"Я думала, вчера мы все друг другу сказали!"

Этот вечер отличался от предыдущих. Начался он с того, что уставшая до смерти Хельга, мысленно проклиная все живое, пришла домой. Чертыхаясь, она скинула свои стервозно-красные туфли, следом за ними гневно забросила на вешалку плащ… Со стороны могло показаться, что с такой же яростью и энтузиазмом она была бы готова содрать с себя собственную кожу, но сегодня все ограничилось пиджаком. К слову, он, распахнув крылья рукавов, улетел немного дальше, чем планировала его пилотировать женщина, и это тоже ее рассердило.  — Ну и валяйся там! — крикнула она ему вслед и в бессильной злобе топнула босой пяткой по паркету — дурацкая привычка из детства. Капроновые колготки неприятно заскользили, и Хельга едва устояла на ногах. Сумев все же вернуть себе хрупкое равновесие физическое и потеряв в этот момент остатки душевного, она зарычала и просто выдрала из своих медовых волос заколку, швыряя ее об пол. Из скромного металлического цветочка на шпильке вылетел камешек и закатился куда-то под комод, но эту мелочь женщина уже не заметила. Она разговаривала с фотографией, висящей на стене в гостиной.  — Ушла, да?! — обычно холодный властный голос сорвался на истерический визг. — Ну и проваливай! Жила без тебя, и дальше проживу! Мерзкая меркантильная эгоистичная дрянь! Ненавижу тебя! С клочка глянцевой бумаги, спрятанного под стеклом фоторамки, на Хельгу смотрела брюнетка. Черные роскошные кудри, огромные глаза, острый аккуратный носик… И улыбка… Как же Хельга любила эту улыбку! «Голливудская. Такая же лживая и пластмассовая.» — с горькой усмешкой подумала Хельга и содрала фоторамку со стены. Хлопок. Грохот. Звон разбитого стекла.  — «Это не то, о чем ты могла подумать…» — передразнивая явно девушку с фотографии, женщина топтала фоторамку. — «Верь мне, Хельга, я никогда не стала бы причинять тебе боль…», «Хельга, ты что, плачешь?» … Да, я плачу! Стекла впивались в босые пятки, но блондинка продолжала топтать фотографию, заливая ее собственной кровью. Она уже не сдерживала рыданий, которые толчками вырывались из груди, подобно рвоте. Хельга выла, как будто потеряла последний стыд. Она была похожа на ребенка, который потерялся в торговом центре перед Рождеством, потому что обиделся на мать, на свинью, которую волокли под топор. Когда же боль в ногах стала нестерпимой, она просто упала на диван и… успокоилась. Внезапно гробовая тишина повисла в комнате, и только сопение Хельги, пытающейся достать все осколки из пяток, казалось, прерывало ее. Белоснежный ковер, все время бывший главным украшением комнаты, был испорчен, но это представляло собой такую мелочь, что, если бы блондинка сейчас заметила ее, это могло значить, что вся истерика была глупостью и плохой актерской игрой.  — Тише… — дрожащим голосом Хельга успокаивала сама себя. — Ты уже не маленькая девочка, да и… Да и она не твоя первая девушка… Не плачь, дура. Вот ноги себе покалечила… Зачем, скажи? Ответа не последовало. Вытащив пинцетом, так удобно подвернувшимся под руку, последний осколок, Хельга выдохнула. Боль была терпимой, но вот кровь останавливаться не хотела, и это раздражало. Тогда женщина сняла рубашку и движением, которым обычно хозяйки рвут на тряпки старые футболки, оторвала у нее рукава.  — Минус пара тысяч. — прокомментировала она это и неожиданно засмеялась. То, что человеку в здравом уме кажется безумием, то, что в обычной жизни Хельга никогда бы не сделала, сейчас казалось таким простым и легким! Она просто порвала на лоскутки рубашку, за которую в свое время отстегнула такую сумму, что волосы на спине простого обывателя, которому ее озвучили, шевелились бы неделю без остановки. Она просто перевязала кровоточащие пятки ее рукавами, просто, хромая, пошла на кухню и так же просто вернулась назад с двумя бутылками вина в руках. Сегодня Хельга хотела быть злой и пьяной. …Камин, разожженный просто чудом и трясущимися руками, согревал, тем самым заставляя и без того нетрезвую женщину пьянеть еще быстрее. Она сидела на ковре и пила вино прямо из бутылки, не тратя время и силы на бокалы и прочие изыски. Рядом валялись какие-то огрызки сыра и колбасы — наверное, поначалу Хельга закусывала. За окном бродила траурно-черная ночь.  — Вот скажи мне… Скажи мне Ты, я красивая? — смотря на себя в зеркало, спрашивала блондинка. Растекшаяся тушь, размазанная помада, опухший красный нос и абсолютно пьяные неестественные глаза безумно улыбнулись женщине с поверхности стекла, но промолчали. Впрочем, ответ этого человека был не нужен.  — А теперь ты. — брезгливо двумя пальцами пьяная Хельга подняла из кучи осколков ту самую злосчастную фотографию и ненавидящим взглядом уставилась на девицу на снимке. — Ты скажи: я красивая?.. Молчишь? Ну и молчи. Чиркнула зажигалка. Пламя непривычно охотно перекинулось на глянец фотобумаги, заставляя ту съеживаться и гореть.  — Хоть что-то полезное ты можешь сделать, сука. — Хельга прикурила от горящего снимка тонкую сигарету и затем бросила его догорать в камин. Так и заснула она этой ночью — в обнимку с бутылкой на ковре, свернувшись в позу эмбриона… Тихо, невинно и, как ни странно, крепко. Из открытого окна дуло, поэтому периодически Хельга ёжилась, но не просыпалась. … Не проснулась она и тогда, когда незапертая дверь квартиры со скрипом открылась, впуская в дом незваного гостя.  — И что же это?.. — тихий вздох и мягкий бархатный женский голос врезались в холодную тишину коридора, растапливая ее, как масло и прогоняя из каждой комнаты. Ева собирала вещи, раскиданные по прихожей, и тайно боялась заглядывать в гостиную. Эта ночь стала настоящим Адом для нее, как и для той, которая вчера стала зачинщиком скандала. Ожидание, мысли, мысли, мысли, сомнения, боль, смирение и сразу за ним желание бороться… Она знала, на что была способна её Хельга, прекрасно понимала, что могло произойти, но страх и обида… Да что уж там! Одна элементарная женская обида не дала ей примчаться к Хельге среди ночи, чтобы все наконец решить и объяснить. И сейчас…, а что, если уже было поздно? Руки девушки похолодели. Не снимая пальто и даже не удосужившись разуться, она стремительно зашла в комнату и обомлела. Кровавые пятна на ковре, битые стекла… Но еще теплые угли в камине и Хельга. Её Хельга, глупая Хельга, истеричная, несдержанная и тем не менее такая… такая родная…  — Простудишься… — снисходительно улыбнувшись и облегченно выдохнув, девушка подошла к спящей женщине и не без усилия подняла ее на руки.  — Отвянь… — несвязно сквозь сон рявкнула Хельга, выдохнув стойким перегаром на брюнетку. Ответа на эту попытку дерзости не последовало. Ева только бережно, как дитя, перенесла Хельгу в постель и, укрыв ее одеялом с головой, ушла. В прихожей она сняла пальто, сменила ботинки на тапочки и, вооружившись терпением, принялась наводить порядок. Собрала то, что осталось от фоторамки и вина, убрала сыр и колбасу с ковра… Так, шаг за шагом, мелочь за мелочью, Ева примерно составляла для себя канву событий вчерашней ночи, случившихся с Хельгой.  — Разбила рамку, напилась, уничтожила фото… Уснула… — бормотала себе под нос брюнетка, переворачивая очередной блинчик. — И все же мы обе виноваты, глупышка… Я не сказала вовремя все, ты не так поняла и сочинила себе сама историю… Потом мы обе погорячились… Непонимание. Да. Обыкновенное непонимание и недосказанность. С видом врача, ставящего диагноз, Ева поставила точку своим размышлениям, выключив плиту. Она понимала, что разговор, который ей предстоит, будет ой, каким нелегким. Понимала и принимала.  — Утро… — начала говорить Ева, заходя в комнату, но закончить ей не дала бутылка, ловко брошенная прямо в голову, хотя Хельга явно не целилась.  — Зачем ты пришла? — блондинка явно злилась. Ну еще бы! Голова-то болит, тело ломит, внутри все выворачивается от голода, да еще и ноги горят просто Адским пламенем. Будешь тут добрым! — Я думала, вчера мы все друг другу сказали!  — Не-а, не все. Не слушая дальнейшую ругань со стороны Хельги, перехватывая каждый ее удар и уворачиваясь от каждого предмета, пущенного в ее сторону, Ева упрямо шла к постели, села рядом с женщиной и взяла ее за руки. Пришлось некоторое время даже насильно удерживать их, пока Хельга сама не успокоилась и не перестала вырываться.  — Проваливай!  — Я хочу извиниться и сказать, что страшно виновата перед тобой. То, что я была так холодна последние дни, не отвечала на звонки, отменяла встречи… Я не могла рассказать тебе обо всех своих проблемах, не хотела беспокоить… Как бы банально это все ни звучало, и как бы это ни было похоже на простые отговорки, Хельга, прошу: пойми меня и постарайся простить. К тому же виноваты мы обе, ты понимаешь? Некоторые мгновения блондинка продолжала сидеть с обиженным выражением лица, но потом сдалась. «Вчера… Всю неделю я обижалась на нее… Эта сука недостойна прощения! Просто пусть уйдет, пусть оставит в покое. Это только ее вина, и я ее не собираюсь прощать! Хотя… Притормози, Хельга. Ты сама вчера сказала ей, что все кончено? Да, но…»  — Черт… Да, хорошо, я понимаю. Ты хочешь, чтобы я это сказала? Ладненько. Я тоже виновата, прости меня.  — Пойми, мне не нужны извинения. Я просто хочу, чтобы ты поняла: мы вместе все это заварили, значит, только вместе сможем исправить. Расскажи мне, за что ты извиняешься?  — Я… Просто насочиняла себе невесть что, вместо того, чтобы поговорить с тобой. Закатила скандал, повела себя, как ребенок. — Хельга закрыла лицо руками и шумно выдохнула, пытаясь хоть как-то остановить заново наворачивающиеся слезы. — Ева… Я такая дура, боже…  — Мы обе виноваты. Обе погорячились. Вчера был ужасный день, давай просто забудем его? Сейчас я помогу тебе дойти до душа, там обработаю ноги… Ты ведь порезалась о рамку, да? А фото сожгла? Ничего… Новое сделаем, а рамку купить можно. После душа ты позвонишь на работу и возьмешь отгул. Никуда в таком виде я тебя не пущу…  — Спасибо. — тихий шепот раздался со стороны Хельги.  — Что ты сказала? — увлеченная своими рассуждениями вслух Ева явно не слушала женщину, поэтому ее шепот точно не могла различить.  — …Спасибо.  — Было бы за что, глупышка. Давай помогу встать… Не можешь? Ну, тогда придется на руках носить!.. Это утро отличалось от предыдущих. Началось оно с того, что ни капли не отдохнувшая за ночь Хельга в который раз поняла: любовь сильнее обид.