Урок картавости

      Пальцы с легкостью находят уже заученный, но так ни разу и не набранный номер. Слегка трясутся руки, то ли от волнения, то ли пора снова лечить печень. Несколько длинных гудков дают слишком много времени, чтобы передумать и бросить трубку. Но Юра не успевает...  ― Слушаю, ― сонно выдавливает из себя мужчина на том конце провода.  ― Доброй ночи, Уткин!  Юра буквально почувствовал, как дернулся сонный Ларин, раздраженно сводя брови, и расплылся в довольной ухмылке.  ― Какого хуя, Хованский? Какого хуя тебя надо от меня в три утра?  Критик явно был готов завершить разговор, поэтому Юра, не думая, выпалил:  ― Димка, а научи меня картавить.  На том конце повисло удивленное молчание, в течение которого Хованский откинулся на спинку кресла, потеряв силы держать захмелевшую голову.  Трезвый он, конечно, не сделал бы такой глупости.  ― Иди на хуй, клоун, ― устало сказал критик и сбросил вызов.  Славный город Ленинград не радовал сегодня хорошей погодой. Привычный серый туман, вечный спутник утреннего Петербурга, принял в свои объятья весь город, оставив нетронутыми только верхушки зданий.  Вглядываясь в запотевшее окно, в одном из новостроев, резко контрастирующем с обветшалыми пятиэтажками спального района, сидел совершенно несчастный человек.   Допивая четвертую и последнюю, так как больше кофе не осталось, чашку ни капли не бодрящего напитка, он натягивал шерстяной плед на плечи, силясь урвать хотя бы немного тепла в пропитанном холодом жилище. К слову, стоило подумать про отопление еще при переезде в новую квартиру.  Обменявшись жалостливыми взглядами с мопсом, спрятавшимся в кипе диванных подушек, мужчина позволил себе закрыть покрасневшие глаза. Раздавшийся звонок набатом ударил по болевшей голове.  Матерясь вполголоса, критик поплелся к двери, обмотавшись пледом, словно дама шалью. Пожалуй, не стоило этого делать, потому что длинная ткань змеей обвила худые ноги и пришедшего хозяин встретил стоя на коленях. ― Кажется, мы вчера друг друга не поняли, Дим, ― гаденько улыбнулся Хованский и недвусмысленно облизал губу.  ― Так, пошел вон!  Подведясь на ноги, Ларин тут же принял позу, указывая гостью пальцем на выход.  Тот, к слову, не удостоил этот жест вниманием и по-свойски потопал в глубь квартиры.  Достав из рюкзака баночку черного кофе и контейнер с чем-то пахнущим яблоками, Хованский швырнул куртку на диван, а сам приземлился в одно из кресел. Критик же спеси поубавил, увидев принесенные дары, и с мрачной физиономией поплелся на кухню.  Было до дикости странно вот так вот сидеть на маленькой кухне, пропахшей крепким кофе, шарлоткой и легким ароматом одеколона Хованского (да, оказалось, что от него может пахнуть не только пивом).  А странно в этом было именно то, что оба, и хозяин квартиры и его нежданный гость, не находили в этом ничего странного.  Как будто всю жизнь так живут…  ― Хованский, ты мне ответишь наконец, какого черта ты приперся ко мне в такую рань со своим чертовым покупным пирогом ? ― вяло и беззлобно полюбопытствовал новатор.  Шепелявый грустно опустил глаза на пса, млевшего от ласк на его коленях, как будто задетый чем-то.  ― Начнем с того, неблагодарная ты сука, что шарлотку я приготовил сам, ― Глаза картавого критика округлились. ― Не для тебя, не обольщайся. ― А я-то думал, что ты ничего, кроме как открыть банку пива, сделать руками не можешь.  ― Зря, Дима, зря, ― промурлыкал Хованский, как-то пошло подмигнув вмиг покрасневшему Ларину. ― А во-вторых, моя просьба в силе.  ― Я послал тебя на хуй. ― Я принял это за приглашение.   Повисло недвусмысленное молчание, пока критик пытался все же собрать картину вчерашней ночи воедино и понять, чего же хочет от него Хованский.  ― Не мучайся, я объяснюсь, ― сказал последний. ― Есть у меня мечта… Слишком узкое кресло, слишком белый свет торшера, который делает того, кто сейчас похож на кокон из одеял, слишком пугающе бледным, и слишком неловкий выжидающий взгляд зеленых глаз.  ― Я, конечно, понимаю, почему ты выбрал именно пытки надо мной, а не простой самоучитель по французскому. Но я не могу понять, с какой стати мне стоит так унижаться.  Кокон из одеял раздраженно заскрежетал зубами и злобно посмотрел на предателя Дядю Пса, который нашел собачий рай в грубых на вид руках рыжего комика и как будто забыл, кто его хозяин.  ― Тебе мало компромата на меня в качестве моего пирога? Может я жду от тебя широкого жеста в виде помощи другу.  Хованский неуверенно улыбнулся, а мопс вдруг запрыгнул на диван к Ларину и принялся лизать его ступню, так удачно выглянувшую из-под пледа.  ― Ты мне не друг, Юра, ― отрезал критик. ― Да отцепись от меня, псина.  А потом он просто встал и вышел из гостиной.  Добрых десять минут рыжий блоггер недоумевающе пялился на дверной проем, где скрылся психанувший Ларин.  Только он собирался послать ненормального во всех смыслах критика и уйти восвояси, как показалась босая нога, а потом и ее обладатель с двумя кружками чего-то горячего, судя по тому как он шипел и дул на свои пальцы.  Как только бледная изящная рука протянула ему чай, пахнущий корицей и медом, Юра понял, что можно продолжать наглеть дальше.  ― Рррека, ррезисторр..  ― Блять, Хованский, ты безнадежен. ― Да что опять-то? Критик закатил глаза и упал пластом на диван, изображая крайнюю степень отчаяния.  Комик раздраженно ударил кружкой о столешницу, по которой еще немного и пошла бы трещина.  ― Ты опять это делаешь― произносишь сквозь зубы, ― устало бубнит Ларин куда-то в обивку дивана.  ― А как надо-то ― Объясни, блять, Уткин! ― взбесился Хованский. Запустив подушкой в голову, кажется, заснувшему в такой позе, критику, он возымел неожиданный эффект.  Ларин, словно ужаленный, подскочил на ноги, сбрасывая с плеч плед и надвигаясь на Хованского.  ― Как я могу объяснить то, что умел с рождения, дебила кусок?  ― Ты даже не пытаешься, уебок!  Обмен любезностями кончился, когда глаза новатора заволокла темная дымка, а зрачок совсем пропал из виду.  Заметивший это Хованский даже притих, вжавшись в креслице и ожидая как минимум изнасилования мозга.  Но картавый вдруг запрыгнул на колени к блоггеру, хватая того за подбородок. ― Язык к небу, ― скомандовал он ошарашенному комику. ― А теперь произноси. Большой палец надавливает на искусанную нижнюю губу, заставляя открыть рот. Надо ли объяснять, почему блоггер не смог выдавить ничего кроме полустона, когда Ларин заерзал задницей на его пахе, пытаясь устроиться поудобнее. Зеленые глаза пытливо уставились в растерянные голубые, мол, «что-то не так?». ―Аагх, сука,― только и смог выдавить рыжий. ― Ненавижу тебя, педик картавый, рраунд! Совершенно блядская улыбка появляется на лице Ларина и горячая ладонь опускается ему на затылок, притягивая ближе за отросшие непослушные волосы. Ненависть, желание причинить боль и давно подавляемая страсть сплелись воедино в этом чудовищно неправильном поцелуе. Прокушенная губа и сладковато-металлический вкус крови на языке. Длинные ледяные пальцы забрались под рубашку и стали пересчитывать позвонки, заставляя Хованского снова и снова выгибаться в руках бывшего врага. Кем они будут друг другу, когда проснутся поздним вечером среди скомканной ткани, уткнувшись холодными носами друг другу в плечо? Да важно ли это, когда промерзшую комнату топят волны тепла двух душ, так давно знакомых и впервые встретившихся ?