Ночь и тишина, данная навек

      Ветер играл листвой сквозь сумрак парижских улиц; створки окон заботливо хранили трепет домашнего очага. Сон Парижа навевала Сена; перекатывались мелкие водяные барашки, игра воды шелестела у пристани и в окнах, принявших ее прохладное прощание. Речное дно отразилось в выси игрой мерцающих огоньков по пелене неба, берущего новый полутон ночи. Лунный город просыпался. Кое-где в переулках мелькали силуэты тайных жителей, не желавших глаз за спинами. Почти бесшумно, словно мыши, продвигались они вдоль узких проходов, поросших мхом, направляясь к главным улицам, кварталы которых петляли и пускали корни в закрома и злачные места, секреты обитателей. Некто надеялся смешаться с толпой, заимствуя у добрых господ пару медяков, а то и больше, если свезёт, ведь вечер обещал быть, несмотря на морось и зябкие скопления облаков. Масляные лампы и факелы переменно подрагивали, будто возмущались участи кучкующимся горожанам, а тем не до мыслей; понятное и мирное зрелище готовилось занять парижан вечером на Мосту Менял. Моцион совершали люди всех сословий, возрастов и взглядов - что могло поднять народ в не самый погожий день дважды к площади? Оживление толпы виднелось издалека, люди спешили с окраин, кто спешился, кто «кавалером» - с высоты крыш занятно наблюдать вереницу снующих туда и сюда лиц, повозок, женщин с детьми, не собиравшимися оставаться дома без забот, нескольких собак, нескольких важных персон, отдельно шествовавших в общем сборе.       Необыкновенно ровно, стараясь сохранять ровный строй, оставив шум, зрители стекались со всех сторон к центру моста в ожидании чудес и мистерии.       «Мама, я ничего не вижу, подними меня на ручки!», «Месье Дюбуа, потеснитесь, место найдётся и нам..» Толпа не может без малейшего вздора как без воздуха, неймется, не терпится поглазеть всем и каждому, что за действо раскроет шатёр, заботливо приставленный к несущей стене у сцены.       Только двое, отстранившиеся от всяческого сброда и балагана, наблюдали картину с крыши чуть покосившегося дома, что ближе всех к мосту, откуда открывалась панорама вдоль шествия и дальше, дальше... Благо, никто не заметил их присутствия, да и вряд ли заметил бы.       - Учитель, так ли Вы полагали любоваться видом над крылом ласточки? Вечер поздний, могу ли я оставить Вас наедине? - Гренгуар, вглядывавшийся вдаль, не разделял мысли, блуждавшие рядом с ним, единые с гостями празднества. Пустив вздох, Клод не отвлёкся ни на что более сцены, где мягкой поступью источала искры девственница, прикрывшая плечи шитым шелковым платком. Улыбка ребёнка ненавязчиво трогала самую суть, вызывала восторг и умиление, тем временем, не давая ни секунды погаснуть интересу стороннего наблюдателя. Кто мог соперничать с такой неподдельной искренностью? Кто смеет посягнуть на право руки столь непорочного создания?       Ножка чеканила мостовую, словно литая, танец кружил девичий стан, словно она уже лань, чаровница, потаённая сказка.. и вот уже не лань, а пыхнувшая свеча, пламя, ступенно попирающее высь, жар...       До тех пор, как потрескивающий костерок лижет угольки, одаренные палитрой заката, невесомый, горьковатый дым утирает скупую слезу человека, благодарного согретой минутой беспечно прожитых дней и ночей..