Льдом и Мечом Грэм Макнилл
Они неслись вниз по склону храмового холма. Здесь, близ берегов реки Линск, на развалинах Эренграда, последние силы Кислева шли в безнадежную атаку на несметную орду уродливых зверей, мутантов и демонов. Как будто сойдя со страниц древних писаний, суровые воины следовали за своей прекрасной ханшей-царицей, что словно сине-белая звезда пылала впереди, разгоняя искажающую тьму, которая жутким облаком окутывала омерзительных рабов Долгой Ночи. Рядом с ней надежной опорой двигалась ярящаяся гора белого меха — верный спутник почившего царя Бориса, белый медведь Урскин, сейчас как никогда походивший на аватара бога-медведя Урсуна. С громовым грохотом и треском мороза конный клин врезался в беспорядочные ряды неприятеля, рубя и кромсая все на своем пути. В громыхающую симфонию битвы, где властвовали надсадные боевые крики людей, стук копыт и рык чудовищ, вгрызлись лязг схлестнувшейся стали, предсмертные хрипы и гул ветра от бури, которой древняя земля отозвалась на зов своих последних защитников. Царица скакала на острие атаки, её густые, побелевшие от магии волосы бились на ветру, а алебастровая кожа сияла внутренним светом, как будто и не была каких-то пару дней назад испещрена почерневшими кровеносными сосудами, что показывали всякому знающему, сколь осквернена ныне их родина. Вся чистая сила Древней Вдовы скопилась в этом опустошённом городе. Земля Кислева, как и её дети, не желала покорно принять собственную смерть, щедро делясь своей первобытной мощью с той, что стала её последней владычицей и последним сердцем. Клинок Ледяной Ужас мелькал в руке Катерины, собирая свою кровавую жатву, конь давил безумцев копытами, а вызванная царицей снежная буря очищала небеса от гарпий неприятеля, щедро усыпая землю градом обмороженных тел. Огромный медведь, двигающийся рядом с Катериной, разбрасывал противников ударами могучих лап, оглушал громовым ревом и разрывал укусами мощных челюстей. Живое море изуродованных мутациями тел с диким визгом накатывало на них, стараясь достать всадников и скакунов своим искореженным подобием человеческих рук и проклятым оружием. Но все было бесполезно: первые ряды орды, заполненные короткорогими унгорами и мелкими горами, не могли остановить поступь воителей Кислева, бесславно погибая под копытами и когтями их скакунов. К несчастью, эти твари все же исполняли свое предназначение, понемногу истощая силу натиска всадников, даже несмотря на жестокую вьюгу, что поддерживала кислевитов и сковывала неприятеля. И всё же, воители Кислева продолжали продвигаться дальше, сотнями перемалывая беснующихся тварей. Вперед, глубже в орду врага, туда, где реет проклятое знамя хетзара Фейдая, единственного почти человека в этом блеющем стаде, и того, кто когда-то давно отнял жизнь её отца! Может быть, их родина бьётся в предсмертных конвульсиях, может быть, города и села Кислева разорены, а священные менгиры вымазаны дерьмом нечисти и кровью грудных детей, чьи разводы складываются в оскорбительные для всякого разума руны темного наречия. Это неважно, они не опустят руки до самого конца своей жизни и напоследок еще вгрызутся своими ледяными зубами в прогнившую плоть рабов Разрушительных Сил! Кислевиты не сдаются. Никогда. Прорезав жалкое подобие строя пушечного мяса зверолюдов, кислевиты встретились с элитой боевого стада — минотаврами и кентаврами — и вот теперь воины армии царицы начали умирать десятками. Пала храбрая воительница очага Урска, после пропущенного удара топором повисла безвольной плетью правая рука боярина Вроджика, получил удар копьем в живот ротмистр Тей-мураз. Но они продолжали двигаться вперед, оставляя за собой просеку из тел, не обращая внимания на то, что разномастная орда зверолюдов начинает обхватывать их со всех сторон. Здесь и сейчас это не имело значения — жалкой тысяче всадников всё равно не одолеть несметные полчища отродий Хаоса. Цель этой битвы была совсем не победа. О, нет. Они должны были только оттянуть на себя внимание всех тварей, собравшихся в развалинах портового города, обеспечив беспрепятственное отплытие кораблям с беженцами. И уж с этим справятся даже такие невеликие силы, ведь их вела сама царица — величайшая волшебница страны и самая желанная добыча для врага.***
Катерина снесла клинком полголовы ближайшему минотавру, после чего выпустила вперед волну убийственного мороза, превращая еще десяток зверей в уродливые ледяные статуи. Пользуясь мгновением передышки, она посмотрела туда, где на своем чешуйчатом скакуне восседал Фейдай. Могучий дикарь с презрением наблюдал за бойней, ничуть не беспокоясь о потерях своего воинства. Рядом с ним возвышалась гигантская фигура цигора — огромного одноглазого минотавра со струпьями и нарывами по всему телу, — сжимающего в своих лапах оскверненный менгир из Урзубья. — Фейдай! — вскричала Катерина, направляя через свой голос пронизывающий холод зимы, отчего ближайшие противники в страхе отпрянули от неё. Северянин перевел взгляд в её сторону, прищурил глаза и оскалил нечеловеческие клыки в предвкушающей усмешке. Мужчина что-то скомандовал своему монструозному любимцу, после чего цигор яростно взревел и, подняв над головой свою ношу, метнул менгир прямо в царицу. Катерина пригнулась, пропуская каменную глыбу над головой, и, проследив её полет взглядом, с болью увидела, как камень растер в кровавое месиво двух её крылатых улан. А тем временем цигор уже стремительно несся в сторону царицы, по пути давя своих меньших собратьев, посмевших оказаться между ним и такой аппетитной душой ледяной ведьмы. Царица выдохнула навстречу монстру, призывая порыв пронизывающего ветра, но чудовище лишь слегка замедлило свой бег. Цигор уже почти добрался до нее, когда на его пути появилось неожиданное препятствие. Урскин, прежде отвлекшийся на забой пары мутировавших вепрей розаргоров, поспешил на помощь дочери своего хозяина. Могучий зверь налетел на чудовищного цигора, опрокидывая великана, после чего они оба покатились по склону клубком шерсти и когтей, погребая под своими телами горов и даже минотавров. Мысленно поблагодарив медведя за помощь, Катерина направила своего скакуна по освободившейся дороге прямо к курганскому воеводе. Он и не думал двигаться ей навстречу, всем своим видом демонстрируя, что ждет, пока его добыча сама придет к нему. Зверолюды пытались преградить ей путь, но ледяные осколки, ударившие из воющей пурги по мановению руки колдуньи, вновь вырезали ей дорогу в было закрывшейся реке рогатых мутантов. — Иди сюда, кислевитская шлюха! — оскалив острые зубы, заревел Фейдай, когда она приблизилась почти вплотную. — Твоя голова украсит знамя, содранная кожа станет частью моего плаща, а еще трепыхающееся сердце станет славной закуской! — Не спеши делить шкуру неубитого медведя, хетзарское отродье! — произнесла Катерина звенящим голосом, в котором слышался треск ледяных торосов. — Пусть я сегодня умру, но прежде ты станешь грудой замороженных осколков! Фейдай не стал отвечать, вместо этого он наконец поскакал к ней. Они сошлись. Хрупкая женщина в струящемся платье под изящной броней из льда и металла, похожая на хрустальную статуэтку, и огромный широкоплечий мужчина, чьи тугие мускулы буквально распирали его тёмные доспехи, пластины которых срослись с плотью — кристальная чистота морозного воздуха и смрадная муть царств искажения. Клинок из сверкающего льда встретил проклятую сталь двуручника хетзара, и от столкновения магического оружия по полю брани разошлись визг и скрежет, которые словно вгрызались в сами души людей и монстров. За первым столкновением последовало второе и третье. В обычной ситуации Катерина никогда бы не смогла соперничать в физической силе с чудовищем, перекачанным дарами своих мерзких повелителей, даже несмотря на свое мастерство во владении клинком, но сегодня она воплотила всю неуступчивость своей земли и была неотвратима, словно наступающий ледник. Удар, еще удар, уклонение, волна мороза, поток острейшего льда, аура кровавого огня, вспышка оскверненной молнии. В этом сражении в ход шло все. Даже их кони лягались и кусались, стараясь ранить друг друга или всадника противника. К сожалению, скакун Катерины, даже будучи пронизан ледяной магией хозяйки, был не ровня демоническому зверю хетзара. В какой-то момент, когда их хозяева сцепились в очередном противостоянии, черный скакун изловчился и вонзил ядовитые клыки глубоко в загривок своего холодного противника, мгновенно перекусив тому позвоночник. Конь царицы жалобно всхрапнул и грянул оземь, выбрасывая всадницу из седла. Этим-то и воспользовался Фейдай: рубанув в полете по плечу царицы, он легко снес ей левую руку вместе с частью лопатки. Курган довольно хмыкнул, спешился и направился к колдунье, пытающейся подняться и одновременно зажать рукой чудовищную рану, которую уже обволакивало поразившее плоть проклятие, и оно постепенно вгрызалось глубже, преодолевая сопротивление магии Катерины. — Ну, вот и все, ведьма, пора принести тебя в жертву Богам, — произнес он, хватая поверженную противницу за горло и поднимая на вытянутой руке. — Или еще подождать? — Кочевник втянул носом её запах. — О да, нельзя нарушать ритуал, мой плащ должен быть сшит только из кожи беременных сук. Хах, осталось решить, самому ли тебя вытрахать или отдать на потеху зверям? Какой же вариант больше удовлетворит Богов? И тут, когда воитель хаоса уже праздновал победу, царица, прежде безрезультатно пытавшаяся разжать удушающую хватку, метнула вперед уцелевшую руку, схватила противника за металл брони и с невероятной силой притянула себя прямо к кургану. От неожиданности он не смог удержать Катерину на расстоянии, и её холодные губы накрыли его рот, кривящийся в прорези тяжелого шлема в надменной усмешке. Фейдай ощутил жуткий холод. Он проник в него через горло, сковал глотку и мгновенно распространился по всему телу, не давая пошевелить ни одним мускулом. Боль, достойная пыточных Принца Удовольствий, пронзила каждую частицу его плоти, а вслед за ней наступила убийственная немота. Менее чем за секунду грозный Чемпион Темных Богов стал всего лишь безжизненной ледяной скульптурой. Кровавая дорога избранника оборвалась. С усилием оттолкнувшись от трупа, Катерина выломала пальцы хаосита и оказалась на земле. Коснувшись промороженного поля боя, ее дрожащие ноги мгновенно подкосились и царица упала навзничь. Сил почти не осталось. Проклятие жгло рану, вынуждая постоянно бороться с убивающей порчей, перед глазами все плыло. В таком состоянии она была практически беззащитна, и если бы зверье не перепугалось из-за смерти своего предводителя, то её бы уже разорвали в клочья. К сожалению, этот страх не удержит их надолго. Нужно было подняться, собрать силы и… — Вашество, ты еще с нами или можно разводить погребальный костер? — словно в тумане услышала она грубый голос. — Вроджик? — слабо выдавила она, возвращаясь в сознание. — Уф, слава богам! — обрадовался боярин, осторожно приподнимая царицу с земли. — Если бы вы померли раньше меня, я бы никогда не знал покоя в садах Морра! Ну, коли у нас у всех вообще было бы посмертье, конечно. — Захлопни варежку, Яха! — рявкнул откуда-то Тей-мураз, сплёвывая кровь. — Вот как помрем, так и узнаем, ждет ли нас бескрайняя степь или желудки демонов. И если последние, то мы просто обязаны будем устроить им несварение! — Хах, и то верно, — откликнулся Вроджик. Туман в глазах Катерины наконец прояснился, и она увидела, что происходит вокруг. Рядом с ней собрались выжившие уланы и коссары, по большей части пешие. Было их около пятидесяти, они заняли круговую оборону и сейчас отгоняли самых осмелевших зверей, коих пока было совсем немного. Полчища отродий врага, по большей части, находились на почтительном расстоянии от кислевитов, но со всех сторон. Кроме людей здесь же был Урскин, меховой горой возвышающийся над собравшимися, и, пожалуй, он являлся одной из причин того, что козломордые еще не завалили выживших трупами. Огромный медведь приблизился к Катерине и осторожно коснулся холодным носом ее щеки. От большой морды, выпачканной в гнилостной крови цигора, жутко смердело, но сейчас для царицы эта вонь была приятнее самого лучшего эсталийского парфюма. — Ну, как ты, старичок? — мягко спросила Катерина, проведя уцелевшей рукой по нижней челюсти медведя. — Доволен тем, что твоя охота, наконец, закончена? Извини уж, что забрала у тебя главную добычу. Похоже, до самого конца тебе не попадется ничего лучшего, чем эти козломорды. Урскин довольно зарокотал, принимая ласку женщины. Схватившись за густой мех, царица начала с натугой подниматься. Вроджик, чьи раны уже не позволяли толково сражаться, поспешил помочь своей госпоже. Встав на ноги, Катерина оперлась на медведя и глубоко вздохнула. Её взгляд безразлично скользнул по месиву из плоти и костей, на месте которого раньше было её плечо. Рана уже не кровоточила, скованная её холодным волшебством, но проклятие врага продолжало попытки проникнуть глубже в тело. — Ротмистр, мне нужно, чтобы вы удержали натиск зверей, — произнесла она, обращаясь к Тей-муразу. Из нижней части живота мужчины торчал обломок копья, чьё зазубренное острие сидело глубоко в теле, но ноги ротмистра всё ещё крепко стояли на земле. Рана была смертельной, и менее волевой человек после такого не смог бы двигаться, но Тей-мураз был слишком упрям, чтобы такая мелочь помешала ему забрать на тот свет еще нескольких отродий хаоса. — У меня есть, чем напоследок приласкать это стадо, но когда я начну колдовать, смерть Фейдая и цигора их уже не удержат. — Сделаем в лучшем виде, Катерина, — ответил могучий господарь, поудобнее перехватив палаш и неказистое подобие щита, который он подобрал с одного из трупов козломордых. Бывалому всаднику явно было неудобно идти в бой пешим, но, как говорится, это неважно. — Хорошо, — произнесла Катерина, прикрыв глаза, вслушиваясь в стук собственного сердца. — Вроджик, подай мне Ледяной Ужас. Сила Зимы вновь начала наполнять её, разливаясь по венам жгучим морозом. Она струилась под кожей царицы, заставляя её светиться слабым внутренним светом. Подошедший боярин осторожно протянул ей рукоять волшебного клинка, после чего поспешил отойти подальше — аура, появившаяся вокруг Катерины, не миловала даже союзников. Только старому медведю все было нипочем. — Спасибо, — сказала она, приняв оружие, и, вторя звуку её голоса, пурга, хлеставшая зверье с самого начала сражения, взвыла с новой силой. Затрубили рога козломордых, подгоняя жалобно блеющих тварей в атаку. Повинуясь звуку, стадо со всех сторон накатило на жалкие остатки кислевитов, словно чёрно-бурый прибой. Парнокопытные уроды бросались вперед со свойственным им безумием, но люди держались. Отбрасывали их щитами, кололи и кромсали, умирая один за другим, сжимая круг, но не пропускали тварей в его центр, к царице. А Катерина колдовала. То, что она пыталась сотворить, не было обычным заклинанием, но жуткой помесью мастерства ледяных колдуний и ворожбы унгольских ведьм. Когда-то давно юная царевна вбила себе в тогда еще черноволосую голову, что хочет узнать чудное колдовство кочевниц. И со всем пылом молодости, коей не могло остудить даже холодное мастерство, которому она тогда еще только начинала обучаться, Катерина поклялась себе, что пойдет в ученицы к самой известной из отшельниц — полумифической Ягайе-Бабе. Найти старуху в избе, что гуляет по лесам, было сложно, а уговорить взять в ученицы господарку — да еще и ледяную колдунью, с которыми у ворожей были натянутые отношения еще со времен завоевания Кислева — и того труднее, но Катерина своего добилась, древняя ведьма согласилась обучить её. Чего стоило царевне пережить это обучение, история умалчивает, да и не столь много мастерица природной магии могла передать идущей путем убийственных морозов, тем не менее, Катерина взяла от неё все, что только могла, и творимое ею сейчас было страшным следствием этой науки. Магия кипела вокруг неё, связывая воедино её жизнь, холод, подпитываясь скверной мертвого чемпиона и его проклятого клинка. Реальность звенела от силы, а кусочек эмпирея, в который вцепилась воля Катерины, визжал под молотом разума, постепенно приобретая совершенно иную суть. Царица вознамерилась создать настоящего демона. Холодного мстителя Кислева, который будет рвать отродий хаоса даже после того, как и от земли и от народа не останется и следа. Он станет проводником гнева мертвой земли, душа Катерины и души последних воинов Кислева сольются воедино, став основой его сущности, а плененный во льду дух Фейдая и боевое стадо зверей будут первой едой новорожденного. Вокруг бушевала морозная буря. Солдаты, удерживающие козломордых, уже превратились в идеальные ледяные статуи, а их противники в груды осколков. В центре бури Катерина пылала белым пожаром, перекачивая в эфемерную пуповину последние крохи сил. Еще немного, и она сама сольется с чудовищем, что должно будет отправиться на вечную битву против полчищ северян и их жаждущих богов. Катерина уже не могла ничего видеть или слышать, тело стало не способно воспринимать реальность, а дух зациклился лишь на одном последнем действии. Вот, сейчас самое время. Практически оледеневшая колдунья подняла волшебный клинок, что всю историю Кислева переходил от царицы к царице, и вонзила себе в грудь. Душа, пропитанная древними морозами, нехотя оторвалась от распадающейся оболочки. Сейчас она исчезнет в пучине, став последним штрихом существа, и… — Амбициозно, девонька! — рыкнул кто-то рядом и расхохотался. — Я так горжусь тобой, Катька! Воистину достойный конец. Маленький сгусток сияющей энергии, недавно бывший Катериной Бокхи, вздрогнул, непонимающе переливаясь всеми оттенками синего и белого. Голос? Что? Как? Почему он такой знакомый? Чувствуя прикосновение теплой руки, она постепенно начинает воспринимать окружающее. Перед Катериной возвышался кислевитский воин, облаченный в броню и меха, его обветренное лицо обрамляет густая черная борода. Он с добротой смотрит прямо на неё. Воин выглядел ровно так же, как в тот последний раз, когда Катерина видела его. Перед тем, как повел свое воинство против курганского нашествия и пал в бою. — Папа, — каким-то образом произнесла она, несмотря на отсутствие горла. Да, это был именно он. Царь Борис Красный. Её отец. — Очень и очень горжусь, — повторил он, протянув руку и положив ей на голову. Голову… что?.. Бесформенная энергия эмпирея изменилась, приняв привычные физические очертания. Они были на маленькой полянке посреди дремучего хвойного леса, а она сама стала… собой. Вот только не такой, какой Катерина давно привыкла видеть себя в ледяных зеркалах своего чертога. Не величественной царицей с алебастровой кожей и водопадом снежно-белых волос, а маленькой девчонкой с черными косами, которая едва доставала отцу до пояса. — Хах, все же ты это славно придумала, — продолжил Борис, посмотрев куда-то вбок. — Нет, какой смачный харчок в рожи этих обжорствующих уродов! Хрен им, а не души последних защитников Кислева! Да еще и проблема для их очередного всеизбранника (И как они там его на четверых делят? Ума не приложу), которая даже может обернуть эту партию в нашу пользу. Красиво! Проследив за его взглядом, Катерина увидела, что всего в паре шагов от них полянка обрывается, сменяясь медленно вращающимся вихрем силы мороза. Вихрь мерно увеличивался и уменьшался, словно где-то в его глубине находился спящий титан. Её неимоверно тянуло к вихрю… подойти ближе… стать его частью… — Ой-ёй, а, ну-ка, погодь. — Отец схватил её за плечо, когда Катерина качнулась в сторону обрыва. — Может, я и сказал, что придумка хороша, но это не значит, что её не нужно подправить. Собственно, ради этого меня сюда и отпустили. — Кто? — непонимающе спросила Катерина, уставившись на отца широко открытыми глазами. — Урсун, кто ж еще? — ответил Борис. — Неужто ты, доча, уже позабыла, чьим жрецом был твой непутевый папаша? Хотя он еще постоянно поминал какую-то старую перечницу, ну да это уже его собственные божественные дела. — И что же такое ты хочешь изменить? — сухо осведомилась Катерина, с сомнением посмотрев на него. Она практически не сомневалась, что это и правда он, такую смесь грубоватого отцовского духа и благословения Урсуна невозможно было с чем-то спутать. Тем не менее, следовало соблюдать осторожность, ведь никто не мог сказать наверняка, на какие уловки способны твари реки душ в своей вотчине. Ей хотелось броситься к нему на грудь, разрыдаться и, всхлипывая, рассказать обо всех ужасах, которые она видела, о смерти друзей и родни, о величайшем разорении их родины, о гибели народа, который она должна была вести в будущее… но необходимо держать себя в руках. Хотя… возможно, это все самообман, и она в любом случае ничего не сможет противопоставить обитателю эмпирея на его территории. — Все очень просто, — буднично произнес мертвый царь. — Я занимаю твое место, а ты отправляешься в путешествие по тайной тропке, которую вынюхал Урсун. Твоему чудному творению в любом случае для завершения понадобится душа из рода первых цариц, но ведь она совершенно не обязательно должна быть твоей. — Что? — выдохнула Катерина, не веря собственным ушам, а потом неожиданно взбесилась. — Ты что там, в своем посмертии, совсем берега потерял, дурень старый?! Иди и проспись вместе со своим поддатым богомедведем, который нализался забродившего меда! Я не для того все это затеяла, чтобы ты собой жертвовал! К эфемерным глазам подступили злые слезы. Как он смеет… как он смеет даже думать о том, чтобы умереть во второй раз?! Это её жизнь, и она может делать с ней все, что хочет! Окончательная смерть вслед за собственной страной была бы только справедлива. Но нет, она продолжает жить. Города разрушаются, народ гибнет, земля гниет, а она продолжает жить. И вот теперь еще и отец… нет, так не должно быть… НЕТ!.. Почему она так несдержанна? Это не достойно ледяной ведьмы. — Охо-хо, не расстраивайся, медвежонок, все идет, как и должно быть. Я достаточно пожил и там, и здесь, а тебе еще стоит побарахтаться. В конце концов, «Кислев — это люди», верно? — хмыкнул Борис, легонько щелкнув её по носу. — Я бы даже сказал, Кислев — это люди и земля, а кто лучший шанс на продолжение существования обоих, как не человек, являющийся сердцем нашей земли? Этому миру даже в случае нашей победы остаётся немного, так что считай своё путешествие возможностью унести наше наследие подальше отсюда. Да и вообще, по тем колдобинам вряд ли пройдет кто-то другой. Остальные либо слишком слабы, либо слишком привязаны к этому гниющему месту, у тебя же должно получиться. Он внимательно посмотрел на неё и вытер грубой рукой её слезы, после чего отступил на шаг назад. — Ну, вот и все, тебе пора. Иди и не поминай нас лихом, уж мы еще повоюем! Катерина рванула к нему, но натолкнулась на мягкую преграду. Клочок иллюзорной реальности, на котором находилось её эфемерное тело, начал удаляться от вихря. — Отец… — прошептала Катерина, пытаясь вцепиться ногтями в невидимую преграду. — Отец! Вокруг сгущалась тьма, а её виденье начало блекнуть. — Ну что, зверек, поможешь нам подпортить обед нескольким зажравшимся выродкам? — донесся до неё голос Бориса, обращенный к чудовищной воронке холода, которая в ответ подалась ему навстречу, будто приглашая войти. Последнее, что видела Катерина, прежде чем лишилась чувств, была фигура её отца, прыгающая в вихрь.***
267 год от Завоевания Эйгона Винтерфелл Вокруг царила мягкая тень, которую прорезали редкие лучи летнего солнца, умудряющиеся пробираться между плотно сплетенных ветвей деревьев, в воздухе витали запахи хвои и влажной земли. Высокие стройные страж-древа стремились вверх, сходясь в вечном противостоянии с могучими дубами и неуступчивыми железностволами. А над всеми ними, словно мудрый седой старец, наблюдающий за этим молчаливым поединком, возвышалось сердце-древо, прорезая коричневые, черные и зеленые краски своим могучим стволом цвета слоновой кости и кроваво-красными листьями. Оно всматривалось в неведомые глубины прошлого древесным ликом, что в стародавние времена вырезали на нём дети леса, и свидетельствовало приход будущего, которое каждое мгновение проносилось мимо него, становясь прошлым. То была богороща Винтерфелла — три акра первозданного леса, древнее место, которое существовало здесь с незапамятных времён. Она помнила песни юрких детей леса, что играли в ее ветвях, и их сражения с великанами, видела пришествие на эту землю людей, и как укладывался первый камень в основание замка вокруг нее, чувствовала холод Долгой Ночи и лучи нового рассвета. Сменяли друг друга короли, рушились и возводились империи, а богороща продолжала стоять, главу за главой записывая историю этого края, сплетением корней и годовыми кольцами стволов. Среди деревьев послышались шаги, под которыми сминался мягкий дёрн. По роще двигались двое, неспешно приближаясь к сердце-древу. Широкоплечий мужчина с короткими темными волосами и ровно подстриженной бородой, облаченный в богатые темно-серые одежды, вел под руку невысокую женщину в длинном платье. Её волосы цвета вороньего крыла были заплетены в толстую косу. Плечи обоих укутывали роскошные плащи с вышитыми лютоволками. На руках взрослые несли двух маленьких детей, заботливо завёрнутых в тёплую ткань. Рикард Старк мягко придерживал свою супругу Лиарру, шагал по богороще, осторожно переступая через могучие корни. Два месяца назад его любимая жена произвела на свет замечательных близнецов, мальчика и девочку. Совсем непросто было выносить сразу двоих детей, да и роды дались Лиарре тяжело, поэтому даже спустя это время она все еще была слаба и бледна, что сильно беспокоило Рикарда. К счастью, супруга потихоньку все же шла на поправку. Сегодня был день наречения, и они все вместе пришли в богорощу, чтобы представить своих детей пред ликом старых богов. Он помог жене перебраться через очередное препятствие и повел дальше к виднеющемуся впереди сердце-древу, под которым чернело пятно небольшого озера. По традициям Севера общение между богами леса и людьми проходило в уединении и не терпело больших сборищ. Исключением была свадьба и еще несколько праздников, когда у сердце-древ собиралось много людей, но наречение в их число не входило: в этом случае могли присутствовать лишь родители и дети. К югу от Перешейка церемонии наречения детей лордов превращались в настоящие представления, на которых септоны игрались со своими цветными стеклышками, создавая радужное сияние, кропили новорожденных благоухающими маслами, и вообще развлекали народ, как только могли. Но Север был не таков — здесь мало кому интересны выступления этих скоморохов и зазывал, за кривляньями которых невозможно почувствовать присутствие богов… или там просто нет никакого присутствия? За свою жизнь Рикарду не единожды приходилось участвовать в религиозных праздниках веры Семерых, и ни разу он не ощущал чего-то, хоть отдаленно похожего на то, что чувствовал, стоя перед ликом сердце-древа. По его мнению, даже в Великой септе Бейлора, которую он посетил во время коронации Эйриса II, не было ни толики божественного, лишь бьющая в глаза бессмысленная роскошь и туманящие разум благовония, призванные скрыть душевную пустоту. Старку было невдомек, поклоняются ли южане иллюзорным идолам, или Семиликому просто глубоко плевать на их почитание, точно он знал лишь одно — в отличие от богов (или бога, поди разбери) андалов старые боги Севера никогда не покидали своих последователей, наблюдая за ними глазами древесных ликов. Пусть они и не проявляли себя, но Рикард был убежден, что это тихое внимание было во сто крат дороже всех септонских церемоний вместе взятых. Когда они подошли к сердце-древу, Лиарра устало вздохнула и осторожно присела на один из его корней, что вздымался из земли на целых полметра. — Лиарра, как ты? — тут же обеспокоено спросил Рикард, чуть крепче сжав ее ладонь. — Все хорошо? Боли не появились? Мейстер говорил, что такое может случиться. — Ах, нет-нет, Рикард, все в порядке, — произнесла она, слегка улыбнувшись. — Я просто немного притомилась, сейчас все пройдет. — Хорошо, — ответил он с облегчением в голосе. — Тогда отдохни, а я сейчас все приготовлю. Рикард отпустил жену, после чего передал ей второго ребенка. Оказавшись в руках матери, малыш тут же радостно заулыбался. Усмехнувшись этой картине, мужчина приступил к делу. Он вытащил из-за пазухи небольшую деревянную чашу с затейливой росписью, подошел к озеру и, присев, зачерпнул в неё немного воды. На мгновение задержался у берега, вглядываясь в темную гладь, потом поднялся и направился к сердце-древу. Там он собрал в чашу немного красного сока, который испокон веков сочился из глазниц лика, высеченного в белой древесине. Лорд Старк уважительно склонил голову перед ликом богов, сделал несколько шагов спиной назад, после чего поставил чашу на землю прямо напротив лика. Выпрямив спину, мужчина снял со своих плеч плащ, свернул его несколько раз и бросил на землю рядом с чашей. — Вот и все, — произнес он, обернувшись к жене. — Хорошо, — ответила Лиарра, мягко покачивая близнецов. — А что это ты плащ на землю бросил, м? Когда мы приносили сюда Брандона и Эддарда, ты так не делал. Негоже вносить в ритуал наречения всякие посторонние вещи, — строго сказала она. — О, моя леди жена, это ради твоего блага. Земля влажная и холодная, а ты еще не совсем оправилась после родов, — ответил Рикард, подходя к ней и забирая обоих малышей из ее рук. — Думаю, боги простят мне это мелкое отступление от традиции. В конце концов, важнее всего дух, а не внешние украшения. — Хм, пожалуй, ты прав, дорогой, — чуть подумав, кивнула она, начиная подниматься с корня. — В ином случае ритуалы жителей северных гор и болот Перешейка не должны были бы настолько отличаться. — Именно так, — усмехнулся Рикард, после чего кивнул на плащ и добавил: — Прошу, миледи. Лиарра подошла к нему и опустилась коленями на ткань. Дождавшись, пока супруга устроится, Рикард протянул ей их дочь, после чего сам опустился рядом, приминая коленями почву. Они вместе молча посмотрели на древесный лик и, склонив головы, начали произносить беззвучную молитву. Завершив свою молитву богам, Рикард поднял чашу с водой и встал на ноги. Он осторожно высвободил левую ладонь из-под ребенка, который спокойно лежал на его предплечье, и поставил в нее чашу. — Здесь, пред ликом богов, я, Рикард Старк, нарекаю это дитя Бендженом Старком! — громко произнес он, спугнув своим голосом птиц где-то в кронах деревьев. — Да будут они мне свидетелями! Сказав все, что было должно, Рикард обмакнул палец в воду, которая от древесного сока налилась багрецом, и капнул ею на ротик малыша. Мальчик облизнул повлажневшие губы и, мгновенно скривив мордашку от горького вкуса, громко заревел. — Ха! Вот это голосище! — радостно воскликнул Рикард, отступая от сердце-древа. — Такой и грохот поля битвы на раз переорет. Настоящий командир растет! Лиарра на это только молча улыбнулась, поднялась с плаща и требовательно протянула к мужу руку. Рикард немедленно передал чашу жене и отступил еще дальше, чтобы не мешать ей. — Здесь, пред ликом богов, я, Лиарра Старк, нарекаю это дитя Лианной Старк! — разнесся по роще её звонкий голос. — Да будут они мне свидетелями! Затем она повторила действие Рикарда, дав своей дочери попробовать каплю разведенного сока сердце-древа. Как и Бенджену, Лианне совершенно не понравился этот вкус, о чем она не преминула сообщить всей округе, распугивая своим криком самых стойких птиц. Ритуал был завершен. — Ну, что ты, что ты, милая Лиа, сейчас вернемся в замок, и мама покормит тебя вкусным молочком, — зачастила Лиарра, укачивая дочь. — И малыша Бена тоже. — Ха, молоко для слабаков! По случаю обретения имени можно и капельку вина попробовать! Верно, боец? — шутливо спросил Рикард у Бенджена, на что тот ответил протестующим воплем. Видимо, менять материнское молоко на другую красную гадость его совсем не прельщало. — Что я слышу, милорд, муж мой? Ты утверждаешь, что какое-то вино лучше моего молока? — грозно вопросила Лиарра, шутливо нахмурив брови. — Ну, конечно же, нет, миледи! Уверен, нектар твоей груди во сто крат прекраснее даже Золота Арбора! — откликнулся Рикард, обезоруживающе улыбаясь. — Я лишь предлагаю сбить им послевкусие сока. — Он протянул ей руку. — Идем обратно? — Хах, ладно уж, считай, отговорился, но не думай, что я об этом так просто забуду, — пригрозила она ему, принимая помощь. И они отправились к замку, не замечая, что красные листья сердце-древа то и дело слабо колышутся точно в такт плачу их маленькой дочери.