Раз в полгода

Локи пропал. Собственно, все знали, что он эту неделю отсиживался в своей комнате. И кажется, все вокруг знали, почему, кроме Тора. Тот недоумевающе смотрел на пустое место, предназначенное для Локи, без особого аппетита обедая. Стоило спросить родителей, как взгляд Одина уходил куда-то в сторону, а Фригг начинала что-то объяснять про моральное состояние, отсутствие настроения… Но вскоре отвлекала Тора тем, что предлагала налить еще вина. Так продолжалось из года в год, примерно с того времени, как тело Локи начало приобретать плавные черты. Он вырос из подростковой угловатости. Разве что линия губ теперь часто изламывалась, стоило Тору сказать какую-нибудь глупость. Каждые полгода у Локи «отсутствовало настроение». Примерно неделю, иногда чуть больше. И если Тор видел Локи, то тот был бледен — еще больше обычного, зажимался и кутался в теплые одежды, пусть в Асгарде в это время и было, как правило, лето. И конечно, Лафейсон ловко уходил от старшего, скрываясь буквально в тенях, создаваемых многочисленными факелами на стенах. — Не знаешь, где Локи? — поинтересовался нарочито равнодушно Тор, потирая большим пальцем бок ржавого пивного стакана. В этой пивнушке всегда была отвратительная посуда, но самое вкусное пиво и самый разномастный народец. После принудительного возвращения из Мидгарда обратно в Асгард Локи стал еще более замкнутым. Что-то делал в своей комнате круглыми сутками, а когда раз в неделю выходил пообедать с семьей, то ел быстро и много и вновь уползал к себе в обитель. Тор бы и не трогал брата, но уже перевалило за полгода этого добровольного затворничества. И ровно полгода с того момента, как они в последний раз разговаривали. Однако, если Локи и попадал за пределы замка, то туда, где всем было плевать: хотел ли ты недавно поработить целый мир или даже Вселенную, Лафейсон становился кем-то другим, выпивал, заигрывал с девушками, иногда с парнями, делал ставки. Но стоило замаячить где-то рядом Тору, как Локи исчезал, растворялся-таки на месте. Вольштагг, Фандрал и Сиф одновременно уставились на друга. Первый даже перестал хлебать пиво, что вообще было редким явлением, по крайней мере, для празднования очередного удачного похода. — Что? — Тор поднял взгляд на друзей. — Просто вчера он пил больше, чем обычно. Может, сегодня повторит… Мне бы все же хотелось с ним поговорить, пусть и с пьяным. — Тор, — осторожно начала Сиф непривычно мягким голосом, будто даже успокаивающим. Но взгляд ее был как никогда серьезен, а сильное тело напряжено. Она явно опасалась. — Ты же знаешь, Локи пропадает раз в полгода по… Ну, по своим этим делам. — Да, точно, — Тор опустил взгляд, повертел кружку в руках, наблюдая, как темная жидкость плещется на широком дне, — все хотел спросить, куда он пропадает вечно. Выползает, кутается, будто мерзнет, таскает иногда что-то из кухни в замке и опять… — Тор, что ты знаешь о Йотунах? — резко перебил его Фандрал. — Ну, — Тор нахмурился и потер нос, припоминая нудные уроки, а после и рассказы отца, которые содержали больше битв, а значит, были куда интереснее сухой статистики от преподавателя. — Знаю, что Локи полукровка и его настоящий отец Лафей. Йотуны холодные, большие, сильные и злобные. Хотя мой брат совсем не такой… Иногда, если только. А что? С Локи что-то происходит из-за его происхождения? — Тор, а ты знал, что у Йотунов нет женщин? — поинтересовалась Сиф после большого глотка пива. Брала она то же, что и парни, и пусть была девушкой, но даже не морщилась от крепкого горького варева. — В смысле? А как они тогда?.. — Тор изобразил что-то руками, ну или хотел изобразить, но получились лишь невнятные рукоплескания, заменяющие последнее слово. — Друг, не тупи. Локи — омега. И раз в полгода у него течка. Уж не знаю, с кем он ее проводит, и, честно говоря, не очень-то хочу знать, но в эту неделю пахнет от него неверо… Никто не успел уловить момент, когда Одинсон вскочил и когда Фандрал был впечатан кулаком в стену. Сиф попыталась прикрыть друга, но Тор отодвинул ее и припечатал Асгардца в стену рукой. — Не смей говорить такого о моем брате! И Тор резко развернулся, почти бегом покидая пивную, оставляя друзей недоумевать внезапной вспышке ярости. Конечно, Тор знал об омегах и альфах. Пусть в Асгарде мужчины-омеги встречались крайне редко и чаще всего как работники «домов с красными фонарями», но они были, и Одинсон пару раз даже видел таких. Красивые, пластичные, тонкие, миловидные на лицо, прямо как женщины; они имели внешние мужские гениталии, однако, вполне могли родить здоровое дитя, если зачать его в течку. — Не может… Не мог же… Не мог же я такое пропустить! А Локи… — Тор остановился только у небольшого питьевого фонтанчика в темном парке. Повернув задвижку, он сделал пару глотков, а после плеснул чистой воды себе в лицо. Но оно все еще будто горело. В голове всплывали образы: Локи, такой холодный, вечно одинокий, гордый и недоступный. А вот он знакомится в баре с каким-нибудь альфой, ведет к себе, прокрадываясь по коридорам замка, смеется, подставляет шею, когда жадный мужчина хочет его целовать, раздевается, такой тонкий и красивый на зеленых шелковых простынях, остается совершенно беззащитным, вскидывает острый подбородок, стонет… Тор сжал край каменной кладки фонтанчика, даже не чувствуя, как под пальцами тот крошится в щебень. Жар перешел на шею, и от собственных мыслей и образов, излишне услужливо подкинутых сознанием, приятно тянуло в паху. Решительно развернувшись, Одинсон направился к замку, чтобы лично убедиться — подслушать, подсмотреть, если придется. Какое-то детское упрямство и ревность взыграли, не давая спокойно дожить неделю. Да Тор бы лучше еще пару раз сразился с Йотунами, нежели вот сейчас вернулся в пивную, терзаемый собственными сомнениями и фантазией. Уже на подходе к комнатам, скрытым в глубине замка и несколько замаскированным магией, Тор почуял неладное. Будто ощущение, какое-то распирающее в груди чувство; сердце его забилось быстрее от волнения. И наконец Одинсон ворвался в комнату, готовый закричать что-то вроде «Ага! Попались!», но ничего не было. В покоях стояла полнейшая тишина, и можно было даже подумать, что никого в них вообще нет; да Тор едва не ушел, досадливо цокнув языком, но тут ему на голову упала книга и откуда-то сверху раздался вздох. Он вскинул голову. — Тор, что ты тут делаешь? — нарочито мягко осведомился Локи, стоя на верхней ступени библиотечной лестницы. А поскольку книжные шкафы находились на каждой стене в этой комнате, то лестниц тут было четыре. — Стучать в детстве не учили? — Но… Ты же… Мне сказали… — Тор глупо открывал и закрывал рот, словно рыба, выброшенная на берег, смотря на Локи, не желающего спускаться и нервно теребящего корешок небольшого фолианта. — Мне сказали, что у тебя течка, и ты тут с альфой, и вы… Я волновался. Одинсон наконец справился с собой. Он чувствовал легкий приятный запах, определив источником брата. Но кажется, такой запах исходил от него всегда, и до недавнего времени Тор считал, что Локи пользуется какими-то очень приятными духами. — И ты решил ворваться в мои покои, чтобы узнать, не отдаюсь ли я тут какому-то неизвестному альфе? — несмотря на то, что острые скулы Локи горели от смущения, голос его оставался полон неприкрытого сарказма. Он даже глаза закатил, показывая, настолько глупо Тор в очередной раз поступил. — Локи, я волновался! — тот отступил назад, но оборону сохранял. Разве что даже ему собственный поступок стал казаться не слишком обдуманным. — Поздравляю, Тор. Но я, как видишь, тут один. Если тебе интересно, то я принимаю подавители, и вообще, меня больше интересуют женщины. А теперь, если ты все проверил, уходи, пожалуйста. Локи закусил губу, совсем ненадолго, совсем незаметно, но он это сделал. И когда наконец Одинсон покинул его, фантом на лестнице педантично поставил книгу обратно на полку и исчез, а где-то в глубине покоев раздались тяжелый вздох и тихий скрип кровати. Но Тор, только отойдя от покоев младшего брата, вдруг понял, что его так беспокоило на входе и продолжало беспокоить уже в комнате — магия. Ее было слишком много. За годы общения с Локи Тор научился определять границы в количестве магии, необходимой брату на каждый день. Но сегодня, сейчас… Тор остановился и уперся рукой в стену, ему нужна была опора. Сейчас, тщательно припоминая всю обстановку в комнате, лицо Локи, его движения… Тор усомнился в источнике запаха. Нет, то пах не тот Локи, аромат исходил откуда-то еще, из дальних комнат… Спальня! — Локи! — Тор ворвался в комнату, минуя даже магический барьер, и резко вбежал в личную спальню брата, замирая на пороге с молотом в руке. Тот едва успел отползти и прикрыться. На широком ложе, покрытом зеленым шелком, над Локи навис молодой крупный альфа, очевидно, комфортабельно устроившись между длинных ног Йотуна, спиной к Тору. А потому альфа и не успел заметить, как сильная рука схватила его за шкирку, словно нашкодившего кота, и вышвырнула из комнаты, даже не дав собрать раскиданную одежду. — Тор! — Лафейсон прижал одеяло к груди, скрывая все, что было видеть не положено, оставляя для обзора только острые колени, часть груди и худые плечи. — Уйди! — голос его дрожал. Но Тор, видимо, уходить и не планировал. Он все рассматривал растрепанные волосы Локи, его зацелованные губы, огромные глаза, кажущиеся сейчас еще больше, и недоумевал — как он раньше-то не замечал ничего подобного. — Нам надо поговорить, — твердо заявил Одинсон, отводя взгляд. Он подошел к балкону и открыл обе двери, ибо дышать в комнате становилось нечем. Запах омеги дурманил похлеще вина, делая что-то непонятное с телом. — И ты выбрал именно этот момент? — прошипел Локи. Он медленно сполз вниз, зажав между стройных ног одеяло, но открыв грудь, покрытую укусами того альфы, даже вокруг правого соска был четкий след зубов. Он раскинул руки и поднял взгляд к высокому темному потолку, вероятно, надеясь, что если притвориться мертвым, то можно избежать разговора. Но с Тором все определенно было не так просто. И Тору тоже было непросто. Он не мог сдвинуться с места, хотя знал, что не сейчас, не так, не в этот раз… И единожды обернувшись на Локи, он уже не смог перестать смотреть: на это красивое, но, пожалуй, излишне худощавое тело, напряженное лицо, длинные руки и пальцы, по кончикам которых то и дело мелькал зеленоватый дымок, и еще сильные ноги, такие длинные, красивые, сжимающие одеяло меж бедер. Наверное, Локи и сам не замечал, как его колени покачиваются, он ерзает, трется о одеяло. И Одинсону от этого стало слишком жарко. — К черту, — вздохнул Локи, сползая с кровати как раз в тот момент, как Тор решил присесть с иррациональным желанием оказаться чуть ближе, коснуться. Локи было потянул за собой одеяло, но дальше шага сделать не мог: сильные руки брата обхватили его поперек талии, и Тор усадил его к себе на колени. Одеяло тут же сползло с него, оставляя совершенно неприкрытым. — Что ты делаешь, То-о-ор… Едва Одинсон коснулся бедра Локи, ближе к ягодицам, там, где он ощущал непривычное напряжение, того словно выгнуло. Он сжал руки в кулаки и застонал, вскидывая подбородок, совсем как в фантазиях, открывая длинную шею. — Я просто хочу помочь. Мы ведь помогаем друг другу, да? Я не хочу, чтобы тебя касались неизвестные альфы, я слишком люблю тебя, брат, — рука Тора скользнула ниже, оглаживая бедро, а вторая все еще покоилась на талии, не давая и возможности сбежать. — Я думаю… — Локи перевел дыхание. Сомкнутые колени плавно разошлись, стоило Тору только коснуться с намеком, и Локи с обидой отметил, что его тело его же и предает. — Думаю… Думаю, что братская взаимовыручка имеет под собой несколько иные… представления. О Боги, Тор! Локи дернулся, но лишь сильнее прижался задницей к паху брата, чувствуя бедром твердый член. А вот Тор чувствовал, как худые ноги Локи скользят по его ногам, ища опору, ведь до пола он не доставал. А еще то, что ткань его собственных штанов вся вымокла от смазки, обильно выделяемой телом омеги. И еще то, что он сойдет с ума, если не сделает это. Хоть что-то. — Значит, спать столько времени с другими альфами, молчать о своих проблемах и пытаться захватить Мидгард ты можешь, а сейчас резко праведником стал, Локи? — Тор неожиданно для себя почувствовал злость. Локи было обернулся, чтобы посмотреть на него, но тут рука прошлась по промежности омеги, а пальцы едва коснулись сжатого колечка мышц, и Лафейсон заткнулся, мучительно пытаясь не застонать снова, но выдавал себя с головой, ерзая. Назавтра он скорее всего будет чувствовать себя более чем паршиво, но сейчас даже такие прикосновения приумножались в ставшем невероятно чувствительным теле. — Как ты вообще связал эти события? — поинтересовался он, выдохнув сквозь сжатые зубы. Но ответа ему не последовало. Локи оказался на постели, не слишком аккуратно уложенный на живот, с призывно поднятыми ягодицами и без возможности и желания свести ноги. Было невыносимо: тело ломило от неудовлетворённых желаний, чувство сильного альфы рядом только дополняло, и Локи понял, что тело его окончательно предало. — Боги, сделай это уже. Только я… Я должен сказать, наверное… — Локи попытался встать, но колени только сильнее разъехались на чертовом шелке. Меж его бедер уже было совершенно мокро от смазки, из ануса то и дело стекали вязкие капли, неприятно щекоча мошонку. И Лафейсон все пытался потереться напряженным членом, хоть немного удовлетворить свое тело, но тут его вновь вздернули вверх, усаживая на колени, прижимая узкой спиной к горячей груди. И омега податливо заерзал, желая найти промежностью источник возбуждения альфы, почувствовать его. Тор уже был совершенно невыносимо обнажен и не менее невыносимо горяч. — Тише, Локи, не бойся, — прошептал Тор не своим голосом. И Локи даже обернулся, чтобы проверить: точно ли брат за ним. Но то все еще был Тор, непривычно большой, обжигающий, с мутными светло-голубыми глазами и этими крупными руками, которые, казалось, были везде и одновременно нигде. Локи хотелось больше прикосновений, больше контакта, хотелось всего. — Я должен… — промямлил Лафейсон, совершенно поплыв от того, что увидел. И лишился воли окончательно, стоило Тору его поцеловать. Тор был горяч. Локи не преминул отметить это еще раз. Он хотел повернуться, но видимо, альфе было так удобнее, и он смирился. К тому же, целоваться было удобно даже так. Сначала губы Тора были жесткими, какими-то напряженными, но стоило поддаться, как он расслабился. А Тор словно тонул. Он тонул, когда их языки сплетались: жадно, мокро, они искали идеальный угол для поцелуя. Тонул, когда Локи провел кончиком языка по его нижней губе, блестящей от слюны. Когда Локи потерся о него, когда Локи потянулся за новым поцелуем, одной рукой обнимая брата за шею, зарываясь в его длинные светлые волосы. Когда Локи… Локи. Локи. Локи. Вокруг будто и не существовало ничего, кроме этого темноволосого мага. — Еще, Тор, еще… — Локи плавился под настойчивыми прикосновениями: к груди с напряженными бусинками сосков, которые так чувствительно отзывались на каждое касание мозолистых пальцев, к бедрам, дрожащим от напряжения. Казалось, что весь он сейчас был натянутой струной. Всхлипывающий, текущий, готовый. — Нет, подожди, Тор, я должен сказать… Но Тор не ждал. Приподняв бедра брата, приставив головку крупного члена к его текущей дырке, он вошел, сразу, плавно и до основания, насаживая Локи на себя полностью. И застонал. В ушах звенело от ощущений, было чертовски, чертовски узко. Слишком мокро и горячо. Лучше, чем можно было представить даже в самых смелых фантазиях. — …Это мой первый раз, — прошептал Локи и ухнул вниз, кажется, ненадолго даже теряя сознание от ощущений. И запоздало вскрикнул, застонал, когда горячий член заполнил его, проходясь разом по всем чувствительным местам, унимая зуд и заполняя пустоту. Вот так, одним движением, Тор полностью разрушил многолетнюю стену самоконтроля. Локи поджал колени, напрягая бедра, подавшись вперед, упираясь руками в кровать. Его темные волосы закрыли лицо, не давая Тору увидеть слишком много. Непозволительно много он мог бы увидеть в этот момент. — Что?! Но тот альфа… Альфы… И мне сказали, что… — Тор нахмурился, открыл было рот, готовый рассыпаться в извинениях, но был оборван четким и резким: — Двигайся! И Тор подчинился. И не то чтобы он сам не хотел этого. Одинсон мягко надавил на спину Локи, как раз меж лопаток, и сделал первый плавный толчок, а тот проехался грудью по шелку, не имея ни возможности, ни желания подниматься, только ноги расставил, едва не растягиваясь в шпагате, и растянулся бы, если бы Тор не поддерживал его одной рукой. — Еще… — прошептал Локи, зажмурив глаза и мучительно сравнивая ощущения. Но ничего подобного он никогда не испытывал: ни когда ласкал себя пальцами, ни когда использовал что-то покрупнее пальцев. Но сейчас он чувствовал горячий твердый пульсирующий член внутри, тот идеально заполнял его, так правильно, так невозможно. Локи чувствовал, как в уголке рта собирается слюна и, кажется, капает на простыни, но ему плевать. Он облизывает губы, поднимает голову, уткнувшись в сгиб локтя, и приглашающе ведет бедрами, подается назад и вперед. — Еще, Тор! Тот медленно выходит, почти полностью, едва оставляя внутри головку, безумными глазами наблюдает, как слизистая, хлюпая от смазки, смыкается вокруг его члена, и вновь толкается, разводя ладонями ягодицы Локи для лучшего обзора. И сходит с ума. — Боги… — бормочет Тор, ухватившись рукой за кованое изголовье кровати, сминая железо пальцами, а второй рукой все так же придерживает Локи под поясницей. И наконец отпускает себя. Кровать натужно скрипит под мощными толчками. Локи, еще минуту назад тихо всхлипывающий, пытающийся сдерживать себя, уже надрывно, откровенно так кричит, цепляясь длинными пальцами за шелк простыни, тянет, мнет его, кусает и прокусывает, но после вновь стонет, подаваясь на каждый толчок, вскидывая текущую задницу. И кричит так, что кажется, это слышит весь замок. Но старательно отворачивается каждый раз, когда Тор пытается хоть мельком заглянуть ему в лицо, даже когда целует и кусает. Ноги омеги дрожат; проехавшись очередной раз по шелку чувствительной грудью, Локи весь изгибается, замирает, до треска натягивая простыни, и наконец изливается, сжавшись всем телом. Двигаться не хочется. Он не хочет даже думать, просто утопает в этом блаженстве. В какой-то момент ему становится плевать даже на власть и все прочее, если его вот так будут качественно трахать пару раз на дню. Но Тору мало. Перетерпев вспышку, когда слизистая настолько сжалась, что стало почти больно и до охренения приятно, альфа плавно вынимает член из растянутой дырки и, пользуясь отсутствием сопротивления, легко переворачивает худого Локи на спину и вновь входит в него. Лицо Локи в этот момент совершенно невероятно. Такая смесь удивления, недовольства и наслаждения одновременно. Его заплаканные глаза распахиваются, а блестящие губы будто вот-вот готовы что-то выдать, но Тор затыкает их поцелуем, и он отвечает, тут же обвив шею Тора руками, зарываясь пальцами ему в волосы, приподнимаясь. — Я люблю тебя, Тор, люблю… — бормочет Локи, совершенно забывшись в удовольствии, а Тор и без того знает это, всегда знал. Уложив брата обратно на спину, удобнее устроив его длинные ноги — которые и без того заняли идеальное место, — Одинсон вновь начинает двигаться, попутно покрывая грудь Локи поцелуями, перекрывая своими метками укусы другого альфы, кусая, где хочется и надо. И благодарностью ему является выражение на лице Локи, которое едва ли можно еще когда-нибудь увидеть. Да и никто не поверит. — Я сейчас, скоро… Давай вместе, — Локи обвивает шею брата руками, прижимаясь носом прямо к судорожно бьющейся венке, кусает, целует, щекочет дыханием. И это совершенно невозможно терпеть. Как и те слова, просьбы, которые то и дело срываются с тонких губ Локи. И Тор кончает, последний раз войдя до основания, замерев, сжав ягодицы Локи до четких синяков в будущем. А тот бьется под ним, когда горячая тугая струя спермы льется внутрь, опаляя, кажется, все органы. Локи прогибается, рвет наконец руками чертову простынь, кончает вслед за Тором, пачкая семенем живот, а после еще раз насухую, когда завязывается узел, не давая ничему внутри вылиться. И Локи вскрикивает, не имея возможности даже двинуться, дрожа от ненормального удовольствия и некоторого страха, а еще стыда, потому что он лежит тут на постели, нанизанный на член альфы, расхристанный и совершенно оттраханный. Локи тихо всхлипывает и закрывает лицо рукой, уткнувшись в сгиб локтя. Его грудь быстро вздымается в такт дыханию. И он молчит, пока спустя минут пять-десять узел не спадает. И Тор молчит — боится. Лафейсон лежит на спине, раскинув руки, и бессмысленно пялится в потолок. Он все еще не отошел от оргазма и теперь догоняет остатки того блаженного чувства умиротворения, когда тело больше не просит, когда можно ни о чем не думать хотя бы пару часиков. Его хватает на то, чтобы взмахом руки очистить простыни, себя и Тора от следов их совершенно-не-братского-поступка и развернуться к нему спиной, неловко натянув на себя одеяло и поджав худые длинные ноги. Тело ноет от каждого укуса, которые останутся лишь напоминанием об этом… о чем? — Что это было? — тихо спрашивает Локи, когда рука Тора ложится ему на талию, обнимая, прижимая к широкой горячей груди. — Женщины, значит? — хмыкает тот, даже и не думая отвечать на вопрос. — Подавители? — Тор, я серьезно, — хмурится Локи, кусая распухшие губы. — Я не знаю, — вздыхает наконец Одинсон, уткнувшись в острое плечо. — Но на эту неделю я с тобой, а дальше… Дальше как получится, — рука Тора мягко оглаживает живот Локи по кругу, а тот вновь задыхается в ощущении заполнившей его вмиг нежности. — Ты же не хочешь… — Как получится, Локи, как получится. А теперь спи. Завтра нам предстоит сложный день. На это Лафейсон, лишь закусывая ненадолго губу, сопит пару раз недовольно и покорно закрывает глаза, доверчиво прижимаясь спиной к своему возлюбленному брату.