Глухота

В сером мраморе Чертогов не жили даже звуки; здесь был лишь один способ сказать или услышать — разговор душ, осанвэ. И не каждая была готова. Мандос знал, что стоящий перед ним нолдо не услышит ничего: он жаждал говорить, но слышать давно разучился. Он кричал о своей ненависти и жажде боя, но под ними была усталость — и она была громче крика. Только ответа Судии фэа услышать не могла. И Мандос знал — нолдо считает его безмолвие приговором. Разве он такой первый? Их было так много — тех, кто не слышал, кто мог и хотел услышать лишь себя; тех, кто был слишком усталым, или слишком разгневанным, или отчаялся. Но сколько ни кричи в пустоту, выдохнешься; а кто сможет услышать крик там, где достаточно не-желать его слышать? И любая усталость проходит в тишине. С отчаянием — трудней. Но когда-то все же — пусть не сразу, но что значит «сразу» там, где времени нет, как и звуков? — тишина оказывалась сильнее; она оплетала любую фэа серебристым коконом, успокаивала, утишала. Давала услышать себя, других… Мандос знал — так будет и с этим нолдо, и с другими. Они смогут не утверждать, а спросить — и открыться достаточно, чтобы услышать ответ. Может быть, жестокий ответ; но сам разговор — это шаг. Есть те, кто уже готов слышать… но ещё не готов принять. Я приговорён. Что ж. Это не вопрос? Так зачем тебе ответ? ты не услышишь его. Мне не в чем каяться! Разве тебе предлагали покаяние? Я хочу жить! Я понимаю. Но рано. Тебе — ещё рано. Почему? Ты не готов. Ты не получишь благословения, а если получишь — не сможешь принять. Не слышит. Не понимает. Не верит. Не принимает… Мандос ждал. Здесь, в безвременье, ожидание было неизбывной частью существования. Он знал, что когда-то в Чертоги придёт звук. Нити Мелодии дрогнули вдруг, нежданно; песня, тронувшая их, была не той, что Мандос ждал — нет, она была невозможной здесь… но она была. Он услышал и ответил, и был иной Ответ — но эта песня коснулась многих и многих. Тех, кто был готов — надежда и вера этой песни пробудили от отчаяния, а чужая скорбь заглушила думы о собственной. Лишь на краткий срок; и лишь немногих. Но тихая трель соловья с тех пор жила в Чертогах, и те, кто услышали её — учились слушать; и раны их затягивались быстрее. И впереди было — иное. То, что видел в сплетении нитей Намо. Судьба взлетела к вершине, и голос, звучавший в Круге Судеб, сейчас касался судеб живущих — и всех фэар. Точно звенели колокола, властно пробуждая к жизни, говоря: вот, выйди из собственной боли, эльда, услышь того, что отринул свою, чтобы воззвать о твоей! одолей гнев, услышь одолевшего свой! прости себя, потому что ты прощен. Голос колокола звучал и звучал, и фэар внимали ему. Мандос знал, что пророчество исполнено.