Должно пройти много-много времени

Карлос завидовал своим друзьям. Это чувство он всячески скрывал, закапывал песком своей улыбки и беззаботности. С виду он всегда выглядел уверенным в себе человеком, но это было далеко не так, как клюква выглядит вкусной, на самом деле кислая настолько, что вода после неё кажется сладкой. Карлос завидовал своим друзьям, потому что их родители, какими бы ни были злодеями, любили своих отпрысков. Говорят, чтобы узнать, что ты чувствуешь к человеку, следует уехать куда-нибудь далеко-далеко. Карлос однажды так и сделал — оставил за спиной свой дом, единственного родного человека — мать, могилу кота. Просто бросил за спину, как пыль, уехал, не оборачиваясь. И, конечно, он понял позднее, что чувствует к своей матери. Ничего. Как и пыль, её образ ветер поспешил развеять, она растаяла в воздухе. И сердце Карлоса не испытывало никаких сожалений. Понимание быстро пришло к нему. Он сразу узнал, что к ней чувствует. Ненависть. Как бы жестоко не звучало бы это слово, и какие бы дурные ассоциации оно не вызывало, каким бы горьким оно не было на вкус. Самую обыкновенную ненависть, сильное отвращение, похожее на бессильную злобу. За что её было любить и по чему скучать? С самого детства он сбегал к какой-нибудь Изме, чтобы она дала ему каши. Он ненавидел её автомобиль, который она называла «своим дитем» и прокалывал шины острой палкой, хотя знал, что последует потом за истерикой. В такие дни он не ходил в школу, и вовсе не из-за желания прогулять. Бывало, что синяки не скрыть даже длинным рукавом. За что любить? За то, что сломила? Просто согнула, как гвоздь. И как и гвоздь, выпрямиться очень трудно, если не невозможно. Нужны сильные руки, чтобы выпрямить гвоздь, но кто будет с ним возиться? Его просто выбросят. За что любить? За молчаливую вражду с Роджером, догадавшимся написать Круэлле де Виль песню, пусть и полную сатиры и едкого сарказма — зато там много раз повторялось её имя. Если на Острове Карлос и напевал её, то чтобы позлить Круэллу. Теперь же эта песня его раздражает не меньше. Карлос нажал на боковую кнопку плеера, увеличивая звук. Песня «Rocket Man» уносила куда-то в далекий космос, одновременно напоминая о близком Новом Орлеане. Космонавт, находясь в его молчаливой глубине, скучает о своей жене и детях, но прежде, чем он вернётся, должно пройти много-много времени. Карлос целиком сосредоточился на словах песни, что не сразу заметил, как на его плечо легла рука. А когда увидел — тут же вернулся с космоса на Землю, сгорая не столько от воздуха, сколько от стыда. Он тут же понял, что находится в классе и наверняка прозвенел звонок, оповещавшийся начало урока минут десять назад. Перед ним стояла сама Фея Крестная, и до Карлоса быстро дошло, что это, возможно, её урок. Но её лицо было серьезным, да и в классе все молчали, никто не смеялся и не перешёптывался. — Карлос, милый, пройдём со мной. «Но я же могу просто сдать наушники!». Карлос растеряно кивнул, поспешно выключая музыку и стягивая наушники на шею. Он протянул было плеер директрисе, но та лишь вопросительно посмотрела на него, точно он предлагал ей найти Кукамбру, и кивком приказала следовать за ней. Стараясь выглядеть как можно более невозмутимым, он прошёл за ней из класса под озадаченные взгляды одноклассников, чувствуя себя королём, идущим на казнь. Они пошли прямиком в кабинет Феи Крёстной — уютное место с мягким ковром, где стояли мягкие кресла, журнальный столик и главное — всегда готовый чай. Фея указала жестом Карлосу на так и зазывающее удобное кресло напротив столика, а сама села в кресло рядом. Её кресло стояло довольно близко, чтобы Фея могла даже к щеке собеседника прикоснуться. Карлос, чувствуя себя неудобно, посмотрел в её добрые, но почему-то печальные глаза. В первую очередь, директриса разлила чай в голубые чашки. — Карлос, — начала она. Было видно, что ей трудно об этом говорить, она все время опускала глаза. — Думаю, я обойдусь без прелюдий, хотя я очень редко сообщаю кому-то плохие новости. При последних словах Карлос едва заметно вздрогнул. Его исключают? Чуви, его пёс, попал под машину? Джейн переходит в другую школу? Он выходит из команды? У него или у Джейн обнаружили рак? Всевозможные жуткие сценарии сменяли один другой. — Твоя мать, Карлос… Она умерла. Она упала с крыши. Каждое слово она произносила как можно более медленно, спокойно и тише, как будто старалась нанести удар насколько возможно безболезненно. А у Карлоса едва вздох облегчения из груди не вырвался. «Я думал, что-то с Джейн…». Тут он почувствовал тепло. Карлос опустил глаза и увидел, как Фея сжала его руку. — Я понимаю, тебе нужно время. Я освобожу тебя от занятий на столько, сколько понадобится. У тебя всё хорошо? Тут до Карлоса дошёл смысл её слов, на миг показавшийся таким далеким. Его матери больше нет. Его тирана больше нет. — Что вы сказали? — переспросил Карлос, вдруг услышав, как его голос дрогнул. — Что я освобожу тебя от занятий… — Нет-нет, перед этим. По лицу Феи пробежала тень, как будто это была её потеря. Она нагнулась, их лица стали находиться на одном уровне. — Твоя мать умерла, Карлос, — так же тихо, медленно, печально и мягко повторила она. — Вы целиком серьёзны? — Да, — она внимательно вглядывалась в его лицо, ожидая реакции. — Не уходите, — произнёс он, сжав её руку. Она закивала, мысленно уже раскрыв объятия. Карлос закрыл глаза и вслушался в звук тишины. Этот звук был ровным тиканьем часов, острожным дуновением ветра, ласковым чужим дыханием. Он был в едва уловимом постукивании, быть может, капелек воды, а может, биения сердца. Тишина вдруг стала не тягостным, а наоборот, легким и умиротворяющим, как первые лучи солнца на рассвете. Карлос почувствовал, что будто кто-то наконец сбросил тяжёлый груз с его плеч. И можно вздохнуть полной грудью. Вот так, как сейчас. Карлос вздохнул, дав легким полностью раскрыться, как будто он вновь был рождён. Голова закружилась, словно от восторга или непривычного света. Его матери больше нет. И никогда больше не будет. — С тобой всё хорошо? — Да, я в порядке, — ответил Карлос. Хоть Фея и подумала, что он ответил это только потому, что должен был, но на самом деле его слова были искренни. Карлос вдруг почувствовал, как Фея обняла его. — Всё будет хорошо. Мы рядом. А Карлос едва не засмеялся. — Я — монстр? — вдруг спросил он. Фея замерла на секунду. Затем, она выпрямилась, но всё ещё держала его за плечи. — Почему? — её голос был насторожен. — Я ведь должен плакать? — Необязательно, — удивленно ответила она. — Но я… Радуюсь. Лицо директрисы изменилось, будто она увидела, как кого-то ударили. Она даже побледнела. — Я действительно рад. Ведь теперь мои кошмары останутся лишь кошмарами. Воспоминания лишь воспоминаниями. И она никогда больше не вернётся, чтобы меня ударить. Прошлое — это прошлое, можно и забыть, и простить. Фея была озадачена, но не отпускала его. Наоборот, сильней сжала его плечи. — Всё было настолько плохо? — спросила она. В ответ Карлос лишь молча кивнул. А потом были соболезнования, которые были не нужны. Сочувствующие взгляды друзей, которые были бессмысленны. Дни, которые он проводил в одиночестве, потому что остальные сидели в школе, и эти дни были бесполезны. Джейн, которая прогуляла уроки, чтобы посидеть с ним, хотя и это было тратой времени, пусть и не пустой. Карлосу не было тяжело. Он наслаждался свободой. Но однажды его прорвало, как плотину. — Карлос, — зашедшая Мэл виновато улыбнулась. Карлос, сидящий на кровати скрестив ноги, ответил ей улыбкой, отвлекшись от ноутбука. — Мне так жаль, что это произошло с тобой, — она села рядом с ним. — Мэл, я же тебе говорил… — Быть может, ты просто захочешь это увидеть. И она протянула ему то, что все это время держала в руке — конверт. Карлос тут же разорвал его, бросив обрывки прямо на пол, Чуви тут же принялся играть с ними. Он посмотрел на фотографию матери — испуганной, обезумевшей женщины, уже мертвой. Карлос почувствовал себя… Космонавтом, сжигающим свои идеи и мечты в одиночестве. Как когда-то чувствовал, живя рядом с ней, с чудовищем. Возможно, когда-нибудь Мэл, обнявшая его, когда он разрыдался, поймёт истинную причину его слез. Возможно, когда-нибудь Чуви перестанет скулить, успокаивая его. Карлос плакал, а Мэл молча гладила его по голове. Карлоса переполняла боль из-за жалости к себе, из-за осознания несправедливости. Всё вдруг выбросила волна слез, беспощадно. Они сидели в одиночестве, их никто не видел. Песня Элтона Джона играла совершенно невпопад, никак не вписываясь к его слезам, пианист легко касался клавиш, немного напоминая ту самую песенку «Круэлла де Виль». Возможно и Карлос почувствует когда-нибудь жалость к своей покойной матери. Только должно пройти много-много времени.