Демоны в свете фар

Действие 1 (ноябрь, 11 число 30..г) По слабо освящённой улице, прямо посередине дороги шатающейся походкой шёл мужчина тридцати лет. Одет он был в джинсовую рубашку с загнутыми рукавами, в такие же джинсовые штаны, на голове красовалась потрёпанная соломенная шляпа, а обут он был в обычные шлёпанцы на голых ступнях. В руках мужчина держал недопитую бутылку красного вина. Взгляд его был безумен, он то и дело оборачивался назад, будто выискивая погоню своими расширенными от ужаса глазами. Однако никого позади не было. На лбу мужчины выступали капли пота, его бледная кожа серебрилась в свете уличного фонаря. Из-за заплетающихся ног мужчина пару раз падал, но тут же торопливо вставал, поправляя прямоугольные очки в роговой оправе на своём носу. - Они…рядом, эти демоны уже слишком близко! – Хриплый крик мужчины прорезал вечернюю тишину. Среди деревьев затрепетал ветер, и послышался скорбный стон сучьев, роняющих последнюю листву. - Ты был прав, Терри. Они настигнут любого, кто встанет на этот путь. – Мужчина закашлялся, – всех! Вдалеке, разрезая вечерние сумерки, прорвавшись сквозь дымку тумана, показалась машина, обычная шестёрка, коих в этой несчастной стране много, с включенными передними фарами, желтоватый свет которых упал на фигуру мужчины. Мужчина увидел машину, он пристально и заворожено смотрел на приближающийся яркий свет. Шаг к ослепительному свету, и ещё шаг, ещё! Казалось, будто этот свет манил его, он просто не мог оторвать от него взгляда. На мгновение всё стихло, даже ветер, шаливший среди ветвей деревьев, утих, однако через секунду эту хрупкую тишину прорезал отчаянный женский крик и хриплый мужской возглас. Послышался глухой удар некогда живого тела об металл, и последующий удар уже мёртвого тела о землю. Красное вино маленькой струйкой текло по асфальту, вливаясь в куда больший ручеек из крови, и уже вместе продолжали свой весёлый бег вдоль дороги. Действие 2 (август, 17 число 30..г) - И прежде всего, Генри, ты должен ясно понимать, что искусство является самым мощным оружием когда-либо созданным человечеством. – Говорил мужчина лет сорока, восседая на троноподобном стуле возле книжного стеллажа. Второй мужчина, которого, по-видимому, и звали Генри, стоял рядом, лениво перелистывая пожелтевшие страницы довольно объёмного фолианта, который он с трудом держал в одной руке. – Ты слушаешь меня? Что с тобой стало? В последнее время ты какой-то разбитый. Говори, что случилось. Генри оторвался от книги, немного неловко ставя её обратно на полку. Его зелёные глаза обратились к сидящему. - Ты выглядишь не лучше, Терри, дружище. – Генри провёл рукой по своим седым волосам, – в последнее время ты излишне разговорчив, часто отлучаешься то в туалет, то покурить, хотя раньше никогда не курил. И эти мешки под глазами. Что с тобой? Терри и вправду выглядел неважно, длинные спутанные волосы давно не были чисты, большие мешки под глазами явно доказывали недосып мужчины. В числе прочего его лицо было просто изукрашено сетью морщин в его-то сорок лет. Генри давно понял, что с его другом явно что-то происходит, но не смог поговорить с ними из-за плотного графика работы последнего. Терри Хрусталь буквально неделю назад вернулся с гастрольного тура по южным странам, которых в этот летний сезон буквально преследовали природные катастрофы. И это их первая встреча за несколько месяцев. - Малыш Генри не должен думать обо мне. – Расхохотался Терри, шутливо пригрозив пальцем. – Я просто устал. Знал бы ты, в каком дерме я побывал. И даже не верится, что в подобном месте живут такие хорошие люди. Надеюсь, мои песни и пожертвованные деньги хоть как-то облегчат их боль. Генри улыбнулся, по его лицу было ясно, что он был очень рад видеть друга-музыканта, а так же слышать от него о его добрых поступках. - А как с твоим творчеством? – Терри в мгновение стал серьёзным. – Есть новые подробности про «Дань в пути»? – Усевшись поудобнее и сбросив чёлку со лба, музыкант ждал ответа. Ответ, однако, последовал не сразу. Генри прошёлся взглядом по полкам с книгами, оглядел кафедру выдачи книг, полочку с формулярами, каталог, и снова обратил свой взгляд на друга, который терпеливо ждал. - Творческий кризис пришёл неожиданно. Я совершенно не знаю о чём писать, хотя казалось, будто разработал полный план того, что будет в заключительной части произведения. – Генри обречённо опустил взгляд и начал рассматривать начищенные до блеска туфли, в которые он был обут, и сильно потрёпанные кеды своего собеседника. - Твоя главная проблема в том, что ты всё это планируешь. Как вообще можно планировать подобное? Ты ведь пишешь о жизненных мудростях, о человеческих взаимоотношениях и чувствах. – Терри на секунду задумался, глянув мимо Генри, в окно, где вовсю шла стройка исполинской по размеру статуи Освободителя. Рабочие ругались, кричали матом, с трудом удерживая на строительном кране голову Освободителя. Звуки их брани доходили даже до друзей. – Я бы на твоём месте был проще и не делал из этого трагедию. - Трагедию? – Неуверенно переспросил Генри. – Я не… - Друг мой любезный, ты должен отдохнуть. На улице лето, солнце, повсюду летают бабочки, поют птицы, а ты запер свой сосуд в четырёх стенах и ограничиваешь свои действия и душевные стремления некими правилами, называя это самосовершенствованием. Знаешь, что писал великий Мусама по этому поводу? - Терри с точностью библиотекаря вытащил книгу в кожаном переплёте из самой нижней полки и протянул другу. Генри принял книгу и с некоторым трепетом перелистнул пару страниц и углубился в чтение. - Мусама говорил - «До тех пор, пока мы живы – мы свободны. Смерть даёт лишь другую разновидность свободы, и ничего более. Не ограничивайте себя, и мысли свои, будто кому-то есть до вас дело» - В точности процитировал Терри, с удовольствием наблюдая за реакцией друга. – Твоя история – это вызов всему, что создало общество, и ты не должен облажать, поэтому я больше всего хочу, чтоб ты написал своё произведение. - Вот как…- только и смог сказать Генри, продолжая чтение. - Я же ранее говорил тебе про искусство… Чёрт! – Музыкант дико захохотал, схватившись за голову. – Я же совершенно забыл донести до тебя свою мысль по поводу искусства. Генри захлопнул книгу и в ожидании посмотрел на друга. - Как я уже говорил ранее, искусство это опасное оружие. Ничто не может с ним сравниться. Книги, музыка, картины, скульптура, и другие произведения искусства имеют особую силу. Человек, создавший творение, безусловно, вложил в него часть своей души. Душа – это эмоции. И благодаря эмоциям люди и воспринимают тот или иной шедевр, разделяя чувства с создателем. Казалось бы, всё хорошо, но… - Терри замер на полуслове, его взгляд остекленел, уставившись в одну точку на стене напротив. Генри испугался за друга, его поведение, слова, всё указывало на то, что друг явно не здоров. Генри неуверенно кашлянул, пытаясь привлечь внимание музыканта. - Так о чём это я? Ах, да! – Терри очнулся и сразу же засмеялся вновь, глядя на непонимающее лицо друга. – Но… я так думал, только вот… это не часть души человек вкладывает в работу, а…своих демонов. – Голос музыканта стал глухим, взгляд потемнел, что-то ему не понравилось в собственных словах. – Демоны! Слуги дьявола, искусство – это их работа! А мы лишь пешки в их руках, склонившие головы перед могуществом Искусства. Мы жалкие, Генри, мы ничего не можем сделать. Эти демоны придут к каждому из тех, кто решил встать на путь творчества. Терри захрипел и упал на пол, ударившись головой об пол. Генри в ужасе застыл, парализованный страхом. Действие 3 (сентябрь, 30 число 30..г) Свет настольной лампы заморгал, как бы говоря сидящему за столом человеку о том, что отдохнуть нужно каждому. За окном уже смеркалось, словно по взмаху волшебной палочки по очереди зажглись уличные фонари. Однако мужчина не замечал внешних изменений, он полностью погрузился в работу, быстро печатая на старом компьютере какой-то текст. Прошло три недели с того самого разговора с другом, и у Генри было много времени, чтобы обдумать ситуацию, но он до сих пор не мог понять, почему Терри так поступил. И его слова…как творческий человек может говорить такое об искусстве? То, что его друг принимает наркотики, Генри узнал не так давно, но долго отказывался в это верить. Однако с другой стороны это хоть как-то объясняет то его странное поведение. Но зачем? Неужели мировая слава наскучила великому музыканту, и он решил таким образом разнообразить свою жизнь? Мужчина оторвался от компьютера и задумчиво глянул в окно, где расположился прекрасный вечерний пейзаж. Ровные кусты живой изгороди, коротко подстриженный газон, а за всем этим дремучий лес, зовущий мимо проходивших людей в свою распахнутую пасть, будто бы голодный дикий зверь. Генри очень нравился этот лес, практически все его лучшие идеи для произведений пришли ему в голову именно тогда, когда он находился в этом чудесном месте. Иногда мужчина хотел убежать в этот лес подальше ото всех проблем, что преследовали его в жизни. Пусть в лесу было бы очень одиноко, но всё же лучше, чем среди людей, которые его не понимали, и которых не понимал он. Казалось, у него было всё, семья, работа, деньги, слава, но внутри на протяжении всей жизни была пустота, которую нечем было заполнить. Пожалуй, только произведения хоть как-то скрашивали бесконечно тоскливые будни. Однако…чёрт! Теперь даже это не помогало, точнее говоря, Генри уже три недели не мог придумать логическую концовку для своего произведения, а писал он днём и ночью, совершенно забыв понятия «нормальное питание» и «здоровый сон». И вправду, писатель выглядел ну, прям очень плохо. Давно не чесаные волосы напоминали наспех собранное птичье гнездо, мешки под глазами сияли, словно фингалы после ожесточённой драки, одежда была в местах заляпана и сильно помята. Рядом с компьютером на столе стояла гора грязной посуды из-под фастфуда. По комнате весело летали мухи, деловито садясь на объедки еды, которые валялись рядом со столом. Затхлый запах, казалось, сводил с ума, в такой комнате совсем не хотелось долго задерживаться. Но Генри был там, ибо, прежде всего он был писателем и отдавался работе полностью, впрочем, как и всегда. «… Юлиан стоял на холме с самого утра, разглядывая деревушку, расположившуюся у подножия холма. Он сегодня же покинет её, и Уния может больше не волноваться, он не умрёт, он будет жить, даже не зная, что его ждёт впереди, ведь он дал обещание. И смерть ему больше не чужда, за своё долгое путешествие он многое повидал…» - Печатал Генри, легко и непринуждённо тыкая пальцами по пожелтевшей клавиатуре и нервно морщась. Ему явно что-то не нравилось в тексте, он то и дело стирал целые предложения и начинал печатать заново. - Должен ли будет главный герой погибнуть? – Прошептал писатель, оторвавшись от текста. – Когда-то очень давно Терри говорил мне, что только плохой автор: циничный и бессердечный, убьёт своего героя, с которым он был на протяжении всей истории. Так ли это? К тому же, если главный герой моей истории это я сам?! Генри схватился за голову и протяжно зарычал подобно волку. Он никак не мог понять то, что он пишет, имеет ли это смысл? Когда только эта идея пришла ему в голову, он думал, будто ей нет равных, однако с каждой новой написанной главой осознание ничтожности своих усилий дали о себе знать. Затяжные депрессивные вечера, творческий кризис, съедающий изнутри словно паразит, и полное разочарование в своих силах и в жизни в целом – всё это медленно убивало Генри не только в моральном плане. Даже его родные понимали, что ему плохо, однако Генри отказывался от помощи, находясь в полном одиночестве. Он считал, что это его собственная война против рамок творческого восприятия, что формировали каждую творческую личность. Но, похоже, он проиграл эту войну… Стопка полностью исписанных листов полетела на пол, следом за ними обессиленный упал и сам Генри. Слёзы непроизвольно пошли из глаз, тридцатилетний мужчина свернулся калачиком и заплакал как младенец. Он полностью разбит, даже его писательское мастерство накопленное годами сейчас было бесполезно, ибо писатель не понимал сути своего произведения. В глубокую депрессивную яму падать пришлось долго, ещё с самой задумки «Дани в пути», и вот наконец-то Генри достиг земли. «Что я делаю не так? Разве так уж плоха моя идея, что я не могу с ней смириться?» - Плач перешёл в тихие стоны, Генри повернулся лицом к потолку разглядывая стаю омерзительных насекомых, летающих вокруг люстры. «Даже в этих насекомых больше смысла, нежели в моём жалком существование. Быть может, Терри всё же был прав?» - Мужчина с трудом присел, опираясь на локоть и пытаясь разглядеть своё рабочее место. Его зелёные глаза расширились от ужаса, а нос сморщился в диком припадке от вони, которая исходила от грязной посуды. «Как тут грязно…» - Заметил писатель, оглядывая всю комнату по периметру. – «Кажется, я знаю, как мне быть». Действие 4 (сентябрь, 1 число 30..г) Задумывался ли я хоть раз в жизни о том, что это произойдёт и со мной? Нет. Я считался идеально-обтёсанной скульптурой эталона воспитания. Бывало, что подобные мысли приходили мне в голову, однако я не был непосредственно главным участником сия действия, ими выступали те люди, которых мне навязало общество, прикрываясь лишь стереотипными знаниями о данной проблеме. И вот, так называемый Белый цветок Рая, теперь лежал передо мной. Не знаю, почему так красиво назвали такую отвратительную вещь, неужели это просто ирония? Как по мне, кокаин выглядел довольно просто, но всё же красиво, белоснежно-белый, словно первый снег. Снег, убивающий людей, но дарящий им надежду. Ну что ж, я встал на этот путь, и назад пути нет, ибо, по словам Терри, ничего больше мою душу не излечит. Люди вообще ко всему, что можно сделать в жизни, пусть то хорошее или плохое, нашли оправдание – «всё в жизни нужно попробовать». Каково, а? Ну, а что касается меня, я находился в состоянии куда более чем просто «плохо». Каждую ночь меня одолевали депрессивные мысли о том, что я ничего не добился в жизни, да и, по сути, вся моя жизнь сплошное одинокое движение по прямой, конечной точкой которой является смерть. Конечно, смерть избавит нас от боли, вот только я считаю, что надеяться на неё глупо и равносильно слабости. А наркотики… я слышал об их вреде, но только в теории. Вы скажете, что наркотики – скоростной поезд к смерти? Быть может. Однако пока не попробуешь, не узнаешь, мне терять нечего. Я не одобрял поступок Терри, он буквально вял на глазах, вёл порой себя крайне неадекватно, но я не собирался его останавливать. Я помогу нести ему эту ношу, и пусть единственное, что нас объединит – будет смерть, я не боюсь. К чему мешать человеку идти по выбранному пути? Каждый из нас достаточно страдал, и пусть конец не будет достойным, вся наша жизнь, быть может, будет кому-то важна. Тут я вспомнил семью, жену, дочку и сына, бабушку. И да, пожалуй, это единственное, что пошатнуло во мне уверенность, однако я уже всё решил. Я не хочу умереть лишь как творческая личность, хочу получить новые ощущения. Взяв первый попавшийся лист бумаги, я быстро прошёлся по нему глазами. Это оказался черновой вариант первой главы: «Рождение спасителя», именно с неё начинается интересная жизнь моего героя. И, возможно, заканчивается моя. Я быстро, немного трясущимися руками скрутил бумагу, приставил один конец к ноздре, другой к щепотке кокаина и вдохнул. Нос будто бы прожгло, и я закашлялся, лихорадочно хватая ртом воздух. Я быстро, стараясь преодолеть дрожь в руках, насыпал белый порошок в бутылку с вином и взболтнул её. А потом выпил… …Они пришли неожиданно, словно бы появились из воздуха и, наверное, я должен был испугаться их появлению, но во мне кипела жизнь, мой разум был ясен, и я в точности знал, чего они хотят. Девять прекрасных дам стояли вокруг меня. Одеты они были в легкие древнегреческие мантии, хорошо подчёркивающие их изумительно стройные тела. На их головах красовались венки из ветвей священной оливы. Каждая из девушек держала в своих руках какой-либо предмет, среди всего прочего были тут и папирусный свиток, и арфа, и маски актёров – с грустной и весёлой гримасой. Их присутствие тут означало лишь одно: в этот значимый момент я стал избранным, я понял суть каждой вещи, существующей в нашем мире, моему разуму не было границ. В кои-то веки знание и понимание объединились во мне, и я достиг гармонии тела и духа. Скорее за работу, писать! Однако, не всё было так гладко, были и минусы моего состояния. Руки отчего-то тряслись ещё больше, чем тогда от страха, ноги заплетались, и я ощущал мощный прилив адреналина, который некуда было девать. Писать отчего-то не хотелось. В голове уже создавались образы тех людей, которым я бы хотел набить морду, дабы хоть куда-то потратить свою энергию. Я пошёл к рабочему столу, на ходу допивая вино из бутылки. Девушки расступились, пропуская меня, однако как только я оказался у стола, они вновь меня окружили. Неприятный холодок пробежался вдоль спины, на лбу моём выступил пот. Я медленно и очень осторожно обернулся. Девушки куда-то пропали, прекрасные представительницы искусства изменились, причём очень сильно. Девять пар огромных, страшных, жёлтых глаз на отвратительных бородавчатых мордах уставились на меня. Изящные тела девушек теперь имели хвосты, дополнительные руки и ноги. Каждый из этих монстров вместо символов покровительства конкретному виду искусства держал свиток с печатями. Ясность моего ума позволила мне понять, что эти твари явились из самого Ада. - Прошу, уйдите от меня! – Крикнул я им, замахнувшись руками. И этот момент пришёл, я знал, что так будет, ибо они забирали каждого, кто раскрывал их секрет. Девять некогда прекрасных дам с рычанием накинулись на меня, я оступился и упал, больно ударившись головой об угол стола, и сознание покинуло меня, а вместе с ним и эти ужасные демоны. Действие 5 (октябрь, 1 число 30..г) «Я умру в любом случае, либо от болезни, которая мучает меня уже несколько лет, либо от демонов, которые рано или поздно настигнут меня….» – Терри отложил ручку в сторону и дрожащей рукой вытер пот со лба. Часы пробили полночь, музыкант резко обернулся, чуть было, не задев рукой бутылку с вином, которая стояла по правую руку от него на письменном столе. В маленькой комнате царил полумрак, единственный источник света. Была настольная лампа, однако казалось, будто настороженность её хозяина передалась и ей – свет лампы часто моргал. Терри встал с потёртого кресла и подошёл к окну. Внизу была тьма, со своим плохим зрением музыкант не мог увидеть, что происходит на улице, но похоже ему это и не нужно было. Мужчина открыл окно и вдохнул освежающий осенний воздух, мгновенно заполняющий маленькую комнату. - Если всё должно было закончиться именно так, то почему именно осенью? Мерзкая осень. – Обратился музыкант, по-видимому, сам к себе, ибо в комнате никого больше не было. Однако, не найдя ответа, он со вздохом прошёлся обратно к рабочему столу и плюхнулся в кресло. «Однако я рад, что сам смогу решить, как мне умереть». – Продолжил писать Терри, но задержал руку на последнем слове. - Вот только как? Есть столько способов, а я по жизни трус. – Мужчина задумался, его взгляд затуманился, и он откинулся на спинку кресла. – Вот только что трусливее, отдать жизнь во имя свободы, или жить под гнётом искусства? «В моей смерти не нужно кого-либо винить, кроме…» - Терри вновь начал писать прощальную записку, однако, ветер, налетевший из открытого окна, сдул со стола бумаги, в том числе и ту, на которой писал мужчина. Музыкант раздраженно цокнул языком и принялся подбирать листки. Закрыв окно и собрав бумаги, Терри продолжил писать, попутно допивая вино из бутылки. «Дорогой Генри, я буду ждать тебя, но…» - Музыкант схватился за голову. Он решительно не понимал, что хотел бы передать другу на прощание. Разве правильно желать другу смерти? Но зная правду о демонах Терри знал, что случится с Генри, и скрывать это больше не имело смысла. «…но не торопись ко мне». И мужчина заплакал, заляпав письмо слезами. Свет в лампе предупреждающе заморгал, как будто напоминая о том, что музыкант слишком долго возится с прощальным письмом. Обойдя стол, Терри двинулся к двери, но остановился у книжного шкафа. - Мои любимые книги, половина которых написано Генри…если ради чего и стоило бы жить, то ради вас. Интересно, куда их отправят после моей смерти? – Мужчина ласково провёл рукой по корешкам книг, а после обратил внимание на фоторамку, которая стояла рядом с книгами на полке. На ней был изображён один из персонажей истории написанной Генри Фиаром, любимый персонаж Терри, которым он восхищался. Нарисована картинка обычным карандашом, но очень умело. Терри взял фоторамку в руку и любовно провёл по стеклу другой рукой. * * * Выйдя на крышу дома, Терри съежился от холода, осенний ветер пронизывал своими ледяными клинками всё тело творца. Из-за облаков застенчиво выглядывала луна, стыдливо озаряя своим мягким волшебным светом крышу дома. Тишина была абсолютной, до девятого этажа не долетал звук едущих машин и говор немногочисленных людей. Музыкант подошёл к краю крыши и глянул вниз. Кроме еле светящихся фонарей, тусклый свет которых с трудом рассеивал полуночную тьму, ничего не было видно, однако, Терри знал, что внизу расположена автостоянка. - Ненавижу машины, - пробурчал мужчина, щуря взгляд – для комфорта были созданы, но к смерти привели. Тишина. Терри перебросил свой взгляд на луну, с некоторым восторгом рассматривая её и с наслаждением прикрывая глаза. - Рождена для ратных подвигов была, Она на муки отдана и тяжкие терзанья, Но смиренно флаг свободы подняла, Не прося ни помощи, ни подаянья. И пусть ей уготовано судьбой, Жизнь ничтожная собаки хуже, Она дерзко кинулась в неравный бой, И проиграла его тут же. Не поёт церковный хор, не бьёт набат, За самоубийц никто не просит, И эти жалкие традиции свято люди чтят, И надежду ветер во мрак уносит. А вы сидите дальше, пейте, пойте, Не утруждайтесь, не вставайте, нет, Она ведь жалкое ничтожное отродье, Та, что пыталась принести в наш мир неугасимый свет. Терри пропел небольшую песенку, одну из своих любимых, а последний раз он исполнял её в В.Г, как же это давно было. Музыкант устало вздохнул. Чтобы не было в его жизни дальше, усталость бы никуда не делась. Краски этого мира стекали вниз с полотна жизни, превращаясь в густую серую массу, и Терри казалось, будто иного пути нет. А может, и вправду нет? Всё, каждое твоё действие, плохой или хороший поступок ведёт к смерти, и этот замкнутый круг разорвать невозможно. Можно лишь самому решить, когда и как. - Человек, вставший на тропу творчества должен полностью ему отдаться; он будет пить, курить, принимать наркотики – заниматься всяким дерьмом ради Прекрасного, это наш удел. Искусство беспощадно. – Прошептал Терри, однако последнюю фразу выкрикнул, дабы, ночной город, пусть и во сне, но услышал истину. Мужчина сделал решающий шаг вперёд. Полёт был прекрасен. Терри ощущал этот сладкий вкус свободы, как же это чудесно самому решать свою судьбу. Казалось, будто ветер делал последние попытки удержать жизнь музыканта в этом мире, мощные потоки воздуха нещадно трепали волосы и одежду мужчины. Вся жизнь Терри, прекрасные и ужасные дела, разочарование и подъём, любовь и ненависть, всё это пролетело перед глазами в этот чарующий миг между жизнью и смертью. Действие 6 (октябрь, 10 число 30..г) С момента самоубийства музыканта Терри Хрусталёва прошло девять дней. Все известные и не очень телеканалы осветили эту новость, в различных газетах и журналах первые заголовки были посвящены именно этой трагедии. Родные музыканта шли на ТВ-передачи рассказывать, какая большая это потеря для них и выслушивать подобное от друзей и коллег погибшего. Свой творческий путь популярный музыкант начал с лет восемнадцати, поработав в двух известных группах, а после начав сольную карьеру. Его творчество было уникальным, пока остальные пели о неразделенной любви, Терри исполнял песни, затрагивающие острые социальные и политические темы, которые касаются каждого человека. За это его и любили. Любили. Однако после смерти, люди стали отзываться о нём не лестно, говоря каким же нужно быть эгоистом, чтобы бросить все, что у него было. А было у него много чего, и огромное состояние, и большая семья, и творчество. Возможно, общественность была в большей мере расстроена из-за собственных эгоистичных наклонностях, потеряв великого певца и автора песен. Желание услышать новый альбом артиста было подогрето завистью того, что имел Терри, и чего не имели обычные люди. * * * «Так уж ли я зол на него? Всё шло к этому, и я сам виноват в том, что не смог поддержать друга в трудную минуту. Я не достоин называться другом. Теперь я – никто». – Генри поправил воротник тёплого чёрного пальто, одетого на нём. Пусть сегодня температура и была плюсовая, Генри била дрожь то ли от волнения, то ли от холода. – «Хотя «никто» это слишком простое оправдание моей глупости. Кажется, я слишком отчаялся, раз иду туда». Золотая дорога из листьев вела вдоль деревьев, искусно сплетённых друг с другом, приобретая вид арки. Красота была изумительной! Однако, холодный ветер, дувший со стороны реки и нависшие над городом массивные тучные облака портили атмосферу сказочности. Впрочем, у Генри и так не было настроения, его печальный взгляд был сосредоточен на храме, к которому он приближался, проходя вдоль аллеи. Апатия, в которой прибывал Генри, длилась уже давно, но конкретно провал в депрессивную яму произошёл после смерти друга. Писатель, конечно, понимал, почему его друг так поступил, но его волновал другой вопрос. Поэтому он и шёл в храм. Белокаменная громадина, казалось, закрыла собой всё небо. На фоне тёмных туч храм выглядел пугающе. Некогда золотые купола уже давно потускнели от непостоянной погоды, белые стены храма были грязными, а некоторые места на стенах Божьего дома были исписаны богохульными надписями. Всё это нагоняло тоску. Внутренний голос кричал «Беги!», но Генри решительно шёл вперёд. Когда до храма оставалось десять метров, Генри остановился и, словно бы очнулся, удивлённо осматривая местность вокруг себя. В это время из дверей храма вышел мужчина в рясе, на груди его сиял золотой крест. Генри увидел священника, а тот его, и они двинулись на встречу друг другу. - Приветствую вас, Генри. – Священник перекрестил писателя и дал поцеловать ему свою руку. Внутри Генри всё оборвалось, последний раз в церкви он был ещё в детстве, и вот теперь он снова тут. Это было странное чувство, словно ты вернулся в очень знакомое место, но сейчас оно совершенно не похоже на то, что ты видел так давно. Хотя…храм остался прежним, только вот отец Эндер постарел. - Здравствуйте, отец Эндер. Я… - Генри так тщательно планировал этот разговор, но сейчас совсем растерялся и не знал с чего начать. - Мне очень жаль. Терри не должен был так умереть. – Разговор начал священник, теребя то ли от волнения, то ли по привычке свой золотой крест. - А…да, да. – Генри слышал это не раз ото всех кого встречал. Все они говорят, что им жаль, вот только зачем жалеть его? И Терри? Эти слова не воскресят умершего. - Ты о чём-то хотел со мной поговорить? У меня скоро служба, поэтому давай быстрее. – Отец Эндер отвёл взгляд от Генри, немощное тело которого тряслось на холоде. – Может, войдём в храм? - Нет, - Генри никак не захотел входить туда, видеть знакомые лица старушек сидящих на скамейках, или осознавать, что кого-то уже нет в этом мире, вдыхать дым кадил, а после, выходя из храма впадать в уныние, видя, насколько сильно не похож мир вне Божьего дома. – Я бы хотел у вас спросить,…почему людей совершивших суицид нельзя отпевать и хоронить по церковным обрядам? Чем эти хуже тех, что умерли сами по себе или были убиты? Отец Эндер, похоже, предполагал такой вариант разговора и, видимо, не хотел говорить на эту тему, но убитый взгляд Генри, мешки под его глазами и дрожавшие губы просто не позволили священнику отказать в ответе. - Видишь ли, по религиозным понятиям самоубийца является человеком, который преступил как перед своей душой, так и перед Богом. Ведь если Бог дал вам жизнь, то лишь он имеет право ее отнять. Суицид – один из самых тяжёлых грехов и, так как человек, совершивший его, не может искупить свою вину, ибо он уже прибывает в мире ином, мы просто не можем допустить отпевания и панихиды по умершему. Раньше их даже хоронили на отдельных кладбищах, подальше от тех людей, которые умерли не по своей воле. - По своей воле…разве так плохо иметь свою волю, а не ту, что навязало нам общество? – Взгляд Генри стал суровым, он выпрямился и повысил свой голос. – Терри, безусловно, согрешил, но почему никто не смотрит глубже в проблему, а именно, почему он сделал это? Он был удивительным человеком, сделавшим много хорошего для других, так почему же за мимолётную слабость его душа обречена быть не упокоенной? Священник смотрел в землю и хмурил брови, не зная, что ответить. Генри же после последнего слова сдулся словно шарик, плечи опустились, на глазах выступили слёзы. - Почему так несправедливо…кто вообще будет молиться за него? Если нельзя даже этого. - Молиться за покойного можно, хоть и не рекомендуется просить у Бога за такого человека. – Отец Эндер пристально глянул на писателя. – Ваша…деятельность куда более опасна, чем вам кажется. Я буду молиться за Терри, я помню его славным мальчуганом и просто не вправе его забыть. Но…наркотики и самоубийство…этот человек был не глупым и знал, на что идёт. Генри протёр глаза и посмотрел на священника, в его взгляде читалось некоторая благодарность и печаль…море печали, каждая мысль тонула в ней, ища покой на дне. Священник, пригладив свои волосы, заплетённые в косичку, повернулся спиной к Генри и двинулся к храму. Писатель же остался стоять на месте, обдумывая слова отца Эндера. Холодный ветер срывал последнюю листву с почти голых деревьев. Несмотря на то, что ещё было утро, на улице было довольно темно и пасмурно, никто не хотел выходить в такую погоду за пределы дома и, казалось, будто город вымер. Только один человек стоял возле огромного грязного храма, смотря как вдалеке, на фоне унылых туч, по реке плывёт старая потрёпанная лодка с одиноким человеком. Действие 7 (ноябрь, 10 число 30..г) Генри освободился около девяти часов вечера и, уладив ещё пару вопросов, отправился домой. Тьма накрыла город очень рано, уличные фонари тут же вышли на своё ночное дежурство, пытаясь хоть как-то помочь людям. Генри шёл не спеша, торопиться было некуда, а в голове скопилось много мыслей, которые нужно обдумать, и поход домой был хорошей возможностью сделать это. В первую очередь Генри задумался над своим произведением, которое он только что отдал в издательство. Писателю казалось, что нечто важное он всё же не раскрыл в нём, а ведь возможно это последняя его работа. Чувство досады и разочарования не покидало мужчину, а он так старался над этим произведением, что даже прибегнул к наркотикам. Было бы печально, если работа не окупит себя. Однако ещё больше Генри волновал другой вопрос, а именно, допустит ли издательство в печать его рукописи. В данном произведении были подняты почти все остросоциальные и политические проблемы общества. Конечно, все они скрыты под покровом детской сказки, о мальчике, ищущем своё пристанище, но в издательстве сидят не глупые люди. Хотя…свободу слова никто не отменял и, возможно, Генри зря так волнуется. Но…это волнительное чувство никуда не делось, поэтому мужчина решил подумать над чем- то другим. Прошло сорок дней со смерти Терри, лучшего друга Генри. И писатель до сих пор просыпается в холодном поту из-за ужасов, приходящих во сне. Терри просит Генри бежать, идя прямо на него, и тело его друга разлагается, выпадывают внутренне органы, и сердце Генри заполняет страх. И так каждый день. Генри не спал уже две ночи, и чувствовал себя очень плохо. Казалось бы, ничего особенного не сделал, но усталость ломило всё тело. «О чём же именно хотел предупредить меня Терри? В своей прощальной записке он писал о том, чтобы я не торопился к нему. Не значит ли это, что он понял неправильность своих поступков?» - Думал Генри, совершенно не замечая, что уже подошёл к дому. Стукнувшись головой об дерево, он наконец-то огляделся и, поняв, где находится, засмеялся. Это был первый его смех за долгое время, скулы от непривычки свело, отчего Генри расхохотался ещё больше. * * * Генри со своей семьёй жил в двухэтажном коттедже на окраине города, поближе к лесу с речкой. Это был красивый краснокирпичный дом с деревянным балконом в форме носа корабля. Именно Терри помог Генри найти, обустроить и купить этот коттедж. Сам Генри тогда был начинающим писателем, денег хватало лишь на еду. Помнится, как долго Генри отказывался от помощи, но упёртый характер музыканта сломал робкий характер писателя. Во всех окнах горел свет, такой приятный, манящий домашний свет. Как же Генри нуждался в тепле дома. Он быстрым шагом поднялся по лестнице и открыл входную дверь. В коридоре его встретила Элизабет, его жена. Она стояла в излюбленной позе, теребя свои красивые русые волосы. На ней был надет фартук, а из кухни шёл волшебный запах пряностей. - Здравствуй, дорогой. – Элизабет улыбнулась и помогла мужу снять пальто. – Ты сегодня дольше обычного. Всё хорошо? Генри никогда за всю семейную жизнь не посвящал жену в свои проблемы, считая, что только он может их решить, но её проблемы охотно решал, как и полагается хорошему мужу. - Всё хорошо. Просто нужно было решить пару нюансов с изданием книги. – Генри чмокнул Элизабет в щёку и та по привычке своей, засмущалась. Из соседней комнаты послышались крики и плачь, Генри и Элизабет бросились туда. Семилетний Ллойд, сын Генри и Элизабет, валялся на полу и плакал, державшись за руку. Рядом с ним стояла сердитая Маргарет, держа в руках игрушечную машинку. - Что тут произошло? – Грозно спросила Элизабет, смотря прямо на дочку. Маргарет потупила взгляд и нервно затеребила машинку в своих руках. Не зная почему, но Генри рассмеялся, да так заразительно, что Ллойд перестал плакать, а Маргарет с трудом сдерживала смех. - Чего тут смешного? – Сердито спросила Элизабет, расставив руки по бокам, чем ещё больше рассмешила мужа. - Нет, ничего. – Генри поправил очки и подмигнул детям. – У тебя на кухне что-то явно горит, иди, а я тут разберусь. Элизабет ушла, подозрительно и с полуулыбкой глядя на Генри и детей. - Ну-с, дети, - отец присел на диван и усадил дочку на кленки. – Из-за чего вы поссорились? Маленький Ллойд поднялся с пола и со всей своей детской грозностью глянул на сестру. - Папа, она отняла у меня машинку, а потом, когда я попытался вернуть её назад, укусила меня. – Ллойд показал отцу небольшой укус на своей руке. - Что ты скажешь в своё оправдание, Маргарет? – Генри строго посмотрел на дочь, и та под его взглядом сдулась, но, по-видимому, взяв себя в руку, соскочила с колен и стала без остановки тараторить, при этом яростно жестикулируя, тем самым чуть снова не зарядив братику по голове рукой. - Папочка, Ллойд ударил меня раньше, а потом хотел разрушить своей машиной мой замок, который я так долго строила. Ты же сам говорил, что мы должны защищать то, что нам дорого, в особенности наш родной дом. Генри задумался, и вправду, он говорил такое, когда читал детям свою сказку. - Марго, ты же старшая сестра, и на тебе лежит большая ответственность за младшего брата. А ты Ллойд, я же назначил тебя рыцарем Круглого Стола, ты должен оберегать свою принцессу-сестру, а не бить её. – Генри обнял обоих, поцеловав их в лоб. – Обещайте мне, что больше так не поступите. - Да, папа. – Дети так же поцеловали отца только в щёки с обеих сторон и весело засмеялись, когда отец начал их щекотать. В комнату вошла Элизабет. - Ужин готов, пойдёмте кушать. – Дети наперегонки побежали на кухню. – Но сначала помойте руки! – крикнула им мать вдогонку. - Пойдём. – Элизабет поманила Генри за собой, однако он не пошёл на кухню, а стал подниматься к себе в кабинет, в мансарду. - Извини, но я буду занят. Покушаю потом. Элизабет разочаровано смотрела вслед уходящему мужу, а после пошла на кухню, где весело галдели дети. * * * В полутьме небольшой комнаты послышался стук и звон стекла. Это был Генри, по его щёкам текли слёзы. Он стоял напротив зеркала и смотрел на своё треснувшее отражение. Мысли…он давно находился в плену тёмных мыслей и старался из последних сил не задерживаться в этом страшном месте. Но вот теперь всё повторилось вновь. Мысли унесли писателя далеко-далеко, в тёмные глубины его детства. Действие 8 (лето 29..г) Восьмилетний мальчик по имени Генри сидел на деревянной качели возле дома. Спокойный ветерок ласково трепал каштановые волосы мальчишки. Его большие синие глаза сияли на полуденном солнце от набежавших слёз. Лицо мальчика было светлым и тоже сияло от слёз. Любой прохожий мог бы с уверенностью сказать, что одинокий мальчик очень походил на ангелочка - так сильно он сиял. Качели, на которых сидел Генри, были высокими, и на них могло поместиться человек пять. Но, несмотря на теплый день, вокруг не было ни души. Генри сидел на улице уже битый час. Он думал, думал, что же заставило его убежать из дома. Какое-то непонятное чувство,…а может, непонимание этого чувства? Ребёнок пошел домой. Там ничего не изменилось: мама лежала на диване и смотрела какую-то программу по телевизору. В этой программе у какого-то дядьки умерла дочь,…наверное, она была известной,…её папа говорил, какая она была хорошая. Генри казалось, что это неправильно, этот дядька не должен быть там, ведь у него умерла дочь. Как можно выставлять такое на обозрение? Пройдя в свою комнату, мальчик увидел бабушку и деда. Бабушка ругала слепого деда за ненароком разбитый цветочный горшок. Генри подбежал к старому деду и погладил его по руке. Дед встрепенулся, подумав, что это бабушка. Поняв, что это внук, дед снова согнулся и оттолкнул мальчика. Так было всегда. Генри всегда жалел деда, а тот его отталкивал. Он уже не обижался. В гостиной было пыльно, потому что папа разбирал камин. Генри сжал свои крошечные кулачки, но сдержался. Он так не хотел, чтобы ломали этот камин, с ним так много связано. У этого камина их семья собиралась каждые выходные, они рассказывали разные истории, смеялись, жарили сосиски или просто смотрели на огонь. А сейчас…семья ломается, рушится, и вместе с ней камин. Неожиданно в прихожей хлопнула дверь. На пороге стоял знакомый родителей и лучший друг дяди. С утра он и дядя ушли на рыбалку. Сейчас он выглядел запыхавшимся, глаза «бегали» по сторонам. Весь его вид внушал Генри отвращение - грязная и мокрая одежда, растрепанные волосы, заплывшее лицо. Просто огородное чучело. -Где мой брат?- спросила мама, выйдя в прихожую. -Брат? Он сейчас в больнице. Представляешь, упал в реку, переохлаждение. -А рыба-то где?- нетерпеливо спросила мама. -Да там! У речки! Идемте скорей! -Папаша! - крикнула мама, хватит камин разбирать, идём за рыбой. Генри почесал затылок и решил снова выйти на улицу. А на улице жизнь шла своим чередом. Некрасивые мамаши пытались успокоить своих детей, по неровным дорогам ездили пыльные грязные машины, а молодое безобразное дерево не могло спасти старушек от палящего солнца. В общем, как обычно. Серый мир… Но вдруг вся обыденность исчезла. Большая туча накрыла собой солнце. Порыв ветра, быстро перешедший в настоящий шквал, поднял тучи пыли. Заскрипели деревья, из ниоткуда набежали страшные тени. Темнота и холод напугали мальчишку, он скорее побежал обратно домой, инстинктивно ища защиты у родных. Дома Генри заплакал… Действие 9 (апрель, 4 число 30..г) Ржавая чугунная дверь протяжно скрипнула, открывая проход высокому мужчине в длинном чёрном пальто. На его голове ничего не было надето, поэтому ранний весенний ветер нещадно трепал его русые волосы. На мир мужчина смотрел сквозь очки в чёрной прямоугольной оправе. И глаза его сейчас были грустны. Пройдя мимо ограды, окружавшей всю территорию городского кладбища, мужчина двинулся вдоль неровных рядов могил. Его взгляд рассеяно плыл от одной могилы к другой, однако, не находя нужное, грустнел с каждым разом. Идеальной тишины на кладбище не было, то завывал ветер среди деревьев, от чего те скрипели, то переливаясь, звенели ручейки, протекая меж могильных оградок и деревянных столов, ища покой в куда более уединённом месте, чем это. Но с другой стороны, кладбище было идеальным местом для раздумий, именно тут жизнь и смерть переплетаются в одно целое, и открывается новый взгляд на мир. Покой, прежде всего, за покоем идут сюда люди, и не только в качестве бездушной плоти, но и живые жаждут понять истину. Молодой человек, кажется, нашёл, что искал. Уголки его губ стремительно поднялись вверх, но через мгновенье вновь опустились, взгляд остекленело, уставился на могилу. Чёрный мраморный ангел смиренно стоял на коленях, держа в своих руках фотографию человека. Памятник был искусно сделан мастером, каждая складочка на мантии ангела была ясно видна, каждое пёрышко на его чёрных как ночь крыльях выделялись друг от друга. Казалось, будто он спустился с небес или же упал оттуда, и теперь как живой стоял и держал в руках изображение давно умершего человека. - Генри Фиар, 04.04 30..г – 11.11.30..г – Прочитал мужчина с плиты, на которой стоял ангел. – Здравствуй, папа... это я, твой сын Ллойд. Молодой человек упал на колени, как и ангел, только вот его лицо было искаженно болью, в отличие от мраморного телохранителя. - Много лет прошло с твоей смерти, но я до сих пор не понимаю, зачем ты сделал это, папа. – Слёзы как капли дождя, стремительно падали на землю, а вскоре пошёл настоящий дождь. - После того, как ты покинул нас, многое произошло. Бабушка умерла в больнице от инфаркта, как только узнала о твоей кончине. – Ллойд скинул мокрую чёлку со лба и поднял взор на нахмуренное небо. – У мамы развился рассеянный склероз, и через год и она покинула нас. А Марго…моя бедная сестрёнка попала в психиатрическую больницу, вердикт был – шизофрения. Теперь только я могу навещать тебя, приносить тебе цветы, разговаривать о жизни с тобой. Вот только…слушаешь ли ты меня? Ад или Рай достался тебе? Дождь усилился, тучи сгустились над кладбищем, закрывая собой последние лучи света. Вдалеке сверкнула молния, и рассерженно прогремел гром. - Ты рассказывал нам сказки о свете, но сам был побеждён тьмой. Как же так, отец? – Ллойд встал с колен и ещё раз посмотрел на фотографию своего отца. – Ты не оставил никакой предсмертной записки, но я изучил твою последнюю работу, и она…изумительна. Ты раскрыл суть жизни в ней, твоё произведение поможет многим людям, вот только, стоило ли платить такую цену?! Поправив очки, Ллойд пошёл к выходу из кладбища, на ходу вытирая слёзы. - Я ещё вернусь, вот увидишь. Я сам выбрал свой путь, и даже твоя и мамина смерть не изменит мой выбор. – Повернувшись, прошептал Ллойд, прощально махнув рукой чёрному ангелу, по мраморному лицу которого шли слёзы.