Слава Ситису

"Милосердная Матушка.. пошли мне своё дитя, ибо грехи недостойных должны быть омыты в крови и страхе"- снова прозвучал дрожащий женский голос в моей голове. Новая жертва. Новый заказ. Ситис ждёт возвращения еще одной души в Пустоту. Я - Слышащий, мне даровано внимать зову смертных к Матери Ночи, единственной смертной, достигшей великой чести быть голосом Ситиса, который направляет кинжалы убийц к их жертвам. Свершение Черного таинства разбудило меня посреди ночи. Скинув с себя шкуры, я поднялся. В убежище царил полумрак и гробовая тишина (как и полагается уважающему себя братству), лишь изредка, откуда-то сверху, из вентиляционных ходов доносилось пение ночных птиц Фолкритского леса. Одевшись и проверив крепление своих ножей, я вышел в "прихожую" - пещеру с ручейком, в конце которой на возвышении стоял гроб Матери. Пускай она не может говорить, ибо губы её сгнили, но я могу слышать её. Только я, Слышащий. - Подойди, длань Смерти.. Еще одно дитя взывает ко мне.. Бедная жена каменщика, она родила не по своей воле.. Над ней надругались, над ней издевались.. Она не хотела этого младенца, но.. не смогла убить его от рождения.. Не смогла и годы спустя.. Старые раны её никак не заживают. Сегодня она решила отдать своё дитя Ситису.. Отправляйся в Маркарт, найди ребёнка и забери его душу к Отцу Пустоты.. На этом монолог Матери завершился, оставив меня на едине с тяжёлым осмыслением услышанного. За эти годы в Братстве я убил многих. Будь то хозяин придорожной таверны, Рифтенский нищий или правая рука ярла Морфала - гибли все одинаково - быстро, тихо и без лишнего пафоса. Кроме одного случая на свадьбе в Солитьюде. Каменная гаргулья весьма прилично впечатала невесту в пол на глазах у всех гостей и близких. Но.. детей мой клинок еще не поражал. Что же, Ситис желает её смерти, и я - никто, чтобы этому перечить. Я лишь инструмент. Инструмент, который рано или поздно тоже возвратится к Отцу. Не особо медля, я стал собираться в дорогу. Путь не близкий, через Фолкритский лес и весь Предел - два дня пути (если без приключений, которые меня почему-то стороной обходят редко). Водрузив мешок с небольшими пожитками поверх плаща, я накинул широкополую шляпу, скрывающую лицо в тенях и отправился сквозь уже утренний лес по скрытым тропам, ведущим по самым незаметным для посторонних глаз уголкам и полянам. Через день я уже подходил к Маркарту - мне повезло подъехать на упряжке какого-то фермера, который весьма громко меня проклинал за то, что я не удосужился ему швырнуть пару сэптимов. Знал бы он, как ему повезло.. Я поленился лишний раз марать бритву, убирая возможного свидетеля. Лицо моё он видел едва ли, да и сам помрёт скоро, старый такой мужик, иссох уже весь. Не дойдя до города пару сотен шагов, я свернул на тропу, ведущую на холм, покрытый мелким кустарником. Здесь было ужасно много мотыльков, и на миг в моей голове прокралась мысль о том, что возможно придётся убрать еще и какого нибудь любопытного алхимика, который забредёт сюда в поисках столь желанного мотылька, зелье из крыльев которого, говорят, дарует невидимость. Я в этих зельеварениях бесовских не разбираюсь, так что меня заботило лишь то, чтобы меня и мотыльков никто не беспокоил. На этом холме я дождался наступления ночи, и, поймав несколько летающих созданий (на всякий случай, быть может пригодится), отправился к городским стенам. Стража Маркарта не славилась своей доблестной службой во славу ярла, поэтому преодолеть стену мне не составило большого труда. Дом каменщика, судя по моим сведениям, располагался ближе к Муравейнику (местные трущобы, рассадник болезней и бедности). Прокравшись по слабоосвещённым улочкам, я добрался к цели. Предо мной предстал немного перекошенный двухэтажный дом. Судя по всему - каменщик плохо отрабатывает свои кровные. Я обошёл дом и начал забираться по стене к отрытому окну второго этажа. Практически добравшись к подоконнику, я услышал тихие всхлипы. Сердце сжалось. Скорее всего жертву я уже обнаружил, и эта мысль словно обдала меня кипятком. Я всё еще не полностью смирился с тем, кого мне предстоит убить. Как можно тише, я приподнялся и заглянул в комнату, освещаемую единственной, уже догорающей, свечой. Картина, увиденная мной, не внушила особой радости. На полу сидела девочка, лет пяти, и плакала. Плакала возле висящей на петле матери. Осознание свершения черного таинства на своего ребёнка окончательно сломило её разум. Едва заставив свои руки держаться подоконника, я бесшумно влез в комнату. Мне нужно было еще пару мгновений на то, чтобы морально подготовиться и вынуть кинжал. Созерцание сией мрачной экспозиции внезапно прервал удар по двери, которая тут же послушно отскочила. Мои годами отработанные рефлексы не подвели, мгновенно упрятав моё тело за угол шкафа, жутко удачно расположенного неподалёку от окна. В комнату влетел мужчина с топором. - Я так и знал, собака, я так и знал, что ты сделаешь это. - он бился в истерике и колотил висящий труп. - Захотела убить нашу дочь, нашу семью, наше всё! почему ты никогда не любила её?! - судя по всему муж не знал о том, что произошло с его женой. - отдала жизнь дочери Темному Братству!.. ну уж нет, тварь, если уж ей суждено умереть, то пускай это будет её отец, да простят меня девятеро! С этими словами он развернулся к дочери и ударил её топором. Так я подумал, пока не осознал, что стою рядом с ним, и блокирую летящий в девочку кусок стальной смерти своим кинжалом. Не знаю, что это было. Инстинкт? Рефлекс? Мотив перечил моей задаче. Но теперь уже Ситис заберёт две души. Движение кистью - и топор вылетает из рук неумелого рубаки. Мгновение - и его сердце разрывает холодная сталь, тело обрушилось ниц. В этот момент я почувствовал что-то извне. На левой ноге. Я перевёл взгляд, и увидел эту маленькую девочку, судорожно обнимающую мою ногу. Внутри всё остановилось. Я не мог пошевелиться. У меня задрожали руки, губы пересохли. Я должен. Ситис ждёт этого. Но я не мог себя успокоить. В один момент сознание затуманилось, я начал слышать робкий шёпот, который становился всё громче и отчетливей: ..милосердная Матушка... я посмотрел на руку с кинжалом, которая дрожала уже слабее ...пошли мне своё дитя... перевёл взгляд на ребёнка, в глазах которого читался страх, надежда и ужас одновременно ..ибо грехи недостойных должны быть омыты... прижимаю ребёнка рукой и подношу кинжал маленькой шее ...в крови и страхе..