***
Вместе они стоят у ворот школы. Тони должен прочесть напутственную речь перед тем, как огласить финансирование любым научным проектам для детишек-вундеркиндов, а Питер нарочно игнорирует начало торжественной части, чтобы урвать несколько минут общения. Они не виделись почти целую неделю и Тони успел здорово соскучиться, что было явлением почти невозможным. Но оружие, которое делал и продавал Стервятник с подельниками, до сих пор продолжает всплывать, причем нередко далеко за пределами США, и Железный человек вместе с остальными Мстителями занят слежкой за крупными партиями и ликвидацией последствий. Питеру участвовать в этой заварушке не позволили — именно потому у него сейчас такой насупленный вид и деланное безразличие ко всему, что касается персоны Тони-чертового-Старка, что последнего очень веселит. Напряжение, державшее того в своих тисках последние дни, отпускает, и на смену приходит обволакивающее спокойствие — пацан рядом, он цел, невредим и любые риски, имеющие отношение к Человеку-пауку, сведены к минимуму. А обиды… За последнее время жизнь слишком часто и много учила Тони, что в долгих обидах нет никакого проку. Он протягивает руку, убирая Питеру волосы с глаз — ласково, почти заботливо, и еле слышно посмеивается от гневного, но в то же время жадного взгляда, ожегшего лицо и тело. — Прекратите, — шипит пацан, но не делает попыток отодвинуться, позволяя пальцам Тони лохматить волосы и скрести затылок — только лишь оглядывается нервно, опасаясь посторонних глаз. То интимное, что сейчас происходит, не убирает насупленного выражения с его лица, но это не особо важно. Гораздо важнее — внутреннее состояние, которое Тони чует, будто он чертов маг, бог или экстрасенс, а еще едва заметные жесты, почти неуловимый язык тела, говорящий, что все приходит в норму. Как и то, что Питер замерз. Сложив руки на груди и спрятав пальцы, тот стоит на осеннем ветру в тонкой куртке, которая явно не спасает от лап осени, вжав голову в плечи. Тони разглядывает эту живописную картину несколько минут, улавливая детали: покрасневший кончик носа, который Питер периодически трет, побледневшие пальцы и редкую дрожь, прокатывающуюся по телу, а затем стягивает с шеи шарф и сам повязывает его, закрывая лицо пацану чуть ли не на половину. — Мистер Старк! Увидит же кто-нибудь! — от возмущения и смущения Питер даже не старается исправиться или состроить виноватое выражение лица. Кипит, как паровой котел, принимаясь оглядываться с утроенной силой, цепляется в полоску ткани пальцами, будто у него на шее ядовитая змея и смотрит так яростно и недовольно, что Тони с трудом сдерживает смех. — Да ну вас… Обиженно бурча, он разворачивается и скрывается так быстро, что вышедший директор никого не замечает, кроме собственно, самого гения и миллиардера, в одиночестве торчащего у дорогой машины. — Мистер Старк, у нас все готово. Всего лишь два слова — абсолютно одинаковых слова, но смысл и интонации совершенно разные, и эта разница вгоняет Тони в тоску. Он коротко кивает, поднимает полы пальто и следует за мистером Морита по внутреннему двору, с трудом избавляясь от мыслей о Питере и вспоминая, зачем он вообще сюда приехал.***
— Питер… — Тони подходит к подростку, сидящему на стуле и обложившемуся учебниками, обнимает со спины, коротко целуя в шею, прекрасно видимую в растянутом вороте слишком большой кофты. Тони соскучился, оголодал, и потому руки, проникнув под кофту, жадно путешествуют по горячему, молодому телу, задевая отдельные, самые чувствительные участки кожи. Затылок — у самой кромки волос, ровная полоса от места у яремной вены и вниз, к впадине между ключицами, справа, у груди между ребрами, и над самой кромкой штанов, там, где кожа тонкая и чувствительная, а за пояс убегают почти незаметные волоски. — Питер… — вновь тянет, шепча он на самое ухо, задевая горячим дыханием и зубами мягкую мочку, нависая своим телом, своим запахом дорогого парфюма, и своим нетерпением. Питер в его руках отзывчиво выгибается, открываясь сильнее, откидывая голову и глубоко, медленно дыша, пока Тони ловкими движениями приспускает белье, проскальзывая ладонью к паху. — Тони, мне… Питер не успевает сказать ничего толкового, захлебываясь очередным глотком воздуха, когда Тони берет его за еще мягкий член, сжимает и проводит ладонью, ловя особенный кайф от того, как от притока крови плоть твердеет и увеличивается. Как от его действий Питер возбуждается, соглашаясь на все и желая всего. — Да, Питер? — Тони обводит языком ушную раковину, неспешно двигая рукой и шумно вдыхая нагревшийся и потяжелевший воздух. — Мне много задали… В противовес своим же словам голова Питера сейчас явно забита не физикой — Тони бросает короткий взгляд на тетрадь, исписанную формулами и расчетами, механически, краем сознания подмечая ошибку, из-за которой любовник бьется над решением уже второй час. Подмечает и тут же забывает, полностью переключаясь на ласки и поглаживания. — Потом решишь, — он требовательно кусается под ухом — легко, опасаясь пометить на таком видном месте, и Питер, коротко простонав от очередного тягучего движения, послушно приподнимает бедра и задницу, стаскивая мешающуюся одежду. Расставляет шире ноги, откидывается сильнее, мазнув губами Тони по шее и не решаясь смотреть, как широкая ладонь скользит по его члену. Потому что это будет уже слишком, и он кончит слишком быстро, если будет подмечать каждое движение, каждую дрожь, соотнося это с собственными ощущениями. Тони сам уже давно и бескомпромиссно возбужден, член больно натягивает ткань брюк, но сейчас важнее то, как Питер гнется, следуя за прикосновениями, как дышит часто и поверхностно, наблюдая за тем, как большой палец размазывает прозрачные капельки по яркой головке. Стройные, бледные бедра дрожат и стремятся развернуться в стороны еще сильнее, и Питер запускает пальцы Тони в волосы, тянет требовательно, призывая ускориться, прекратить медленную и томительную пытку. — Тони… Тони, пожалуйста, — голос Питера охрип, редкие, сдержанные стоны срываются с губ вместе с горячим дыханием, но умоляет он — о, умоляет он всегда прекрасно настолько, что отказать нет сил. Потому что у Питера расширенные зрачки, трагично изломанные брови, приоткрытый рот и румянец на щеках, пышущее жаром тело, скрывать которое одеждой — кощунство, а дрожание ресниц выдает его нетерпение и голод гораздо лучше самых сладких стонов. Питер гнется на стуле, как лоза, толкаясь в кулак Тони, хватает того за шею, и они вдвоем смотрят, как головка то скрывается, то вновь показывается из сомкнутой ладони, истекая влагой. Это слишком, это все слишком — Тони понимает, поэтому почти грубо хватает за волосы, поворачивая Питера лицом к себе, впивается поцелуем в губы, лишая тех редких крох ровного дыхания, что у них еще оставались. Они целуются жадно, иступленно, сплетаясь языками, и Тони достаточно один раз прихватить нижнюю губу Питера зубами, чтобы тот забился в оргазме, дрожа и всхлипывая, пачкая ему руку спермой. Тони тяжело дышит от скручивающего тело и мозг возбуждения, мышцы в руках дрожат и отказываются работать так, как надо, но он упрямо подхватывает разомлевшего и слегка неадекватного Питера на руки, забирая со стула, чтобы отнести в кровать и продолжить начатое. Они трахаются, как ненормальные, несколько часов напролет, наполняя криками и стонами пространство, сплетаясь в невероятные позы и признаваясь друг другу в любви раз за разом. Питер отключается сразу же — получивший сполна, разомлевший и изнуренный, он раскидывается в свободной позе по кровати, сразу же занимая большую ее часть, а Тони еще находит в себе силы подойти к столу и быстро начеркать решение прямо в тетради, старательно копируя фирменные Паркеровские крючки на двойках. Днем следующего дня Питер никак не комментирует эту неожиданную помощь, но ходит недовольным и насупленным, и Тони решает никогда не поднимать эту тему.***
Выходные проходят… сонно. Впервые за очень долгое время Тони не хочется никуда вставать, не хочется ничего делать, хочется просто лежать под теплым одеялом и, максимум, лениво листать новости. Эта неделя была напряженной. Верховный маг Земли, доктор Стивен Стрэндж или просто — мудак, намагичил портал в другое измерение, из которого принялись прорываться скопища мерзких тварей, чем-то напоминающих слизняков, поэтому Тони с остатками команды пришлось зачищать улицы и спасать гражданских, пока маг-недоучка пытался сначала понять, что пошло не так, а после и все исправить. Тони не может выгнать из постели даже чувство голода и ломка по кофе, хоть это и приносит определенный, весьма ощутимый дискомфорт. Он ворочается и вздыхает, но вставать отказывается, жалея только, что Питер вчера, впервые за долгое время, остался ночевать не привычно уже у него под боком — затраханный, с исцелованными, припухшими губами, а у тети. Тони чувствует смесь удивления и страха, когда понимает, что по ощущениям он знает Питера и любит его всю свою жизнь, а на деле они вместе всего лишь несколько месяцев. Осознавать это странно и непривычно: в последний раз Тони ощущал к кому-то столь же глубоко и пылкое чувство наверно еще в МИТе. Мелкий, периодически совершенно невыносимый, с легкостью находящий приключения на свою паучью жопу пацан прочно вплелся в его жизнь, стал частью не только ее — жизни, но также частью и самого Тони. Проник под кожу и в кровь, засел в голове и отказывается покидать сердце. Вздохнув, он вновь перекатывается на кровати, поворачиваясь лицом к входной двери, и едва сдерживается, чтобы не вздрогнуть. В открытом проеме стоит предмет недавних размышлений, с трудом удерживая на ладони — и куда только в подобных ситуациях девается его ловкость? — поднос для завтрака, заставленный тарелками и чашками, отчаянно сигналя пунцовым румянцем смущения. — Я тут, кхм, завтрак сделал, — Питер разве что не шаркает смущенно ножкой, когда входит в спальню и опускает поднос на постель, а сам садится рядом на расстоянии вытянутой руки. Он старательно отводит взгляд от развалившегося в постели кумира миллионов, ухмыляющегося, как Чеширский кот, и не спешащего занять сидячее положение. Почти минута проходит в молчании, наполненном неловкостью одного и почти что радостью другого, пока наконец, Тони не находит в себе силы стереть с лица дурацкую улыбку. Он покашливает, приподнимаясь и откидываясь на подушку, чтобы было удобнее, поворачивает Питера к себе за подбородок — нагло, почти что грубо, чтобы не играть в гляделки с переменным успехом, — а после глубоко и благодарно целует, стремясь вложить в это соприкосновение губ все то, что не хочет и не умеет выражать словами. Благодарность, нежность, заботу — этот коктейль, что они делят на двоих, пьянит и заставляет голову кружиться, как карусель, мигая на прощание огоньками-здравомыслием. — Спасибо, паучок. Тони переводит взгляд на поднос, где расположились тарелки с несколькими тостами, джемом и вполне аппетитно выглядевшей лазаньей, а также две чашки — с кофе, для него, и чаем — для Питера. Тони устраивается поудобнее и берется за вилку, пока Питер поправляет для него одеяло и укладывается под боком, обвив руками и ногами. Прижимается теснее, трется макушкой в ласковом жесте и довольно сопит, пока Тони наслаждается вкусной едой. Питер становится смелее и раскованнее, когда с завтраком покончено. Седлает бедра, жмется и трется, а после касается губ Тони, жарко шепча: — И за физику тоже спасибо, мистер Старк.