Некоторые люди созданы для великих открытий. Возможно, они рождены для того, чтобы нарисовать картину, которую будет обсуждать еще несколько поколений. Или для того, чтобы получить лекарство от СПИДа. Исследовать Марс или совершить путешествие к центру Земли. Но никак не для того, чтобы быть любимыми.
Б. У персонажа на плакате прищур как у Бобби. Хитринка в глазах как у Бобби. Волосы как у Бобби год назад, собранные в дурацкий хвост на затылке. Скулы Бобби. Губы Бобби, приоткрытые в странной усмешке. Он светится харизмой Бобби и выглядит так, будто вот-вот разобьет подсвеченное стекло, выпрыгнет на улицу и зачитает фристайлом. У персонажа на плакате красные доспехи – цвет первого альбома Бобби. Персонаж на плакате выглядит таким же реальным, как Бобби. Персонажа с плаката зовут Ким Чживон. Бобби заставляет себя оторваться от разглядывания собственного лица и отступает на несколько шагов назад, чтобы прохожие не обратили внимания на сходство. Конечно, Ханбин никогда не стал бы рисовать такого персонажа, если бы лицо Бобби было всемирно известным. Конечно, Ханбин никогда не стал бы вредить ему. Когда он создавал этого персонажа, то думал только о себе. Очень много кто замедляет шаг, чтобы подольше задержать взгляд на нарисованном Ким Чживоне. Здесь нет имени автора, но Бобби кажется, что популярность Ханбина с выходом игры вырастет в несколько раз. Хотя кому она нужна, такая популярность. - Привет, дурацкий хен. Чану в этом мире единственный, кто позволяет себе назвать Бобби дурацким. Не то чтобы он когда-либо спрашивал разрешения, но были моменты, когда на него фыркал даже Чжунэ, не особо отличающийся любовью к окружающим. Даже удивительно, что Чану, меньше всех выражавший привязанность и к Ханбину, и к Бобби, оказался единственным, кто не потерялся со временем. Кто остался маленьким связующим звеном в их значительно поредевшей компании. Они не обнимаются, даже не пожимают руки, потому что Чану не любит лишних прикосновений, а Бобби за год затворничества в работе над альбомом совсем отвык от людей. Чану в этом году исполнилось двадцать, и он, наконец, перестал выглядеть как человек, который проводит за играми сто сорок часов в неделю. Но по взгляду, брошенному на рекламный плакат, Бобби понимает – этой игре Чану посвятит все свое свободное время. - Тебе надо было приехать, когда я тебе писал, - легко и неформально говорит Чану, засунув руки в карманы. Его лицо постепенно теряет привычные детские черты, он выделяется в толпе за счет своего роста, и Бобби замечает на нем как минимум три заинтересованных взгляда от проходящих мимо девушек. Лет через пять у Чану даже, возможно, будет свой фанклуб. Иногда люди слишком любят красивых. - Я не мог, - так же легко врет Бобби. Он не может сказать, что прочел сообщение от Чану только через два месяца после того как оно пришло, и еще два месяца собирался с мыслями и заставлял себя купить билет на самолет домой. - Если тебя это утешит, его рисовали последним, - без какого-либо сочувствия говорит Чану. Он никогда не жалел никого из них – ни Бобби, ни Ханбина. Прикидывался недостаточно зрелым, чтобы понять, что между ними происходит, но видел и запоминал абсолютно все. Бобби не утешается. Он не был готов к тому, что увидит, приехав домой, но даже не надеялся на то, что Ханбин выбежит к трапу самолета, чтобы встретить. Не надеялся, что Ханбин вообще узнает о его возвращении. Три недели назад он отослал Ханбину заглавную песню нового альбома, и уже через несколько дней получил схематично нарисованный черно-белый клип про кролика, который путешествует по бесконечно пустому городу под проливным дождем. И ни слова больше. - Я нашел тебе квартиру, - говорит Чану, разворачиваясь, и это значит, что пора идти. – Тебе понравится. Бобби бросает последний взгляд на плакат. На того Ким Чживона, которым он был год назад. На того Ким Чживона, которым ему уже никогда теперь не стать. Б. Бобби просыпается под чирканье карандаша. Из-за пасмурной погоды за окном все вокруг кажется серым, особенно бледный Ханбин, скорчившийся в неудобной позе в углу кровати. Он сам как один сплошной угол, голый, худой и несчастливый, с покрасневшими от слез глазами, сгорбившийся и безостановочно рисующий что-то в своем скетчбуке. Его отросшие волосы растрепаны, некоторые пряди, слипшиеся от виски с колой, торчат кольями. На щеке все еще виднеется след от подушки, но даже это вкупе с несколькими багровыми засосами на груди и шее, не делает его на сто процентов похожим на человека. У Ханбина полностью отсутствующий взгляд. Отвлечь его от рисунков сейчас не смогут ни громкие звуки, ни холод, пробравшийся даже под толстое одеяло. В такие моменты кровать кажется огромной, а одиночество, поселившееся между ними – бесконечным. Бобби чешет затылок, пытаясь отогнать ноющую боль, которая, кажется, теперь навечно поселилась под волосами. - Ханбин, - на всякий случай зовет Бобби, голос звучит простуженно, а картинки прошлой ночи возникают перед глазами в самые неожиданные моменты. Сейчас Ханбин тихий и далекий, а всего несколько часов назад стоял на балконе под ледяным ветром, крича в небо какие-то бессвязные ругательства. В одной руке у него был «Джим Бим», в другой – ледяная кола только что из морозилки. Уже в тот момент он был настолько пьян, что пытался пить из двух бутылок одновременно, видимо, воображая себя кем-то вроде Хэнкока, но большую часть, конечно же, проливал на себя. Бобби сидел на холодном полу, слишком пьяный, чтобы беспокоиться за него. Судорожно накарябывал в первой попавшейся тетради текст про то, что все псы попадают в рай. Ему тоже было горько, он был растерян, потому что в один момент Ханбин позвонил ему и сухим голосом сказал, что только что похоронил своего пса, а в другой уже рыдал навзрыд, как маленький ребенок, и даже для тех, кто знал Ханбина всю жизнь, это было бы потрясением. Бобби знал его всего полгода. И совсем не собирался утешать его. Совсем не собирался сгребать первый попавшийся алкоголь с полки супермаркета, совсем не собирался подставлять плечо под его слезы. И заниматься с ним сексом потом, в самом конце, тоже не собирался. Ханбин запоздало поднимает взгляд, как будто зов Бобби шел до него улиточным шагом, и в этом взгляде нет совершенно ничего, как будто не он вчера желал каким-то астральным высшим силам захлебнуться в собственных фекалиях. Сегодня ночью Бобби впервые отсосал парню. И теперь никак не может справиться со знанием, что это совсем не отвратительно. Пьяный Ханбин – удивительный Ханбин, страстный Ханбин, эмоциональный Ханбин, истеричный Ханбин. Бобби не знает, что делать с таким Ханбином. Он до сих пор не разобрался, как вести себя с привычной безэмоциональной стороной, и даже думать не собирается, что может сотворить непривычная. - Я нарисую клип, - говорит Ханбин ровно и снова утыкается в скетчбук. - Клип? – тупо переспрашивает Бобби. Он пытается вспомнить, говорили ли они вчера о работе, но точно уверен: нет, не говорили. Никакой музыки, никаких рисунков. Только боль и бессвязный бред, вызванный болью. Ханбин молча разворачивает скетчбук и открывает последнюю страницу. Бобби узнает свой почерк и испытывает навязчивое желание забраться под одеяло. Он не собирался показывать этот текст Ханбину, ему просто нужно было выплеснуть впечатления. - Тебе не нужно себя заставлять, - мягко говорит Бобби. Он думает – именно так ведут себя с людьми, которые потеряли нечто очень дорогое, а Ханбин все-таки такой же живой человек, как и остальные, хотя иногда в это очень сложно поверить. Ханбин и правда перестает рисовать. Снова поднимает на Бобби взгляд, в котором на секунду мелькает что-то совсем человеческое, а потом говорит: - Я люблю тебя. И возвращается к мопсу, которого тщательно вырисовывает в скетчбуке со всех сторон. Бобби знает – из всех людей во Вселенной Ханбин любит именно его. Любит Бобби, который, наверное, является единственным в мире человеком, который уверен, что никогда не сможет полюбить Ханбина в ответ. - Я смогу забыть, - продолжает Ханбин, уже не отрываясь от рисунков. - Забыть? – спрашивает Бобби, осторожно выбираясь из кровати. Поколебавшись, он заворачивает Ханбина в одеяло таким образом, чтобы не сковывать движения рукам, и чувствует при этом какое-то совершенно непонятное тепло. В какой-то момент Ханбин сжимается под его прикосновениями – и это единственное, что выдает волнение от присутствия Бобби рядом – но продолжает рисовать четкими и как будто бы запрограммированными движениями, как робот. - Я перекладываю его из своей головы вот сюда, - объясняет Ханбин, стукнув кончиком карандаша по странице, с которой на Бобби смотрит идеально нарисованный пес. – Если я нарисую его таким, каким помню, то смогу забыть. От этих слов неясное тепло внутри Бобби сжимается в маленький комок и проваливается куда-то вниз, в пустоту. Ю. Чжинхван откладывает в сторону одну тетрадь и берет другую. Бобби смотрит на него и не совсем понимает, почему самый старший из них сидит за школьной программой, ведь у него в жизни все не так уж и плохо устроилось. Ханбин сидит за столом напротив Чжинхвана, и они сейчас – как небо и земля. Правильная поза против совершенно дикой, правильное расстояние против достающих до страниц кончиков волос, идеально ровная спина против выгнутой вопросительным знаком. Единственное, в чем они похожи – отточенность и техничность движений. Чжинхван провел в больнице два последних года старшей школы, и почему-то только сейчас ему приспичило закончить ее и уехать учиться куда-нибудь за границу. Он сможет, он упертый и талантливый во всем, но его место – в прокуренных обшарпанных клубах, плечом к плечу с непризнанными музыкантами. Он как талисман, поднимающий всем настроение и помогающий идти дальше. Чжинхван познакомил Бобби с Ханбином два месяца назад. Но, кажется, это была самая неудачная идея в его жизни. У Бобби в планах – выход первого альбома под крылом крутого лейбла, он уже на порядок выше, чем андерграундные друзья, и временами позволяет себе быть омерзительно высокомерным и заносчивым. Чжунэ опускает негромкие шуточки про звездную болезнь, когда друзья собираются все вместе, но, когда они с Бобби работают в студии наедине, не произносит ни слова. Бобби настолько благодарен, что временами признает, что Чжунэ бывает хорошим парнем. Совсем немного. И его голос в припевах заглавного трека звучит крышесносно. - Если я сдам экзамен, то уеду через два месяца, - говорит Чжинхван непринужденно, но Бобби замечает, как мелко подрагивают его руки в этот момент. Чжинхван легче всего находит общий язык с Ханбином, но они отличаются на девяносто девять процентов. У Ханбина есть эмоции, но он как будто бы передает их на другой частоте, которую не могут воспринимать нормальные люди. К Ханбину липнут животные, но у него совсем нет друзей. Чжинхван чувствует все, каждую мелочь, до молекулярной решетки, но предпочитает не показывать, насколько глубоко переживает за те или иные вещи. Но это не мешает ему понимать Ханбина едва ли не на телепатическом уровне. В обществе этих двоих Бобби комфортно. Он может сидеть в углу комнаты, не стараясь развлекать кого-то шутками, но и не чувствуя потребности в обществе людей, и спокойно пишет тексты или приводит мысли в порядок. Ханбин нарисовал для него образ, который будет появляться в клипах – угловатый кролик в кепке, объемной толстовке – и уже из-за этого сложно отказаться от общения с ним. Даже если иногда оно кажется невозможным. - Ты сдашь, - говорит Ханбин намного ровнее. И непонятно, все ли ему равно, рад ли он, верит ли в Чжинхвана или чувствует тоску из-за его отъезда. Бобби не умеет привязываться к таким людям. Не умеет называть их своими друзьями. Ему нужна постоянная эмоциональная отдача. Постоянное подтверждение, что с ним, Бобби, хорошо. Что он, Бобби, нужен. Но что-то есть в Ханбине. Или сам Ханбин – просто есть. - Я уеду через два месяца, - исправляется Чжинхван в тон ему. Они переглядываются – скорее даже, обмениваются мыслями – и синхронно улыбаются друг другу. Бобби никогда не встречал таких отношений. И не знает, что думать о таких вещах. - Хочешь нарисовать меня? – с мягкой улыбкой спрашивает Чжинхван, подперев голову рукой, отчего становится еще более милым и очаровательным. Ханбин смотрит на него долгим и внимательным взглядом, и Бобби задерживает дыхание, потому что кажется, что в этот момент происходит что-то очень важное, но он не может понять, что, а эти двое сейчас как будто с другой планеты. - Позже, - отвечает Ханбин и снова наклоняется над рисунком. Чжинхван возвращается к учебникам. Магия испаряется. Бобби выдыхает. Л. У Ханбина нет никакого понятия о личных границах, но Бобби вспоминает о своем пространстве уже после того, как тот отходит и садится за компьютер. Ханбин ходит совершенно бесшумно, и это странно – целиком и полностью осознавать его приближение, особенно в этой огромной холодной комнате, в которой теряется даже двуспальная кровать с массивными коваными спинками. Очень странно видеть в квартире Ханбина такие вещи, потому что он не кажется человеком, любящим мебель, которую наверняка использовали в порнофильмах, но, если бы не кресло-честерфилд, стоящее перед ничем не завешанным окном во всю стену, Бобби посчитал бы это совпадением. Ханбин молчит о своих вкусах и предпочтениях, только постоянно приближается практически вплотную, и от этого не возникает никакого дискомфорта. Иногда Бобби чувствует себя сумасшедшим, потому что представляет, как вместо Ханбина к нему подходит просто часть его самого. - Я закончу завтра, - говорит Ханбин и, сохранив видеоряд, выключает компьютер. Он сам – машина, или у него в голове сидит маленький инопланетянин, или это первый искусственный интеллект, внедренный в человеческую среду, Бобби не знает. Бобби не знает, нравится ли Ханбину его музыка. И не совсем уверен, что хочет знать. Юнхен подал идею с нарисованными клипами, даже сам договорился с Ханбином об этом. Будучи их личным мастером успешных сделок, он мог бы стать отличным мошенником, но что-то все время его останавливало. Добрый характер или слишком честные друзья. Юнхен пропал совсем недавно, оставив только пару слов на прощание, как будто ждал, когда они оправятся от отъезда Чжинхвана. Он был похож на попутный ветер, исчезавший каждый раз, когда дело было сделано. Юнхен был единственным человеком, который мог позволить себе выражать привязанность к Ханбину открыто, не боясь столкнуться с непониманием. И теперь Бобби кажется, что Ханбин чувствует себя одиноко. Потому что редкие объятия и прикосновения достаются ему. А значит, у Ханбина есть хоть минимальная потребность в людях. И Бобби не может перестать думать об этом, как бы ни старался. - Ты можешь не торопиться, мы еще даже не назначили дату релиза. - Ты, похоже, популярен. Ханбин говорит это без любопытства, без зависти, без каких-либо интонаций, но разворачивается и смотрит на Бобби очень внимательно, как детектор лжи. Бобби пожимает плечами. Он ни к кому не привязан – ни к агентствам, с которыми заключает контракт только на один альбом, больше ради музыки, чем ради прибыли, ни к своей популярности. Ему нравится находить отклики в сердцах других людей, но он не хочет, чтобы его узнавали на улицах. Не хочет делать свое лицо известным на всю страну. Или, если получится, на весь мир. - Это мыльный пузырь, - пожимает плечами Бобби и, потянувшись, встает с места. Он не хочет признаваться, что в квартире Ханбина как будто зарыт колодец вдохновения. Здесь всегда отлично пишутся тексты и решаются сложные вопросы. И Ханбин открывает ему дверь в любое время. И Бобби не хочет знать, почему. - Я хочу тебя поцеловать. Ханбин никогда не спрашивает. Он делает то, что считает правильным, и чаще всего это оказывается действительно правильно. И Бобби смотрит на него, как загипнотизированный, и не чувствует никаких противоречий. Он не хочет признаваться, что иногда считает Ханбина сексуальным. Особенно когда тот сидит, развалившись в своем кресле у окна, и отрывается от рисования, чтобы посмотреть в окно. Он необычный, необычно красивый, и в такие моменты на него хочется смотреть часами. Даже несмотря на то, что он парень. И такие мысли не причиняют никакого дискомфорта. Ханбин наклоняется так же стремительно, как подходит, но целует мягко и чувственно. У Бобби никогда не было девушки, которая целовала бы его так же, и от этой мысли он невольно подается вперед и раскрывает губы. Ханбин еще ни разу не подходил настолько близко, что можно было бы уловить запах его кожи и почувствовать ее тепло. Услышать совершенно неспокойное биение его сердца. И ощутить необъяснимое желание впустить его в себя. Как незаменимую часть тела. - Не делай так больше, - просит Бобби, когда Ханбин, наконец, отстраняется. Они тяжело дышат, колено Ханбина недвусмысленно вклиниваетстя между ног Бобби, и кажется, что еще немного, и поцелуев будет совсем недостаточно. На какие-то мгновения в глазах Ханбина появляется целая бездна, но исчезает, едва только Бобби замечает ее. - Не целовать тебя? – спрашивает он прямо, специально наклонившись ближе, и мягко нажимает на плечо Бобби, заставляя его откинуться на спинку стула. Бобби смотрит на его губы – и напрочь забывает все те важные мысли, о которых хотел сказать. Вместо этого говорит: - Не предупреждай об этом. И целует Ханбина сам. Е. Бобби никак не может привыкнуть к тому, что Ханбин никогда не берет денег за свои рисунки. Его работу нельзя назвать работой как таковой – он не подписывает контрактов, когда сотрудничает с компаниями, и даже не настаивает на том, чтобы его указывали как автора. Кажется, его совершенно не интересуют ни деньги, ни популярность. Он создает персонажей для компьютерных игр в бесконечных количествах, и все они – уникальны. Как будто в голове у Ханбина великое множество самых разных образов, и он только рад от них избавляться. Как будто они рвут его на части каждый день. Заставляют рисовать. И не оставляют никакой возможности пожить нормальной жизнью нормального человека. Бобби сидит в кресле под волнами холодного воздуха от кондиционера и смотрит, как город внизу плавится от летней жары. В квартире Ханбина почти всегда холодно, и может быть, виной всему сам Ханбин, может быть, ему уже больше тысячи лет, и холод помогает ему оставаться таким же молодым и красивым. Может быть, Ханбин старше, чем Вселенная, и поэтому не привязан ни к каким человеческим ценностям. Кроме непонятной, совершенно необъяснимой любви к Бобби. Бобби не говорит с ним об этом, но не отталкивает и не сбегает, потому что не чувствует ровным счетом ничего – ни любви, ни отторжения. Любовь Ханбина, все их поцелуи и прикосновения находятся где-то за гранью возможного, поэтому сложно вписывать их в привычные рамки. Сейчас Ханбин не рисует. Он сидит у ног Бобби, легко упираясь плечом в его колено, и смотрит куда-то вглубь себя, то ли в поисках нужного образа, то ли в поисках нужной мысли. Бобби не шевелится, хотя уже давно хочет сменить позу, но очень боится нарушить таинство, которое окружает Ханбина каждый раз, когда он замирает. Может быть, в такие моменты инопланетянин в его голове устанавливает новое программное обеспечение. Или ловит сигналы из космоса. А может быть, Ханбин дает советы Вселенной. - Хочу с тобой переспать. Бобби вздрагивает – не столько от неожиданности, сколько от осознания, что в голове Ханбина бывают и настолько примитивные мысли. Обычно, когда Ханбин говорит «Хочу» - это означает «Сделаю прямо сейчас», и Бобби только успевает кинуть взгляд на часы, подумав, что скоро Донхек должен привести Обана после вечерней прогулки, как Ханбин уже расстегивает ширинку на его широких джинсах и тянет резинку трусов на себя. Вот так. Без долгих поцелуев и лишних разговоров. Ханбин не умеет по-другому. Он не намекает, не манипулирует, не понимает ничего, кроме четкого «Да» или категоричного «Нет». Бобби не способен сказать ни то, ни другое, но в такие моменты позволяет Ханбину решать за двоих, потому что уверен: эти отношения невозможно ничем описать, потому что у них нет будущего. После таких поступков Ханбина не остается никакого неприятного осадка. После таких поступков Ханбина получаются особенно удачные тексты. Бобби запускает руку в его волосы и тянет их на себя слишком сильно, но Ханбин даже не дергается, он так сосредоточен и погружен в себя только в те моменты, когда рисует, и даже сейчас не кажется чуть более странным, чем обычно. Но то, что он делает сейчас, мешает мыслить здраво и мыслить вообще. Бобби кончает Ханбину в рот без лишних звуков, больно прикусив большой палец. Прямо сейчас тяжело дышать и мир вокруг странно кружится от нарастающего волнения. Бобби не понимает, что происходит внутри каждый раз, когда Ханбин делает что-то такое. Когда становится больше похожим на чью-то вторую половину, чем на себя. Ханбин сглатывает сперму и вытирает рот тыльной стороной ладони. Он красивый, восхитительно красивый в самые разные моменты, даже когда не стрижется месяцами, даже когда ест как свинья, попутно пролистывая зарисовки в скетчбуке и разговаривая по телефону насчет заказов. Он красивый, когда только просыпается, даже если спал всего четверть часа, красивый, когда выходит из душа без одежды, наплевав на то, что в его квартире почти всегда есть гости. Настолько красивый, что Бобби иногда хочет, чтобы Ханбин нарисовал себя как персонажа компьютерной игры, чтобы можно было смотреть на него часами. И ни капли не обнадеживать. Пикает дверной замок, и Бобби едва успевает привести себя в порядок, прежде чем они залетают одновременно – глупенький, но очаровательный Обан, и Донхек, которого Ханбин называет не иначе, чем «друг моей собаки». Донхек и правда никому из них не был другом изначально – он живет в соседней квартире и выгуливает Обана каждый день, потому что у Ханбина очень плохо с понятием о времени – но идеально влился в разношерстную компанию и занял в ней свое особенное место. Искренний и трогательный, восхитительно добрый и умеющий радовать одним своим появлением. После отъезда Чжинхвана и исчезновения Юнхена Донхек чувствует себя ответственным за общее настроение в их поредевшей компании, но сейчас он выглядит гораздо более довольным, чем обычно. - Представляете? Представляете? Меня взяли! – выдает он на одном дыхании, откинув со лба мокрые от пота волосы. Бобби улыбается, потому что моментально оказывается на одной волне с его восторгом, и поэтому не сразу понимает, о чем вообще речь. Ханбин поднимает Обана на руки, и пес восторженно облизывает его подбородок – возможно, Обану тоже уже тысяча лет, раз он умеет любить такого человека без какой-либо эмоциональной отдачи. Но, с другой стороны, эта связь немного другая, и Ханбин сидит с ним сутками без сна, когда он болеет, и реагирует на любой непонятный звук. Обан в этой квартире – самая большая ценность. Ему уступает даже их странная, но по-особенному крепкая дружба. - В команду! – едва ли не прыгает Донхек, осознав, что они не понимают его слов. На доли секунды Бобби перестает улыбаться, но потом заставляет себя натянуть улыбку снова. Донхек с самого детства занимается танцами, последние полгода он проходил бесконечные прослушивания и участвовал в бесконечных конкурсах, он заслуживает того, чтобы ездить с крутой командой и крутым танцевальным шоу по всему миру. Вот только это значит, что им придется очень надолго попрощаться. Вполне возможно, что навсегда – и в этом нет ничего плохого. Все, что в этом есть – горькое и безнадежное. - Пойду, расскажу родителям, - Донхек треплет Обана за ушами и, не заметив никакой перемены на лице Бобби, выбегает из квартиры так же стремительно, как появился в их жизни когда-то. Ханбин опускает Обана на пол, с опущенными плечами садится за стол, пододвигает к себе скетчбук и начинает рисовать. Т. - У тебя неплохие позиции в чартах. Услышать такое от Чжунэ – верх невероятного, и Бобби приподнимает одну бровь, но решает оставить свои комментарии при себе. - Неплохо – это то, что наша песня там вообще есть. Бобби говорит «наша» достаточно непринужденно, чтобы не вешать на Чжунэ какую-то ответственность, но внутренне гордится тем, что смог с ним поладить. Очень глупо надеяться, что Чжунэ будет записывать с ним каждую заглавную песню, но это уже вторая, и она нравится Бобби в два раза больше первой. Чжинхван как-то сказал, что им с Чжунэ надо было изначально создавать группу, и Бобби понимает, насколько он был прав. Чжунэ пишет отличную музыку, хорошо выглядит, и у него потрясающий голос. Он обладает достаточно скверным и сильным характером, чтобы выжить в шоу-бизнесе, если когда-нибудь окунется в это дерьмо с головой, и рядом с ним Бобби чувствует себя… Надежно. Чжунэ привел за собой Чжинхван после того как собираться в квартире Ханбина втроем стало привычкой, так стало намного больше шума, но вместе с этим – намного больше идей и вдохновения. Если бы они вдвоем с Бобби были группой, то вместе с жизнерадостным кроликом по клипам путешествовал бы угрюмый кот. - Мы неплохо заработаем, - фыркает Чжунэ, потрепав рукой волосы на затылке. Он делает так каждый раз, когда чувствует смущение или не знает, с чего начать неловкий разговор. Они сидят на двух концах длинного стола в квартире Ханбина. Ханбин находится аккурат посередине, и язык не повернется сказать про него «сидит» - слишком странная поза, слишком четкие и почти маниакальные движения, которыми он что-то рисует, не глядя на планшет. Огромный монитор показывает что-то удивительное, что очень быстро собирается в готовый образ. У Ханбина горят сроки, и Бобби чувствует свою вину, потому что они трахаются как ненормальные каждый раз, когда остаются наедине. Не то чтобы Бобби сам начинает. Просто чаще приходит тогда, когда уверен, что у Ханбина нет других гостей. И до сих пор не может оформить словами то, что происходит – и тем более, перенести это в тексты. Или рассказать кому-нибудь. Бобби знает, будь с ними Чжинхван или Юнхен, все бы уже давно обо всем узнали. Чжинхван читал мысли Ханбина, а Юнхен просто был проницательным, пусть и на редкость тактичным засранцем. Донхек слишком погружен в танцы, Чжунэ слишком эгоистичный. Чану слишком незрелый. Можно не переживать о том, что кто-то догадается, но Бобби все равно не может не чувствовать облегчения из-за того, что не стал публичной фигурой. Из-за того, что все, что происходит между ним и Ханбином, остается в пределах этой квартиры. - Думаю, тебе хватит на переезд к хену, - ровным тоном говорит Ханбин, не отрываясь от рисования. Чжунэ смотрит на него пораженно и растерянно, но к этому примешивается небольшая благодарность. Он никогда бы не признался в том, что боялся начинать этот разговор с Бобби. Никогда бы не признался в том, что был слишком к нему привязан. Бобби не может понять, почему Ханбин догадался раньше, и теперь чувствует себя очень плохим другом. Он думал, что Чжунэ перестал вести себя как засранец только потому, что кого-то встретил. Бобби думает о том, что им изначально нужно было стать группой. И тогда не пришлось бы расставаться. Он встает из-за стола, чтобы выйти на балкон и подышать свежим воздухом, и, проходя мимо Ханбина, замечает, что у фигуры на рисунке лицо Чжунэ. Ю. Ханбин спит, уткнувшись лицом в ладонь Бобби, круги у него под глазами в неярком утреннем свете кажутся почти черными. С того момента, когда они устроили прощальную вечеринку Чжунэ – и веселиться вчетвером было еще более странно, чем тогда, когда они впервые собрались всемером и не знали, как найти общую тему для разговора – прошло уже больше двух недель. Пришел на редкость промозглый ноябрь, и в квартире стало еще холоднее, чем обычно. Ханбин всегда спит на другой половине кровати, накидывает одеяло только на бедра, как будто бы никогда не мерзнет, и у Бобби ни разу не возникало желания притянуть его к себе. Иногда он становится таким же холодным и далеким, как Ханбин, и начинает чувствовать себя его второй половиной. Иногда, в те моменты, когда Ханбин позволяет себе стонать или в уголках его глаз скапливаются слезы – их не видно в темноте, но Бобби чувствует, когда нужно провести пальцами по его лицу, чтобы почувствовать – Ханбин становится половиной самого Бобби. И это никак нельзя объяснить простыми словами вроде «Мы созданы друг для друга». Бобби кажется, что когда-то они были маленькими камешками, лежавшими рядом на поверхности одной погибшей планеты, и сейчас встретились спустя много тысяч лет, но для того, чтобы чувствовать себя счастливыми, не хватает давно исчезнувшей земли под ногами. Бобби кажется, что, будь он камешком, у Ханбина было бы больше шансов чувствовать себя любимым. Но если Ханбин когда-то был камнем – то наверняка самым красивым на планете. - Я люблю тебя, - говорит Ханбин сонно и накрывает ладонь Бобби своей. Не сжимает ее, не переплетает пальцы, просто создает эффект присутствия. Бобби тихо вздыхает. Из всех возможных слов Ханбин во сне всегда произносит именно эти. Бобби придвигается ближе и проводит свободной рукой по его волосам. Они жесткие, но очень гладкие и блестящие, прикосновения к ним дарят чувство необъяснимого комфорта. Ханбин не умеет дарить поддержку, у него плохо с пониманием эмоций других людей, он слишком талантлив, чтобы замечать, что кому-то нужны от него самые простые вещи, но его присутствие само по себе очень многого стоит. Ханбин особенный. Но Бобби начинает чувствовать тоску, когда думает об этом. Ханбин слишком особенный. И Бобби уверен: Ханбин чувствует себя намного лучше, когда остается один. Без непонятных эмоциональных связей. Л. Раньше Чану появлялся раз в пару месяцев, а сегодня Бобби видит его в третий раз за неделю и не может сдержать невеселую усмешку. Никто из них не помнит, как Чану появился в компании, потому что, вроде как, он не был ничьим другом. Как будто бы возник сам по себе, слишком большой для своего возраста и грубый, очень категорично не принимающий советы от старших и умеющий общаться исключительно неформально. Он может заявиться к Ханбину посреди ночи, взъерошенный и побитый, съесть половину спонтанно заказанной еды, проспать целые сутки и снова пропасть на несколько недель. Юнхен был уверен, что Чану избивают родители, но тот так и не дал никому с этим разобраться. Никого не впустил в свою жизнь. Типичный подросток. Бобби никогда особо не сближался с ним, просто принимал как должное, но теперь, когда они остались только втроем, начинает замечать, как Ханбин немного оживляется с его приходом. Начинает говорить. Внимательно слушает без какого-либо выражения на лице. Делает неожиданно резкие замечания стальным голосом – в такие моменты создается впечатление, что в прошлой жизни он был боссом банды несовершеннолетних сорванцов – но никак не реагирует на неуважительное обращение. Ханбину все равно. Он общается с людьми на том уровне, на котором они позволяют ему общаться. И то, что хочет, делает только по отношению к Бобби. - Я послушал твою песню, - мимоходом роняет Чану, скользнув по Бобби безразличным взглядом. Он скидывает рюкзак под стол и, устроившись на одном из стульев, достает из кармана телефон, чтобы залипнуть в очередную игру – раньше Донхек и Чжунэ пытались следить за тем, во что он играет и временами играли вместе с ним, но интересы Чану меняются со скоростью света. Единственными постоянными играми на его телефоне остаются те, персонажей в которых создавал Ханбин. Но все делают вид, что не знают об этом. И все делают вид, что не знают о том, что в плейлисте Чану только треки Бобби. - Понравилась? – скептично спрашивает Бобби, не особенно надеясь на ответ. - Ничего особенного, - пожимает плечами Чану. – Ты не развиваешься. Он говорит именно то, что Бобби больше всего ненавидит слышать, но вряд ли подозревает, какой эффект производят его слова – иначе повторял бы это почаще. Бобби чувствует, что он прав, но никак не может понять, чего не хватает, и почему работа уже не приносит такого удовольствия, как раньше. Бобби страшно осознавать, что музыка отошла на второй план. И страшно осознавать, что он не знает, что вышло на первый. Почему все вокруг внезапно стало таким… Тусклым. Ханбин шмыгает носом и наклоняется над подстилкой Обана, который снова заболел и почти не двигается, только временами жалобно скулит. Бобби только недавно узнал, что Ханбин взял его из приюта, наплевав на букет хронических болезней, превращавших маленькую клетку в филиал хосписа. Обан живет у Ханбина уже больше года и в свободное от поездок к ветеринару время выглядит самым счастливым псом на свете. Временами Бобби ловит себя на том, что Обан видит в Ханбине все, чего никак не могут найти остальные. Сейчас они болеют вместе – Ханбин простужен и чувствует себя настолько плохо, что почти не рисует, Обан не двигается и даже не виляет хвостом, у них горькая идиллия на подсознательном уровне. Бобби старается проводить здесь все свободное время и Чану приходит чаще, потому что все чувствуют неизбежное, но никто не может заговорить об этом вслух. Бобби не хочет быть с Ханбином в этот момент – не чувствует себя тем человеком, который поможет, и все чаще начинает вспоминать, что не так уж давно они знакомы. За это время Ханбин ничем не дал понять, что ему вообще нужна дружеская поддержка. Он выглядит таким же одиноким, как Вселенная. И рядом с ним Бобби чувствует себя маленьким и незначительным. - Я собираюсь уйти из дома - говорит Чану, на несколько мгновений оторвавшись от телефона. - Живи у меня, - мгновенно предлагает Бобби, потому что знает, какой за этим последует вопрос. Он чувствует себя эгоистом, но хочет, чтобы Чану и дальше появлялся у Ханбина как гость, пусть даже приходит каждый день. Но не живет здесь. Чану издает удивленный смешок и даже откладывает телефон. Ханбин выпрямляется и, в последний раз посмотрев на Обана, переводит взгляд на Бобби. И в его глазах впервые за долгое время появляется что-то читаемое. Бобби чувствует себя неловко, но успокаивает себя тем, что не отказал бы Чану, если бы тот попросился жить к нему, чего он, конечно же, никогда бы сам не сделал. - Я помогу тебе перевезти вещи, - продолжает Бобби быстро. Он делает вид, что не замечает понимания во взгляде Чану и даже подскакивает с места, чтобы выразить свою готовность. – Можем даже сделать это сегодня. Но Чану смотрит не на него, а на Ханбина, и качает головой в духе «Не сегодня». Бобби успокаивается – вопрос решен, жить в пустой, пусть и забардаченной квартире Чану будет намного комфортнее, чем мерзнуть здесь каждый день. А Ханбин так и останется далекой необитаемой планетой, которая принадлежит только ему. Только Бобби. Я. Бобби начинает замечать изменения, когда годовой контракт уже подписан, а билеты в Америку – куплены. Ханбин почти не рисует, больше спит, перестал так стремительно худеть от пережитого стресса, выходит из дома чаще, чем раньше делал это с Обаном, и несколько раз Бобби встречал его по пути, и во сне потихоньку придвигается ближе. Бобби ищет идеальный момент для разговора, но никак не находит, потому что в один момент квартира Ханбина становится теплой и по-своему уютной. Потому что в один момент Ханбин начинает улыбаться, когда видит его, сначала неловко, а потом – ярко и открыто, так красиво, что в первое время Бобби каждый раз замирал, пораженный. До отлета остается меньше недели, а Чану бросил школу и теперь слишком устает на работе, чтобы приходить к Ханбину, и поэтому никто не может сказать Ханбину об этом, кроме Бобби. Слова каждый раз застревают в горле. Бобби уверен – он просто привык ко всему настолько, что будет очень сложно отказываться. Так же, как Ханбин привык любить его практически с первого взгляда. Так же, как они оба решили для себя всю жизнь провести в одиночестве. Посвятить себя творчеству. Бобби уверен – он просто привык считать Ханбина половиной себя, и это иллюзия, созданная для собственного успокоения. Чтобы была возможность принять его чувства к себе и не сойти с ума от внутренней гомофобии. Бобби знает – кормить себя выдумками получится совсем недолго, может быть, день, может быть, час, но никак не может перестать приходить к Ханбину заранее, еще до отъезда. Знает, что стоит рассказать обо всем. Но не знает, нужно ли это. Ханбин сидит в своем кресле, задумчиво глядя на весенний город под окнами. Бобби знает его почти девять месяцев, и уже смирился с тем, что никогда не может разгадать образ его мысли. Смирился с тем, что так сильно привык. Бобби берет его за запястье и тянет за собой на кровать. Ханбин доверяет ему себя целиком и полностью, и от этого доверия становится только хуже. Бобби целует его так отчаянно и постепенно осознает, что сейчас Ханбин дарит ему ту любовь, которую теперь уже не может подарить другим. Ни Обану, ни Чжинхвану, ни Юнхену, ни Чжунэ, ни Донхеку. Ни себе. Внутри Бобби все еще нет любви к нему. Любовь помешала бы уехать. Любовь помешала бы развиваться дальше. Не стоять на месте. Любовь была бы самым бесполезным чувством из всех возможных. Но Ханбин заслуживает ее больше других. Бобби не любит его, совершенно точно, иначе любовь стояла бы на первом месте, далеко впереди музыки, друзей и прочего. И в этом не было бы абсолютно ничего хорошего. Бобби уверен. Он подминает Ханбина под себя, но в этот же момент начинает чувствовать себя совершенно обессиленным. Просто замирает, уткнувшись ему в шею, и чувствуя ровное биение сердца под зажатой между их телами рукой. Футболка Ханбина мягкая и приятная наощупь, волосы отросли еще больше и теперь щекочут ухо, но просто лежать на нем, чувствовать его всем телом, оказывается неописуемо невероятно. В этот момент Бобби понимает, что ничего не сможет сказать, даже в день отъезда. Потому что никогда в своей жизни даже не подумает прощаться с Ханбином. Я. Бобби замирает перед дверью, пораженный внезапной догадкой, и так и не доносит руку до кодового замка. Чану стоит рядом с ним с нечитаемым выражением на лице, но совершенно не торопит, давая время осмыслить ситуацию. Бобби с самого начала знал, куда они едут, и эта дорога была невыносимо долгой. И оказалась совершенно бессмысленной. - Его там нет. - Его там нет, - эхом отзывается Чану, но, похоже, даже не думает ничего рассказывать. Бобби не чувствует себя виноватым. Он переваривал эту вину больше полугода после отъезда и искренне надеялся, что Ханбин достаточно сильный, чтобы пережить такой мелкий и трусливый побег. Бобби надеялся – если Ханбин нарисовал ему клип, значит, не все еще потеряно. Он даже не думал, что год, который прошел для него как несколько мгновений, может оказаться долгим и мучительным для кого-то другого. - Где он? У Бобби нет надежды прямо сейчас. Он не чувствует никакой паники или беспокойства. Ханбин не пропадет, с Ханбином не может случиться ничего человеческого. Он или инопланетянин, или андроид, или такой же старый, как Вселенная. Беспокоиться не о чем. - Я не знаю, - мотает головой Чану, и на секунду у Бобби появляется ощущение, что младший сейчас хорошенько разукрасит ему лицо. – Разработчики тоже его ищут, но он не подписывал контракт и не оставил никаких контактов. - Тогда зачем мы здесь? – устало спрашивает Бобби. Он представляет, как зайдет в пыльную пустую квартиру, в которой Ханбина, судя по всему, уже никогда не будет, и все внутри скручивается от тоски. Бобби не любит его, но не планирует с ним расставаться. - Потому что ты должен это увидеть, - говорит Чану и открывает перед ним дверь. Бобби заходит первым и понимает, что дальше пойдет один. Дверь за ним со стуком закрывается. В квартире неожиданно темно, но ожидаемо холодно. Бобби не помнит, где здесь выключатель, поэтому долго шарит рукой по стене и резко щурится от неожиданно яркого света. Здесь совершенно пусто – нет ни кровати, ни кресла из порнофильмов, ни большого стола с семью стульями. И, в то же время, эта пустота никак не бросается в глаза. Благодаря рисункам на стенах. Между яркими образами их общих друзей помещаются короткие схематичные зарисовки, как будто Ханбин рисовал раскадровки к комиксу, и Бобби узнает каждый кадр, потому что воспоминания Ханбина о друзьях – и его воспоминания тоже. Потому что почти все это время они пережили вместе. Здесь нарисовано все, о чем Бобби вспоминал, пока ехал сюда, как будто Ханбин знал, с самого начала знал о каждой детали, которая останется в его голове. Огромное окно полностью закрашено групповым портретом, ярким и уютным, на котором Ханбин нарисовал себя в самом центре – с такой счастливой улыбкой, которую Бобби видел всего раз или два в своей жизни. Ханбин нарисовал на стенах все, что так отчаянно хотел забыть, и от этой мысли Бобби оседает на пол, потому что навалившееся осознание выбивает из него все силы. Каждый рисунок, даже самый маленький и схематичный, пропитан такой любовью, на которую Бобби никогда не будет способен. В этой комнате помещается столько боли и одиночества, что она совсем не ощущается пустой. Бобби опускает взгляд на пол и мгновенно теряется в пространстве оттого, что он усеян одной и той же фразой, написанной совершенно одинаковыми линиями. «Я люблю тебя».Часть 1
3 декабря 2017 г. в 20:47