Двемерский ту'ум

      — Вот уцепился-то, а? — косматый мужик недобро проворчал в дремучие усы. Эльф только передернул плечами и крепче прижал к себе кусок двемерского металла замысловатой формы. У мера был рюкзак на спине, ещё один спереди, несколько сумок на матерчатой перевязи, в руках он тащил артефакт дороже золота, но человек нес еще больше. Они двое только и выжили. Должно быть, добрый (злой, ох, злой) месяц экспедиция скиталась по лабиринту подземных руин. Было их тридцать — полдюжины ученых, уважаемых знатоков, мастеров древнего языка, бесстрашных исследователей, десяток слуг и носильщиков, плюс, нанятый отряд головорезов. Осталось их всего двое — диковатого вида норд, заросший чуть не по самые брови и задерганный альтмер-двемеролог. Путники были истощены, вымотаны и совершенно измучены, их надежда выбраться живыми на поверхность таяла с каждым съеденным куском скудной пищи, питьевой воды также не хватало.       Большую часть отряда исследователей погубили не смертоносные автоматоны, не холод и не болезни, а пустая глупость и самонадеянность. В одном из просторных залов, полных сокровищ древней расы, дряхлый ученый муж увидел рычаг и, руководствуясь не разумом, но лишь любопытством, потянул его. Трудно сказать, для чего сей прискорбный рычаг, открывающий шлюзы, был установлен в зале, исправно ли он сработал, и так ли было задумано древними мерами. Должно быть, целое озеро на поверхности обмелело, когда сотни тонн воды хлынули с чудовищным шумом в лабиринт каменных улиц и затопили его. Оставшиеся в живых семеро безумно долго скитались по бесконечным коридорам, терпя всевозможные беды и лишения, проклиная свою судьбу и взывая Девяти — голодные, продрогшие и напуганные. Один заболел животом — сгорел быстро, хотя очень мучился, один сошел с ума и покалечил друга, его пришлось убить, чтобы не покалечил других, остальных забрали машины. Двоих — охранные сферы, другой, раненый безумцем, угодил в насосный механизм и растекся тонким слоем по его поршням. Страшная смерть. Страшная, но быстрая. Двоим выжившим грозила смерть голодная, долгая и мучительная. В пути они проводили, должно быть, целый день. Давно уже никто не мог сказать, утро ли на поверхности или глубокая ночь. Они просто шли и шли, изредка останавливались, ели, восстанавливали силы и шли дальше. Их сон был чутким и поверхностным, часто его прерывал металлический цокот охранников, тогда нужно было биться за свою жизнь.       Двемеролог рисовал карту и засекал, сколько они прошли, норд вырубал засечки на стенах и разбивал механизмы. Мер, другой, мертвый ныне, сказал, что если они будут идти вдоль одной стены, то выйдут, рано или поздно. Он не очень обрадовался, когда из стены вышла идеально функционирующая сфера и убила его. Можно сказать, вообще не обрадовался. Живой эльф и норд решили ставить на стенах метки, чтобы не ходить вокруг одной стены кругами. Они оба воняли хуже диких зверей в клетках. Они пересекали пустынные залы с величественными колоннами и крохотные коридоры, где приходилось сгибаться в три погибели и ползти. Они поднимались по широким торжественным лестницам, где могли бы разъехаться четыре телеги и спускались по осыпавшейся породе. Они проходили мимо несметных сокровищ и пробирались по пояс в вонючей стоялой воде, шли вдоль одной и той же стены. Первое время мер пытался разговорить норда. Он то рассказывал о древней расе, увлеченно и красочно, то спрашивал, что первым делом норд сделает, когда они выберутся из катакомб, подшучивал и жаловался, ругал даэдровых двемеров и хвалил стойкость норда. Мужик лишь кривил губы, крякал и чесал щетину. Эльф терялся, ведь это он, ученый и просвещенный, снизошел до беседы с жалким полубандитским отребьем, которое, небось, имя своё без ошибки написать не может. Оскорбленный ученый умолк на долгие дни.       Однажды, в молчании мерной перестановки ног, в пыльной тиши и в грохоте моторов, эльф услышал, что норд заговорил. Бубнил и бубнил. Вначале без слов — монотонное жужжание, затем, вроде бы, стали проступать отдельные слова, фразы, вырванные из контекста, но смысл упрямо ускользал, сколько бы эльф ни прислушивался. Норд говорил живо, с интонацией, задавал вопросы, самоотвечал на них, приводил доводы, доказывал теории, прописывал уставы и решал невообразимо трудные задачи. Даже когда норд отвернулся помочиться, эльф прекрасно слышал его монотонный голос. Ни на минуту не прерывал свой монолог. Мер начал гордиться, что знаком с таким блестящим ученым без академического образования. Бесспорно, природный талант этого угрюмого, рожденного средь лесов гения, поразит все умы закосневшей в своем чванстве академии и возведет основы новой фундаментальной науки, задаст высшую планку знания и поведет народы к счастливому просвещенному будущему. К «вечеру» путники вышли в очередной широкий пассаж. Воздух здесь был свежее, не было ни одного автоматона, норд счел это прекрасным знаком. — Говори тише, — сказал эльф, — ты их всех разбудишь. — Что? — Спросил норд. Это было его первое слово за последнюю неделю. — Говоришь и говоришь, — проворчал мер, раздражаясь, — хватит уже! Нас заметят и убьют из-за твоей болтовни. Человек хмыкнул многозначительно и перехватил тяжелый молот. Кажется, остроухий что-то затеял. Через сотню шагов норд и сам начал различать кое-какие звуки и не поверил своим ушам, поначалу. Это был не лязг моторов, не шум подземной реки, не кряхтение автоматонов, нет. Чего ни в одном из двемерских городов норд не слышал — гул стены Слова.       Зал был весьма скромных размеров по двемерским меркам, лишь десяток локтей в высоту, зато длинный, как от вайтранских конюшен до медоварни. В дальнем конце узкого помещения в ужаснейшем беспорядке громоздилась мебель и давно сгнивший хлам. — Слышь, двемеры владели ту’умом? — Клянусь пимпочкой Юлианоса, ни разу в своей жизни не слышал о чем-либо подобном, — отозвался мер, сильно смущенный тем, весь день размышлял, кто из них сошел с ума — он, или норд. Оба с зачарованным видом разглядывали вертикальную панель двемерского металла, вдвое выше человеческого роста, убористо покрытую закорючками древнего языка. Последние несколько символов были начертаны крупными буквами, значительно больше основного текста. Сомнений быть не могло — хоть письменность была чужой, и норд не мог прочесть ни буквы, это было именно Слово, оно звало, стенало и умоляло прочесть его. — Невероятно… — протянул эльф. — В коллегии все на уши встанут, когда это увидят. Сенсационная находка! — Подземные меры владели даром Голоса? — Гнул свое норд. — Что? — оторвался от доски мер, — о, нет. Не знаю. Никогда такого не видел. Даже не читал о подобном. Могу лишь предположить, что они… теоретически… могли изучать драконов, но… боги… если это… создать перевод драконьего слова… адаптировать его без потери мощи на двемерский… невероятно! — Что написано, прочти! — Легко сказать! — Мер зарылся в один из рюкзаков. — Двемеры могу показаться ненаблюдательному исследователю монолитной этнической группой, но на самом деле, они жили и развивались, соответственно, в совершенно различных условиях. Во многом среда обитания и ежедневные занятия повлияли на структуры разных наречий и исказили их за долгие годы. Эльф вынырнул из рюкзака с куском записной книжки и начал выписывать слова, проговаривая их себе под нос. — Даже эти их механотоны работают совершенно различно, то есть имеют разные источники энергии… А что у нас здесь. Ага… да, как и следовало ожидать, типичный образчик северного двемерского диалекта. Смотри, вот эта аффриката будет произноситься глухо, дшеее… ах, постой! Нет, нет-нет-нет, не так, звонкая аффриката перед долгой гласной, угу, отлично… да, да, вот так, прекрасно, о, редкий дифтонг! Нет, здесь понижение…. Мер заинтересованно лопотал себе под нос, расшифровывая запись. Он забыл о голоде, страхе и усталости, попал в комфортную, знакомую обстановку и с огромным энтузиазмом кинулся толковать древние письмена. Норд постоял минутку, посмотрел на резво скачущий карандаш ученого, послушал его бормотание, затем уселся у стены, сунул в рот кусок сушеного мяса и прикрыл глаза, используя короткую передышку для отдыха. Мер потряс мужчину за плечо: — Готово, пойдем, я покажу тебе. Торжественно подведя норда к испещренной словами панели, эльф постучал карандашом на манер указки и начал объяснять правила чтения, буква за буквой. Слово состояло из трех закрытых слогов, довольно скоро урок закончился. — Что это значит? — О, если я верно сделал перевод предшествующего текста и корректно все интерпретировал, слово обозначает нечто массивное, искусной работы, обладающее огромной силой, сметающее все на своем пути, но двигающееся исключительно по заданному пути. — Ха, как Фус Ро Да? — Что? — Забудь. Норд снял перчатку и осторожно коснулся стены, потихоньку проговаривая Слово наизусть. Похоже, уловка сработала и, не зная двемерского языка, норд смог изучить их изобретение. Стена успокоилась и смолкла на долгое время — слово было прочитано, миссия завершена. Уже утром путники поднялись на поверхность — у них даже еще оставалось немного съестного. Норд радостно склабился и подставлял лицо ледяному крошеву, а мер в исступлении целовал снег и скалы, жарко благодаря Девятерых. А затем мера убил медведь, которого они случайно потревожили. Норд даже не успел выхватить топора, как когти зверя сняли с несчастного скальп, изуродовали лицо и разодрали глотку. Будь даже у него в руках открытая бутыль исцеляющего зелья — и она бы не помогла. Критический удар — страшное дело! В неистовстве сжимая оружие, норд прокричал изобретенное двемерами Слово: — ЖЕЛ ДОР МАШ! Излитая ртом сила изверглась миллионами, миллиардами тонн чего-то скрытого, циклопически монументального, колоссально несокрушимого. Сила эта подхватила медведя, увлекла его вниз, в долину, закружила, раздавила, расплющила, растерла тушу, на многие мили оставив лишь чудовищный след кровавых брызг. — Мощно. — Сказал норд. Последний оставшийся в живых член экспедиции похоронил тело мера, накидав курганчик камней, подхватил добро, что смог нести и направился вниз, к людям. Слово он решил без большой нужды не использовать, ведь от такой большой хорошей шкуры не осталось и клочка! И подумать боязно, что могло бы случиться с доспехом — никакой кузнец не поправит!