченный к поясу, — тебя не спасет. Поначалу Ацуши хотел было возмутиться, что его меч обозвали железкой, но затем в полной мере осознал сказанное. От удивления перехватило дыхание — Акутагава что, похвалил его? Тот как ни в чем не бывало шел дальше, и Ацуши поспешил следом. В груди медленно разливалось тепло. *** На привал они остановились ближе к полудню. Дорога к тому времени расплывалась перед глазами — солнце стояло высоко над головой и так пекло, что Ацуши казалось: он вот-вот расплавится, словно карамель в жаркий день. Акутагава бросил на него короткий взгляд, раздраженно цокнул и объявил привал. — Держи. — Он сунул Ацуши бурдюк с водой, когда они устроились на опушке Сумеречного леса. Горлышко было горячим, но вода, пока еще прохладная, немного остудила тело и разум. — Спасибо. Акутагава отобрал у него воду и сам сделал несколько глотков. Капля воды соскользнула с уголка его губ и скатилась по подбородку ниже, на шею, и скрылась за воротом рубашки. — Хватит пялиться. — Извини, — смешался Ацуши. Щеки, и без того горевшие от летнего зноя, загорелись сильнее. — Раздражаешь. — Акутагава сделал еще глоток. — Поешь лучше. — Не хочу, — вяло отозвался Ацуши. — Мне плевать, хочешь ты или нет. Я не собираюсь тащить тебя на себе, если ты совсем ослабеешь. Брошу здесь на съедение волкорогам или еще кому. — В угрозу Ацуши не поверил, но предложенное мясо взял и принялся медленно жевать. — Даю тебе полчаса на то, чтобы прийти в себя. Потом идем дальше. Не заставляй меня пожалеть о том, что я согласился тебя вести. Ацуши кивнул и упал на траву. Ноги гудели, в голове мутилось от жары. И как только Акутагава выдерживает такие переходы? Когда они шли к городу Перекрестков, то большую часть пути им повезло проделать в прохладе Сумеречного леса, а не по открытой зною дороге. А от Алой звезды Ацуши шел не особенно торопливо — сейчас он это понял, сравнив темп, заданный Акутагавой, с тем, что он выбрал для себя вначале. Сухая, пахнущая июлем трава дурманила, стрекот насекомых убаюкивал, и Ацуши сам не заметил, как провалился в сон. Проснулся он от толчка под ребра, сел и осоловело стал озираться по сторонам. — Вставай, иначе мы так до Удела и за месяц не дойдем. До моста осталось совсем немного — думаю, пара часов. Акутагава держался бодро, но его лицо побледнело, а на плече была свежая повязка. — Как твоя рана? — Жить буду, — холодно сказал Акутагава. — Ни капли в этом не сомневаюсь, — в тон ему ответил Ацуши. После короткого сна, не только не принесшего облегчения, но и наоборот, словно вытянувшего последние силы, настроение испортилось окончательно. Шел он медленно — нехотя переставлял ноги и даже не пытался поспеть за Акутагавой. Тот изредка бросал на него раздосадованные взгляды, но подгонять не пытался. До моста они добирались гораздо дольше, чем предполагал Акутагава. Река брала свое начало в Восточных горах и шла на запад, частично пересекая Сумеречный лес, огибала город Перекрестков и делила Великий лес тигров на две почти равные половины, — это Ацуши видел на карте Дазая. — Мост перекинули в самой узкой части реки, — сказал Акутагава. — Но все равно весной, когда Лазурный дракон пьет воду с горных вершин, и осенью во время дождей река выходит из берегов. Тогда через нее невозможно переправиться, если только ты не заплатишь паромщику... — Лазурный дракон? — Так называют эту реку в горах. — О, Небо! Они что, все на востоке называют в честь драконов? — Ацуши наморщил нос. — То Драконий удел, то Лазурный дракон... — Ты забыл, что дракон считается местным божеством? Чем ближе к востоку, тем меньше влияние остальных зверей. Здесь поклоняются драконам, любят их и гордятся ими. — Как думаешь, они и правда когда-то существовали? — Я это точно знаю. — Звучит так, словно ты с ними встречался, — фыркнул Ацуши. Акутагава медленно растянул губы в улыбке, от которой Ацуши пробрало холодом, несмотря на знойный июльский день. — Глупости болтаешь. А раз есть силы на болтовню, то мы можем продолжать путь. — Ацуши застонал. — Не ной. Дальше пойдем вдоль реки, будет прохладнее. У воды и правда было прохладно. Ацуши скользил взглядом по манящей поверхности и мечтал окунуться, но что-то подсказывало: Акутагава этого не одобрит. Через какое-то время они подошли к мелкой — едва в десяток домов — деревушке. — Можно было бы купить у них рыбы, — предложил Ацуши, оглядываясь. — Или овощей. — Тебе здесь ничего не продадут. — Почему? — Во-первых, потому что ты чужак. Во-вторых, потому что жители и сами едва сводят концы с концами, разве не видишь? Зачем им деньги, если до ближайшего города не добраться? После слов Акутагавы, Ацуши присмотрелся. Здешние дома и правда выглядели обветшавшими, почти заброшенными. Чуть дальше он увидел худого, как щепка, мальчишку, который бежал за ободранным котом. Откуда-то несло гарью. В земле ковырялась старуха. Стоило ей поднять голову, как Ацуши вздрогнул: глаза у нее были потухшие, мертвые. — Но как же они тут?.. — Выживают как могут, я думаю. Было бы совсем плохо — ушли бы в город Перекрестков или Веселогорье, — пожал плечами Акутагава и тут же ответил на молчаливый вопрос в глазах Ацуши: — Веселогорье — это еще один город, чуть южнее. Хотя беженцев с востока нигде особо не любят. — Почему? — Потому что они — живое напоминание о том, что произошло в Уделе. Ацуши уже было открыл рот, чтобы спросить, что тот имел в виду, как вопрос замер у него на губах. Перед ними предстало несколько сожженных дочерна домов — теперь было ясно, почему здесь так воняло гарью. — Что здесь произошло? — шепотом спросил он Акутагаву. — Откуда мне знать? — Надо спросить, не нужна ли им помощь... — Ты идиот? — спокойно спросил Акутагава. — Ты сам нуждаешься в помощи. Если бы не я, ты бы помер еще в Сумеречном лесу, свернув шею в овраге. К тому же, разве не ты говорил, что у тебя есть цель, ради которой ты готов на все? Не забывай об этом. Гнетущее ощущение собственного бессилия накрыло с головой. Акутагава был прав, но сама мысль о том, чтобы бросить людей в беде, казалась кощунственной. Ацуши снова оглянулся на оставшуюся позади деревеньку и остолбенел. — Акутагава, — хрипло позвал он, — что это? На почерневшей от огня стене отливало синевой изображение дракона, широко раскинувшего крылья. — Акутагава? Тот улыбался, словно пытался скрыть боль. — А это небольшое приветствие из того места, куда ты так стремишься. — Чей это знак? Акутагава облизнул губы. — Нынешнего хозяина Удела — Огая Мори. *** Чем больше Ацуши видел во время путешествия, тем сильнее понимал, как мало знает о жизни. Стоило ему покинуть Алую звезду и пуститься в путь, как он вообразил себя бывалым путешественником. Южные земли были богаты на урожай, а по дороге всегда встречался фермерский дом, где за небольшую плату Ацуши предоставляли и ужин, и кров. На первый взгляд легкая прогулка к Уделу с каждым шагом становилась все труднее. Чем дальше Ацуши продвигался на северо-восток, тем беднее становились земли. Здесь на дорогах хозяйничали разбойники, но сейчас Ацуши уже не думал о них с презрением — наверняка многие из них были лишь доведенными до отчаяния людьми, такими же, как жители полусожженной деревни, чем-то вызвавшей гнев Мори. Когда небо на западе налилось тревожно-красным, на горизонте показалось очередное селение. Заходить в него Акутагава не стал, обошел по краю и двинулся дальше. — Акутагава, — взмолился Ацуши. Показывать собственную слабость не хотелось, но и сил брести дальше не было. — Почти пришли. Нам туда. — Акутагава указал пальцем на темнеющий у самой реки дом. — Там живет мой знакомый. — Ты, похоже, знаешь половину мира. А оставшаяся половина так или иначе знает тебя. Акутагава хмыкнул, но не ответил. Вблизи дом знакомого Акутагавы казался добротным и крепким, особенно в сравнении с теми, что Ацуши видел раньше. Его окружал высокий забор, серые стены были увиты подсыхающим плющом. От лежавших у крыльца сетей разило рыбой. — Тачихара — рыбак, — сказал Акутагава, проследив его взгляд. — Так что, думаю, ты сможешь купить у него рыбы. Затем он шагнул к двери и крепко стукнул по ней кулаком. — Кого там на ночь глядя принесло? — Открывай, Тачихара. — О-о-о-о. — Дверь распахнулась, и на пороге показался встрепанный рыжий парнишка, едва ли старше Ацуши. — Кого принесла нелегкая... Какими судьбами? Пройдешь? — Это вряд ли. Я не один, — отозвался Акутагава и кивком указал на Ацуши. Тот нахмурился: Акутагава почему-то никогда не называл его по имени. То ли считал, что много ему чести, то ли и правда не помнил. — Я — Ацуши, — чуть смутившись, представился он. Тачихара взглянул на него с интересом. — Снова взялся за старое? — Да, веду его в Удел. — Лицо рыбака изменилось — взгляд стал цепким, а на скулах заиграли желваки. — Пустишь переночевать во дворе? — Конечно. Я бы позвал вас в дом, но знаю, что тебя мутит от запаха рыбы. Можешь устроиться, где хочешь. Я дам тебе лишнее одеяло. — У нас есть немного выпивки, присоединишься? — О, тогда с меня что-нибудь на ужин! — оживился Тачихара. — Что-нибудь? Как будто здесь есть что-то, кроме рыбы, — проворчал Акутагава. Тачихара фыркнул от смеха, и скрылся в доме, а Акутагава огляделся по сторонам. Для ночлега он, судя по всему, выбрал раскидистое дерево, росшее у забора. Ацуши вздохнул и поплелся следом. Как только стемнело и на небе появились первые звезды, Акутагава развел костер у воды и принялся разгонять клубившуюся мошкару. Здесь, неподалеку от воды, она звенела словно колокольчики. Из дома Тачихара притащил рыбу, завернутую в плотные зеленые листья, и, передвинув кострище, закопал под угли. — Через полчаса будет готово, — объявил он. Пока рыба пеклась, Акутагава вытащил из котомки большую бутылку. Стоило откупорить пробку, как вокруг расползся аромат алкоголя, который перебил даже запах рыбы. — О-о, неужели это?.. — Тачихара взял у Акутагавы бутылку, отпил и зажмурился от удовольствия. — Сто лет не пил рисового вина. — Лжец. Тебе и двадцати нет. — Да тут день за год идет, — рассмеялся Тачихара и сунул бутылку Ацуши. Тот сделал глоток и тут же закашлялся — горькое пойло — иначе и не скажешь — обожгло горло почище огня. — И это вы называете вином? — кое-как отдышавшись, спросил он. Тачихара громко — с издевкой — засмеялся, и даже Акутагава, казалось, улыбнулся. Завязался разговор — вернее, разговаривали Ацуши и Тачихара, а Акутагава только посматривал на них из-под полуопущенных ресниц и время от времени вставлял едкие замечания. Тачихара оказался хорошим слушателем — с интересом расспрашивал Ацуши о родных краях и о том, что тот повидал за время путешествия. Ацуши отвечал — сначала чуть неловко, смущенный таким вниманием к себе, но все смелее с каждым глотком. Речь зашла о здешних местах. Ацуши рассказал о попавшейся им на пути выжженной деревне, но Тачихару это не удивило. — Бывает, — философски сказал он, взял из рук Акутагавы бутылку и сделал большой глоток. — Мори скор на расправу. — Мори? Ты ведь про Огая Мори, хозяина Удела? — спросил Ацуши и кожей почувствовал обжигающий взгляд Акутагавы, но замолчать не мог — язык словно зажил своей жизнью. Да и не хотелось молчать тогда, когда он встретил хоть кого-то, кто мог ответить на его вопросы. — Про него самого, — отозвался Тачихара. — Он держит здешние земли под своим началом. В народе его прозвали королем Востока, но он сам, по слухам, это прозвище не особенно любит — наверное, еще слишком хорошо помнит, что случилось с предыдущим правителем. Акутагава поморщился, а Тачихара, хохотнув, передал Ацуши гулявшую по кругу бутылку. Чуть помедлив, тот взял ее, задержал дыхание и отпил из горла. Жидкость уже не обжигала — спустилась в желудок приятным теплом, и Ацуши вернулся к прерванному разговору. — Но за что он тогда сжег собственную деревню? — Кто его знает, — пожал плечами Тачихара. — Наверняка было за что. — Кошмар, — выдохнул Ацуши, а Тачихара покачал головой. — Сейчас земли хотя бы находятся под его защитой. Все лучше, чем лет пятнадцать назад. — А что было пятнадцать лет назад? — Как будто ты что-то помнишь о тех временах, Тачихара, — вмешался Акутагава. — Что-то помню, что-то слышал, — сказал тот. — О тех временах до сих пор вспоминают с дрожью. После Великой засухи начался такой голод, что ели все, что можно было съесть — вплоть до коры и травы. Мне тетка рассказывала, что многие даже людей есть не гнушались. — Людей?! Тачихара кивнул. — Ну а что было делать? От голода вымирали целые деревни, а правящая семья то ли не хотела, то ли не могла помочь. Вот народ под предводительством Мори и восстал. Акутагава резко выдохнул, и Ацуши показалось, будто его глаза стали еще темнее. Сморщившись, будто от боли, он выхватил у Ацуши бутылку и сделал несколько глотков. — Значит, Мори устроил переворот и сам захватил власть... — Да, как-то так. — Это был другой Мори, — вмешался Акутагава. — Ну да, точно, — кивнул Тачихара и призадумался. — Первый Мори откинулся лет, наверное, пять назад. А может, и больше — шесть или семь. Не помню. Говорят, под конец жизни он совсем спятил, и Огай, который был не то его врачом, не то охранником, прикончил старика собственными руками, а потом занял его место. Ацуши задумчиво кивнул и отпил из протянутой бутылки. После нескольких глотков вино больше не казалось противным, наоборот — дарило умиротворение. — Интересно, кто из них пустил слухи о драконе? — пробормотал он. — Ладно, хватит ему, — сказал Акутагава, и отнял у него бутылку, — иначе завтра будет маяться похмельем, и я утоплю его в реке за то, что он ползет как черепаха. — Какой ты заботливый, — хмыкнул Тачихара. — Будешь тут заботливым, учитывая, сколько раз этот идиот едва не убился. Ему было у кого поучиться. — К слову, а можно мне искупаться? — спросил Ацуши. Он слышал разговор, воспринимал каждое слово в отдельности, но не мог осознать смысл сказанного. — Я же говорю, самоубийца во всей красе. Напиться и утопиться — отличный план, кретин. Еще и рыбу распугаешь. — Пусть идет, — вмешался Тачихара, — присмотрим за ним с берега. — Если этот недоумок начнет тонуть, будешь спасать его сам. Я в воду не полезу. — Договорились. Ацуши, поняв, что получил разрешение, радостно подскочил и принялся стягивать с себя рубаху. Лицо Акутагавы скривилось, словно тот съел что-то кислое. — Тачихара, следи за ним. Он умудрился свалиться в Тень во время переправы. — О, Небо! И как он выжил?! — Живучий, как кот. И везучий к тому же. — Это точно, — с уважением присвистнул Тачихара. — И совсем бесстыдный. Ацуши к тому времени стянул остатки одежды и ринулся в воду. Река сомкнулась над головой через пять шагов. Отплевываясь, он выплыл на поверхность и обернулся к берегу. Акутагава и Тачихара двумя черными силуэтами стояли у кромки воды. — Все в порядке, — крикнул Ацуши, и его слова разнеслись эхом. — Далеко не уплывай, — попросил Тачихара. — Здесь глубоко. И иногда появляются водовороты. Мелкие, конечно, но утянуть могут. — Хорошо. — Ацуши снова нырнул и сделал три больших гребка. Вода была теплой, ласковой, и выходить на берег не хотелось. Лунный свет высветлял на темной, густой поверхности воды дорожку, и Ацуши с удовольствием плыл навстречу серебру. Лунный круг увеличивался и будто приближался. Ацуши ощутил страх — тот блестящим инеем осыпался на кожу, сковал волю холодом, не позволяя двигать ни руками, ни ногами. Луна притянула, словно впилась в тело невидимыми зубами, и вдруг всем своим существом Ацуши пожелал оказаться на берегу, рядом с Акутагавой, спрятаться за ним от яркого, ослепительно белого света. Но пошевелиться он не мог — скованное судорогой тело отказывалось подчиняться. — О, Небо, да что же это такое?! — растекся по берегу громкий вопль, смешавшись с водой. Ацуши обернулся, мучительно искривив губы, пытаясь произнести, хоть прошептать: «Помогите!», но не смог выдавить и звука. Последнее, что он увидел — как Акутагава скидывает свой плащ и бросается в воду. *** — Вот же хрень, — раздался голос Тачихары. — А я-то все думал, с какого перепугу ты взялся вести этого юнца до Удела... — Помолчи. Нужно привести его в чувство. Щеку обожгло ударом, и Ацуши, вздрогнув, захрипел и распахнул глаза. Вокруг клубилась темнота, разгоняемая лишь слабым светом костра. Остро пахло водорослями и чем-то кислым. Лицо склонившегося к нему Акутагавы было мертвенно бледным, а его темные волосы липли к щекам. — Я... — начал Ацуши и тут же умолк, заглянув Акутагаве в глаза. Они были иссиня-черными, а в центре зрачков, казалось, подрагивали алые огоньки. — Прости. Кажется, тебе снова пришлось меня спасать... Акутагава кинул в него мрачный взгляд. С его одежды ручьями текла вода, белая рубашка липла к телу, и сквозь намокшую ткань четко проступали очертания повязки. — Раз теперь ты снова с нами, то будь добр, оденься. Только после его слов Ацуши понял, что лежит на расстеленном по земле плаще Акутагавы абсолютно голый. Ладони тут же накрыли пах, и к без того гнетущему чувству собственной никчемности прибавился стыд. Подняться с первого раза не получилось, и на тело ворохом посыпалась одежда, которую притащил Тачихара. Ацуши ощутил прилив благодарности и натянул штаны. — Что произошло? — спросил он. — Это ты меня спрашиваешь? — пожал плечами Акутагава. — Очередной приступ, наверное? — Приступ? Вы о чем? Разве он не... — Тачихара, может, ты, — резко начал Акутагава, но тут же смягчился, — принесешь уже полотенце? — Хорошо, — отозвался тот и, умолкнув, бесшумной тенью скользнул в дом. — О чем это он? — спросил Ацуши. — Не знаю, — сказал Акутагава и обхватил себя руками, словно замерзнув. — Из-за тебя я вымок до нитки! — Извини, — смешался Ацуши. Желание задавать вопросы пропало само собой, и он решил отложить их до лучших времен. — Акутагава... — начал Ацуши, и тот поднял на него взгляд. — Спасибо. Спасибо за то, что согласился вести меня до Удела, за то, что присматриваешь за мной... Раздался грохот, звук отворяемой двери, и на пороге дома показался Тачихара. В руках он сжимал полотенце и что-то отдаленно напоминающее одеяло. — Вот, — как-то растерянно произнес он, протягивая их вперед. Акутагава стащил с себя рубашку и брюки, выхватил у Тачихары одеяло и тут же обернулся в него, спасаясь не то от насекомых, не то от чужих взглядов. На его спине Ацуши успел заметить старый иззубренный шрам, тянущийся от лопатки до самой поясницы. Спросить о нем Ацуши не решился. Затем они сели у костра и ели подоспевшую рыбу. Та таяла во рту, и Ацуши не заметил, как умял свою порцию. Акутагава тоже, казалось, получал настоящее удовольствие от еды — Ацуши впервые видел его в таком хорошем настроении. Тачихара говорил за троих — травил байки о прелестях своей жизни: о спутанных сетях и огромных рыбинах, о русалке, которую почти удалось втащить в лодку за хвост, и даже о том, как однажды влюбился в девчонку, но та не захотела жить с ним в деревне, сбежала и будто бы подалась в наемницы... Ацуши его болтовне не особенно верил, но сонно кивал, привалившись к стволу дерева. Проснулся он от странного, незнакомого звука, когда костер уже погас. Все вокруг заливала темнота. Рядом слышался тихий сдавленный кашель. — Акутагава? Кашель стих, и Ацуши услышал хриплое дыхание. — Акутагава, тебе плохо? — спросил он. — Заткнись и спи, — отозвался тот. Голос его прозвучал устало, надломленно. Ацуши послушно замолчал, но уснуть не смог. Он попытался устроиться удобнее, но ворох тряпок, которые кто-то подоткнул ему под голову, казался жестким, а холодный воздух заставлял ежиться. Да и Акутагава, казалось, не спал. Ацуши все время прислушивался, силясь расслышать, дышит он или нет. Неужели он разболелся из-за того, что нырнул за Ацуши в реку? Его захлестнуло чувством вины, и Ацуши закусил губу. — Какого черты ты не спишь? — Голос Акутагавы был полон злости. — Я... Мне... — На рассвете мы снова продолжим путь. Я не собираюсь ждать тебя, если ты снова будешь полумертвый. — Не буду. Мне просто... — Ацуши на мгновение задумался, придумывая оправдание. — Зябко. Ночи здесь холодные, не могу уснуть. Стоило договорить, как Ацуши понял, что и правда замерз. Ступни и кисти были ледяными, а на коже проступили мурашки. — Потерпишь, — отрезал Акутагава. — Потерплю, — согласился Ацуши, и они снова замолчали. Ночная прохлада понемногу проникала под слои одежды, и Ацуши тихо застучал зубами. — Я тебя ненавижу, — вдруг сказал Акутагава. — За что? — За то, что ты такой слабак. Жалкий, ничего не понимающий в жизни слабак, лезущий туда, куда не просят. — Он понизил голос до едва различимого шепота, и с каждым его словом Ацуши крепче стискивал зубы. Отец тоже частенько ругал его, обзывая то глупцом, то никчемным слабаком. Наконец Акутагава вздохнул и сказал: — Ладно, черт с тобой. Иди сюда. — Что? — Разве не ты только что жаловался, что не можешь уснуть от холода?.. Иди сюда. И одеяло свое прихвати. Тяжело сглотнув, Ацуши встал и в два шага оказался рядом. Акутагава лежал около тлеющих углей костра, и блеклый свет отбрасывал на его лицо причудливые тени. Он подвинулся поближе к костру, приподнял уголок одеяла, и Ацуши, набросив свое поверх, юркнул в тепло. — Акутагава... — Еще слово, и я пожалею о том, что позволил тебе лечь рядом. Хотя что там, я уже об этом жалею... Ацуши сглотнул и вытянулся в струнку. Под двумя одеялами было куда теплее, чем под одним, и через какое-то время он задремал, убаюканный звуком чужого дыхания. *** Проснулся он от холода уже на рассвете. На горизонте виднелось краснеющее небо, медленно оседал на землю туман. Ацуши поежился и натянул на плечи одеяло, ощущая рядом присутствие Акутагавы. В первые дни их странствия он, бывало, просыпался и тут же тянулся к мечу, услышав чужое дыхание. Сейчас оно стало таким привычным, что Ацуши ловил себя на том, что, проснувшись, вслушивался в тишину, проверяя, рядом ли Акутагава. Спал Акутагава беспокойно: дышал тяжело, неровно, постоянно ворочался и постанывал — видимо, от кошмаров, потому что Ацуши расслышал, как тот зовет кого-то по имени. Он хотел было разбудить его, но передумал и вместо этого поправил ему сползшее одеяло, повернулся на бок и заснул. Когда он проснулся во второй раз, солнце уже стояло высоко над головой. Со вкусом зевнув, Ацуши сел и огляделся по сторонам. Акутагавы нигде не было видно, но откуда-то неподалеку раздавались голоса. Тихие слова расслышать не вышло, только интонацию — раздраженную, нетерпеливую. Акутагаву он нашел возле дома — тот негромко разговаривал с Тачихарой и, казалось, о чем-то с ним спорил. Услышав его приближение, оба тотчас же замолкли и переглянулись, словно их связывала какая-то общая тайна. Тачихара отвернулся и принялся чистить рыболовные сети, а Акутагава стоял, прислонившись к стене, и наблюдал за ним с легким раздражением. — Почему ты не разбудил меня? — спросил Ацуши, подойдя поближе. — Решил дать тебе выспаться, — отозвался Акутагава, едва на него взглянув. — Нас ждет долгий день и такая же долгая ночь. — Ночь? Почему? — Придется обойтись без привала, — сказал Акутагава. — Слишком опасно. Отсюда начинается самая трудная часть нашего путешествия. Нам придется перейти Восточный хребет, и по сравнению с этим все, что ты видел прежде, — просто увеселительная прогулка. От его слов Ацуши стало не по себе, но виду он не подал — как ни в чем не бывало кивнул и спросил: — Когда выдвигаемся? — Сразу после того, как позавтракаешь. На завтрак была вчерашняя рыба да терпкий сладковатый напиток, похожий на чай, кружку с которым Тачихара сунул ему в ладонь. — Ешь, — приказал Тачихара. — Акутагава прав — перебраться через Хребет сложно, а сгинуть там — проще простого. Особенно если не повезет с проводником, — сказал он и тут же, предвосхищая вопросы, добавил, — тебе повезло. Акутагава знает тамошние тропы наизусть. — Повезло, да, — эхом откликнулся Ацуши. — Я соберу вам кое-чего в дорогу, — сказал Тачихара, встал и направился в дом. Он вышел через несколько минут, держа в руках пару свертков, один из них протянул Акутагаве, а другой — Ацуши. После непродолжительного, но теплого прощания, они с Акутагавой двинулись в путь. Несмотря на обещание Акутагавы идти всю ночь напролет, ближе вечеру он нехотя объявил привал. Ацуши кинул на него удивленный взгляд, но от вопросов воздержался. Вряд ли Акутагава решился бы здесь заночевать, будь у него выбор, но выглядел он не лучшим образом — побледнел, осунулся. Удобно устроившись около огромного валуна, они наскоро перекусили взятыми у Тачихары рыбой и овощами. Здесь, у подножья Хребта, было не по-летнему свежо. Стоило солнцу исчезнуть — с гор опустилась прохлада. Она окутывала словно вуаль и действовала исподтишка, — Ацуши даже не заметил, как продрог до самых костей. Насобирав хвойных веток, Акутагава бросил их прямо на землю и, недовольно поморщившись, обернулся к Ацуши и знаком показал сделать то же. — Ночью совсем похолодает, — объяснил он. — Задницу себе отморозишь, если ляжешь прямо на землю. Как и прошлой ночью, Акутагава завернулся в одеяло и затих. Ацуши тоже задремал, но проснулся от сухого сдавленного кашля. Чуть помедлив, он поднялся, подковылял поближе к Акутагаве и лег рядом. Не дождавшись возмущений, он завозился, пытаясь разделить свое одеяло так, чтобы укрыть им их обоих. — Перестань. — Я замерз, — просто сказал Ацуши. — А вместе теплее. Больше Акутагава не возражал. Ночь промелькнула за мгновение. Стоило только согреться и задремать, как Акутагава разбудил его и погнал за водой к роднику, а спустя полчаса они уже поднимались вверх по крутому склону. Дорога каменистой лентой вилась между скал. Даже не дорога — тропа, сойти с которой было равносильно смерти. Опять — в который раз за время пути? — Ацуши задался вопросом: что бы с ним стало, пойди он один? Если бы тогда, в Сумеречном лесу, Акутагава не передумал, то Ацуши, наверное, уже давно бы погиб — не заплутал бы в лесу, так утонул бы или разбился, поскользнувшись на крутых уступах Восточного хребта. Чтобы попасть в Удел, нужно было переправиться через скалы, но проще было сказать, чем сделать. Юркая тропинка пряталась за насыпями и камнями, и стоило на мгновение отвлечься, как ноги соскальзывали вниз, словно заколдованные. Уже дважды Акутагава хватал Ацуши за воротник, не давая сорваться в пропасть. Он ничего не говорил, но его взгляд был красноречивей любых слов, и Ацуши клял свою неловкость. К счастью, когда солнце начало клониться к западу, горы остались позади, и они спустились к равнине — Может, сделаем привал? — предложил Ацуши. Акутагава замер, вглядываясь в серые надрезы камней. — Что? Тот только рукой махнул, а затем схватился за кинжал. Лезвие тускло блеснуло алым. Ацуши тоже невольно сжал рукоять меча, готовясь обороняться. Только вот от чего? Тихо прошелестел скатившийся с насыпи камень. Из тени, ставшей почти непроглядной на закате, выступили люди. Ацуши напрягся и тут же глубоко вдохнул, пытаясь успокоиться. Это могли быть простые путники, такие же, как они с Акутагавой, но поведение Акутагавы не давало расслабиться. За время, проведенное вместе, Ацуши научился безоговорочно ему верить. «Разбойники!» — подумал Ацуши, но, присмотревшись, понял, что на обычных разбойников они были не похожи — слишком дорогая одежда, да и оружие, судя по всему, было не из дешевого — уж в чем-чем, а в мечах Ацуши разбирался: его отец был кузнецом. Их было четверо — трое мужчин, одетых в кольчуги, и женщина в длинном плаще. До глаз её лицо было закрыто платком. Не говоря ни слова, Акутагава вытащил кинжал. Незнакомцы обступали их со всех сторон — совсем как тогда, когда они сражались против разбойников в Сумеречном лесу. Впрочем, если они с Акутагавой справились тогда, то справятся и сейчас, решил Ацуши, выхватил меч из ножен и выставил перед собой. — Взять его, — сказала девушка. — Э-э-эй! — раздался громкий вопль, когда разбойники по команде сделали шаг вперед. — Не начинайте без нас! — Заткнись, кретин! Ты испортил весь эффект неожиданности! Акутагава вздрогнул и выронил кинжал. Ацуши тоже вздрогнул и обернулся, услышав в искаженном эхом крике знакомые нотки. Сомнений быть не могло — это Дазай скакал к ним верхом на лошади. Он был не один — рядом скакал элегантно одетый мужчина с рыжими волосами. Когда оба всадника спешились, с разбойников ушло оцепенение и они снова приготовились нападать. — Кажется, мы подоспели как раз вовремя, Чуя, — сказал Дазай своему спутнику. В ответ тот только презрительно фыркнул и шагнул вперед, становясь рядом. — Ты так торопился спасти принцессу, что заставил меня бросить все дела, — отозвался он. — Но что-то принцесс на ближайший километр не наблюдается. — Да ладно тебе, — легкомысленно отмахнулся от него Дазай и погладил своего коня. — А теперь, раз мы все здесь, может, отложим оружие, заварим чайку и поболтаем? Давно не виделись, Ацуши. Ацуши перевел взгляд на Акутагаву. Тот стоял рядом, бледный до синевы. Его глаза лихорадочно блестели, губы сжались в полосу, и он смотрел на Дазая так, словно готов был на него наброситься. — Акутагава, это не враги, — успокаивающе сказал Ацуши. Акутагава не ответил, а Дазай тем временем снисходительно улыбнулся разбойникам: — Предлагаю вам отступить. Тигра вы все равно не получите. Ацуши не знал, о каком тигре шла речь, как и не знал, почему Дазай со своим спутником были так уверены в том, что победа за ними, но их уверенность передалась и ему. Теперь их было четверо на четверо, все по-честному. Воодушевившись, он перевел взгляд на Акутагаву. Акутагава тем временем молниеносно схватил с земли кинжал, но не успел сделать и шага, как девушка — и как только оказалась так близко за мгновенье?! — схватила его за плечо и потянула на себя. — Он нужен нам живым! — крикнул один из нападавших. Акутагава вздрогнул, словно его ударили. — Акутагава! Ацуши ринулся на помощь. Он не думал, не строил планов, просто тело само рванулось на защиту. — Ацуши, стой! — услышал он голос Дазая и почувствовал крепкую хватку на запястье. Кажется, Дазай говорил что-то еще, но Ацуши ничего не слышал. В висках стучала кровь, заглушавшая все слова и мысли. Не раздумывая, он вырвал свою руку, бросился вперед и будто со стороны увидел, как превращается в тигра — огромного, белого, с яркими синими глазами. Затем его поглотила пустота. *** Ему снилось, что он тигр. Впереди распростерлось поле — бескрайнее, полное травы и ярких цветов, и он бежал, наслаждаясь свободой. Ветер гладил шерсть, свистел в ушах, и Ацуши поднял голову ему навстречу, зажмурившись. Он любил холодные горы, где обосновалась черепаха, любил леса феникса, как и засушливые пустыни дракона, но здесь, в землях, которые люди прозвали Тигровой пустошью, был его дом. Он почувствовал легкое прикосновение, приоткрыл глаза и увидел бабочку. Та сидела у него на носу, неторопливо махала лиловыми крыльями и, казалось, ничуть его не боялась. Стоило пошевелиться, как она взлетела и начала кружить над головой. Ацуши попытался дотронуться до нее и проснулся. Было мягко и тепло, и больше всего хотелось погрузиться обратно в сон. Пахло какими-то травами и ладаном, тихо шелестел дождь, где-то рядом раздавались голоса. Больше всех говорил Дазай, но его слов было не разобрать. Второй голос был женским — негромким и мелодичным, а третий — серьезный, низкий, — казался знакомым, вот только Ацуши никак не мог вспомнить, откуда. — Он очнулся, — сказала женщина. Ацуши заставил себя открыть глаза и заморгал от яркого света. В следующее мгновение он осознал, что лежит на кровати, окруженный мягкими подушками. Женщина тем временем наклонилась над ним, одной рукой нащупывая пульс, а другой оттягивая веко, и сказала: — Зрачки симметричные, на свет реагируют. Она была похожа на куклу — ровная кожа, такая светлая, что казалась ненастоящей, гладкие черные волосы, в которых покачивалась бабочка-заколка. Прежде, чем Ацуши успел бы себя остановить, он протянул руку и осторожно дотронулся до крылышек. Женщина посмотрела на него с любопытством, но ничего не сказала. — Отлично! — отозвался знакомый голос. — Самое время! Перед глазами появился Дазай. Он привычно улыбался, но казался усталым, а бинтов на нем было больше обыкновенного — ими были обмотаны и руки, и шея и, кажется, плечо. Ацуши хотел было спросить, что с ним произошло, как на него волной обрушились воспоминания: путь к Уделу, нападение разбойников, появление Дазая... затем воспоминания путались. Перед глазами как наяву встал тигр, бросившийся на защиту Акутагавы, и Ацуши рывком сел в кровати и заозирался по сторонам. Судя по всему, они были не на востоке — окружающая обстановка слишком сильно отличалась от той бедноты, что он видел в прилежащих к Уделу деревнях. Мебель здесь была старая, но добротная — бархатные кресла, дубовый стол с кружевной скатертью, на котором стояло четыре стакана и графин с чем-то красным. — Что случилось? Где Акутагава? — Его здесь нет, — отозвался Дазай, по-прежнему улыбаясь. — Он сейчас у людей Мори. Нет-нет, подожди, — сказал он, увидев, что Ацуши пытается встать с постели. — Пока ему ничего не угрожает, даю слово. Куда важнее, чтобы ты нас выслушал. Хорошо? — Чуть помедлив, Ацуши кивнул, и Дазай продолжил: — Сначала позволь представить тебе Ёсано, она врач. — Он махнул в сторону женщины, и та приветливо улыбнулась. — А с Куникидой ты уже встречался. Ацуши проследил за его взглядом и только тогда заметил, что в угловом кресле сидит тот самый библиотекарь, которого он повстречал в библиотеке. Сейчас, в повседневной одежде, тот выглядел совсем иначе, и Ацуши с трудом его узнал. — Я что, в городе Перекрестков? — наконец спросил он. Дазай и Ёсано переглянулись, а затем Дазай улыбнулся. — Нет, — сказал он. — Мы недалеко от Восточного хребта. — Недалеко? — Примерно в часе езды на лошади. После случившегося тебя надо было осмотреть, а это место... что ж, наверное, его можно назвать одним из наших убежищ. — Меня надо было осмотреть?.. — растерянно переспросил Ацуши. — Но зачем? Дазай открыл рот, чтобы ответить, но в разговор вмешалась Ёсано: — Ты еще не привык к форме зверя, и поэтому превращение вытянуло у тебя все силы. К тому же, ты потерял контроль и стал опасен для окружающих. — Значит, это был не сон? — его взгляд упал на бинты на руках Дазая, и его обожгло внезапной мыслью, — значит... значит, эти раны... — Не забивай себе голову, — с напускной небрежностью отозвался Дазай. — Это так, царапины. К тому же, я сам виноват, что полез под лапы разъяренному тигру. — Я... превратился в тигра? В самого настоящего тигра? Но как?! — Мысль о том, что он причинил кому-то вред, ранил Дазая и неизвестно кого еще, была невыносима. В памяти как наяву всплыли слова отца, и Ацуши сжал кулаки, чувствуя, как из глаз брызнули слезы. — Отец говорил правду — я и в самом деле ненормальный, я никогда не должен был рождаться... — Тише, — оборвал его Дазай, в два шага оказался у его кровати и заключил в объятия. — Ты не ненормальный. Послушай меня. Твоя сила — это не проклятие, а дар, особый дар. — Дазай отстранился и заглянул ему в глаза. — Ты такой не один, Ацуши. Кроме тебя есть и другие, у кого он есть. — А вы тоже?.. — нерешительно спросил Ацуши и обвел взглядом присутствующих. — Мы с Ёсано — нет, а вот Куникида... — Куникида выразительно кашлянул, и Дазай замолчал. — А до Куникиды мы еще дойдем. С этими словами Дазай встал с кровати и подошел к столу. — Хочешь пить? — спросил он. Ацуши перевел взгляд на графин в его руках. — А что это? Вино? — Размечтался, — фыркнул Куникида. — Вишневый сок. Ацуши кивнул. Дазай налил полный стакан и протянул ему. Усевшись в кресло напротив, он начал рассказывать: — Всего существует четверо, обладающих силой зверей. — То есть, вам пока известно только о четырех? — Нам известно, что сейчас их всего четверо, — объяснил Дазай. — Это долгая история, и начать мне придется издалека. Как ты уже знаешь, в начале времен существовало четыре божества, четыре священных зверя — феникс, черепаха, тигр и дракон. Они взяли под свою защиту по одной из сторон света, в каждой из которых позже было основано по королевству. Люди поклонялись зверям, а те, в свою очередь, оберегали людей. Дазай откинулся на спину кресла и сделал драматическую паузу, обводя взглядом всех присутствующих. — Но со временем их божественная сила ослабла — уж слишком много времени они провели на земле, в смертной оболочке. Так не могло долго продолжаться, и тогда правители четырех королевств решили впустить их в свои тела. — Впустить? — Разделить с ними тело и душу, — пояснил Дазай. — Таким образом звери получали временное вместилище, а люди — их силу. — И бессмертие? — спросил Ацуши. — На земле нет никого бессмертного, — тихо отозвалась Ёсано, и Дазай кивнул. — Так и есть. Короли умирали, а вместе с ними умирали и звери. Правда, затем они перерождались, и их силы переходили к следующему в роду. В те времена так выбирали нового правителя. Считалось, что из всех претендентов зверь вселится в достойнейшего. — Почему об этом никому не известно? — Потому что со временем сила зверей начала проявляться все реже и реже. Все решили, что они исчезли, и вскоре позабыли о них. — А они исчезли? — Нет, — покачал головой Дазай. — Просто на земле наступили мирные времена, и необходимость в силе зверей пропала. Человек может прожить всю жизнь и не узнать о том, что в нем заключен зверь. Сила проявляется лишь при сильном потрясении или в момент опасности. — Получается, у меня она проявилась вчера, когда на нас напали люди Мори? — Нет. У тебя эта сила проявилась куда раньше, но к этому я еще вернусь. — Подождите-ка... получается, слухи о том, что Удел охраняет дракон... — Правда, — подтвердил Дазай. — Человек, обладающий силой дракона, работает на Мори, но до этого мы еще дойдем. Так вот, ты получил силу от своих родителей. — Моих... родителей? Н-но... если сила теперь у меня, значит, они... — Ацуши замолчал, не в силах произнести эти слова. — Погибли? — закончил за него Дазай, глядя ему прямо в глаза. — Да. — Их убили? — Нет. В их смерти не было ничего необычного. Мать умерла при твоем рождении, а отец, Табито Накаджима, который и был предыдущим вместилищем тигра, — «Табито Накаджима...», — повторил Ацуши, словно пробуя имя на вкус, — погиб от болезни, когда тебе было два. Сразу после его смерти у тебя случилось первое превращение, и тебя решили отправить на Восток, под защиту царствующих в Уделе князя и княгини. Но ты не пробыл там и года, когда началось восстание. Замок был захвачен, княжеская семья — убита, а ты спасся лишь благодаря тому, что один из приближенных князя смог сбежать и взял с собой тебя. Он обосновался на юге и принял решение воспитывать тебя как собственного сына. — Вы говорите... неужели вы говорите про моего приемного отца?.. — Именно, — сказал Куникида. — Иными словами, вы хотите сказать, что отец... приемный отец все это время знал, кто я? — Да, — кивнул Дазай. — Он знал все и про тебя, и про твоих родителей. — Но почему тогда он ничего мне не сказал? Зачем оставил при себе, если так ненавидел? — Потому что обещал это твоей матери. Обещал позаботиться о тебе, если с ней и твоим отцом что-то случится. — Моей матери? — Да. Твой приемный отец всю жизнь корил себя за то, что не смог уберечь ее. Он просто не смог нарушить данное ей слово. — Он... был в нее влюблен? — Нет, — отозвался Дазай, — но он очень любил ее. Он был ее младшим братом. — Но тогда почему он так ненавидел меня? Винил в ее смерти? — Он наказывал тебя не потому, что ненавидел, — неожиданно сказал Куникида, и Ацуши вздрогнул — он был поглощен разговором с Дазаем и совсем забыл, что кроме них двоих в помещении есть кто-то еще. Куникида продолжил: — Так он пытался подавить в тебе тигра и надеялся, что тогда тебя не найдут. — Не найдет кто? — Те, кто пойдет на все ради силы зверей, — серьезно сказал Куникида и поправил очки. — Гильдия. Так они себя называют. — Гильдия? Совет мудрейших, защищающий все четыре королевства от угроз извне? — Это они так говорят, — поморщился Куникида. — Но сами они представляют опасность куда большую, чем любые внешние угрозы. Они настолько погрязли в своих заблуждениях, что разучились отличать добро от зла. — Но зачем им звери? — С их помощью они хотят уничтожить четыре королевства. — Уничтожить?! Почему? — Они считают, что люди подвластны тьме и пороку и забыли о веками оберегающих их священных зверях, которым должны поклоняться. Полагаю, глава Гильдии — он же вместилище феникса — вообразил себя спасителем человечества, — сказал Куникида. — Ну а наша задача — им помешать, — сказал Дазай. — Поэтому мы и наблюдали за вместилищами — чтобы тут же начать действовать, если Гильдия начнет приводить свой план в действие. — Вам известны личности всех четырех зверей? — Да, — кивнул Дазай. — Дракон подчиняется Мори. Феникс, как ты понял, на стороне Гильдии. — А черепаха? — А черепаха сидит перед тобой, — улыбнувшись, сказал Дазай и тут же замахал руками. — Нет, не смотри на меня! Я говорил не о себе, а вот о нем. — Он указал на Куникиду. Тот вздохнул, снял очки и потер переносицу. — Пока преимущество за Гильдией — при выгодных условиях Мори, не задумываясь, отдаст им дракона. Получается, теперь все зависит от тебя, Ацуши, — сказал он. — И от того, на чью сторону ты встанешь. Взгляды всех присутствующих были устремлены на него. Ацуши закусил губу и опустил глаза. — Это не тот выбор, над которым надо раздумывать, — сказал он. — Никто не в праве решать судьбу четырех королевств, и я сделаю все, чтобы никто больше не пострадал. Дазай довольно хмыкнул и похлопал его по спине, Ёсано широко улыбнулась, и даже на губах Куникиды промелькнула улыбка. — И что же нам теперь делать? — Ну, для начала — вытащить Акутагаву. Ты же именно этого хотел? — спросил Дазай. Ацуши в ответ энергично закивал. — Мне известно — не спрашивай, откуда, — что он сейчас в Уделе, в том самом замке, который, по слухам, охраняет дракон. — Нужно вызволить его оттуда! — Ты уверен, что это хорошая идея? — спросил Куникида, обернувшись к Дазаю. Тот пожал плечами и открыл было рот, чтобы что-то сказать, но Ацуши перебил его. — Я зашел так далеко только благодаря Акутагаве. Он спасал меня столько раз, что я сбился со счета. Теперь мой черед спасти его. — Значит, решено, — улыбнулся Дазай. — Этим мы с тобой и займемся. *** — Как-то немного не так я себе все это представлял, — сказал Ацуши, Дазай тихо фыркнул. — И поэтому никто не догадается, что ты поедешь в повозке с едой. Сопровождавший повозку охранник замычал и задергался, но веревка держала крепко. Ацуши бросил на него жалостливый взгляд. — Сейчас ты садишься в повозку, выжидаешь полчаса и едешь к замку, — сказал Дазай. — А вы? — А я устрою небольшой переполох, чтобы отвлечь от тебя внимание, пока ты будешь искать Акутагаву. — Вы ведь с ним знакомы? — внезапно спросил Ацуши. — Вы упомянули его имя в библиотеке, хотя я его не называл. К тому же, я помню его лицо, когда он вас увидел. Он выглядел... как человек, у которого выбили землю из-под ног. — Мы и правда знакомы, — кивнул Дазай. — Но это долгая история. Я расскажу тебе ее как-нибудь в другой раз. Сейчас главное — это попасть в замок. Ацуши кивнул, и Дазай, ободряюще сжав его плечо, скрылся, бросив напоследок: — Удачи, Ацуши, ты справишься! И исчез. Ацуши засек время. Он подобрал острый камень и каждый раз, досчитав до шестидесяти, оставлял на скале длинную царапину, и каждый раз обездвиженный пленник дергался и дико вращал глазами. Ацуши было его жаль, но, к сожалению, Дазай был прав — стоило только позволить этой жалости одержать верх над здравым смыслом, и они не спасут Акутагаву. Но откуда Дазай знал столько об Уделе, о том, где держат Акутагаву, и о том, как пробраться внутрь? Ацуши решил, что в следующий раз обязательно у него спросит и не позволит уклониться от разговора. Когда на скале появилось тридцать царапин, Ацуши натянул на себя балахон охранника и уселся в повозку. Запряженный мул не стал дожидаться кнута и сам пошел по знакомому пути. Позади раздавалось истошное мычание. Замок вырос впереди черной грядой, словно еще одна неприступная скала Восточного хребта, и издали казалось, что он вырублен прямо в теле горы. Внешние ворота были закрыты, внутри, казалось, царил переполох. Ацуши почувствовал, как внутренности окутало липким страхом, но отступить не мог — Акутагава столько раз спасал его, что он по крайней мере должен был хотя бы попытаться. Опустив капюшон пониже, он спешился и звучно стукнул кулаком в двери, о которых рассказал ему Дазай. Располагались они чуть в стороне от главных ворот, мелкие и неприметные, но все равно окованные железом. — Кого там нелегкая принесла? — рявкнули с обратной стороны, распахивая узкое оконце. Ацуши взмолился Небу, чтобы охранник не сумел разглядеть его лица. — А, доставка провизии? Что так долго? — У телеги чуть не слетела ось, — пробормотал Ацуши как можно тише, — когда спускались в деревню. Мул понес... — Тупое животное, — цыкнул охранник. — Ладно, заходите уже. Ты новенький, что ли? Ацуши вжал голову в плечи, но на него, казалось, не обращали внимания, словно новенькие здесь появлялись часто. Охранник помог втащить внутрь мула с повозкой и теперь запирал двери. — Да, это моя вторая поездка. — А Андре где? Опять в деревне остался? Чертов идиот... Ацуши согласно закивал, безмерно счастливый, что охраннику, похоже, ответы и не требовались. Он костерил Андре на чем свет стоит, и Ацуши снова почувствовал прилив жалости к мужчине, которого бросил на дороге между скал. — Ладно, оставь продукты у кухни, — охранник махнул рукой в сторону потемневшего, словно от пожара, камня, — а потом отведи мула к сараю. И можешь быть свободен. Ацуши без возражений принялся выгружать мешки с овощами и битой птицей. Волна ужаса схлынула, и теперь руки дрожали от ощущения первой победы. Он смог попасть внутрь. Теперь осталось только найти Акутагаву и выбраться с ним из охраняемой крепости, не попавшись дракону. Ацуши сглотнул и повел мула к сараю. Там, отдав поводья одноглазому пареньку, едва ли старше самого Ацуши, он осторожно, оглядываясь по сторонам, чтобы запомнить примерное расположение строений, побрел к крепости. Внутри никто не обращал на него внимания. Объяснения Дазая были подробными, и поэтому он знал куда идти. Сначала через внутренние помещения в западное крыло, а потом — вверх по винтовой лестнице. — Акутагава, — сказал Дазай, — скорее всего будет в западной башне. «Совсем как принцесса из сказки, — подумал Ацуши. — Акутагава заперт в башне, которую охраняет дракон». Лестница казалась бесконечной и ползла вверх, словно виноградная лоза, обвиваясь вокруг опоры. Ацуши принялся считать ступеньки, но сбился на пятом десятке и прекратил. Наконец показалась деревянная дверь, и он, ни на что не надеясь, осторожно толкнул створку. К его безмерному удивлению, та поддалась, и Ацуши вошел внутрь. Он не знал, чего ожидал увидеть — может, темницу или пыточную, но комната была совершенно обычной: узкая кровать, стол с подносом еды, узкая коробка шкафа. Акутагава сидел у окна и читал какую-то книгу. Стоило Ацуши появиться в дверях, как он неторопливо отложил ее в сторону и посмотрел на него. — Я даже не сомневался, что мне и тут от тебя не будет покоя. По пути в Удел, трясясь на шаткой телеге, Ацуши воображал совсем другую реакцию. Он представлял, как спасает закованного в цепи Акутагаву, а затем они спина к спине раскидывают толпу разбойников, пробиваясь к выходу, и, может, даже сражаются с драконом... Только вот Акутагава совсем не походил на того, кто нуждается в спасении. Он неторопливо поднялся с подоконника. Кинжала при нем не было, но Ацуши заприметил рукоять на столе.. И кто, скажите на милость, оставляет пленнику оружие? — Я бы спросил, как ты тут оказался, но раз в это вмешался Дазай, то и так все понятно. — Дазай... — растерянно пробормотал Ацуши. — Он помог мне пробраться сюда, чтобы вытащить тебя. Мы пришли тебя спасти. Акутагава посмотрел в окно, словно пытался рассмотреть что-то во дворе, и тихо рассмеялся. Ацуши вздрогнул — он впервые слышал его смех. — Слушай, нам надо торопиться, — сказал Ацуши. — Дазай не сможет долго отвлекать охрану, и дракон вот-вот появится... — Дракон? — нахмурившись, переспросил Акутагава. — Ну да. — кивнул Ацуши. — Дракон, который тебя охраняет. Повисло молчание. — Дракон, который меня охраняет, — наконец-то сказал Акутагава и потер переносицу. — За кого ты меня принимаешь — за прекрасную принцессу, которую должен спасти принц? — Не за принцессу, но... но я должен вернуть тебе долг. — Я был прав насчет тебя при первой встрече, — вздохнул Акутагава. — Тебе и правда не дает покоя комплекс героя. Значит, теперь ты веришь этим сказкам? — Обернувшись, он улыбнулся жутковатой, холодной улыбкой. — Раньше ты не был таким суеверным. — Ты сам сказал, что путешествия меняют людей. — Это правда. Что еще ты знаешь о драконе? — Да ничего, толком. Просто знаю, что дракон подчиняется Мори. Акутагава, ну пойдем же! — взмолился Ацуши. — Нам нельзя терять время! — Боишься, что появится зубастый охранник Удела и поджарит тебя? Не волнуйся, сейчас ему это не под силу. — Нам нужно уходить, — повторил Ацуши и подошел к Акутагаве, заглядывая ему в глаза. — Даже если дракон не сможет нам помешать, люди Мори... — Уходить? — перебил Акутагава и улыбнулся. — Зачем? В конце концов, здесь мой дом. — Что? — Это башня, как впрочем, и замок, и земли испокон веков принадлежали моей семье. Вполне естественно, что я до сих пор здесь. В конце концов, я — последний представитель своего рода. — Акутагава, неужели ты хочешь сказать... — Да, — просто сказал Акутагава. — Я и есть дракон, охраняющий Удел. Пока Ацуши пытался осмыслить сказанное, дверь распахнулась. Ацуши обернулся и подобрался — в комнату вошли трое мужчин. Двое были вооружены, а третий больше походил на случайного прохожего. Он улыбался — доброжелательно и мягко. — У тебя гости? — спросил он, обращаясь к Акутагаве. — Всего лишь заблудившийся котенок, — раздалось прямо над ухом. Ацуши вздрогнул и рванулся вперед, но оказавшийся за спиной Акутагава крепко обхватил его за горло. Его палец вжимался под челюстью, надавливая все сильнее, и Ацуши почувствовал, как бьется в ушах кровь. — Акутагава? — прохрипел Ацуши. — Не противься неизбежному, — отозвался тот. Мужчина снова улыбнулся, ободряюще и ласково, это было последним, что видел Ацуши перед тем, как соскользнуть в темноту. *** Скрипнула дверь, и кто-то вошел. Шаги гулким эхом отдавались под каменными сводами подземелья, и Ацуши вздрогнул. Сколько он уже здесь? Часы? Дни? Но это и не важно, потому что в голове сплошной белый туман, а каждая мысль отдавалась тупой болью в висках. Когда шаги приблизились, Ацуши приподнял голову. Сквозь открытую дверь падал свет, и он прищурился, пытаясь рассмотреть вошедшего. Темные волосы, чуть осунувшееся лицо, вежливая улыбка — это был тот же самый мужчина, которого он видел в башне. — Наша первая встреча была такой сумбурной, что у меня не было возможности представиться, — сказал мужчина. — Я — Огай Мори. — Не скажу, что рад знакомству, — пробормотал Ацуши и дернул закованными в цепи руками. — Меры предосторожности, только и всего, — отозвался Мори, легкомысленно пожав плечами. — Не думай, что мне нравится сложившаяся ситуация. Что бы про меня ни говорили, я никогда не находил удовольствия в пытках. Но дело — превыше всего. Надеюсь, ты это понимаешь. Мне бы очень не хотелось, чтобы ты вырвался и сорвал мне все планы. Он подошел к Ацуши и отечески потрепал его по волосам. Ацуши дернул головой, уходя от прикосновения, и кинул на него ненавидящий взгляд. — Совсем дикий, — задумчиво отозвался Мори. — Придется постараться, чтобы тебя приручить. — И как же вы собираетесь это сделать? — зло спросил Ацуши. — Честно? — улыбнулся Мори. — Понятия не имею. Вариантов много — подкуп, пытки, шантаж. Уверен, мы что-нибудь придумаем. — Если вы надеетесь меня запугать, то зря стараетесь, — отозвался Ацуши. — Шантажировать вам меня нечем, а пыток я не боюсь. — Охотно верю. А что, если, скажем, из-за тебя пыткам подвергнется кто-нибудь другой? — Кто? — быстро спросил Ацуши, почему-то подумав про Акутагаву. Мори улыбнулся. — Например, Кёка. — Кёка? — растерянно переспросил Ацуши, и перед глазами пронеслись воспоминания — девочка с серьезными глазами, алое кимоно, развевающиеся на ветру ленточки в волосах, карамельное яблоко и огни фестиваля. Но откуда о Кёке знает Мори? Понимание обожгло как плетью, когда Ацуши вспомнил, как Акутагава передал Кёке записку. Что было в той записке? Послание для Мори? Предупреждение о том, что Акутагава нашел тигра? Мори тихо рассмеялся, видя его замешательство, сменившееся тихой яростью. — Скажи, каково это — осознавать, что вся твоя жизнь до нынешнего момента была ложью, а все люди, кого ты встречал — обманывали тебя и предавали? — Это неправда! — Неужели? А мне кажется, правда. Я слышал о твоем отце. Про Акутагаву и Кёку ты и сам теперь знаешь. Уверен, даже Дазай тебе лгал — он лжец по природе. Скажи, он когда-нибудь рассказывал тебе, что долгое время работал на меня? — Ч-что? — Да-да. Он был моим учеником — моим лучшим учеником. Как жаль, что наши интересы разошлись. — И что у вас за интересы? В том, чтобы перепродать меня Гильдии? — Изначально — да, — кивнул Мори. — Когда я узнал, что Акутагава нашел тигра, то именно это я и собирался сделать. — Собирались? — Видишь ли, у меня уже есть дракон. Если у меня будет еще и тигр, то моя власть вырастет вдвойне. Никто не сможет со мной тягаться — ни Гильдия, ни предавший меня Дазай. — У вас не будет тигра, — ощетинился Ацуши. — Даже и не мечтайте! — Точно, ты же не можешь обращаться, — задумчиво сказал Мори. — Твой отец постарался на славу, пытаясь подавить в тебе звериную сущность. Тебе надо будет потрудиться, чтобы разбудить ее. — Если бы знал как, то давно бы это сделал! — Неужели? Знаешь, а ведь Акутагава думает, что ваши силы связаны с той старой легендой о проклятии. — О проклятии? Каком проклятии? — Проклятии тигра и дракона, — пояснил Мори. — Из-за которого тигр плохо переносит влияние солнца, но полон сил при свете луны, а дракон слабеет ближе к ночи и беспомощен во время полнолуния. К тому же, как ты заметил, Акутагава сильно болен. Болезнь съедает его изнутри, и ни один лекарь не знает, как с ней бороться. Акутагава уверен, что в этом тоже виновато проклятие, и что после твоей смерти он от него освободится. Следуя его логике, чтобы разбудить тигра, тебе нужно убить Акутагаву. — Убить... Акутагаву? — непослушными губами переспросил Ацуши. — Почему тебя так пугает эта мысль? Акутагава же предал тебя. Все это время он возился с тобой только потому, что знал, кто ты. Если бы не это, он бы, не задумываясь, бросил тебя умирать еще во вторую вашу встречу. Да-да, там, в Сумеречном лесу. Как видишь, — улыбнулся он, поймав неверящий взгляд Ацуши, — Акутагава в подробностях рассказал мне все детали вашего путешествия. — Почему же он не убил меня, если это могло его освободить? — Полагаю, сначала он хотел найти Дазая. Зная интерес Дазая к вместилищам зверей, это было вопросом времени. — Значит, тот человек, которого Акутагава искал все это время... — Ацуши замолчал, не смея поверить в собственную догадку. — Этот человек — Дазай. — Верно, — кивнул Мори. У Ацуши перехватило дыхание — казалось, давно утерянный кусочек мозаики наконец-то встал на свое место. — Я же упоминал, что раньше Дазай работал на меня? — спросил Мори. — Он много лет был учителем Акутагавы — или даже больше, чем учителем. Воспитателем? Защитником? Наверное, все вместе. — А затем... он ушел? — А затем он ушел, — подтвердил Мори. — Исчез, не говоря ни слова. Но теперь, благодаря тебе, Дазай здесь. Он пришел ко мне, чтобы отвлечь внимание от тебя, но, к сожалению, не учел того, что я слишком хорошо его знаю. — Что?.. Ацуши пытался осознать услышанное. Акутагава — дракон, Дазай работал на Мори, а он, Ацуши, просто бездумно бросился в ловушку. — Что теперь со мной будет? — хрипло спросил Ацуши. — Знаешь, если выбирать между двумя ущербными зверями и одним полноценным, который не ограничен луной или солнцем, я выберу одного. Устраивайся поудобнее и расслабься, — сказал Мори. — Скоро все закончится. Еще раз потрепав Ацуши по голове, он направился к выходу из темницы, и в тишине грохот захлопнувшейся двери прозвучал как приговор. *** Кажется, прошла бесконечность, когда дверь вновь отворилась. В глаза ударил свет, и Ацуши, прищурившись, поднял голову. Он ожидал увидеть Мори или, может, Акутагаву, который пришел, чтобы с ним расправиться, но увидел ту, чьего появления ожидал меньше всего. — Кёка? Что ты здесь делаешь? — спросил Ацуши, и его голос эхом разнесся по подземелью. Кёка вздрогнула и прижала палец к губам, призывая замолчать. Стараясь ступать как можно тише, она подошла к Ацуши и поднесла к его губам флягу с водой. Решив повременить с вопросами, Ацуши принялся пить — жадно, большими глотками, чувствуя, как вода льется мимо рта и стекает по подбородку за ворот рубахи. Когда фляга опустела, Кёка поставила ее на пол и вытащила из рукава связку с ключами. — Откуда они у тебя? — спросил Ацуши. — Стащила у сестры Коё, пока та переодевалась, — прошептала Кёка. — Но нужно торопиться, она может заметить пропажу в любую секунду! Нахмурившись, она начала поочередно вставлять в замок ключи, пытаясь подобрать нужный. — Кёка, постой, — сказал Ацуши. — Зачем ты это делаешь? Разве ты с ними не заодно? Кёка закусила губу. — Все... сложно. Я никогда не хотела причинить никому вреда, я не хотела причинить вред тебе, но... — она замолчала и принялась возиться с замком с удвоенным рвением, а Ацуши похолодел, вспомнил, как Мори угрожал ей расправой. — Но что будет с тобой, если узнают, что ты меня освободила? К тому же, мне не уйти — весь замок тщательно охраняется! — Отсюда есть еще тайный подземный ход, я проведу тебя к нему. Он выводит за территорию замка. Пройдешь чуть дальше — и Удел останется позади! — Кёка, тебе нельзя здесь оставаться, — сказал Ацуши. — Ты должна пойти со мной! — Пойти с тобой? Куда? — растерянно отозвалась та. — К Дазаю. Это мой старый друг, и он... кажется, он в курсе того, что здесь происходит. Уверен, он сможет обо всем позаботиться. — Нет... я не могу... — Можешь, — сказал Ацуши, глядя ей прямо в глаза. — Ты сама сказала, что не хотела делать то, что делала. Пойдем со мной, и ты будешь в безопасности, ты будешь свободна. Кёка смотрела на него как испуганный зверек перед хищником и молчала. — Просто доверься мне, — прошептал Ацуши. Наконец Кёка нерешительно кивнула. — Хорошо. Ацуши облегченно выдохнул и улыбнулся. Кёка улыбнулась ему в ответ и потянулась к замку на цепях. — Отойди от него, Кёка, — раздался мрачный голос. Резко подняв голову, Ацуши увидел Акутагаву. Тот вошел совершенно бесшумно и теперь с легким презрением взирал на попытки Кёки освободить Ацуши от цепей. — Нет, — сказала Кёка. — Отойди от него и отдай мне ключи, — ровно повторил Акутагава. — И тогда я никому не расскажу о том, что ты пыталась сделать. Ты знаешь, какое наказание ожидает тебя в противном случае. Кёка вздрогнула и тяжело сглотнула, но замок из рук не выпустила. — Кёка. Неужели ты и правда решила нас предать? И ради кого? — нахмурился Акутагава и посмотрел на Ацуши так, словно видел его впервые. Тот твердо встретил его взгляд и сказал, отвлекая внимание от Кёки: — Мори сказал, что ты хочешь меня убить. — Значит, он сказал и причину. — Сказал, — кивнул Ацуши. — Но для меня это ничего не меняет, Акутагава, не меняет моего отношения к тебе. — Отношения? Мы исконные враги, человек-тигр. Ацуши поморщился, услышав такое обращение. — Только потому, что наши предки якобы когда-то пытались убить друг друга? Мы не должны повторять их ошибок, Акутагава. — У нас нет выбора. Это было предрешено задолго на нашего рождения. — Предрешено? Не ты ли говорил, что не веришь в судьбу? — Я не верю в судьбу, но верю в свое предназначение. — И в чем оно заключается? В том, чтобы убить меня? — Убить тигра, — поправил Акутагава. — Снять проклятье со своего рода. Откровенность за откровенность, человек-тигр. Я тоже рано потерял своих родителей. Их убили мятежники, воспользовавшись их слабостью во время полнолуния. Я до сих пор вижу это, стоит мне закрыть глаза, и я не могу не думать, что если бы не проклятие... если бы не вы, тигры, то родители были бы еще живы. — Акутагава... — С тех пор моя жизнь превратилась в борьбу за выживание. Каждый день, каждую минуту, мне приходилось доказывать себе и всем вокруг свое право на жизнь. Я делал все, чтобы стать сильнее, но какой от этого толк, если четыре ночи в месяц я абсолютно беспомощен? — Акутагава, замолчи и послушай! Я сожалею о том, что случилось с тобой и твоей семьей, но то, что сейчас происходит... оно куда важнее, чем ты или я, или наши разборки! — О чем ты? Ацуши закусил губу. — Я точно не знаю, но из того, что я слышал от Дазая, — от его внимания не укрылось, как потемнел взгляд Акутагавы при упоминании этого имени, — Гильдия замышляет... — Мне нет дела до Гильдии, — перебил Акутагава. — Убив тебя, я стану сильней, у меня не останется слабостей. — Не говори так, словно для нас нет пути назад! Мы все еще можем выбраться отсюда. Вместе, — сказал Ацуши. Кёка, все еще стоявшая рядом, дышала тихо и ровно. — И вместе дать отпор Гильдии. — Ты и правда все еще считаешь, что у нас есть выбор? Тогда мне ничего не остается, кроме как доказать тебе обратное. Он ловко вытащил из-за пояса кинжал, шагнул вперед и, не раздумывая, вонзил его в грудь Кёки. Та удивленно охнула, выпустив из руки связку ключей. Они со звоном упали на каменный пол. — Нет! — закричал Ацуши и бросился к ней, чтобы подхватить, но цепи не позволили ему этого сделать. Акутагава провернул кинжал в ране и резко выдернул. Хлестнувшая кровь попала ему на щеку. Кёка всхлипнула и осела на пол, глотая ртом воздух. Ацуши уставился на Акутагаву, не в силах поверить в произошедшее. Все это напоминало сон; казалось, что он вот-вот проснется на жесткой земле. Они с Акутагавой перебросятся парочкой слов; может, Ацуши расскажет о дурацком сне, что ему снился, а Акутагава в ответ только пожмет плечами да скажет Ацуши пошевеливаться: им пора в путь. Вот только Ацуши никак не просыпался. Он взглянул на Кёку — та лежала на полу как марионетка, которой перерезали нити, — и посмотрел на Акутагаву. Акутагава невозмутимо стер с лица кровь и посмотрел на него в ответ. На лице его не отразилось ни капли сожаления. Акутагава, только что безжалостно убивший маленькую девочку, был монстром. Сердце словно оледенело, из горла вырвалось сдавленное рычание. Перед глазами встала красная пелена, и Ацуши почувствовал, как закипает кровь в венах. Кости увеличились, растягивая кожу, которая, казалось, вот-вот порвется. Каждая клеточка тела кричала от боли, но скоро эта боль растворилась и вышла наружу в поиске жертвы. Ацуши превратился в тигра. *** Перед ним стоял тигр. Он смотрел прямо на него, и Акутагава замер, затаив дыхание. Тигр обнажил клыки и с рычанием бросился вперед. Акутагава отшатнулся — в своем нынешнем состоянии он был ему не противник. К тому же, его единственное оружие находилось в нескольких шагах, вонзенное в череп какого-то проходимца. Акутагава невольно зажмурился, но тигр кинулся не на него — это он понял мгновение спустя, услышав сдавленный крик и звук падения. Открыв глаза, он увидел, как тигр, повалив одного из разбойников, вгрызается ему в глотку. Разбойник выгнулся дугой, захрипел и затих. Повисла тишина, нарушаемая лишь негромким рычанием, похожим на чавканье, — тигр не оставил свою жертву даже после смерти, продолжая рвать ее клыками и когтями. Будто почувствовав на себе его взгляд, зверь поднял голову. Его морда была перепачкана в крови, а глаза в свете луны отливали синевой. Инстинкты кричали, что надо бежать, спасаться, но Акутагава не мог пошевелиться — казалось, ожил его самый страшный кошмар. Какое-то время они с тигром смотрели друг на друга, пока второй разбойник, придя в себя, не запустил в него мечом. Меч просвистел перед самой мордой зверя. Увидев, что промахнулся, разбойник бросился бежать, но тигр догнал его, прыгнул на спину, сбивая с ног, и подмял под себя. Раздался хруст размозженного черепа. Акутагава поморщился, но на этот раз тигр быстро оставил свою жертву и повернулся к нему. Теперь настала его очередь, понял Акутагава и принялся обдумывать свои варианты. Их было немного: либо погибнуть сразу, либо попытаться дать зверю отпор. Итог был одинаковым, но Акутагава не собирался сдаваться без борьбы. Наклонившись, он подобрал с земли меч, оброненный тигром в своем человеческом обличии, и приготовился защищаться. Раненое плечо отозвалось острой болью, и Акутагава чуть было не выронил оружие. Тигр зарычал, глядя ему прямо в глаза. Акутагава взгляда отводить не стал: Дазай всегда учил, что если смотреть противнику в глаза, то легче предугадать его действия. Впрочем, это касалось людей, а не животных. Тигр подходил все ближе и ближе, но нападать не спешил. Акутагава застыл, готовый в любое мгновение нанести удар. Впрочем, этого не понадобилось: приблизившись, зверь уткнулся окровавленной мордой ему в живот и тихо рыкнул. Меч выпал у Акутагавы из руки, и он, помедлив, нерешительно погладил зверя по голове. Тот ничем не высказал своего неудовольствия, напротив — прикрыл глаза и ткнулся носом сильнее. Акутагава не знал, сколько они так простояли — может, час, а может, всего несколько минут. Стоило луне скрыться за облаками, как тигр обратился в человека и тут же покачнулся, теряя сознание. Акутагава не дал ему упасть, инстинктивно подхватил и опустил на землю. Поколебавшись, наклонился к нему, проверил дыхание и пульс. Сердце у человека-тигра — как он там представился вчера в трактире? Акутагава и не запомнил, — билось ровно, спокойно, но в сознание он не приходил. Акутагава выпрямился и огляделся по сторонам. Возиться с телами не было времени: человек-тигр мог в любое мгновение очнуться, и поэтому он, поморщившись, вытащил из виска разбойника свой кинжал, вытер о траву и засунул за пояс. Затем взвалил на себя человека-тигра — тот оказался неожиданно тяжелым — и, окинув прощальным взглядом поляну, направился в лес. Далеко он, правда, не ушел — рана ныла с каждым шагом, а перед глазами темнело. Как бы самому не рухнуть без сознания, подумал он и свалил свою ношу у ближайшего дерева. Наскоро соорудил костер, вытащил кинжал на случай, если человек-тигр попытается что-то выкинуть, и принялся ждать его пробуждения. Как и всегда, когда он оставался наедине с самим собой, мысли вернулись к Дазаю, и он предался воспоминаниям. *** Он редко видел сны, но когда видел, то снились ему родители. Иногда — такие, какими они были при жизни: серьезный отец, целыми днями пропадавший у себя в кабинете, ласковая мать, которая учила его игре на фортепиано и заботилась о нем, когда он болел, хотя бывало это, кажется, редко. Иногда — такими, какими они были при смерти: убитый с первого же удара отец, глядящий невидящими глазами на то, как расправляются с его семьей, истерзанная мать, которую убивали долго и мучительно — благодаря крови дракона, она сопротивлялась до тех пор, пока один из нападавших ни схватил ее за волосы, перерезая горло. В последние мгновения своей жизни она пыталась что-то сказать, но ее слова потонули в бульканье крови и пронзительном крике Гин... Иногда, как сейчас, воспоминания перемешивались с услышанными легендами, и он видел не разбойников, а тигров. Они загрызали отца и принимались за мать — выгрызали ей горло и разрывали на куски, а затем настигали и его... — Плохой сон? — услышал он. На лоб легла чужая рука, погладила по волосам, и Акутагава дернулся: прикосновение словно хлестнуло по обнаженным нервам. — Лежи-лежи, — тут же сказал голос. — Не хватало еще, чтобы швы разошлись. Швы... Акутагава нахмурился, пытаясь припомнить, что произошло. Кажется, он вновь ввязался в драку, если только дракой можно было назвать ту кровавую резню, что устроили разбойники в одной из деревенек на окраине Удела. Это не могло не повлечь за собой последствий: люди Мори пусть и держали народ в страхе, но защищали их исправно — как и все, что им принадлежало. Слабаки, только и способные на то, чтобы грабить да насиловать, с презрением подумал Акутагава о разбойниках. Ему даже не пришлось обращаться, чтобы их перебить. Несмотря на боль при трансформации, обращаться Акутагава любил: ему нравилось видеть страх в глазах людей, нравилось рвать их на части, представляя, что он убивает тех, кто расправился с его семьей. Впрочем, в тот день самоуверенность сыграла с ним плохую шутку: один из разбойников, уже смертельно раненый, успел пырнуть его ножом. Акутагава был так поглощен схваткой, что заметил это только тогда, когда все уже было кончено, а полыхающая деревня осталась далеко за спиной. Регенерация никогда не была его сильной стороной, и повезло, что на подходе к замку его заметил Дазай — иначе он бы просто-напросто истек кровью. Дазай. Он опять его спас. Губы дрогнули в слабой улыбке, и Акутагава приоткрыл глаза. Дазай сидел на стуле возле его кровати, скрестив руки на груди и наблюдая за ним с чем-то, похожим на заботу. — Тебе, как я погляжу, весело, — фыркнул он. — И это после того, как ты чуть было не отправился к праотцам. Лучше скажи, что бы мы делали, если бы с тобой что-то случилось? — Нашли бы себе... другого дракона, — пробормотал Акутагава и облизал пересохшие губы. — После моей смерти зверь переродился бы в ком-нибудь другом. Может, в Гин или в... Дазай знаком приказал ему замолчать. — Какой же ты еще ребенок, — вздохнул он. Акутагава едва слышно фыркнул, но возражать не стал — он не считал себя ребенком с тех пор, как оказался на улице. После смерти родителей он сбежал в город Перекрестков. Убийцы были так заняты кровавым пиром и разграблением их семейных сокровищ, что даже не заметили, как он пробрался в темницы и выскользнул из замка через потайной ход. Следующие годы слились в одну непрерывную борьбу. Бороться приходилось за все — за еду, за территорию, за право дышать, жить. Дазая он встретил, когда ему было двенадцать. Тогда ему хватило одного взгляда, чтобы понять: Дазай не похож ни на кого, кого он раньше встречал. Он убил напавших на Акутагаву мужчин с таким равнодушием, словно те были муравьями у него под ногами, а затем подошел к нему и окинул внимательным взглядом. Акутагава невольно отшатнулся и покрепче сжал побитый ржавчиной нож. Несмотря на то, что Дазай спас его от незавидной участи, пугал он, как не пугали напавшие на него мужчины — такая исходила от Дазая сила. Приблизившись, Дазай накрыл его руку своей. — Не самое лучшее оружие, — сказал он, заставляя Акутагаву выронить нож. — Я дам тебе другой. Он наклонился, заглядывая ему в глаза, и улыбнулся. — Пойдем со мной, маленький дракон, и я дам тебе все, что ты захочешь. Акутагава молча кивнул, не в силах произнести ни слова и чувствуя себя так, словно только что продал душу дьяволу. Наверное, так оно и было. *** Гин, понял он, была и жива, и мертва одновременно. Жива потому, что вот она — стоит перед ним, такая красивая и до боли похожая на мать. Она двигается, говорит, но она мертва, а глаза ее пусты, как бывают пусты глаза покойников. Она совсем не похожа на его Гин, на Гин, которая всегда улыбалась, без устали болтала, залезала к нему по ночам в кровать, испугавшись непогоды, и которая так хотела поскорее вырасти и научиться сражаться на шпагах... Впрочем, сражаться она сейчас умела как никто другой — Мори позаботился о том, чтобы воспитать из своей пленницы первоклассного наемника. Многие годы Акутагава был уверен, что Гин погибла — он слышал ее крик, видел, как один из убийц матери схватил ее за горло и держал, пока она не замолчала. Он давно оплакал ее, а позже, прожив какое-то время на улицах, даже обрадовался ее смерти, потому что не хотел, чтобы хоть десятую часть из того, что случилось с ним, пришлось бы пережить и ей. Сейчас, глядя на повзрослевшую сестру — бездушную куклу, лишенную всех эмоций, — он понимал, что ей пришлось пережить что-то не менее ужасное. *** Акутагава не знал, что почувствует, когда вернется в фамильный замок, но сейчас он не ощущал ничего, как и не чувствовал ничего, решив работать на людей, повинных в смерти его семьи. Впрочем, Мори — тот Мори, который когда-то взял штурмом замок, был уже несколько лет как мертв, и это примиряло с действительностью. Новый Мори Акутагаве почти нравился — на первый взгляд, заурядный, он был человеком решительным и бесстрашным и, как ни тяжело было признавать, правителем куда более мудрым, чем отец. Отец был слаб — ему не хватило мужества подавить восстание жесткими мерами, за что поплатилась вся семья. В обмен на подчинение Мори предложил ему часть замка и — в будущем — место во главе своей армии, но Акутагава согласился бы и так — потому что этого хотел Дазай. Дазай говорил, что это нужно для его плана, но на вопрос, какого именно, не отвечал — лишь улыбался и трепал его по голове, мол, потом узнаешь. Правда, это «потом» так и не наступило — Дазай исчез. *** Он искал Дазая везде, начиная с крупнейших городов и заканчивая глухими деревеньками, спрашивал о нем в трактирах, тавернах, на постоялых дворах. Образ Дазая преследовал его; силуэт то и дело мелькал в толпе, дразня случайным сходством, но когда Акутагава бросался за ним, то натыкался лишь на недоумевающие взоры прохожих. Потом он узнал, что Дазай все это время занимался поиском священных животных; судя по слухам, он нашел черепаху и теперь возился с тигром. При одной мысли об этом перед глазами темнело, и Акутагава принимался искать с удвоенной силой, но все без толку — стоило ему нащупать ведущие к Дазаю ниточки, как те обрывались одна за другой, едва только получалось напасть на след, как тот исчезал, словно его и не было. Как это обычно бывает, новую ниточку он нашел тогда, когда меньше всего этого ожидал. Им стал юноша — застенчивый, неловкий, с необычным для этих краев цветом волос, — который подошел к нему в безымянной таверне Серого клена и попросил провести в Удел. Юноша оказался тигром и, быть может, спас ему жизнь, вмешавшись в драку с разбойниками. Поистине, у Неба злое чувство юмора, подумал Акутагава и покрепче сжал рукоятку кинжала, когда человек-тигр застонал, пробуждаясь. Впрочем, в ход кинжал пускать так и не пришлось — нападать на него человек-тигр не собирался. Более того, он сам понятия не имел о том, кем является. Так началось их путешествие. А теперь оно закончится. Акутагава посмотрел на разъяренного человека-тигра и вытер с щеки кровь. Его взгляд упал на Кёку, и он отстранено подумал, что ей, наверное, больно и холодно умирать вот так, лежа на каменном полу. Впрочем, какая разница где? Смерть — это всегда боль и холод. Акутагава не хотел ее убивать, но человек-тигр не оставил ему выбора. Он услышал яростный рык и поднял голову. Перед ним стоял тигр. Он смотрел прямо на него, и Акутагава замер, затаив дыхание, а потом бросился вперед. *** Ярость затопила его, до самых кончиков пальцев, оставляя только безумное, всепоглощающее желание убивать, рвать, кромсать на части. Впиться клыками в кожу, вгрызться в горло, чувствуя на языке вкус крови, и держать, держать, пока не утихнет предсмертная агония. Человек упал на пол, сбитый его весом, и он уже был готов вонзить клыки в его горло, когда в бок что-то ткнулось. Он даже не обратил на это внимание — поставил лапу на человеческую грудь, чуть примяв ее когтями. — Перестаньте! Эй, вы оба! Сквозь пелену злости он услышал знакомый голос и оглянулся. У входа в камеру стояли люди, и от одного из них исходил удушающий запах смерти. Прижатый лапой к полу человек дернулся, пытаясь освободиться, и застонал. Бок снова что-то царапнуло. — Проклятье! Мы не успели спасти девчонку. — Еще один знакомый голос. Человек поправил очки, глядя на него с неодобрением и... жалостью? Прятавшаяся за их спинами женщина бесстрашно выступила вперед. В ее взгляде не было ни капли страха, как, впрочем, и у остальных. Они его не боялись. Он посмотрел на них с интересом, а женщина тем временем опустилась на колени рядом с маленькой девочкой. Ее одежду заливала свежая, теплая кровь, и он раздул ноздри, вдыхая запах полной грудью. — Девочку еще можно спасти! — сказала женщина. — Но сначала ее надо вытащить отсюда. Дазай, помоги! Человек, от которого пахло смертью, приблизился и положил ладонь ему между ушей. Он посмотрел на человека настороженно, но бросаться не спешил, с интересом ожидая, что же будет дальше. Пальцы взъерошили шерсть, и он довольно прищурился. — Хватит, Ацуши, — сказал человек, поглаживая его по голове. — Ты разве не слышал? Кёка жива. Ее еще можно спасти. Она будет жить, но для этого ты должен взять себя в руки. Эти слова словно задели что-то внутри, зацепили и потянули наружу. Сердце пропустило удар. Жива? Кёка... жива? Еще... жива? Знакомое имя будто кулаком вышибло воздух, и его скрутило болью — невыносимой болью, которая была хуже всего, что он когда-либо испытывал. Раздавшийся снизу стон теперь больше напоминал смех. Тело разламывалось, кости выворачивались из суставов, и боль затмила все на свете, даже злость... *** Ацуши лежал на полу и жадно хватал губами воздух. Рядом кто-то хрипло кашлял. Ацуши приподнял голову, чтобы оглядеться по сторонам. Куникида и Ёсано стояли на коленях рядом с Кёкой, Дазай смотрел на него сверху вниз и улыбался по-отечески горделиво, а Акутагава... Акутагава, воспользовавшись тем, что Ацуши отвлекся, сгруппировался и ударил его в живот. Ацуши отлетел в сторону и с трудом поднялся на ноги, а Акутагава тут же схватил его за горло. — Эй, прекращайте этот цирк! — недовольно сказал Дазай. Пальцы больно стиснули шею, впиваясь в кожу. Ацуши захрипел, схватился за запястье Акутагавы, пытаясь отцепить его от себя, и, не глядя, ударил в ответ. Промазал. Акутагава увернулся, и его ногти скребнули по горлу, оставляя за собой жгучий след. В следующее мгновение между ними оказался Дазай и оттолкнул в разные стороны, словно дерущихся щенят. — Хватит. Того и глядишь, разнесете здесь все. Ну как дети, честное слово! — Уйди с дороги и не мешай! — Помолчи, Акутагава. Сейчас не подходящее время для ваших разборок — весь мир вот-вот рухнет в пропасть. — Туда ему и дорога! Акутагава смотрел на Дазая с неприкрытой ненавистью, но бросаться на него не спешил. Ацуши отдышался, и к нему, наконец, вернулась способность мыслить. — Мори сказал, что схватил вас, Дазай, но вот вы здесь... Куникида, Ёсано... Как вы все тут оказались? — Конечно, — подал голос Акутагава, — это был великий план Дазая, благодаря которому удастся спасти весь мир. — Как хорошо ты меня знаешь, — улыбнулся Дазай. — Даже слишком, — выплюнул Акутагава. — Дазай, сейчас не то время и не то место, чтобы упражняться в красноречии, — вмешался Куникида. — Феникс будет здесь с минуты на минуту... — Феникс? — переспросил Ацуши. Голова шла кругом. Событий последних нескольких минут хватило бы на целую жизнь, но все они слились в лоскутное полотно, промелькнувшее за несколько мгновений. Сначала плен, потом Кёка, явившаяся, чтобы освободить его, потом ее тихое удивленное «Ох!» и брызги крови... Проклятье, Кёка! Ацуши сорвался с места, бросившись к Ёсано. — О, я не сомневаюсь, что даже это было частью твоего плана, — зарычал Акутагава. — Ты не успокоишься, пока не уничтожишь всех зверей. — Вовсе нет. Я всего лишь хочу вам помочь, — сказал Дазай. — Как она? — спросил Ацуши, наклонившись над Кёкой. Ее лицо заливала мертвенная бледность. — Плохо, но шанс еще есть. Прижми крепко и не отпускай, — ответила Ёсано. Ацуши схватился за обрывок ткани, стараясь прижать его как можно крепче к ране, а Ёсано достала из своей сумки инструменты, бинт и пузырек с какой-то жидкостью. — Сейчас у нас две проблемы, — начал тем временем Дазай. — Первая: феникс уже близко, и победить его в одиночку вам не под силу. Никому, даже Куникиде, хотя он прямая противоположность феникса. Его сила работает так же, как и ваша друг против друга — они просто сравняются без шанса на победу. Значит, остаетесь вы. Акутагава ослаб, Ацуши слишком неопытен и почти не может себя контролировать. Поэтому вам придется действовать сообща. — Нет! — одновременно сказали Ацуши и Акутагава. Пальцы Ацуши стягивало кровью Кёки, и сама мысль о том, что придется сражаться бок о бок с Акутагавой, вызывала отвращение. — Да, — безжалостно сказал Дазай. Он смотрел на Акутагаву, и тот первым опустил глаза, словно подчиняясь. — Вторая проблема — это ранение Кёки. Ёсано окажет первую помощь, но здесь едва ли получится спасти ее. Ёсано, что нужно? — Много воды и бинтов, антисептики... — Акутагава? — С какой стати я должен помогать вам? — А разве ты не хочешь мне помочь? — тихо спросил Дазай. Что-то в его голосе насторожило Ацуши. — Разве не ты тут хозяин? Акутагава стиснул зубы так, что те заскрипели, а потом указал на дверь темницы. — Если вы сумеете донести ее живой до замка, будет вам горячая вода и все остальное. Я сражусь с фениксом, но у меня условие: мы должны покончить с проклятьем. Тигра нужно убить. — Никакого проклятия не существует, Акутагава, — отозвался Дазай. — Вся эта история — лишь красивая легенда, которой в древние времена объясняли смену дня и ночи. — Что?! — Но ведь наши силы и правда зависят от луны и солнца! — сказал Ацуши. — Зависят, — кивнул Дазай. — Но это не имеет никакого отношения к проклятию. Такими уж их создало Небо: тигра — зверем луны, а дракона — солнца. Я вам более того скажу: тигр и дракон никогда не враждовали. Зная о уязвимости друг друга, они были частыми спутниками. Так они были сильнее, и никто не мог им навредить: дракон защищал их днем, а тигр — ночью. — Ты лжешь, — сказал Акутагава. — Не в этот раз. Вы — идеальные партнеры. Сражаясь друг против друга, вы нейтрализуете свои силы, но работая вместе, становитесь вдвое сильнее. Только вы можете заставить людей забыть о глупой легенде и создать свою — о тигре и драконе, которые объединились, чтобы спасти мир. — Ни за что, — в один голос ответили Ацуши с Акутагавой и обменялись неприязненными взглядами. — Не думаю, что у вас есть выбор, — пожал плечами Дазай. — А вернее, его у вас просто нет. Если вы не хотите сегодня погибнуть, то сражайтесь. Если не ради четырех королевств и их жителей, то хотя бы ради себя. Акутагава, ты готов допустить гибель своего края? — Он бросил выразительный взгляд на Акутагаву. Тот нахмурился, но ничего не ответил. — А ты, Ацуши? Даже если тебе плевать на жителей Удела, подумай о Кёке, которая рисковала собой ради тебя. Она не побоялась ни Мори, ни самого дракона, чтобы вытащить тебя из темницы... Ацуши тоже молчал. Он хотел сражаться — ради себя, ради своих братьев и сестры, оставшихся в Алой звезде, ради Дазая, Куникиды, Ёсано и всех, кого он когда-либо знал. Он был готов сражаться ради жизней Кёки и Акутагавы. Вот только встать плечом к плечу с Акутагавой? Если бы его спросили об этом вчера, то он, не раздумывая, ответил бы «да», но сегодня, после того, как Акутагава чуть не убил Кёку, сама мысль об этом вызывала отвращение. Казалось, Акутагава чувствовал то же — хмурился и кидал на Ацуши злые взгляды. Нет, они никогда не смогут победить, если вместо того, чтобы сражаться с общим противником, будут мечтать прикончить друг друга. И все же... Его размышления прервал грохот. Земля под ногами затряслась, а вместе с ней — и своды подземелий. С потолка посыпалась каменная пыль, и Ацуши вздрогнул, инстинктивно наклонился ближе к Кёке, пытаясь закрыть ее собой. — Что это? — спросил Акутагава. — Землетрясение? — крикнул Ацуши, пытаясь быть громче грохота, царившего вокруг. — К сожалению, нет. Это гости из Гильдии, — сказал Дазай. Вдруг Ацуши с кристальной ясностью осознал: времени на размышления действительно нет. Сейчас он либо сражается плечом к плечу с Акутагавой, либо привычный мир исчезает. Под пальцами, крепко прижимавшими повязку, медленно билась жизнь Кёки. — Иди, — твердо сказала Ёсано. — Я справлюсь. Она не умрет. Бросив нерешительный взгляд на Акутагаву, Ацуши поднялся и встал рядом с ним, человеком-драконом. — Я, конечно, понимаю всю трогательность момента, — вдруг раздалось из коридора, и в камеру заглянул спутник Дазая, Чуя. Его щегольская шляпа съехала набок, щека темнела пятном сажи, а плащ, который держался на золотой фибуле, местами был разорван. — Но, может, вы все-таки выгляните наружу, пока эта тварь не разнесла весь Удел? *** Почти бегом они выскочили во двор, и Ацуши замер, пораженный. Феникс сиял и переливался всеми оттенками красного, и от красоты его оперения захватывало дух. Ацуши бы так и стоял, рассматривая диковинную птицу, если бы не струя огня, направленная в его сторону. Акутагава сбил его с ног и упал сверху. Запах паленых волос перебил даже вонь пороха — то и дело слышались выстрелы: судя по всему, дозорные сражались с другими членами Гильдии. Обстреливали они и феникса, но тот ни обращал на пули ни малейшего внимания. Ацуши вдруг вспомнил, как сам почти не чувствовал ударов Акутагавы. Видимо, их звериная ипостась была очень устойчива к обычным атакам. Воздух снова разрезала струя огня, и тут же раздались крики. Из открытого окна, куда только что ударил феникс, вывалился горящий человек. Тело с хрустом впечаталось в землю, и жуткий вопль оборвался. — О, Небо! — прошептал Ацуши, беспомощно глядя на дымящееся тело. — Пора с этим кончать, — сказал Акутагава. — Нет, Акутагава! Тебе нельзя сейчас обращаться, твое тело этого не выдержит! — закричал Дазай, но Акутагава словно не слышал. Он смотрел лишь на феникса. — Если я одолею тебя, то больше не буду слабым, верно? — спросил он. — В таком случае, даже если мое тело разрушится, а кости обратятся в прах, я не буду сожалеть. Воздух вокруг него задрожал, пошел жаркой рябью и потемнел. Спустя несколько секунд Акутагава превратился в дракона, в огромного черного дракона, покрытого сверкающей чешуей, при взгляде на которого у Ацуши перехватило дыхание. Глаза у дракона были темно-вишневыми, а крылья — перепончатыми, с острыми, как ножи, когтями на сгибах. Стоило ему махнуть крыльями, как прокатился ветер. Феникс издал мелодичную трель и бросился на дракона, метя в незащищенное брюхо острыми когтями. Дракон извернулся, кусаясь и царапаясь, и вокруг них двоих закрутились огненные смерчи... Ацуши смотрел на эту битву почти с благоговением: раньше подобное он мог вообразить только в сказках. Раскаленный ветер почти сбивал с ног, обжигал лицо и горло, а Ацуши все не мог пошевелиться. — Ветер в одиночку только раздувает пламя, — сказал Дазай тихо, но Ацуши все равно услышал, несмотря на свист воздуха и рев зверей. — Но... я... Я не знаю, что делать, — дрожащим голосом сказал Ацуши. — Я не могу обратиться. Феникс отбросил дракона в сторону и тут же стрелой бросился вниз, впиваясь когтями в мягкое подбрюшье. Дракон взревел, и в крике его было столько боли, что Ацуши, не задумываясь, рванул вперед. На помощь Акутагаве. В этот раз обращение прошло легко, почти безболезненно. Цель ни на мгновение не выходила у него из головы, и поэтому разум зверя не поглотил его. С громким рыком Ацуши кинулся вперед, на феникса, но тот увернулся и обдал его струей огня. Шерсть обожгло жаром, Ацуши отпрыгнул в сторону. Перед ним гибкой блестящей змеей появился Акутагава, подставляя огню твердую чешую. Теперь они держались вместе: дракон защищал от струй пламени, тигр не давал близко подобраться к дракону. Феникс плевался огнем, крутился и метался из стороны в сторону, пытаясь достать их. Ацуши больше не думал о предательстве или об умирающей Кёке, сейчас он сосредоточился на том, чтобы победить. Струя пламени пролетела совсем рядом, мягко лизнула бок и обожгла. Ацуши взревел от боли и с силой ударил передними лапами о землю. Почва вздыбилась, прокатилась волной, разбрасывая в сторону камни и пыль. Феникс взмахнул крыльями, чтобы уйти от удара стихии, и тут же упал на землю, сбитый порывом ветра. Воспользовавшись его заминкой, Ацуши набросился на феникса, метя зубами ему в шею. Огромный столб пламени взвился в небо, застилая все вокруг. Рев дракона слился с рыком тигра. Боль объяла сначала лапы, потом все тело, и спустя несколько мгновений полный страдания тигриный вой превратился в человеческие стоны. Кожа пылала, казалось, ее сдирают заживо. Ацуши приоткрыл слезившиеся глаза и тут же закусил губу, пытаясь удержаться от крика. Он находился внутри странного темного кокона. На его поверхности расцветали алые прожилки. Крылья, понял Ацуши. Это были крылья дракона. Акутагава обнимал его крыльями, защищая от огня. Его грудь тяжело вздымалась, дыхание было хриплым и тяжелым. Остро пахло паленой шерстью и порохом. Спустя мгновение крылья затрепетали и исчезли. Акутагава тяжело осел на еще дымящуюся землю. Совсем рядом с ними появилась блестящая, словно стекло, воронка. — Г-где он? — спросил Ацуши, озираясь по сторонам. — Плевать, — выдохнул Акутагава. С уголка его губ потянулась красная струйка. Когда дым от огня рассеялся, феникса нигде не было видно. Стихла и стрельба: должно быть, после исчезновения феникса его люди бежали. Тишина казалась оглушительной, а потом как-то разом заголосили люди, послышались крики радости и звон стали. Хлопнула дверь, из конюшни донеслось испуганное ржание лошадей... Мир все еще был на месте. Фениксу не удалось уничтожить Удел. Сражение закончилось. Они победили. Ацуши вздохнул, чувствуя, как губы расплываются в улыбке. — Акутагава, все! Кажется, мы победили! — радостно воскликнул он и тут же охнул. Глаза Акутагавы закатились, и он, казалось, даже не дышал. Ацуши упал на колени и приложил ухо к его груди. Сердцебиение было слабым, но ровным. — Думаю, с ним все будет в порядке, — сказал подошедший Дазай. — Ему просто требуется отдых и покой. Сегодня он использовал слишком много сил, сражаясь с фениксом. — Кстати, куда он делся? — спросил Ацуши. — Такая у него сила: когда сосуд в опасности, феникс сгорает, чтобы потом возродиться из пепла... — То есть, феникс умер? — Фицджеральд? Вряд ли. Но ему потребуется какое-то время, чтобы восстановиться. Нам всем понадобится время... Акутагава, тем временем, слабо застонал и приоткрыл глаза, глядя на них мутным взглядом. — Как ты себя чувствуешь? — спросил Ацуши. — Мне будет гораздо лучше, когда ты перестанешь душить меня, — попытался огрызнуться тот, но попытка вышла слабой. — Раз хамит, значит, жить будет, — вынес вердикт Дазай. — Замолчи... Ацуши затопило волной облегчения. Он все еще беспокоился за Кёку, переживал за родных, которые остались на юге, пытался думать над следующим шагом феникса, но сейчас, придерживая голову Акутагавы на коленях, он понимал: все хорошо. — Нам предстоит долгий путь, — сказал Дазай. — Я говорю «нам», хотя имею в виду, конечно, в первую очередь вас двоих. Вы хорошо себя показали, но, по сути, это ничто в сравнении с тем, на что вы способны на самом деле. Гильдия еще не побеждена, как не побежден и феникс. Он просто отступил, не ожидая встретить отпор. Ацуши кивнул за них обоих. Акутагава, побледневший как полотно, выглядел ужасно и едва ли мог держаться на ногах. Рана на его плече открылась, одежда сейчас больше всего напоминала лохмотья, а концы волос стали белыми — неужели поседели за несколько минут?.. Ацуши с трудом подавил желание провести пальцами по волосам — то ли чтобы подбодрить, то ли чтобы успокоить самого себя, но поймал его взгляд и отвернулся. Нет, понимал он, между ними ничего не разрешилось. Акутагава наверняка все еще не преодолел свою неприязнь к тиграм, а Ацуши не мог выбросить из головы, что тот сделал с Кёкой. Им придется начать с начала, и впереди их ждет долгий путь, который они пройдут медленно, шаг за шагом, но вместе. Быть может, когда-нибудь они и правда станут новой легендой. Легендой о тигре и драконе, которые вместе защитили четыре королевства. — Убери от меня свои грязные лапы, — сквозь зубы прошипел Акутагава. Ну, решил Ацуши, чудеса случаются, но редко. Акутагава, тем временем, с трудом, но поднялся на ноги. Дазай остановился в шаге от него и улыбнулся, заглядывая в глаза. — Молодец, Акутагава. Ты стал куда сильнее, — сказал он и ободряюще потрепал его по плечу. Акутагава уставился на него круглыми от удивления глазами, будто безмерно удивился услышанному, и через несколько мгновений начал медленно заваливаться набок. Ацуши рванул к нему, но его помощь не понадобилась: Дазай подхватил Акутагаву с такой легкостью, словно тот ничего не весил. К ним направлялся Мори. — Не Удел, а проходной двор, — простонал он. — Дазай, от тебя сплошные проблемы. Из-за твоих выходок я лишился темницы! — Уверен, ты обойдешься и без нее, — легкомысленно отмахнулся Дазай. — В конце концов, темница — далеко не первая необходимость. Мори фыркнул, а затем его взгляд упал на Акутагаву в руках Дазая. — Ты разнес мой замок, а теперь еще собираешься забрать моего дракона?! — Нет, я просто предлагаю тебе взаимовыгодное сотрудничество, — с улыбкой сказал Дазай. — Боюсь, вынужден отказаться, — в тон ему отозвался Мори. — Сотрудничество с тобой не предвещает ничего хорошего. — Как ни прискорбно, но у тебя нет выбора, — пожал плечами Дазай. — Надвигается война, и в этот раз тебе не удастся остаться в стороне. К Гильдии ты уже не присоединишься — ты потерял их расположение после того, как отказался отдать тигра, и больше они тебе не доверятся. Теперь ты либо сам по себе, либо с нами. Решишь справляться в одиночку — так и быть, но помни, что Акутагава болен, и его силы ограничены. Единственный твой шанс выжить и уберечь Восток от уничтожения — это встать на нашу сторону. — Это тебе так кажется, Дазай, — весело фыркнул Мори. — Если ты вспомнишь хоть один раз, когда я ошибся в своих предположениях, я с радостью возьму свои слова обратно, а пока... Посторонись-ка, мне надо отнести Акутагаву к Ёсано. Он двинулся в сторону крепости, а Ацуши, повинуясь порыву, задержался. — Как Кёка? — спросил он Мори. Тот едва заметно нахмурился. — Ее жизнь вне опасности. Я позабочусь о ней. — Мы должны забрать и ее! — Совсем распоясались, — картинно вздохнул Мори. — Давай все-таки поговорим об этом в более располагающей обстановке, человек-тигр. Разнесенный и твоими стараниями двор не слишком способствует заключению мирных договоров... Ацуши кивнул и поспешил за Дазаем. *** Перевозить Кёку и Акутагаву Ёсано запретила под страхом казни. Мори обещал позаботиться о больных до тех пор, пока они не окрепнут, но Ацуши все равно чувствовал себя неуютно и все время оглядывался на удалявшуюся крепость — уж слишком привык к присутствию Акутагавы. — Не волнуйся, — мягко сказал Дазай, — слову Мори можно верить. К тому же, у него и правда нет выбора, кроме как объединиться с нами. Немного успокоившись, Ацуши замолчал и посмотрел вперед. Во главе их маленькой колонны ехал Куникида, следом за ним — Ёсано и Чуя, а они с Дазаем замыкали шествие. Двигались на запад — по словам Дазая, неподалеку от Восточного Хребта у них была база. Впереди его ждала неизвестность, будущее виделось туманным, а ещё месяц назад Ацуши и помыслить не мог о том, как изменится его мир. — Дазай, — вдруг спросил он. — Зачем вы дали мне карту? Зачем отправили меня в путешествие, если знали, что случилось с моими родителями? Вы знали, к чему это приведет? — Упаси Небо, — отмахнулся тот, — я же не умею предвидеть будущего! Я просто надеялся, что все закончится как-то так. — Этот идиот слишком полагается на интуицию, — пробормотал Чуя. — И она нас никогда не подводила! — Мне, что, вспомнить, как тебя развела в таверне та девица?! — Замолчи, иначе я припомню, как тебя воспитывала Коё... Дазай обогнал Ацуши и теперь ехал рядом с Чуей. Они переругивались, словно женатая пара — явно по привычке, скорее для развлечения. Ацуши невольно улыбнулся. Что бы ни готовило ему будущее, он встретит его без страха. Акутагава оказался прав: никто не возвращается из путешествия таким, каким был раньше.