Не отталкивай меня

      Майк кривится. На него смотрят несколько пар глаз людей, лица у которых судорожно передёргиваются при взгляде на него. Майк знает, что его мысленно хотят расчленить и где-то в душе искренне презирают. Он не такой, как они. Совсем другой. У него кожа не белая, как у них, а смуглая, почти как у негра. И они презирают его за такое отличие, за такие черты раба. За то, что он не похож на них.       Майк носит шмотки пятидесятого размера, часто мешковатые для него. Он ходит в них потому, что ему нравится запутываться в собственных шароварах, в которых можно греться и летом, и зимой. Он словно хочет ещё сильнее запечь свою кожу, чтобы она светилась бронзовым отблеском.       Майк еле переставляет ноги. Голова у него болит после сильнейшей попойки, лёгкие скрипят поржавевшими деталями дряхлого механизма; спазм волной захлёстывает глотку и, словно червь, гоняет кровь по ней, отдавая противным металлическим привкусом. Он ходит, сгорбившись и втягивая голову в плечи.       С ним сталкивается маленькая девочка, следом спотыкаясь о него. Майк ловит её и всматривается в детские очертания: беленькое личико, карие глаза. Она так мило трепещет своими ресничками…       — Моника!        Очередная мамочка подбегает и наотмашь бьёт его по рукам, словно он чумной пёс с подворотни. Глаза налились кровью и змеиным взглядом уставились на него. Она что-то шикает.       «Не подходи к моему ребёнку!»       Майк лишь пожимает плечами. Плевать. Обычное дело.       Ему нужно идти в школу. В новый ад. Это не просто школа, нет. Там нет нормальных детей, ведь данная школа предназначена для беспризорников. Убогих и ненужных, одиноких. Таких, как он. Потерянных в реальности, уничтоженных прошлым.       Когда-то в этом прошлом какой-то больной наркоман прибил его родителей на его глазах, а ему удалось спастись, спрятавшись под кровать. Эти воспоминания расплываются, словно вода по стеклу, от времени. Майк практически всё забыл. Осталось лишь ощущение содрогающейся от рыданий груди и звуки протяжного крика…       Школа беспризорников. Уничтоженные всеми внешними факторами жизни. Майк шагает, лениво пиная камушек. Так же лениво вглядывается в табличку с названием этого адища.       Вдох. Выдох       Отношения с одноклассниками хуже некуда, будто пропитанные смрадом. Майку никогда не нравились эти люди. Они над ним открыто издевались, каждый день с восхищением выжидая его за поворотом коридора и прописывая ему пинки в грудь так, что падать приходится лбом «ко дну». А потом натягивают волосы, приподнимают и всё также по-змеиному шипят.       «Вот твоё место, падаль!»       Вдох. Выдох.       Бороться с ними нет сил. Хоть он и не испытывал к ним даже мизерной дружеской симпатии, ему всегда было грустно и до боли обидно.        Волосы у него были красные, словно их обдало огнём. Из-за этого его ещё пуще возненавидели, били так рьяно и кричали, что такой гниде, как он, нет смысла выделяться. Те, кому нужна груша для битья, и так отлично найдут его.       Шаг за порог свободы. Здесь свободных уже нет. Школа преисподни встречает его очередным пинком в грудь, и Майк падает, запрокидывая от неожиданности руки. Ему больно. Снова. Сердце на секунды останавливается, и Майк падает на пол, приветствуя лбом кафель.       — Эй, Честа! — кричит рядом Роб, не давая Майку подняться и пиная его со всего размаха по лодыжке.       Честа? Майк не помнил ни знакомого имени, ни клички, похожей на эту. Неужели новенький?       Вдох. Выдох.       Майк пытается приподняться и с трудом вглядывается в парней. Перед ним очередной подросток: примерно его возраста, весь в татуировках, с невысокими волосами-иглами и пирсингом в губе. Худощавый, даже сильнее Майка. И пугает внешне.       Он смотрит на Майка внимательно и прозаично, изучая каждую черточку его тела. Словно художник.       — Это просто мусор, ему здесь нечего делать, — произносит Роб, тыкая в Майка. — Эй, парни, все сюда!       Майк смотрит на новенького. Не моля о помощи и не прося пощады взглядом. Просто молча смотрит на это чем-то пугающее лицо. Горло что-то сдавливает.       Они все подбегают к Майку и плюют в него. Все разом. Чокнутые и безжалостные. Искалеченные временем. Как стая хмурых волков.       Презирают.       Не такой, как они.       Не белый.       — Эй, Честа, пни его, — подначивает Роб. — Покажи свой коронный удар.       Майк смотрит. В его глазах чувствует не испуг, а вызов. Большие и слезящиеся, они смотрят на новенького. Ударит? Что-то обрывается внутри от внезапно скопившихся в ком мыслей. Ощущение, словно он висит, как марионетка, на грани кошмара.       Новенький подходит ближе. Опускается на корточки, всматривается в него. Пахнет сигаретами и чем-то еще. От него веет страхом. Каждая клеточка против воли сжимается, становится микроскопической. Ударит?       Но он продолжает смотреть. Изучать взглядом, словно препарирует, вытаскивает из скорлупы, потрошит и оголяет нервы. Продолжает смотреть как в прицел — так, что не выдохнуть.       — Давай, Честа! Не тяни, — слышатся голоса девчонок, кричащих ему в спину.       Майк пытается приподняться, но лодыжка снова начинает колоть, из-за чего он вскрикивает от боли, вызывая ещё больше смеха. Когда удаётся подняться на колени, новенький хватает его за запястье и сжимает, не давая ходу дальше.       «Не смей!»       Но Майк только сильнее дёргается, добиваясь лишь того, что парень сдавливает его ещё сильнее. Их взгляды встречаются.       — Пусти… — щерится Майк, но затем переходит на более спокойный тон, надеясь договориться по-хорошему. — Пожалуйста…       Но вместо этого запястье сжимают сильнее, оставляя следы на коже. Новенький качает головой, цокая языком, и, царапнув за выпирающую костяшку, бьёт. В челюсть. Так, что Майк падает, врезаясь во что-то лопатками. Под кожей пробегает вспышка боли, и из лёгких вырывается крик.       Майк думает, что на этом всё закончится, но новенький садится сверху, придавливая тушку Майка собой, и бьёт, костяшками разгоняя кровь. Майку больно, ему хочется кричать, икры сводит невыносимой судорогой, в горле спазм.       Новенького хватают и оттягивают. Он, как волчонок, пытается вырваться и вцепиться в Майка, но его держат.       — Успокойся, Честа, — одобрительно произносит Роб, хлопая его по плечу. — Потом прибьёшь его, после уроков. Новенький встал и презрительно фыркнул, отряхиваясь. Майк уже осознал, что теперь кучка его недоброжелателей пополнилась. И не каким-то там обидчиком, а человеком с явно покалеченной психикой. Но сейчас думать ему не хочется. Он подумает потом, когда перестанут болеть лопатки, а напряжение в груди спадёт.