Небо понемногу начинает терять свой ярко-красный цвет. Как и счастье, которое где-то здесь останется навсегда. В этом месте будет веять воздух с последними их минутами.
Хенрик слабо выпускает сигаретный дым и смотрит только вперед. Муражки проходят по телу и он, Тарьей Сандвик Му, пытается запомнить его. Каждую выходку, что стала столь привычна и родна, каждое движение, которые так нужны. И которые никогда не забудутся.
— О чем думаешь? — выпуская облако дыма, хриплым, с некой пустотой, спросил Хенрик.
— О завтрашнем дне, — тихо ответил Тарьей, заставляя пройти у холма множество мурашек, но ничего не изменить. Так нужно. Так будет лучше.
— И что же ты о нем надумал?
— Что с завтрашнего дня все изменится и не будет не так, как было, — он проводит дрожащей рукой по волосам и поджимает колени к груди.
Они сидят на крыше. Их последняя ночь. Да что тут ночь… Их последний момент. Последний раз они вот так разговаривают. Последний раз они чувствуют друг друга и дыхание, что теперь охладело, но оно есть. И они это чувствуют.
— Это не изменить, Тарьей. Видимо, не судьба. Но знаешь что самое главное? — Холм будто замер на минутку, содрагаясь всем телом и будто боясь это сказать, — самое главное, что мы расстаёмся по-дружески. Не устраиваем конфликтов и просто сидим наслаждаясь этим последний моментом, впитывая всю сладость этой ночи.
— Спасибо за все, Хенрик, — мальчик позволил себе прикоснуться к таким родным уже рукам, но тут же отдернул ее, испуганно косясь на парня.
— Сегодня последний день, Ти. Давай глубоко вздохнем и… Забудем это, — сигарета выкурена, падает вниз. Как и все, что было связано пропадает. Нет, не из памяти. Где-то в укромном уголке это будет присутствовать всегда. Согревать во время холодных дней и уничтожать, когда ты будешь счастлив.
(хенрику 28, Тарьей 24)
Вернуться в родной город- значит вспоминить все, что здесь случилось. Осло. Вот родной город Тарьей. Здесь он стал знаменит, получил профессию и остался с разбитым сердцем. Но что поделать? Судьба такая сука, что ломает и издевается над тобой.
Как захочет.
Как пожелает.
Бродя по улицам, которые за эти восемь лет хорошо так изменились, и слушая любимые песни, Сандвик окунается в тот самый мир, в котором он был обычным семнадцатилетним мальчишкой. Который не знает что такое настоящая боль, но спустя некоторое время узнает.
Тяжело вздыхает и движется дальше разглядывая здания.
Небо сгущалось над городом, поглощая любые солнечные лучи. Вот-вот пойдет дождь, но разве это когда-то мешало вам прогуливаться по местам, в которых вы так давно не были? Вот и Тарьей нет.
Мелкие капельки дождя начинали подкрапывать и прибивать пыльный асфальт, отчего на улице разветвлялся запах сырой пыли, предвещающий ливень.
— Папа! Он укатился туда, вон он! Лови его! — вдруг неожиданно крикнула девочка лет пяти и к ногам Сандвика тут же прикатился резиновый мячик ярко синего цвета. Отец, видимо, покупал девчонке мороженое, поскольку его фигура находилась вблизи с тележкой, но голосок девочки звучал так громко и чисто, что не услышать ее было просто невозможно. Тарьей поднял прыгунок и быстрым шагом устремился к хозяину.
— Это, кажется, твоё. Будь аккуратна с ним. И следи за своей игрушкой. Она маленькая и может легко потеряться, — юноша весело подмигнул девочке и потрепал ее по пшеничным волосам.
И знаете что его удивило больше всего? Черты лица. Они были уж слишком знакомы. Пухленькие губы и прямой маленький носик. А глаза. Синие-синие. Такие же большие как…
— Спасибо большое, молодой человек, — раздался хриплый и, мать его, такой знакомый голос. Волосы встали дыбом даже на затылке. Зеленоглазый аккуратно приподнялся и повернувшись встретился с парой таких же синий глаз, как у ребенка.
И в эту секунду его веселые и задорные глаза стали задумчивыми и даже. печальными? Огонек пропал, превращая его в комок безвыходности.
Господи. Как же он похорошел. Гладко выбритое лицо, с ещё более выделенными скулами. Губы такие же пухлые, но не покусанные. Повзрослел и перестал из кусать? Хах.
Стоит ли говорить, что Сандвик стоял как вкопанный и неприлично пялился на уже взрослые очертания своего бывшего возлюбленного.
— Тарьей, — шепотом произнес Хенрик и немного погодя загреб зеленоглазого в объятия. Но не те, что рады после долгой разлуки. В них было что-то то, что не под силу понять всем. Грусть? Печаль? Сожаление о прошлом?
Сердце выстукивало бешанный ритм. Восемь лет. Прошло восемь гребанных лет. А ты, Тарьей, все никак не можешь спокойно реагировать на такие объятия. В них даже нежности нет. Просто. Рефлекс. Может, это и не должно было случиться, но оно произошло. И пусть так и будет. Они не виделись восемь лет.
— Папа, этот мужчина спас мой мячик, — после долгой паузы девочка привлекла к себе внимание.
— Ты сказала спасибо, Лиса? — оторвавшись от Сандвика, произнес Холм и взял девочку на руки.
— Спасибо, — Лиса нежно улыбнулась и скрыла личико за шеей отца.
Тучи все больше сгущались, а дождь капал все сильнее. Капал? Нет, лил. Уже точно.
— Я. я был рад встретиться, Хенрик. Я очень рад за тебя и за. Леа. Я. Я пойду, удачи. Пока, Хенрик, — запинаясь на каждом слове проговорил юноша и развернувшись начал было уходить, но его задержала хваткая и крепкая мужская рука. Как тогда. Как раньше.
— Ну и куда ты пойдешь? Как маленький, честное слово. Идём у меня посидишь. Вон все промокли уже. Даватйе-давайте. Какое выпьем. Давай, Ти, — и вдруг он резко замолчал и сглотнул. Имя больно ударило в сердце, в лёгкие, в голову.
В душу.
Прошлое уходит, а привычки остаются. И ты сам не замечаешь, как делаешь то, что так любил делать раньше.
— Ладно. Но не надолго.
***
— Уютно у тебя, — немного скукоженно проговаривал Тарьей. Да разве это непонятное дело? Он в доме спустя
восемь лет у своего
бывшего парня.
— Спасибо. Ты подожди. Я сейчас. Лису нужно уложить. Завтра ей рано вставать. А ты. ты весь промок! Снимай одежду, я тебе сейчас принесу!
— Не сто
— Тарьей, — он нахмурил брови и увел девочку в другую комнату, а после положил на стол перед носом сухое белье.
Сандвик до сих пор поражается над ним. Остался такой же упертый? Характер не меняется.
Домашние штаны и майка сидели на его теле слегка… просторно. Но так только лучше. Тарьей не любил обтягивающие вещи.
И знаете от чего у зелёноглазого какой раз уже замерло дыхание?
На этой одежде присутствовал запах Хенрика.
***
— Ну рассказывай как ты, — отпивая горячий кофе произнес Холм. Он с нескрываемым интересом смотрел на своего собеседника во все глаза и про себя отмечал изменения в его внешности. Нет, он остался вроде бы тем же, по взрослее что-то. Пхах. Конечно, Хенрик, он станет взрослее. Ему же двадцать четыре, а не семнадцать.
Но эти острые скулы и такие же осурые губы все ещё сводили его с ума. До потемнения в глазах. До боли в сердце. Как могло счастье обрушиться и сделать их практически незнакомыми людьми.
Волосы, что были светлыми кудряшками, теперь аккуратно зачесаны назад. Но цвет даёт отблеск далёкого прошлого. Все тот же. Пшеничный.
— Я хорошо. Актер. Сам как? А Леа где? — на последнюю фразу он дернулся и поутпил глаза вниз. После чего облизнул пересохшие губы и тихо ответил:
— А ее нет. Она умерла при родах. Девочку я не хотел отдавать в детский дом. Она моя дочь. И я буду ее воспитывать.
— Прости. Господи, — Тарьей обхватил руками лицо, после чего тихо произнес, кладя одну руку на тыльную сторону ладони.
— Ты молодец, Хенрик. Молодец, что не сдаешься. Ты всегда был сильным. Сильным и останешься. И Лису вырастишь такой же. Хенрик, ты замечательный человек, — он резко дернулся и набросился на Тарьей, капая слезами на плечо. Сжимал его так сильно, что совсем было не похоже на его состояние. Подавленное и рассеянное.
— Ну же. Что ты. Перестань.
— Тарьей, я скучал. То, что произошло была большая ошибка. Я больше чем уверен, что мы ещё любили друг друга. Два идиота блять, — Хенрик перебирал уже немного спокойнее позвонки сквозь тонкую ткань, а Тарьей оставалось лишь парализованно стоять, опираясь задницей о столешницу и закатывать глаза от наслаждения. Его пальцы, как тогда, током прошибали все. И юноша просто не мог ему отказать.
Он тоже скучал.
— Господи. Восемь лет, Хенрик, — зарываясь в его не такие уже и длинные волосы, нечётко проговаривал Тарьей. Они оба сейчас вряд ли соображали, что делают, но дикое желание и разлука на множество лет давали о себе знать, — неужели ничего не угасло.
— Как видишь, — залезает руками под футболку. Дотрагивается до горячего тела и томно вздыхает юноше в шею, — Господи. Неужели это правда.
— Боже блять. Хенрик, я так хочу. я так скучал. Я. я, — он нервно сглатывает и хочет закричать во все горло. Но нежность слишком защимляет все вокруг и он лишь прижимается и ластится под руки, так ласкательно поглажтвающие его. Ему не хватало этих родных рук, — я все ещё люблю тебя.
— Я тоже тебя. все ещё… люблю, — говорит запинаясь, прижимается лбом ко лбу и как тогда целует.
Тарьей хнычет в поцелуе. Или же. нет, они хнычат оба. Слишком ярко, быстро, прекрасно. Горячие губы впиваются в друг друга. Скучали. Сумасшедшие хозяева решили их разлучить.
Хенрик гладит спину тарьей, нащупывая и общупывая все что там есть. Вспоминает и проталкивает язык сквозь поддатливые половинки Сандвика.
Следа сказывается из-за сильных ощущений. Но тот покорно по нимает его и передвигает на встречу свой. Мокро, жадно, ненастно.
Восемь лет.
— Сними эту чертову майку, — проговаривает в губы синеглазый и в этот момент слышит:
— Эта одежда сухая. Зачем вы ее снимаете? — Хенрик бешенно отстраняется и поправляет растрёпанные волосы.
Господибожеблять. Боковым зрением видит Тарьей. Обкуренный чертеныш, который так же как и раньше краснеет после столь жарких минут. Голое его тело буквально плавится, испуская пар. Горячий чертов Тарьей Сандвик Му. Который становится с возрастом все более сексуальнее.
— Ты чего не спишь, милая?
— Ты мне сказку не прочёл. А… Этот дядя, — Лиса указался на Сандвика, на что тут мило улыбнулся и отпустил стыд. Подошёл к девочке и сел рядом с ней на коленки.
— Это Тарьей.
— Вы останетесь? Вам негде жить?
Холм, почесав затылок, ответил:
— А хочешь у тебя будет двое пап?
Сандвик подорвался на месте и удивительно посмотрел на синеглазого. Тот лишь улыбался и рукой призвал встать к себе.
Как это. Тарьей. Отец? Да вы гоните.
— А это разве можно?
— Конечно, милая. Если ты захочешь. Тарьей он очень хороший. Я думаю вы найдете общий язык.
Лиса подпрыгнула на месте от радости и кинулась к ошарашенному от радости Сандвику.
Неужели все только начинается?
Восемь лет.
Восемь лет прошло. А чувства не увяли.
И он теперь… Отец?
Господи. Да всем такой жизни.
Оба счастливых парня прижались, между ними прижимая девочку к себе, которая радостно взвизгивала и постоянно терялась щекой то об первого папу, то об второго.
А это означает лишь одно. Оно семья.
