Челлендж Soundecember

— Ну, — сказал он, улыбаясь, — возможно, ваш мальчик будет Лобачевским, может быть, Менделеевым. Он может стать Суриковым или Кольцовым, я не удивлюсь, если он станет известен стране, как известен товарищ Николай Мамай или какой-нибудь боксер, но в одном могу заверить вас абсолютно твердо: славы Ивана Козловского он не добьется. Никогда! Мама ужасно покраснела и сказала: — Ну, это мы еще увидим! А когда мы шли домой, я все думал: «Неужели Козловский поет громче меня?» © В. Драгунский,«Денискины рассказы» У-ух, наконец-то концерт кончился. Мои музыканты усвистели в магазин, а я остался со своими девчонками в гримерке, поговорить про выступление и выпить. — Ну че, как, клево мы отожгли? — Не-а, Волк. Недурно, канеш, ну, до Валер Саныча, может, дойдешь когда-никогда. Но петь, как Фредди Меркьюри?.. Увольте. — Нет, Сова, ну че ты травишь-то? Хорошо же поет, — от спасибо, Крокодилина. Защитила честь мою мужскую. И пивка бутылку подает. О, холодное! Ура, самое то для нынешнего лета. Как бы жил без тебя. — Чего не так тебе? — я подхожу к краю сцены, отключаю провода электрухи и кладу гитару в чехол, а потом наконец плюхаюсь в кресло. Футболка насквозь мокрая, хоть выжимай. О, как я ураганил на сцене! Теперь и пивком вознаградить себя не грех. — Да то не так, что драйва в тебе нет! Огня нет, понимаешь? Настоящий рокер на сцене — горит! У, пожар! Вот ты Меркьюри видал? Хоть раз? Киваю. Кто ж Квинов не видал-то. Кто же еще и просмотры роликам набивает, кроме «нашего брата»-то? — Ну и вот. Понимаешь, гения — сразу видно: талант! Огонь-человек! — Искра, буря, безумие. — Ой, пощади, человек-анекдот. Я про что: нет в тебе этого вот горения. Таланта, который очаровывает. Вкуриваешь? — Зато у меня — благородное безумие! — парирую я. — А безумец и гений — две стороны одной медали. — Шоколадной. Понимаешь: есть разница между «секс, наркотики, рок-н-ролл» и «пиво, обнимашки, пара песен в говноклубе». — Ну, Квины ж тоже не сразу с мировых турне начали ведь. — Так-то так. Но не все становятся Квинами. Многие так и пропали со страниц Истории Рока, перебиваясь клубами и асканьем на улицах. — Ну и, к чему ты ведешь? — чувствую, что начинаю потихоньку закипать. Вроде Сова — «своя», не серая масса, а что несет. По ее словам выходит — я бездарь, серая масса. Обидно, так-то. А я ее еще подругой считал. До дома пьяную дотаскивал, от родаков прикрывал. А я, значит, был взвешен, измерен и признан негодным. — К тому, Волчик, что все, что ты сейчас делаешь на сцене — это фальшивка. В тебе нет огня. Нет искры. Ты не пробуждаешь пламя в сердце других, — Сова поднялась, посмотрела на меня поверх съехавших на кончик носа темных очков. — А если так, то зачем ты поешь? И ушла. Конечно, Крок потом пыталась меня успокоить, и в итоге мы набрались «Труа Топор» до призыва Ихтиандра… А, да что говорить — кто был подростком, тот поймет. Да и не важно это. Но знаете, слова Совы крепко застряли в моем сердце и памяти. И с того дня я делал все, чтобы гореть на сцене. И вот сегодня впервые выступаю в чужом городе. И как тогда, после нашего первого концерта, прохожу в гримерку. — Волк., — забавно, как ее изменили какие-то пять лет. В руках у Совы — букет, такие странные цветы, похожие на что-то непристойное, не знаю, каллы не каллы, но что-то типа, короче, я в цветах не шарю. — Привет. — Вот, это тебе. — М. Я не беру у нее цветы. Не потому, что считаю, что их мужчинам не дарят, а просто не хочу брать что-то у нее. — Прости меня за те слова, Волк. — Не за что прощать. Я достиг того, к чему стремился. Теперь огонь во мне. Скажешь, нет? — я с вызовом смотрю на нее. — Может, и не гений, зато точно — безумец. -…-...это одно и тоже, — шепчет Сова. — Ты меня простишь? Ну, что поделать — прощаю. И беру ее цветы (она называет их — антуриум). Потому что ну правда ведь — что я бы сумел без ее слов? А теперь что ж, все сумею.