PS

До рассвета целая вечность, призраки еще не бродят по улицам, не кутаются в шарфы, не прячут носы от мертвенной сырости. Тень стоит на мосту, выдыхает клубы пара, смотрит на воду цвета асфальта. Думает о бесконечном синем. Смотрит вниз и мольбы возносит не к серому небу, но к острому шпилю крепости — просит разрезать, разорвать, хотя бы проткнуть аспидную пелену. «Это ведь не может быть вечным небом, правда?» Dark ambient изливается из наушников, топит сознание в неясных звуках и ритуальных песнопениях. Самое настоящее, густое, струящееся сквозь динамики колдовство, в сумраке тьмы оно особенно впечатляет. «Лирично. Мрачно. В самый раз для погоды и города» Тень вспрыгивает на ограду, широко расправляет руки, позволяя ветру пробрать до костей. Заморозить всё, что осталось: что не сгнило, не заплесневело, не задохнулось. Холод обволакивает, ледяными иглами впивается в пальцы. «Но умирать здесь стоило бы под Сплин» Хохочет невесело, мрачно, сквозь смех напевая: «…я превращаюсь в звук. Скажи, что я ее люблю…» Прыгает, конечно, на асфальт. Таблетки появляются в руках аптекаря, исчезают в черной бездне сумки. Тени нравится длинный термин, приятно крутящийся на языке: селективный ингибитор. Ингибитор. Антидепрессант. Тень выходит из здания, останавливается под фонарем: неравномерные вспышки разрезают ночь, что-то в механизме трещит и гудит. Вокруг — аспидная темнота. Пустота. В другом месте из глубин сознания выползла бы милая городская легенда: полтергейсты, призраки. Здесь — только поэзия. Блок. Холодно. Мрак сковал сердце когда-то очень давно — тогда каменные улочки были малознакомы и всё вокруг было пугающе интересным. Теперь — только пугающим. Но душа еще способна резонировать, отзываться на музыку. И пусть звук не в состоянии согреть — тем более вернуть к жизни — но закутавшись в него проще жить. «Проще быть. Быть проще. Проще?» Слова скользят из глотки, на кончик языка, к губам; шипящими змеями выползают на мороз. Тень грустно чему-то улыбается. Условный восход осветляет тучи на несколько тонов, извлекает из темноты здания, их туманно очерченные грани и ребра. Призраки куда-то торопятся, одни выдыхают сладкие, удушливо-ароматные клубы дыма, с рук других сыпется пепел. Из колонок выплескивается «Орбит без сахара», на сковороде что-то шипит, брызжет маслом. Девушка в домашнем платье улыбается. Ее рыжие волосы — единственное пятно на антрацитовом фоне мира. Тени они нравились раньше. Сейчас яркий, почти кислотный цвет режет глаза. Она ластится, как кошка. Разве что не мурчит. Тень легко отталкивает, берет из вазы пару яблок и скрывается в комнате. Взгляд замирает на стене. В собственных наушниках — тишина. Время измеряется в песнях «Сплин». Потом — в альбомах. Яблоки невкусные, бумажно-мыльные. Тень пристально их разглядывает — всё-таки не муляж. «Женщина в доме напротив сжигает нетленные письма, а над ее головою…», — доносится с кухни. Тень зажимает уши руками и жмурится — мысли о небе причиняют почти физическую боль. Сердце гулко бьется в груди, отдаваясь эхом в ладонях, в ушах, в животе. Кончики пальцев пульсируют, кровь чуть слышно бежит по венам — кажется, что жидкость непременно аспидно-серая. Непременно.