Всё на Пике Багровом по-прежнему, брат.

Снег кружится и липнет к крова… к красной глине. Всё на Пике Багровом по-прежнему, брат. Снег уже не сорвется, как моль с паутины, Как ночной мотылек, что булавкой прижат В пальцах длинных, и тонких, и чутких – сестрицы. Нашей общей сестры, но любови – моей. Энтомолога пальцы, еще – пианистки… Кукловода. В ином схож ты с ней: Убивает Люсиль иглой бабочек хрупких. Ты, мой брат, гарпуном убиваешь китов. От китайских шелков и до льдов алеутских – Повидал ты весь мир. Здесь прошел еще год. Я не годен, брат, быть моряком, китобоем, Одиссеем в исканиях, страсти, борьбе. Я, прикованный к дому, в холодных покоях Испещряя листы, жду тебя в тишине. В волосах твоих ветер гуляет солёный, Под ногами волнуется палубы грань. В сердце жизни, ты кажешься жизнью самою, Смертью пристальной кажется наша сестра. Я б не выдержал, брат, быть плечом к плечу в бурю – Но не значит, что, хворый, о том не мечтал. Ты б не снёс моей доли: в объятьях баюкать, Пока лимфу – не кровь – она пьет из меня. Ты душа моя, брат, а сестра – моё сердце; Ты гроза, молний блеск, а сестра – мертвый штиль. Я с тобой разделил лишь счастливое детство, До костей и насквозь меня знает Люсиль. В каждой комнате заперты тайны, и тлеют. Умирает наш дом. Я – ее экспонат. А ключей ее связка – от всех моих жизней, И смертей ото всех. Морфо я Томас Шарп. Мне в овсянку подсыпан арсеникум альбум; Я за чашкой пью чашку: отравлен тот чай. По тебе я тоскую с рассвета и днями, Но нет сил не любить мне ее по ночам.   Не догонят тебя мои грустные письма, Да и нет корабля, что быстрей твоего. Ты бы обнял меня, будь ты рядом, но истина: Допишу этот лист, и сестрица сожжёт. Смерть порою быстрее, чем кажется издали. Ты вернулся за мной вечером в январе. Твои пальцы проходят сквозь руку призрака И смыкаются На пустоте.