Наблюдая

Накама должны знать всё друг о друге — против этого правила Нами, в общем-то, не возражает. Ребята знают правду о её прошлом, об Арлонге, о воровстве и о том, как когда-то она была практически рабыней — пускай. Скрывать что-то от них кажется ей странным, пока не происходит то, чему Нами очень хотелось бы суметь дать объяснение, да вот только не выходит. Происходит Зоро. Обнажённый по пояс Зоро, который каждый день тренируется на палубе Санни. И Нами признаётся себе — ей чертовски, до сладкой боли внизу живота, до зубовного скрежета и до отпечатков ногтей на собственных ладонях хочется, чтобы он её трахнул. Чтобы взял за бёдра, вжав пальцы в её кожу, сдёрнул к чертям собачьим коротенькую юбчонку и отодрал так, чтобы она после этого попыталась встать, но у неё не получилось. От этих мыслей никуда не деться — когда она загорает, когда рисует карты, когда читает книги или ухаживает за мандаринами, рассудок всё равно затуманивает одна и та же картина — Зоро, который ставит её раком, давя рукой на спину, и жёстко трахает, точно наказывая за всю её бесконечную наглость. И эти мысли всё больше сводят её с ума — любимые карты выходят кривыми, а предложения нужно читать раз по десять, чтобы понять, о чём тут написано. — Зоро, хватит дрыхнуть! Иди спусти паруса! — кричит Нами и еле сдерживается от того, чтобы не добавить «и срочно оттрахай меня». Она, кстати, удивляется, почему он до сих пор этого не сделал, хотя явно видно, как его бесит её поведение. Почему ни разу не попытался заткнуть рот поцелуем или вставить ей так, чтобы поперхнулась тягучим стоном? Ответов на эти вопросы у Нами нет, а есть только тяжесть в груди и влажное ощущение между ног. Легче становится только в душе, когда можно закрыть глаза, направить плотную струю прохладной воды прямо на клитор и представить, что все эти чудеса творит его язык. Впрочем, после оргазма неизбежно настаёт разочарование — Нами зарекается когда-либо делать так снова, хотя и знает, что её терпения хватит ровно до следующего приёма ванной. Потому что Зоро снова выйдет тренироваться, и капли пота будут стекать по его мышцам, а во рту Нами опять будет сухо — и чем суше в глотке, чем сильнее будут мокнуть её трусы — иногда ей кажется, что капельки потекут вниз по голым бёдрам. Ей чертовски стыдно, потому что так ей ещё никогда не ударяло в голову — но в какой-то момент, когда на палубе остаются они двое (он тренируется, а она сидит на шезлонге и пишет), она, едва прикрывшись покрывалом, мастурбирует прямо глядя на него — и оргазм в этот раз просто фантастический, будто и не от собственной руки. Нами трясёт, к промежности больно прикасаться, а Зоро оборачивается и спрашивает, всё ли в порядке. — Всё отлично, — отвечает она, скрещивая ноги и надеясь, что лихорадочный румянец не выдаст её с потрохами. Хотя, Зоро, конечно, ничего не видит и не слышит. Его реальность ограничена тремя катанами, и большего ему и не надо. Ей же остаётся только представлять многочисленные «как» — как его мозолистые руки сожмут её грудь, как он укусит мочку её уха, а его член войдёт внутрь глубоко, так, чтобы яйца шлепались при каждом движении о её половые губы. И пожалуйста, пусть он шепчет ей всякие непристойности, пусть сжимает её тело крепко, чтобы до синяков, до отпечатков пальцев, чтобы она стонала, как последняя шлюха, которая разучилась сдерживать стоны — пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста… — Нами, ты сейчас губу прокусишь себе. С тобой точно всё хорошо? Может, тебе к Чопперу сходить? — каждый раз это — точно ушат холодной воды. Остаётся лишь одно — пойти обратно в любимый душ, а потом с утра опять выйти на палубу в то время, когда он начинает тренироваться. Она привыкла. Ко всему можно привыкнуть.