***
В середине июля, в один из самых дождливых дней, Савченко бежал со своей девушкой в ближайший подъезд, чтоб переждать непогоду. Её тонкое летнее платье сильно промокло, густые светло-русые волосы превратились в жидкие, мокрые и тёмные сосульки, прилипшие к её кругленькому личику. Она смеялась, говорила что-то о радуге, а затем Олег положил палец ей на губы и прислушался. Вроде бы, лифт не ехал и по подъезду никто не шёл. Он целовал её невинно, как обычно, не переходя границ, не позволяя себе лишнего. Рука никогда не лезла ниже талии, а пальцы не оттягивали бретельки белого одеяния, с целью взглянуть, что же под ним. «За это я тебя и люблю, » — говорила она, хлопая своими пушистыми ресницами. Девушка наивно верила, что Савченко — не похотливое животное, ему секс не нужен, ему нужна она, как личность, её любовь и забота. Но никто не собирался рассказывать о вечерней дрочке перед компом, внезапных стояках, которые трудно скрыть, и о безудержном желании поскорее сорвать её бутон. Парень целует её с языком, но предельно аккуратно, медленно опускает ладони, совсем немного ниже, но девушка отталкивает его своей ладошкой, в которой силы нет совершенно, когда у Олега правая почти базука; светлорусая, немного покраснев, робко просит Савченко перестать, и больше такого не делать, ведь она хранит верность до свадьбы. С одной стороны, эта традиция положительна, девушка вся такая правильная, приличная, да и семья у неё хорошая, родители — врачи, а она хочет быть известной пианисткой, как будто бы все спизжено из романов про идеальную девочку, влюбившуюся в хулигана. Олег старается быть аккуратным максимально, поэтому набирает воздуха в легкие и собирается говорить, но прерывается тут же, ибо слышит шорканье чьих-то тапок по каменным ступенькам. Пара поднимает взгляд на высокого, худого парня в чёрной кепке и такого же цвета поло, в шортах и тёмных спортивных кроссовках. Он смотрит на них тоже, на Олега чуть дольше, а затем подмигивает; Савченко громко сглатывает. «Да соситесь уже, мне похуй совершенно », — говорит голос, исчезнувший за деревянной дверью. Девушка прикрывает рот ладошкой и тихо хохочет, маты всегда пробивают её на неловкий смех. «Такая ты у меня хорошая, но как же заебала, » — думает Олеги.***
Очаровательные одноклассницы с томлением жмут маленькие букетики в своих руках, фотографируются и шутят на отвлеченные темы; Олег же стоит, смотрит на яркое солнце и на мальчика, которого ему сегодня доведется повести. У того влажные ладошки и огроменный портфель, цветы, что длиннее его самого, почти муравьишка. Савченко видит парня в простом классическом наряде, но тот чертовски ему идёт. Глаза закрыты тёмными стеклами очков, но Олегу все равно кажется, что он смотрит прямо на него. Классная кричит, что наш черед — шумят фанфары, играет какая-то дурацкая песня, ребенок тянет за рукав, и он теряет его из виду. В кабинете снова шумно, Олег болтает с другом о коротких юбочках, об Олегиной бывшей, о сегодняшней небольшой вписке и о зубах класснухи. — Так, так, все уселись на места, — говорит тучная женщина бальзаковского возраста, хлопая ладошками, — у нас прибавление, — окидывает класс своим диким взором, — прибавление ещё где-то ходит. Пока «прибавление» шлялось, она успела продиктовать расписание, сказать пару слов об экзаменах и о том, какие они — ученики — бездарности, из-за них она не получит своей долгожданной премии, в частности, из-за троечников, чьих имен не стоило бы называть, но она все равно это сделала. — Можно? — силуэт наполовину в классе, женщина повторяет «конечно» около тысячи раз, крепко хватает его за предплечье. Парень снимает очки, и Олег узнает его. — Это Роман Сащеко, последний год будет учиться с вами, — и тишина. Ещё бы перекати-поле и сверчков для дополнения картины. Роман вежливо качнул головой, и упал на свободное место рядом с Оксаной. Спустя пять минут, они уже о чем-то чирикали, а Олег испепелял его взглядом с последней пары. — Ты че там увидел? Мне покажи тоже, — говорит сосед, смотря в сторону Ромы. — Как тебе новенький? — спрашивает Олег, поворачиваясь к другу. Тот ставит челюсть на ладошку и делает вид, что задумался. — Странный какой-то. Да, все правильно. Он просто странный, чудик, дурачок, как их там называют? Олеж, это не ты такой, это все он — Роман. Внезапно Сащеко оборачивается, облокотившись на стул соседки, смотрит на Олега и улыбается, а затем «чикает» и подмигивает, отчего Савченко сам, честно говоря, охренел, а одноклассники лишь засмеялись на этот жест.***
Рома оказался очень общительным, любителем кутежа, музыки, кино и хорошей литературы; сидел прямо перед Олегом, иногда спрашивая страницы и клянча ручки да карандаши. Но Савченко хотелось чего-то большего, вытянуть парня на короткий диалог, ибо с остальными тот уже, вроде как, нашёл общий язык. Наковальня "Николаевич" его ещё не ударяла. В один из осенних дней, Рома подсел к Олегу в столовой. Второй был отчасти шокирован, но продолжил кушать, сделав вид, что одноклассника тут и в помине не было. — Любишь котлетки? — спрашивает он так, невзначай. — Да, постоянно их беру. — Не хочешь, хотя бы один раз, взять, например, горбушу, — говорит Рома, высовывая язык и кладя туда часть овощей из тарелки, он сводит скулы так глубоко, немного опускает взгляд, — Может быть, горбуша окажется вкуснее всех этих котлет? Савченко отпивает немного чая. — Да там кости же одни, — Рома притупляет взгляд. — Чего? — В горбуше. Там одни кости, — продолжает Олег, разламывая вилкой котлету. — Ну, а в твоих котлетках крысиные хвосты. Везде свои минусы, — Савченко звонко смеется, обнажая ровные зубки. Рома с умилением опускает голову набок.***
Им задают общую презентацию по биографии Солженицына: как так вышло, почему именно Рому поставили в пару, когда обычно это делают с соседом — непонятно, но тот вежливо согласился, ибо не такой уж и плохой кандидат. В курилке они обсуждают зарисовки будущей презентации, постройку текста, Рома жмётся головой к бугристой стенке и выдыхает дым, отчего его острый кадык движется. Олег залип — Рома заметил. На следующий день Сащеко прибегает в школу и говорит, что у него какие-то глобальные проблемы с компом, что он не сможет связаться с Олегом по поводу презентации. Савченко приглашает его к себе домой, выпросив две баночки пивка. Сащеко фыркает, но соглашается. В октябре подозрительно тепло, поэтому Рома накидывает анорак, штаны, кросы и кепочку — все просто, как бы он оделся и в холодные летние ночи, или в ранние деньки весны. Мать всегда ругается: «Я тебе кроссовки покупала, чтоб ты их портил? Я тебя рожала, чтоб ты в лужу наступил, простудился и умер?» Но Сащеко лишь рукой на это машет. Холод баночек неприятно жжёт горячую ладонь. На квартире Олег сошёлся со своей бывшей, она, как и обычно, ему не даёт, но мило сидит на его коленях, потираясь о промежность, и Савченко, ну пиздец как доволен, ибо это единственное, что ему светит с ней. Он тычет носом ей в шею, открывает рот и влажно целует открытый уголок, видит, как на её худых руках появились мурашки и довольно улыбается, но девушка лишь встаёт с его колен, начиная очередную тираду о том, как это все плохо и неправильно. Олег кладёт свои руки ей на талию и смотрит своими грустными глазами, как котик из «Шрека», умоляя хотя бы об отсосе (но ей он об этом, конечно же, не скажет). В дверь стучатся, глаза на часы — Сащеко пришёл. Она подбирает сумку с кровати, поправляет платьице и идёт одеваться, а, тем временем, Олег принимает второго гостя. Девушка заносчиво глядит на Рому с двумя баночками пива, на Рому, который зашёл и оттолкнул Олега в сторону со словами: «Ай, сука, отойди!» — Познакомься, это девушка моя, — говорит Олег, указывая на неё ладошкой. По телу гостя проходит ток, он игриво поднимает бровь и берет даму за запястье, целуя смуглую ручку. Называет своё имя, она краснеет, и Савченко напрягается, раздвигая их и отправляя девушку домой.***
— Красивая, — спустя долгое молчание и тарахтение компа, говорит Рома. — Кто? — Твоя девушка. — Да, — покорно соглашается Олег, продолжая набирать отрывок из «Одного дня Ивана Денисовича.» — Может быть, по пивку? — Савченко сильно заебался, потому закрывает Microsoft PowerPoint, не забывая сохраниться. Они лежат на большой, незаправленной двуспальной кровати. — Хорошее пиво. Не то, что летом пили, да? — Олег пытается вытянуть из Ромы тот день, когда они впервые встретились. — Да я вообще пиво не особо люблю, для меня это как сочку попить, — Сащеко поворачивает свою голову, смотря Олегу прямо в глаза. Они лежат так более двух минут, а потом Савченко подрывается с места, якобы для того, чтобы вернуться к работе, но Рома хватает его за локоть, возвращая на постель. Он ставит пиво куда-то на край тумбы, и укладывает Олега на лопатки, усаживаясь сверху. Савченко рыпается, пытается его сбросить, но Рома упорно держится, а затем опускается ещё ниже, касаясь своим лбом лба партнёра. — В горбуше много йода, — выдает одноклассник, и накрывает своими губами чужие. Олег прикрывает глаза, складывая свои холодные ладони на спину, поглаживает его мягкие волосы. Они целуются с языком, по-взрослому, как Олег этого и хотел; Ромино тело — податливое, позволяет себе трогать его везде, гладит по спине. Сащеко кусает его в шею, как-то слишком сильно, что даже выступает кровь, он зализывает ранку своим языком, а затем поднимается повыше, сжимая футболку в кулаке, и шепчет на ушко: «Извини, я не специально.» Рома целует его снова, а затем медленно отходит, устанавливая зрительный контакт. Олег открывает рот, чтобы что-то сказать, но вместо этого крепко обнимает Рому, прижимая к себе, с глупой улыбкой на лице. Презентация не будет закончена, когда в квартиру вернется мама с отцом, а Олег с Ромкой просто будут рубиться в контру, а Солженицын мирно кайфовать в гробу. «Не будем беспокоить мужика, » — Ромкиными словами выложено. В журнале горят две двойки, как агат, как два агата — парни переглядываются и пожимают плечами.***
— Олег, ничего у нас не будет, и не начинай! — кричит она, выталкивая парня из примерочной. Савченко усаживается на пуфик возле кучи зеркал, смотрит в миллионы своих отражений и понимает, как сильно заебан. Как сильно он привык целоваться с языком, трогать за все места, за самые откровенные даже, поглаживать их, чтоб услышать хриплый стон или хоть какое-то всхлипывание, а не писк о свадьбе. Он набирает Ромке в вотсапе, чтоб хоть как-то отвлечься от тяжких мыслей. Рома говорит о том, что сейчас в магазине, мол, выбирает новые кроссовки. Слово за слово, и выясняется, что он в этом же торговом центре. Савченко распахивает шторку примерочной, отчего девушка снова взвизгивает и закрывает тело длинной кофтой, возмущенно произнеся имя своего бойфренда. — Я отойду до спортивного магазина? Тут Ромка где-то шароёбится. — Олег, мне этот Рома не нравится совсем, — зато Олегу нравится, — Ты из-за него материться много стал, и пить, и у тебя какие-то синяки появились, — ага, помню, как они друг друга драли. Ну, дрались, в смысле. Он целует её в запястье, говорит «не переживай» и убегает в сторону адидаса. Он видит Сащеко в темно-синей кофте этого же бренда, щупающего разные виды обуви. — Привет, — говорит Олег, оглядываясь на продавцов, что дежурят возле них со своими рекомендациями. — Ага, как тебе эти? — Сащеко зациклен на чёрных кросах, на самом деле, сильно шикарных. — Ром, а мне вот там треники понравились. Я померяю, а ты посмотришь, сможешь? — Конечно, как нехуй делать. Рома верит в это ровно до тех пор, пока Олег не набирает хуеву тучу одежды, и утаскивает Сащеко с собой в примерочные. Он затягивает его в одну из комнаток, и прижимает к синим стенкам, целуя в шею и расстегивая замки, хватает его за задницу, сжимая, отчего Ромино лицо искажается улыбкой и немного краснеет. — У меня, вообще-то, есть девушка, — выпаливает Олег, — но такая хорошая, аж заебала. Савченко охуительно сосёт, пока Рома путает свои пальцы в его волосах, а другой рукой держится за крючки, он ударяется спиной о стенки, а Олег надрачивает, делает это умело, так, как учили в порнушных фильмах. Ему звонит телефон, он выпускает член изо рта, вытирая губы рукой, и начинает надрачивать, поглядывая на Рому снизу. Сащеко не может удержаться от этих глаз, украшенных синяками, от этих движений вверх-вниз, у Олега самого уже потеют, но он старательно дрочит Роме, и в параллель пиздит со своей девчонкой. Внезапно, одноклассник выходит на пик, и громко, очень громко и охуительно стонет, вибрация проходит по его кадыку, он кончает на Олегину футболку и выдыхает. — Это что там у тебя? — спрашивает девушка, а у Савченко медленно заканчиваются оправдания. Рома заправляет свой член в штаны, застегивается, потому что слышит идущего продавца, поднимает Олега с пола, и они убегают в очередное местечко. Пока бегут, Олег понимает, что у него пятно спермы на одежде, Рома чует запах и вспоминает всё, затягивая друга в мужской туалет. Они раздеваются, Сащеко толкает его в кабинку. Рома удерживается руками за стену, пока Олег старательно выбивает из него дух, методом вдалбывания в очко. Он пыхтит, стонет, скоблит ногтями стены, опускает руку на крышку унитаза, растрясывая её, а Савченко удерживает поясницу, меняя темпы и углы. Сащеко становится жутко хорошо, когда член одноклассника проходит по одной точке, и он начинает стонать, так же, как делал это в раздевалке, громко и ничего не стесняясь. Олегу снова звонит подружка, но он игнорирует вибрации в кармане, потому что прямо тут, прямо сейчас, натягивает Рому, натягивает этого наглого ублюдка, а не пытается залезть под платье к невинной девочке.***
Они лежат на мягком одеяле декабрьского снега, у Ромы в зубах сигарета, а на обмерзших руках, покрытых красной, сухой корочкой, конечно же, нет перчаток. Олег пародирует «снежного ангела». Вокруг парней бегают приставучие дети, через какое-то время начавшие закидывать их снегом, Сащеко кричит: «Уйдите, пиздюки!» И одноклассник заливисто хохочет. — Горбуша оказалась вкуснее, — мягко говорит Олег. — Ну ты, блять, и вспомнил, — отвечает Сащеко, вставая с земли и отряхиваясь. все эти теплые касания, мирные прогулочки под луной, июльское пиво и хлопки новогодних петард, чёрные гелевые ручки в мае–июне, шершавые губы и поглаживания колена под столом, кудри под ладошкой и ромкины жалобы, скрывающие благодарность и продолжение, смех олега, звучащий замечательно, иногда даже страшно, но из-за своих вариаций, заключают в плен. я не готов сейчас без тебя быть, не хочу иначе, не хочу девочку-ученицу, не хочу девочку вообще, только ты в моих глазах, только ты. обзови меня «пидором» и я хмыкну, потому что могилы на кладбище у нас будут, наверное, рядом. зажёг во мне огонёк и задул сразу же, испугавшись, подкурил от плиты, опалив лицо, хотел порезать руку, а в итоге потерял море крови. на языке вертятся те три слова, самые важные, то, что хочется слышать, крутить постоянно: «олеж, нахуй иди.» я ведь тебя именно таким запомню: спокойным, как море, как ветер, ты на том, я на этом свете. ром, ты слышишь? — Олег, заебал, иди уже в кс играть, — все возвращается в начало, Рома — свой, домашний, как кот, как прыщик — стал другом, прижился, но его хочется трогать, чтоб не уходил никогда, чтоб заразится чем-то и оставить его в себе навсегда.