Хроники Охотника

Поезд медленно приближался к крайней станции. Противный до отвращения голос из навесного голографического экрана сообщал приезжим о том, что они прибыли в лучший город из оставшихся. После катастрофы в Чёрной Мезе прошло лет двадцать, не меньше. Я тогда был совсем ребёнком, и знаю о том, что произошло лишь по рассказам отца. Он что-то рассказывал про Семичасовую войну, которую проиграло всё человечество, но я уже мало что помню. Единственное, что мне известно на данный момент, так это то, что от человечества осталось только слово. Весь мир был порабощён Альянсом — межгалактической коалицией — с весьма понятной каждому целью. Во всех оставшихся городах земного шара царит диктатура, во главе которой стоит Уоллес Брин — бывший администратор Чёрной Мезы, любезно отдавший планету в рабство Альянсу взамен на существование планеты. — Конечная. — грустно заметил мужчина, который стоял ближе всех к выходу из вагона. — Приехали. Вокзал ни капли не отличался от тех, что были в других городах. Три-четыре человека на платформе, ожидающие кого-то из родных, такое же количество патрульных и вортигонты-рабы, подметающие периметр, богомерзкое лицо городского администратора, вещающего агитационные речи через систему голографических экранов прямиком из своего кабинета в Цитадели. Все писатели-фантасты прошлого века, понапридумавшие себе утопический мир будущего, славящегося высокими технологиями, жестоко ошибались. Из новейших технологий простым жителям достались только раздатчики рационов еды, заботливо запакованных в резиновые пакеты, и универсальная униформа синего цвета, обязательная к ношению повсеместно. Я прошёл вслед за остальными гражданами к пункту проверки идентификационного номера гражданина. Очередь здесь так же не вызывала апатию своим размером. Я достал из кармана прямоугольный кусок пластика, показал его патрульному. Тот, проверив мои данные в базе, пропустил меня к выходу на площадь. Площадь была немногим оживлённее, чем вокзал. Здесь людей было больше, все куда-то торопились, но никто не разговаривал друг с другом — здесь это не было принято. Любые разговоры, влекущие за собой мысли о несправедливом отношении правительства к населению могли расцениваться, как попытка агитации к революционным мотивам, и карались расправой на месте представителями власти. Я направился в квартиру, где должен был проживать оставшиеся четыре месяца до переписи населения. Во время переписи граждан обычно переселяли в другие квартиры, а иногда даже и города, как это случилось со мной на днях. Собственно, поэтому я и переехал из Сити-13 сюда. Разложив содержимое своего чемодана по полкам, я облегчённо выдохнул и присел на диван. Из разных уголков дома доносились глухое уханье криков граждан и вой сирены. Профилактические избиения. Черт, надо же было так вовремя приехать! Нужно было что-то делать, ибо осознание того, что через пару десятков минут я получу порцию ударов по печени, совсем не радовало. Я выглянул из своей квартиры. Коридор был завален мебелью так, что одна сторона дома оставалась изолированной от другой. — Эй, бегом сюда! — послышалось с той стороны. Тут же, из квартиры напротив моей выбежал мужчина в очках, и направился вверх по лестничной площадке. За ним следом пробежал наряд патрульных. Я не раздумывая бросился вниз. Если все силы направлены на «нарушителя №1», то на меня попросту могут не обратить внимания, а это как раз мне на руку. Молниеносно вылетев на задний двор, я остановился в нерешительности. Город я совершенно не знал, и вопрос «куда бежать» для меня приравнивался к шифру в письмах Зодиака. Задний двор представлял собой обычный квартал, замкнутый с трёх сторон многоэтажками. Перед глазами зияла антиутопическая осень: голые деревья, прохладный ветерок, жёлтые опавшие листья. Для детей здесь была поставлена детская площадка, но теперь она утратила всякий смысл, и служила только предметом декора. Из раздумий меня вывел звук приближающейся патрульной машины. Мой взор упал на приоткрытую дверцу подвального помещения, и я нырнул внутрь, закрыв за собой дверь.