Потому что это то, что я хочу сказать

Дождь барабанит по крышам и стеклам домов, ветер раскидывает мокрые пожелтевшие осенние листья по тротуару, которые прилипают на капоты стоящих машин, служа напоминанием водителям об осенней поре. Редкие прохожие спешат по своим делам, закрываясь от окружающего мира капюшонами, зонтами и шапками, отгораживаясь от всего с помощью музыки. Кое-кто тащит с собой пакеты, доверху наполненные едой, кто-то, обгоняя всех остальных, спешит домой к меланхолии и сериалам. Это совершенно обычный серый вечер. Для всех, кроме двоих. Они стоят под одиноким фонарем, который единственный освещает узкую дорожку перед одним пошарпанным домом, который видел и сломал немало жизней. Когда-то в него только-только заезжали первые жильцы, полные надежды молодые ребята, которые думали, что все приключения позади. Кто-то действительно нашел здесь свою тихую гавань, в которую приплывал каждый вечер, кто-то ни нашел ничего, кроме горести разочарования и одиночества, считая пыткой возвращаться в свою квартиру с низкими потолками и узкими коридорами, которые давили его со всех сторон. Казалось, что пол, потолки, стены — все давит на них, заставляя беззвучно кричать от безысходности. Высокая фигура в ярко-красном пуховике опирается на фонарный столб, стараясь унять трепет бабочек в животе. Парень в сером, сером, как и все вокруг, молча смотрит на друга. Просто друга, хотя они оба хотят чего-то большего. Они оба знают, что чувствуют, чего на самом деле хотят, поэтому каждое расставание для них сродни ссылки в Сибирь во времена Российской империи. — Дань, — обращается парень к фигуре в сером. Он хочет во всем признаться, выложить все как есть, потому что держать это в себе больше невозможно, но его останавливает невидимая стена, заставляя голос умолкнуть. — М? — поднимает Даня глаза на друга, в надежде услышать те самые слова, которые боится сказать сам. — Хочешь пить? — спрашивает парень отчужденно, не своим голосом, будто кто-то говорит это за него, и протягивает баночку с энергетиком. — Не, — отмахивается Даня, разочарованный в себе, жалкий трус, который не может признаться в том, что чувствует. Он смотрит на небо, пытаясь разглядеть хоть одну звезду, понимая, что это невозможно, если он так и будет повиноваться свету. Поднимается ветер. Деревья, которые уже почти сбросили свою листву, шумят остатками былого великолепия, оттягивая неизбежное расставание с тем, что еще пару месяцев назад принадлежало только им одним, а сейчас всему миру. Те листья, которые потеряли поддержку, скитаются по пустынным улицам, застревая в большой луже, где, помимо них, еще сотни таких же бывших сокровищ. Те из них, кому удалось избежать неизбежного, продолжают скитаться дальше в поисках новой поддержки. Один из листьев прилипает к ботинку серой фигуры, заставляя ее нагнуться, чтобы убрать непрошеного гостя. Мокрые пряди парня падают ему на глаза, и Даня чувствует отчаяние из-за того, что не может коснуться их. А потом, повинуясь внезапному порыву, трепет волосы друга, заставляя того немедленно поднять голову в немом вопросе.  — Леш, — начинает Даня, потому что окончательно и бесповоротно решает признаться, побороть свой главный страх, — ты… — Я? — Леша подходит к Дане на шаг ближе. Вот оно. То, чего так долго ждали оба парня. — Я… Я кое-что чувствую к тебе, — начинает Даня, делая огромные паузы между словами, опуская глаза в пол, рассматривая мокрый асфальт. Леша пару секунд молчит, переваривая такое скромное, но все же признание. До него не сразу доходит, какой камень только что упал с его плеч, и какой груз сейчас висит на плечах у его возлюбленного. — Дань, я тоже тебя люблю, — выпаливает Леша, немедленно краснея. Даня поднимает глаза, не веря своим ушам, все еще не уверенный в правдивости слов своего собеседника и, встретившись с глазами Леши, которые отражают все те же переживания, что у него внутри, смеется. Не от того, что все это звучит глупо, а оттого, что сейчас он отпускает огромный кусок своего волнения. Леша начинает смеяться по той же причине, понимая, что не все, но хотя бы часть, огромная часть плохого уже позади. Даня чуть приподнимается на носочки, чтобы дотянуться до возлюбленного. Леша наклоняется чуть ниже, готовый для того, к чему все это шло, как внезапно Даня дергает шнурки на капюшоне его пальто и парень оказывается взаперти собственного капюшона. Хорошо, что Даня не видит лица Леши, потому что оно полно досады из-за несбывшейся мечты. Через пару секунд Даня все же отпускает шнурки, подставляя свои лицо чуть ближе и, когда Леше удается выпутаться из капюшона, на мгновение пугается, но этого мгновения достаточно для того, чтобы Леша сам сделал первый шаг. Губы Леши теплые и сладкие, как мед. Губы Дани от волнения пересохли, поэтому целоваться не очень удобно, но никого из парней это не волнует. Рука Леши перебирает влажные волосы любимого, притягивая его все ближе, хоть ближе уже некуда. Через минуту парням все-таки удается оторваться друг от друга, чтобы перевести дыхание. — Может зайдешь ко мне на чай? — шепчет Даня, кивая в сторону дома. — Конечно, — улыбается Леша и берет Даню за руку. Ветер захлопывает железную дверь за ними, когда парни, теперь уже по-настоящему вместе, скрываются в темноте подъезда. На улице не остается совершенно никого. Даже листья, сновавшие тут и там, кажется, успокоились, переосмысливая свое существование. По луже, братской могиле для бессмысленных пережитков лета, проезжает машина, давя последнюю надежду на внезапное воскрешение. Через пару минут в одном из окон четвертого этажа зажигается свет, а потом снова гаснет.