Дрожь

Имир дрожит мелкой проникающей дрожью. В зале пахнет цветами и холодно, она видит, как у Хистории медленно белеют кончики пальцев, как она аккуратно заправляет выбившуюся прядь за ухо и со сдержано вежливой улыбкой слушает очередные придворные бредни. Хистория медленно переводит взгляд на Имир и слегка приподнимает уголки губ, ничего больше, может ещё слега прищуривает глаза, в этом взгляде нет ничего особенного, и он длится не более нескольких секунд, после чего королева вновь возвращается к разговору. Но Имир бросает в жар, дрожь становится крупной, она надеется, что не покраснела, и что Жан не заметит, как её трясёт, и пытается отвлечься от того, как сладко тянет внизу живота. ******************************** Королева ничем не выдает своих симпатий, она безукоризненно вежлива и внимательна к каждому своему приближённому, она прекрасно владеет лицом и голосом. И только когда зал, наконец, пустеет, и теплый закатный свет, разбиваясь о витражи на разноцветный спектр, усеивает бликами мрамор у трона, Хистория чуть заметно кивает страже, и, выждав пока за ними закроется дверь, медленно прикрывает глаза и упирается затылком в спинку трона. Ужасно длинный день, бесконечные рапорты и доклады, но больше всего утомляет этот конвейер любезностей. Сначала казалось, что это самое простое: аккуратно подбираешь слова, улыбаешься и стараешься быть внимательной, но со временем пришло понимание того, что этикет – это шахматная партия, которой никогда не будет конца. Она королева по крови, но это устраивает далеко не всех, и не все рады её «долгожданному возвращению». Порой приходится задействовать всю имеющуюся изобретательность, чтобы привести разговор к необходимому исходу, и оставить собеседника, если и не довольным, то хотя бы не обиженным или откровенно разозленным. У неё есть секрет: каждый раз, когда кто-то приближается к тому, чтобы вывести её из себя, она с садисткой жестокостью, невероятно подробно представляет себе, как разделалась бы с этим человеком, будь он титаном. Вспоминает, как легко клинки проходят сквозь их странные покровы и этот звук, и предсмертный крик, и короткая агония. Может это читается в её взгляде, но обычно собеседник сдаёт позиции и отступает. И сейчас Хистория думает о том, как она уничтожает своего министра финансов, сразу после того, как выпотрошила министра сельского хозяйства и, с пугающим её саму наслаждением, расплывается в довольной улыбке. Но каждый раз, когда она возвращается мыслями в прошлое, она вспоминает Имир. Это похоже на ощущение, когда со всего размаху падаешь в пропасть, без привода и тросов, и, когда полет начинает возбуждать, ты находишь спиной землю и, от удара весь воздух выбивает из лёгких. Она чувствует, как у неё слегка подрагивают пальцы на руках. Хистория помнит всё. Она помнит, как Имир пахнет, как она ест, она помнит и до сих пор просыпается от этого по ночам, как та становится титаном и слышит этот звук, заставляющий все волосы на теле вставать дыбом, когда из тела начинает вырастать титан, и, звук тонкого лезвия по коже. Она уверена, что человеческое ухо не может его слышать, но она готова поклясться, что знает, как это звучит. Тяжело видеть её в страже каждый день, почти невозможно игнорировать её взгляд. Что он значит? Иногда она физически чувствует его на себе, всё внутри крутит, живот и легкие сводит таким спазмом, что кажется, ее вырвет прямо на безукоризненно чистый мрамор. Каждый раз, когда она видит удаляющуюся спину Имир, она делает невероятное усилие, чтобы не окликнуть её и не попросить задержаться. Хисторию удивляет то, насколько Имир терпелива и сдержана - ни разу за весь этот год, она не обратилась к ней по имени, не подошла ближе положенного и не сказала ни одного лишнего слова. Только взгляд. Сегодня, когда они встретились глазами на эти несколько секунд, королева чуть было не растеряла всю свою сдержанность и самообладание. Она никак не могла понять, что это был за негласный договор, почему они обе вели себя так, как будто ничего между ними не было, почему они молчали, почему Хистория не бросилась тогда к ней на шею, на стене, когда оказалось, что Имир жива, когда она вернулась. Ей хотелось, ей очень этого хотелось, но тело словно окаменело и вросло в стену, и потом этот странный паралич перекинулся на все их дальнейшие отношения. Для того чтобы это изменить усилий не требовалось, она могла приказать, и Имир не посмела бы ослушаться. Но всё оставалось по-старому. В зале становилось всё холоднее. Хистория поднялась с трона, оглянулась на огромное витражное окно и некоторое время наблюдала за едва различимым в этих безумных красках силуэтом города. Ей, почему-то, стало ужасно неприятно, и по хребту пробежали мурашки. Это не город, это клоака, жадный и ужасно вонючий кровосос. Королева отвернулась от окна и быстро вышла из зала. Стража последовала за ней, практически бесшумно отделившись от стены, и соблюдая оговоренную приличием дистанцию. *************************************************************** Жан ненавидел стоять в дежурстве с Имир. Он постоянно чувствовал себя неловко. А она постоянно молчала и смотрела этим странным полусумасшедшим взглядом на Кристу. И он не понимал, стоит ли ему вообще в это вмешиваться. Он пару раз думал одернуть Имир или спросить, почему они, наконец, не поговорят. Но каждый раз, натыкаясь на этот её безумный взгляд, просто отворачивался и запихивал все свои вопросы и комментарии поглубже. И он ненавидел то, что делал, то к чему он так решительно стремился. В замке было ужасно холодно, ему не нравилось постоянно стоять на одном месте, его бесило, что он опять занимает чуть ли не последнюю ступеньку в военной иерархии, что какой-то желтушный, плешивый мужик раздает совершенно бестолковые команды. Его трясло от всех этих министров, генералов, мелких и средних начальников разного пошива. Единицы из них могли похвастаться хоть какими-то извилинами и организационными способностями. Он знал, что мог бы сделать всё лучше, ему стоило невероятных усилий слушать это всё с каменным лицом и не встревать в диалог. Он видел, что Криста это тоже понимает и знал, что она не может сейчас начать «зачистку», и даже осознавал, что это не его дело, и он занимает совсем другую социальную ступень, и, всё равно, не мог ничего поделать с всё нарастающим раздражением. Он хранил дома свою нашивку с крыльями и иногда подолгу смотрел на неё. И каждое утро, видя своё отражение в зеркале, безукоризненно вычищенную и выстиранную форму с единорогом, он видел Марко и пытался понять, что он вообще здесь делает, почему он не за стенами, почему он не умер тогда. Почему у стены окровавленный и изуродованный лежал Марко, а не он. Жан чувствовал, нет, знал, что всё должно было случиться наоборот. Он боялся задавать себе этот вопрос, но тот всё равно всплывал, мучая и не давая думать ни о чем другом: «Неужели я пошёл в королевскую стражу только потому, что я чувствую, что должен сделать то, что так и не смог сделать Марко, дожить свою жизнь?». Но он всё равно каждый день отправлялся на службу, выполнял приказы ненавистного начальника, пытался игнорировать отрешенность Имир, когда им выпадали общие дежурства, и проглатывал с каменным лицом весь этот поток словоблудия, пытаясь не думать о том, что за стеной сейчас умирают его товарищи и о том, что во сне он видит, как за его спиной разворачиваются крылья. ******************************************************* Хистория остановилась у дверей в свои покои, повернулась лицом к Жану и сказала, что он может идти, и его дежурство закончено. Парень безразлично пожал плечами и, сухо поклонившись, ушёл. Имир снова затрясло, когда королева посмотрела на неё и под всей этой короной, многочисленными слоями платья и россыпью украшений, она видела Кристу. Хистория всё продолжала смотреть на неё, её взгляд становился всё более нежным, и, спустя целую вечность, она вдруг ласково улыбнулась и тихо сказала: «Пойдём, я хочу с тобой поговорить». В коридоре было совсем пусто. Имир, туго сглотнув, слегка качнула головой. - Я не хочу говорить,- она подняла глаза на королеву, в её взгляде было столько сдерживаемого агрессивного желания, что Хистория отступила на шаг назад, неожиданно уперевшись спиной в косяк. И почувствовала, что вспыхнула и, сама не зная почему, расплылась в какой-то хищной улыбке. - Я знаю, чего ты хочешь. Тебе нужно моё разрешение? - она немного помедлила, изучая, как меняется лицо девушки, и как глаза начинают блестеть каким-то нечеловеческим блеском. Чувствуя волну возбуждения, и как слегка подгибаются колени, она собрала последние остатки сдержанности и добавила: – Или, может, тебе нужен мой приказ? – голос предательски дрогнул, и вышло совсем не так эффектно, как она ожидала. Имир почувствовала, как её обожгло, и по позвоночнику побежали мурашки, она вдавила Хисторию в косяк и прижалась к её губам своими. Поцелуй был рваный и резкий. Её колотило, и она едва могла совладать со своими телом. Она пыталась действовать аккуратнее, но всё пошло к чертям, когда Хистория издала тихий приглушённым стон и запустила руки в её волосы. Имир почувствовала, что теряет всякий контроль. Она фактически втолкнула девушку в покои. В комнате было темно, и пока она пыталась найти какую-то поверхность, они несколько раз наткнулись на какие-то предметы, что-то уронили, и, кажется, опрокинули графин с водой. Хистория прижималась к ней всем телом и мелко дрожала, от неё пахло чем-то цитрусовым, кожа была на ощупь горячая и мягкая, она несколько раз больно прикусила её губы, но это только больше возбуждало. Когда они, наконец, нашли кровать, Хистория слегка отстранилась от Имир, пытаясь контролировать охрипший голос, наклонилась к самому ее уху: – Можешь сделать всё, что захочешь, – предугадав попытку девушки сократить дистанцию она, уперлась рукой ей в грудь слегка оттолкнув, а потом взяла её пальцами за подбородок, притянув ближе к себе, и, пытаясь подавить нарастающий трепет, прошептала: – но медленно.