Страхи

Не иначе как однажды Создателю наскучил мир, в котором только он один так непомерно крут, и тогда он сотворил Уолтера Бишопа. В то утро Бог явно погорячился. При более здравом размышлении он бы понял, какую бомбу замедленного действия закладывает под собственный мир. Когда обычным людям и даже обычным, хоть и дико умным, ученым говорили, что нечто невозможно и противоречит законам вселенной, то они отступали. У Уолтера же в этот момент будто что-то переклинивало в мозгу, и на свет появлялись телепорты, полузмеи-полускорпионы, механизмы для хождения сквозь стены и жуткие вирусы. Самое страшное, что даже если у него что-то случайно не получалось, он все равно знал, как это сделать. Правда, сейчас все эти знания плавали в сладком сиропе из фантазий, снов, галлюцинаций, перепутанных и обрывочных воспоминаний. И сам Создатель не мог бы сказать, к лучшему это или к худшему. — Знаешь, Питер, однажды я вспомню все, что мы с Белли делали, и расскажу тебе, — как всегда без предупреждения выдал Уолтер. — Жду с нетерпением, — проворчал Питер, просыпаясь в очередной раз за ночь. Если его отец начинал говорить громко, то лучше было проснуться самому и выслушать его, чем потом тот сам доберется до его кровати и разбудит. Все бы ничего, если бы Уолтер не любил изобретать экстремальные способы побудки. Ведро ледяной воды — одно из самых безобидных… — Мне кажется, что там что-то есть… — сидевший на своей кровати, доктор Бишоп замер. — Где? — спросил Питер, стараясь подстегнуть желание отца высказаться. Чем быстрее это произойдет, тем скорее он сможет уснуть. — За окном? — В моей голове, — шепнул Уолтер. — Может, мозг? — Нет, — замотал головой его отец, потом вдруг остановился — видимо, до него дошел смысл слов, — и тут же закивал: — То есть да, но я не об этом. Мне кажется, что в моих воспоминаниях есть что-то такое, что может тебе не понравиться. — Что мне может не понравиться, Уолтер? — хмыкнул Питер. — Я знаю, что вы с Беллом ставили опыты на детях и взрослых. Да и сами вы любили принять что-нибудь на основе ЛСД. Что еще может не понравиться после такого? — Не знаю… — он пожал плечами. — Может быть, я сделал что-нибудь неправильное. То, что не должен был. — Единственная неправильная вещь, которую ты постоянно делаешь, — это будишь меня среди ночи, — улыбнулся Питер. Возможно, дело было в привычке, которая вырабатывалась, например, у родителей, постоянно встававшим к своим маленьким детям, но Питер уже не сердился на отца за то, что ему приходилось просыпаться и выслушивать его рассказы о прошлом или какие-то полубредовые пожелания. Иногда ему даже казалось, что скоро настанет момент, когда он и выспаться-то не сможет без этих ночных «сказок». Уолтер как всегда, когда его захватывала какая-то идея, не обратил внимания на реплику сына. — Я боюсь, Питер, — он вдруг накинул одеяло на голову, как сделал бы ребенок, которому приснился страшный сон и который знал, что лучшая защита от кошмаров — укрыться с головой. — Боюсь, что ты узнаешь о том, что я сделал, отвернешься и уйдешь. Не сможешь меня простить. Питер устало вздохнул. Иногда мысли его отца начинали ходить по замкнутому кругу, и что бы он ни пробовал в этот момент говорить, как бы ни силился переубедить Уолтера, ничего не выходило. Но Питер все равно попытался: — Даже если я уйду, ФБР быстренько меня догонит и вернет на место. Они не смогут обойтись без переводчика с бишопского на английский. Его отец молчал и внимательно смотрел на него. «Наверное, сегодня какая-то особая ночь, когда отшутиться не удастся», — подумал Питер и уже вполне серьезно добавил: — Уолтер, вряд ли ты сможешь выудить из своих воспоминаний гадость, которая бы меня настолько разозлила. Я не хочу сказать, что не уверен в твоей памяти. Я просто убежден, что нет там ничего такого уж пугающего. В любом случае я смогу тебя понять. — А если нет? — Если не смогу, то хотя бы постараюсь. Уолтер молчал, поэтому Питер решил, что имеет право, наконец, перевернуться на бок и уснуть. — Когда вспомнишь эту экстремальную штуку, предупреди, чтобы и приготовился, — сказал он перед тем, как закрыть глаза и погрузиться в сон, но тут услышал слова отца: — А если я уже давно вспомнил эту вещь, но боюсь признаться? — Давно? — переспросил Питер. По опыту он знал, что у его отца странные отношения со временем. Давно и недавно зачастую менялись местами в его голове. — Когда увидел тебя в Сент-Клер, — Уолтер произнес это очень тихо, почти на пределе слышимости. — Большой срок, — Питер взглянул на него через плечо, отец так и сидел под одеялом. — А это значит, что твое страшное воспоминание не так уж жутко. — Почему ты так думаешь? — Потому что ты слишком долго терпишь, — ответил Бишоп-младший. — Ты же всегда рассказываешь о том, что тебя пугает. Например, о том, что боишься спускать воду в унитазе, если не закроешь его крышкой. — Или о полной луне, которая светит в окно, — продолжил Уолтер, заметно воодушевляясь. — Или о велосипедном колесе с трещоткой. — Или о том, чтобы писать на последней странице в использованном блокноте. — Или… — В общем, Уолтер, я знаю кучу твоих самых страшных страхов, — перебил его Питер. — Тот, о котором ты не говоришь, не так уж ужасен. Забудь о нем, если хочешь. Хотя бы для того, чтобы он не будил тебя среди ночи. И меня тоже. — Да, точно, — Уолтер вытянулся на кровати. — Знаешь, иногда даже приятно чего-то побояться. — Хочешь, сходим на фильм ужасов? — в полусне пробормотал Питер. — Фильм ужасов? Конечно! — Уолтер вдруг опять уселся на постели. — Помню, как смотрел «Кошмар на улице Вязов». Я потом неделю ходил под впечатлением, и… — он вдруг заметил, что сын не комментирует его воспоминания: — Питер, ты спишь? Тот не ответил. *** Ночью Питер проснулся еще раз. В комнате было темно, и он не сразу понял, что сон закончился. Там он тоже был в темной спальне, где видел отражение отца в зеркале. Этот сон совсем не походил на кошмар: не было в нем чудовищ, живых мертвецов, преследователя, от которого не можешь убежать, — но сердце бешено стучало в груди. Питер попытался внушить себе, что все дело в их разговоре с Уолтером, и уснуть, но раз за разом оказывался в своей детской рядом с зеркальным отражением отца. Уолтер тоже не спал. Он вслушивался в бормотание сына, выделяя одно и то же повторяющееся слово: «Папа?». Даже когда он укрылся с головой, это не помогло. Его страх не был похож на незакрытую крышку унитаза, полную луну, велосипед с трещоткой или последнюю страницу блокнота. Он не уходил под одеялом, он только усиливался в темноте, так напоминающей ему темноту в детской Питера. Уолтер хотел бы послушаться сына и все забыть, но это воспоминание и этот страх были слишком сильны и слишком реальны, чтобы исчезнуть.