Искусство подготовки джедая

      Я нашел себе работу — техником на водоочистительной станции. Работал в ночную смену. Других вакансий там не было. Зато, близко от моего жилья и от асокиной тюрьмы. Можно было ходить пешком и не тратить деньги на транспорт. Зарплаты кое-как хватало на аренду комнаты в дешевом районе и еду, если совсем без излишеств.       Жизнь Корусанта тем временем текла без особых изменений. Никаких вражеских атак больше не было. Все в общем и целом работало — электричество было круглые сутки, холодную воду не выключали, горячая вода появлялась по вечерам. Магазины, заводы, фабрики работали. Люди, правда, стали заметно беднее, спидеров в небе летало уже не так много, как до войны. Очень быстро с Корусанта исчезли все клоны. Теперь за оборону планеты отвечали части, набранные из обычных людей. Форма их немного отличалась от клоновской, особенно шлемы.       На фронтах все складывалось довольно благоприятно для Республики. Траун грамотно распорядился имеющимися кораблями. В частности, отправил работать остатки эскадры, торчавшей до этого без дела у Камино. Сепаратисты получили несколько сокрушительных ударов по планетам, занимавшимся постройкой кораблей для флота, и их способность сопротивляться оказалась подорвана. По прошествии трех месяцев после атаки на Храм Джедаев, граф Дуку дозрел до переговоров с Республикой. Сама Республика к тому моменту тоже влачила крайне жалкое существование, будучи по сути банкротом. Война выпила все соки из экономики, и больше тянуть оттуда было нечего. Учитывая такой расклад, канцлер Органа решил не отказывать Дуку с его идеей о переговорах. Предполагалось, что в Галактике отныне будут мирно сосуществовать два государства — Республика и Конфедерация Независимых Систем. Дуку сохранял пост главы КНС. Начались упорные пререкания на тему того, какая планета отныне кому будет принадлежать, но, по крайней мере, стрелять и бомбить прекратили, чему я был несказанно рад.       ***       Вскоре после объявления перемирия я в очередной раз пришел повидаться со своим заключенным падаваном. Тогрута залезла с ногами на койку и сидела, хрустела печеньками, которые я ей принес. Настроение у нас обоих было хорошее. Пару дней назад сенатор Амидала пообещала Асоке, что поговорит с канцлером на предмет пересмотра судебного решения по ее делу.       - Знаешь, Асока, - сказал я ей, - У меня тут появилась идея написать рассказ о наших с тобой похождениях. Ты не возражаешь? Имена я, конечно, изменю.       - Не возражаю. По моему это отличная идея. Только это должна быть счастливая история. Не надо меня там в тюрьму отправлять. Напишите лучше, что мы вдвоем ушли из Ордена и жили долго и счастливо.       - Нет, я хочу все по честному написать, - я отрицательно замотал головой, - Что толку придумывать то, чего не было. Читатель почует, что где-то в одном месте автор ему соврал, решит, что это все одно сплошное вранье, и не будет к этому серьезно относиться. К тому же, у нас и без того получилась история прикольная и поучительная.       - Ну, как хотите, - тогрута махнула рукой, - А я тогда напишу свой рассказ, только это будет хороший рассказ. В нем не будет всего того говна, которое со мной на самом деле случилось. В моей версии Энакин не будет меня на Ондероне Силой душить, а так культурно скажет что-то в роде, - «Шпилька, ты, часом, навык концентрации не утратила?». А я виновато опущу глаза и скажу, - «Нет, учитель». Он мне поверит и отстанет от меня. И Лакса потом не убьют. Может быть у меня с ним даже будет ... Нет, это в моем рассказе будет потом. Вот. А потом я уйду из Ордена, встречу замечательного человека, и мы будем жить долго и счастливо. И вот с ним у меня все будет. Много-много раз.       - А как же драматизм? Без него нельзя, а то читать будет неинтересно, - посоветовал я.       - Ну, хорошо. Пусть будет немного драматизма, - согласилась тогрута, - Допустим, я не просто так возьму и уйду из Ордена, а как-то по драматичному это сделаю. Скажем, меня подставит мой лучший друг, и меня обвинят в преступлении, выгонят из Ордена, будут судить и приговорят к смертной казни. Достаточно драматично? Я такая сижу в камере, страдаю, слезы лью, а джедаям всем на меня плевать, и даже Энакин ко мне не приходит. Потом меня ведут на казнь, безвинную жертву, и я такая уже спокойная, готовая встретить смерть, не прося пощады и не унижаясь. Надо это будет получше расписать, чтоб читателей пробрало. И вот я стою гордая и не сломленная у стенки, а расстрельная команда направляет мне в грудь бластеры. И тут вбегает Энакин и кричит, - «Не убивайте Шпильку! Она не виновата! Я нашел настоящего преступника!». Стрелки опускают оружие, а я лишаюсь последних сил и падаю в обморок. Энакин меня подхватывает и несет в Зал Совета, а там все члены Совета вместе с Йодой и Винду меня обступают и дружно просят прощения, - «Прости нас Асока, что мы тебя предали и отдали властям на растерзание. Мы больше так не будем». И просят меня вернуться в Орден, а я не соглашаюсь и ухожу от них. Выхожу я, значит, из Храма, а на улице такой дивный вечер. Багряное солнце касается горизонта, красота кругом и все очень романтично. Я стою одна перед лестницей, ведущей вниз от Храма, хрупкая одинокая девушка с израненной душой, и думаю, как буду теперь жить одна. Тут меня догоняет Энакин и начинает меня упрашивать, чтобы я осталась, - «Шпилька, не бросай меня! Не уходи, прошу тебя! Ты нужна мне больше жизни! Я умру, если ты сейчас уйдешь. Я просто не смогу без тебя жить. Не лишай меня жизни, Шпилька, пожалуйста!». Потом он падает передо мной на колени, прижимает руки к груди, а из глаз его льются слезы. И я вижу в них такую огромную-огромную любовь и понимаю, что если сейчас сделаю хоть шаг от него, он умрет.       На этом месте тогрута замолчала, мечтательно глядя вдаль с легкой улыбкой.       - А потом ты тоже вся в слезах падаешь перед ним на колени, - решил я довести ее фантазию до логического завершения, - Обхватываешь его руками и шепчешь, - «Я никогда больше не причиню тебе боль, любимый. Прости меня за эти слезы. Я никуда от тебя не уйду. Я люблю тебя, Энакин! Я хочу, чтобы ты был счастлив со мной. Я готова на все ради тебя. Я твоя. Возьми меня, любимый!». И ваши губы сливаются в страстном и долгом поцелуе. По всему телу разливается жар, и сердце бешено стучит в груди. Ты не можешь поверить, что все это происходит с тобой на самом деле. Ведь у твоего учителя есть жена, которую он любит, а ты всего лишь его ученица, глупая девчонка. Ты и надеяться не смела, что он может испытывать к тебе такие чувства. От невыразимого счастья у тебя кружится голова. Ты чувствуешь, как его рука опускается по твоей спине, достигает молнии на безрукавке и решительно ее расстегивает. Потом он мягко проводит руками по твоим плечам, обнажая твое тело медленно, дюйм за дюймом ...       - Мастер! - гневно перебила меня на самом интересном месте покрасневшая тогрута, - Это, вообще-то, мой рассказ. В своем пишите все, что хотите, а у меня все будет по моему!       - А что тут еще можно написать, если не что-то на подобии того, что я придумал? Ты ведь не ушла бы, если бы он тебя так упрашивал? Да я из этой камеры не смог бы уйти, если бы ты так упрашивала меня остаться. Охране пришлось бы тащить меня отсюда силой.       - Ну, значит надо как-то по другому написать. Просто, я люблю прочувствованные сцены. Эх ... Ладно, сделаю немного иначе. Пусть Энакин меня нагоняет и начинает нести какую-нибудь ерунду. Ну, типа, - «Почему ты уходишь, Шпилька, ведь я верил в твою невиновность?». А я ему мягко, но решительно отвечаю какой-нибудь мурой вроде, - «Я знаю, что ты в меня верил, но я должна это сделать, Энакин. Я должна разобраться в этом сама. Без Совета и без тебя». Поворачиваюсь и иду вниз по лестнице, а он стоит и смотрит, пока я окончательно не скрываюсь из виду.       - Довольно неплохо, - похвалил я ее задумку, - И что происходит потом?       - А потом происходит самое интересное. Я встречаю замечательного человека. Ему уже под сорок, но он отлично выглядит, и он не женат. Он до сих пор ни разу не был с женщиной, как будто специально ждал меня все это время. Он сразу в меня влюбляется, просит с ним пообниматься и уверяет меня потом, что он теперь самый счастливый человек в мире. Называет меня самой красивой тогрутой на свете, ангелом, от которого невозможно отвести взгляд и, вообще, ездит мне по ушам самым бессовестным образом. Ну, и я, конечно, этого долго не выдерживаю и сдаюсь. А дальше идет описание сцены на подобии того, что вы тут навыдумывали, только еще более выразительное и откровенное. ... А! Еще он мне печеньки дарит, - добавила тогрута, отправляя в рот очередной хрустящий кругляшок.       - И чего? И все? Хэппи энд?       - Угу. А чего еще надо-то?       - По моему, как-то слишком все просто и прямолинейно. В серьезном рассказе главный герой должен идти к своей цели, преодолевая трудности, превозмогая свою слабость. Действительно стоящие вещи так просто в руки не даются. За них приходится бороться.       Тогрута впала на минуту в задумчивость.       - А пусть будет так! - пришла она к какому-то решению, - Пусть у этого моего человека будет такой же бзик, как у вас. Пусть он тоже думает, что заниматься любовью плохо. Даже, если девушка сама этого хочет. И вот я, значит, в него влюбляюсь, кручусь возле него и так, и сяк, а он ничего этого замечать не хочет. Я уж его и упрашиваю, - «Ну пожалуйста, мастер! Ну пожалуйста, пожалуйста! Ну, я вас очень прошу!». А он уперся, и знай себе твердит, - «Нехорошо это, Асока. Удовольствия вредны. Иди лучше помедитируй». И вот я страдаю из-за этого его бзика, но сделать с ним ничего не могу. Надо будет тут свои страдания получше расписать. Пусть хоть читателям меня жалко станет, потому что вы все равно ничего не понимаете. Так вот, я страдаю, страдаю от этого дела. Потом в какой-то момент мне это конкретно надоедает, я беру арматурину и задвигаю ей этому своему бестолковому любимому по башке. Бац! Он отрубается ненадолго, а когда снова приходит в себя, не может вспомнить, что с ним такое случилось. И бзик его проходит. Он так смотрит на меня с интересом и говорит, - «Знаешь, Асока, я только сейчас заметил, насколько ты мне нравишься. Ума не приложу, как я мог до сих пор позволять тебе проводить ночи в своей комнате одной. Тебе наверное было там ужасно холодно и одиноко? Прости меня. Больше я так никогда с тобой не поступлю. Обещаю!». И дальше мы живем долго и счастливо. Ну, как?       - Ну, не знаю. Мне кажется, слишком надумано, нереалистично. Я бы на месте этого твоего любимого, придя в сознание, сказал бы что-то вроде, - «Асока, я знаю, что ты это сделала ради нашего общего счастья, и я на тебя не в обиде. Но мои убеждения нельзя так просто выбить из моей головы. Я все равно не лягу с тобой в постель. Прости мня. Дело не в тебе, ты очень красивая девушка. Дело только во мне. Я так решил для себя. Но тебе я ничего не запрещаю. Если ты найдешь себе кого-нибудь и будешь с ним спать, я все пойму и не буду устраивать сцен. Я все равно останусь твоим другом. Ты главное не увлекайся этим делом слишком уж сильно».       Тогрута слушала меня с видом неодобрения на лице.       - Ну, и получили бы от меня еще раз арматуриной, - недовольно проворчала она, - И получали бы до тех пор, пока не научились бы адекватно реагировать на такие вещи.       - А как надо на это адекватно реагировать?       - Как, как. Наказать меня хорошенько, разумеется, - тогрута выглядела смущенной.       - Ну уж нет! - воспротивился я, - Наказывать я тебя не буду. Во всяком случае, не так, как тебе этого хотелось бы. И уж точно не после избиения арматуриной.       - Мастер, у вас опять какой-то неадекват в голове. Наказывать девушку, это не значит, делать с ней то, что ей хотелось бы. Это значит, делать с ней что-то такое, что для нее неприятно и унизительно. Понятно?       - А зачем? Ты что, хочешь чтобы я делал с тобой что-то неприятное и унизительное?       - Я ничего не хочу. Я вам вообще-то, будучи в здравом уме, никогда специально больно не сделаю. Но если на меня вдруг найдет какое помрачение, и я вас ударю арматуриной, тогда да, я бы хотела быть наказанной. Потому что иначе я себе этого не прощу. Только не надо ждать, пока я вас сама об этом попрошу, потому что это неправильно, заставлять девушку просить о таких вещах.       - То-есть я должен сам как-то определять, мучает тебя совесть или нет?       - А что, это очень трудно? - удивилась тогрута, - Очень трудно это понять, просто посмотрев мне в глаза?       - На самом деле, если посмотреть тебе в глаза, вообще трудно поверить, что у тебя есть какая-то совесть. Можно, я буду тебя наказывать тогда, когда мне самому покажется, что ты сделала что-то нехорошее?       - Ну, в общем, да. По моему, мастер так и должен поступать со своим падаваном. Если падаван его стукнет арматуриной, это ведь нехорошо?       - Конечно, - согласился я, - Это очень плохо. Если бы ты разозлилась на меня и огрела бы меня чем-то по голове, и я бы отрубился, а потом пришел бы в чувства и увидел, что тебя мучают угрызения совести, я бы сказал так, - «Что же ты за дура бестолковая, Асока! Я ведь тебе уже говорил, что когда ты что-то делаешь в гневе, то виноват в этом оказывается твой гнев, а не ты. Ты должна бороться со своим гневом, не давать ему тобой управлять. Это твой самый страшный враг. А ты опять, вместо того чтобы пообещать себе больше никогда не поддаваться гневу, занимаешься самоистязанием! Каким местом ты меня слушала? Давай, прекращай себя изводить. Лучше улыбнись и обними меня». Надеюсь для тебя услышать это было бы в достаточной степени неприятно и унизительно?       Тогрута шлепнула себя рукой по лбу.       - Все, я поняла, - сказала она обреченно, - Бить вас бесполезно, хотя и очень хочется. ... Ладно. Я, конечно, никогда бы вас арматуриной бить не стала, сколько бо вы меня ни мучили. Просто, это первое, что в голову пришло. Надо придумать что-нибудь более реалистичное.       Тогрута подперла руками подбородок и принялась сосредоточенно придумывать.       - О! Я знаю, что напишу, - вдруг выпалила она, - Я напишу так. Я страдала, страдала и наконец поняла, что добиться от своего любимого я ничего не смогу. Он уперся, и ни по хорошему, ни по плохому с ним ничего не получалось. Мне же кроме него больше никто не был нужен. Сама мысль, что ко мне будет прикасаться кто-то другой, казалась мне невыносимой. В итоге, я смирилась с тем, что счастья мне в жизни не видать. «Ну что же, надеюсь ты не будешь скучать по мне, любимый», - подумала я, - «Я понимаю, что я тебя не привлекаю, и я тебя не виню. Будь счастлив, мой дорогой. Надеюсь ты меня быстро забудешь. Я тоже постараюсь теперь тебя забыть, потому что больше так жить просто не могу. Прощай!». Подумав так, я собрала свои вещи, взяла все деньги, которые у меня оставались и ушла от своего любимого. Я сняла жалкую задрипанную квартирку на нижнем уровне Корусанта и стала жить в ней. Я думала, что смогу постепенно забыть о своей неудавшейся любви, но проходили дни, а я все не могла выкинуть своего бывшего мастера из головы. Тогда я решила попробовать другой способ. Я пошла в наркопритон и купила у дилера дозу КХ-28. Дрянь эта была дорогой, зато она прекрасно отшибала всю память о прошлом. Потом, правда, воспоминания снова возвращались, так что наркотик мне приходилось принимать снова и снова. В итоге, я поняла, что больше не могу без него обходиться. Я стала наркоманкой. Времена, когда у меня не было денег на новую дозу, все больше превращались для меня в пытку. Я надеялась, что скоро наркотик убьет меня, потому что моя жизнь была слишком отвратительна, чтобы хотеть жить дальше. Чтобы достать деньги на дозу, мне приходилось воровать. Я чувствовала, что опускаюсь все ниже и ниже. Из падавана, которым мой мастер так гордился, я превратилась в мерзкую преступницу и наркоманку. Раньше он говорил, что я хорошая и добрая девочка. Теперь бы он такого про меня точно не сказал. Теперь уже я сама себе была отвратительна. Я бы покончила с собой, но воли больше не было. Теперь мне хватало сил только на то, чтобы отнимать у прохожих деньги, угрожая им световым мечом, и на покупку и прием новой дозы. Тогда страдания на несколько часов отпускали меня, и я пользовалась этим, чтобы хорошенько поразвлечься в притоне и упиться алкоголем.       Как-то раз Сила снова свела меня с моим бывшим мастером. Он увидел меня исхудавшую в каком-то дрянном питейном заведении в окружении мерзких барыг всю накачанную и невменяемую. «Неужели это моя бывшая ученица?» - с ужасом подумал он, - «Неужели это моя бедная маленькая Асока? Моя хорошая, добрая девочка, которой я дарил печеньки?». Будучи в полнейшем шоке и не понимая, как оно могло так произойти, он притащил меня к себе домой. Я уже ничего не помню, но кажется я тогда выкрикивала какие-то грязные ругательства и пошлости. Требовала, чтобы он меня отпустил. Он же слишком любил меня, чтобы на это обижаться, и даже потом так и не сказал, что я ему тогда наговорила. Кроме всего прочего, пока я находилась под действием наркотика и плохо соображала, я выболтала ему, почему стала наркоманкой. Он был шокирован, когда узнал, что все это случилось из-за него ...       - Так уж прям все из-за него? - не выдержал я и перебил своего падавана.       - Да, из-за него! А из-за кого же еще? - обвинительным тоном ответила тогрута, - Он был шокирован и понял, что из-за его дурацкого бзика девушка медленно убивала себя все это время. Пока он сидел и медитировал, она вливала в себя КХ-28, убивавший ее тело клеточку за клеточкой. Потому что только так она могла хоть на время забыть о своей любви, приносившей ей одни сплошные страдания. И вот, когда он это наконец осознал, то сказал себе, - «Ну на фиг эти мои дурацкие предрассудки! Надо давать девушке то, что она просит сразу, потому что иначе будет только хуже». И тогда он в первый раз со мною по настоящему переспал. Это было нереально круто! После всех этих месяцев борьбы и страданий наконец-то добиться своего. Тогда в моей жизни снова появился смысл. Теперь я больше не хотела быть наркоманкой и преступницей. Я хотела снова стать хорошим человеком, заботиться о своем мастере, готовить ему по утрам завтрак. Хотела, чтобы он снова стал мной гордиться, но от зависимости так просто избавиться было нельзя. Меня мучила ужасная ломка. Мне было так плохо, что хотелось саму себя разорвать на куски, лишь бы перестать мучиться. Я кричала, каталась по полу, громила все вокруг себя. Я пыталась выжрать таблетки из аптечки, даже не разбираясь, что это были за таблетки. И я бы наверняка отравилась или убила бы себя еще как-нибудь, если бы мой мастер не был тогда со мною рядом. Он, конечно, уже миллион раз успел пожалеть, что сразу не сделал тогда того, что мне от него было нужно. Теперь же ему оставалось только бессильно смотреть на свою несчастную, полуживую от ломки ученицу и корить себя за упрямство. Длилось все это долго. Иногда мне удавалось неделю обходиться без наркотика, но потом я снова срывалась, убегала из дома и принимала дозу. И все начиналось по новой. Мой мастер был настолько мягким человеком, что кричать на меня и тем более бить меня не мог. Он только говорил мне, как сильно он меня любит, как хочет, чтобы я наконец избавилась от зависимости и перестала страдать. Сам он никогда ни на что не жаловался, но я видела, что все это не проходит для него бесследно. Он совсем перестал смеяться, стал хмурым и молчаливым. Когда-то он то и дело издевался надо мной. Теперь же он почти перестал со мной разговаривать. Только временами смотрел на меня с раскаянием, просил меня его простить и говорил, как сильно меня любит. Я ему всегда отвечала, что прощать мне его не за что. Что это его глупость виновата, а сам он хороший человек, и я его тоже очень люблю. Он тогда плакал, а мне было его жалко. Наконец, я поняла, что моя зависимость от наркотика убивает не только меня одну. Себя мне не было особенно жалко. Но она убивала и моего любимого мастера, который вообще ничего не мог с этим сделать. Он мог только просить меня держаться. Когда я осознала, что своими действиями убиваю самого дорогого для меня человека в мире, то твердо решила терпеть любые мучения. Пусть меня ломает и выкручивает наизнанку, эту сраную наркоту я больше в рот не возьму! Одно дело убивать себя, другое — моего несчастного мастера. Он, конечно, виноват в том, что со мной случилось, но я все-равно никогда больше не сделаю ему больно. Я перетерплю все и выживу, только пусть он снова станет веселым и жизнерадостным. Пусть начнет улыбаться и издеваться надо мной как прежде. И я не просто так решила, но и претворила свое решение в жизнь. Теперь я больше не наркоманка. Я снова могу радоваться жизни, и теперь в моей жизни есть смысл. Мы с мастером прекрасно проводим время вместе. Днем мы восстанавливаем разгромленный Орден Джедаев, ищем новых одаренных детей и обучаем их, как стать хорошими и честными людьми, а по ночам мы наслаждаемся друг другом в постели. Я всегда хотела чтобы моему мастеру было хорошо со мной. Теперь у меня наконец появилась возможность реализовать эту свою мечту. Я никогда не пристаю к нему, если вижу, что он устал или просто не в настроении, зато когда он оказывается в настроении, я отдаюсь ему вся целиком, и нет тогда ничего такого, что ему нельзя было бы делать с моим телом. Впрочем, ничего плохого он со мной не делает, потому что он меня тоже любит и хочет, чтобы и мне было хорошо. Вот такая у нас обоих теперь счастливая жизнь. Надеюсь, мы еще будем вместе много-много лет. ... Уффф! Ну как?       - Вообще, круто. Офигенно круто! Я от тебя такого даже не ожидал, - восхитился я.       - Ну, вообще-то я не то чтобы это все сама придумала, - заскромничала тогрута, - Я читала один рассказ*. Он мне понравился. Там был примерно такой сюжет, но кое-что я изменила. Адаптировала, так сказать, к нашим реалиям. Ну как, реалистично?       - Видимо, да. К сожалению. Наверное, какая-нибудь безмозглая дурочка действительно могла бы такое учудить. Откуда-то же наркоманы берутся. Я вот только вряд ли стал бы так просто сидеть и смотреть, как ты раз за разом срываешься. Я бы тебя определил в камеру в храмовом изоляторе. Может быть не сразу, может быть до первого срыва я бы потерпел. Запер бы тебя там одну, и приходил по возможности с тобой там посидеть. А если бы у меня возникли подозрения, что ты можешь попытаться покончить с собой, я бы тебя еще и связывал, перед тем как оставить одну.       - Не безмозглая дурочка, а влюбленная девушка, - поправила меня тогрута, - Вам действительно не знакомо это чувство — любовь. Отсюда у вас и эти ваши идеи о том, чтобы меня связать и бросить одну в камере.       - Возможно, ты права. Мне известны только те чувства, которые я сам когда-либо испытывал. Я действительно не знаю, что чувствуешь ты. Зато, я хорошо знаком с человеческой глупостью. Постоянно с ней сталкиваюсь, и людям по этому не слишком доверяю. Я бы не поверил, что ты сможешь справиться с зависимостью своими силами. Если бы я запер тебя в камере, ты, конечно, жутко страдала бы, ненавидела меня, но так ты бы хоть дожила до окончания ломки. Может, потом, когда я тебя выпустил бы на волю, мне удалось бы тебя убедить, что я это делал не чтобы поиздеваться, а для твоего блага. И ты бы не побежала тут же за новой дозой, исключительно чтобы отомстить мне. Не знаю. Вообще, конечно, если бы ты сама справилась, это был бы наилучший вариант, но я не верю, что ты смогла бы. Мне кажется, никакая любовь тебя от этого не удержала бы.       - Ну, конечно, вы в это не верите. Вы же не знаете, что это, вообще, такое. А вот я думаю, что удержала бы.       - Ну, ладно, ладно. Давай только не будем это проверять. Лучше пусть тебя твоя любовь удержит от совершения глупостей и причинения вреда другим живым существам. Мне вот сама эта идея не нравится. Если человеку плохо, значит надо запить или стать наркоманом. Я думаю, это следствие твоего любимого материализма. Если человек считает, что смерть для него это конец, и при этом жизнь его отвратительна, то человек, естественно, будет относиться к своей смерти как к избавлению от страданий. При этом почему бы не получить перед смертью удовольствие от наркотика? А потом сдохнуть, чтобы все на этом закончилось. Звучит логично. Такому человеку действительно не будет себя жалко. Чего ему себя жалеть, когда он наоборот себе хорошо делает — доставляет себе удовольствие и избавляет себя от страданий.       Мне вот алкоголизма с наркоманией вряд ли стоит опасаться. Для меня смерть не конец всему и не избавление от страданий, а только начало процесса перемены тела. Если я в этой жизни сопьюсь или стану наркоманом, следующую жизнь мне придется провести в таком виде и в таком месте, что страданий мне мало не покажется. Я не враг самому себе, и такого мне не надо. По этому, я уж лучше потерплю и помучаюсь в этой жизни, но не буду портить себе свое будущее. Видишь, какая это практически полезная штука — вера в следующие жизни? С ней реально легче жить.       - Мне ваши верования во всем нравятся, кроме одного, - снисходительно сообщила мне тогрута, - Кроме того, что заниматься любовью плохо. Это конкретно неправильно. Как же люди должны тогда размножаться? Они же вымрут все, если проникнутся вашими верованиями!       - Я рад, если это единственное, что тебе не нравится в моих верованиях. Во-первых, все люди ими не проникнутся, так что размножаться всегда будет кому. Во-вторых, я не говорил, что заниматься любовью плохо. Я говорил, что телесные удовольствия, доступные человеку, ограничены определенным лимитом. Сколько удовольствия человек заслужил за эту и предыдущие жизни, столько он и сможет его испытать. Это как с деньгами. Пока они в кармане есть, можно ходить в ресторан и обедать от души. Когда их не станет, останется только рыться в мусорных бачках. Я не говорю, что обедать в ресторане плохо. Это приятно, я не спорю, но надо соразмерять свои расходы с количеством денег в кармане. Вообще, для размножения не требуется трахаться каждый день на протяжении лет, так что желающим именно размножаться ничто не угрожает. Опасаться следует желающим трахаться для удовольствия. Особенно, если человеку плевать на своего партнера, и его волнует только удовольствие для себя. Если он занимается любовью думая не столько о себе, сколько о партнере, хочет в первую очередь ему доставить удовольствие, то он поступает мудро. Когда мы искренне заботимся о ком-то, наш лимит на удовольствия прирастает. Так что расход отчасти компенсируется приростом, а может и полностью компенсируется, я не знаю.       - Но это именно то, чего я и хочу! - с надеждой воскликнула тогрута, - Мне, вообще, на себя плевать. Я же вам говорю, я вообще на все согласна. Делайте со мной, что хотите, только делайте!       - Есть еще один момент, - добавил я, чтобы остудить ее страстный порыв, - Я твой учитель, а учитель должен учить, а не спать со своей ученицей. Можешь считать меня занудой, но я в этом плане настроен серьезно.       - И сколько вы меня еще учить собираетесь? - упавшим голосом спросила она.       - Ну, пока ты тут сидишь, я тебя точно в рыцари не произведу.       - Все, вы мне пообещали! - решительно заявила тогрута, сверкнув глазами, - Когда я отсюда выйду, я больше никаких отговорок от вас не потерплю. Готовьтесь, мастер. Пощады вам не будет!       - Ничего, - сказал я больше для своего собственного успокоения, - По крайней мере, еще несколько лет ты тут посидишь. Может, за это время осознаешь, что ничего особенного я из себя не представляю. Мы с тобой генетически несовместимы, так что детей у нас быть не может. Ты же хочешь детей? К тому же, я уже много лет отучал себя от тяги к женщинам и далеко продвинулся на этом пути. Меня сейчас больше интересует душевный комфорт, а не физические удовольствия. На самом деле, я самый неподходящий партнер по постельным развлечениям, которого ты только могла себе найти. Я о тебе сейчас забочусь. Ты достойна большего! ... Во всех смыслах.       - Мастер, заткнитесь! - обессиленно выдохнула тогрута, - Вы так ничего и не поняли. Ладно, не переживайте. Гранд-магистр Тано о вас позаботится. Постараюсь, чтобы до вас дошло, что означает слово «любовь».       Конец.