Flesh

Юрочке стукает шестнадцать, когда он становится той еще оторвой. Алтын друг, Алтын рядом, Алтын видит это все бешеное безобразие, и Плисецкий для него как "Секс на пляже", только если убрать все, кроме алкоголя, и залить разом в горло. Кумир там, соратник, глаза воина. Снимание перчаток зубами и изгибы тела в рванине там. Все такое. Он сам диджей, но Юркин талант выражать свои слова посредством подборки песен и выступлений не поддается критике, это безумие. После нашумевшего показательного идут чередой дни и недели, и они как в песне Сплина просыпаются вместе, даже если уснули в разных местах, проще говоря, он к концу первого полугодия выкидывает клавиатуру, потому что кнопки западают от частого нажатия и значки стерлись. Полгода, и за это время милое и вызывающее безумие по имени Юрочка черт знает, что вытворяет с ними обоими. Это не френдзона, это такая игра. Это они лучшие друзья-на-веки, мат-перемат и жалобы на Якова, на Виктора с Юри. На весь бренный мир. Ну, переходный возраст - вещь такая, кажешься сам себе совершенным, а все вокруг вроде как собачьи кучки (такое определение впервые Отабек тоже из его уст слышит и ржет). А потом обоюдное пьянство разума, в котором виновата свобода, присущая интернету. Алтын молча ночами облизывает губы, помнящие вкус тех гребаных перчаток, и крепче сжимает в кулаке член, рьяно порхая грубой ладонью по стволу, но днем само божество покерфейса. Юрочка не такой, у него все наоборот. Не ходя вокруг да около, доводит беседу до уровня "лол кек", а потом между похабными шуточками приходит сообщение "по приезду трахнешь меня, бро, а то с этими тренировками пиздец хочется самого себя нахуй послать". Алтын смеется и набирает: "Чей?" "На твой, чей же еще". Опа. Потом, спустя минуту новых шуток, вообще доходит. Отабек потом скайп соединить не решается, так Плисецкий достает по другим сетям и - вот надо было именно ночью - горячо дышит в трубку, аж ощущается, как быстро кусает губы. И внезапно на тихое: "Прив, что делаешь?" Алтын громко и отчетливо выдает "на тебя лежу дрочу". Вот тогда веселье и начинается. Вернее, начинается новый сезон, и они встречаются прямо в аэропорту, при толпе народа. Холодно, пробирает до костей, но не мороз, а пристальный взгляд растрепанного и заметно вытянувшегося Юрки. За ним бегут фанатки и все такое, сзади машет Виктор, а примадонна-гёрл грубейше хватает за куртку и тащит через весь зал, хлопает дверью в кабинет досмотра вывоза растений и, впечатав в стенку, жадно целует. Всю душу отдает, а делать толком не умеет, Отабеку приходится показывать. Пар от дыхания смешивается в одно облачко, и целует-то Юра, Отабек что, только подсказывает, куда плотнее губами и зачем скользить кончиком языка по зубкам. Через минуту оба едва успевают смотаться под грозные окрики уборщицы и вновь встречаются в вечернем скайпе, сидя в разных отелях. Плисецкий не смотрит в камеру, только молча оттягивает край футболки и теребит в тонких пальцах. "Приезжай" - просто жмет плечами казах и откидывается на спинку кресла, закрывая глаза. Считать минуты по то и дело гаснущему экрану утомительно. И в ту ночь они так и не встречаются, потому что именно здесь и сейчас забастовка у таксистов и весь город стоит. Оно, может, и к лучшему, но стоит и еще кое-что. Лично у Алтына. Потом все встречи на людях, на банкете и на хорошо просматриваемых гладях тренировочных катков. Зато взгляды, которыми стреляет постоянно рвано дышащий Юра - это даже круче, чем потрахаться в первую же встречу. Потом, как тогда совсем, Отабек даже не особо хочет, но по приглашению идет на тусу диджеить, и толпа в восторге. Огни, пена и улюлюкание, даже девки на шестах, и стоит на миг отдаться резкому биту, жизнь обретает краски. - Эй, куда?! - через толпу с трудом плывут лысые черепа секьюрити, а прямо мимо Алтына за полотно с плакатом ныряет маленькая блондинистая тень. - Воу, полегче, сюда нельзя, - Отабек оставляет пульт вовремя подвернувшемуся поддатому диджею и встает перед завесью. - Мелкая девка сюда не... - Кроме вас никто не суется, - на сносном английском выходит убедительно, и лбы отступают. - Ну что? - Алтын скашивает взгляд, - ты опять за свое? - За твое, - "девка" крадется кошкой и обхватывает со спины, - пошли, есть дело. За такими делами обычно утаскивают в местный полутемный туалет с мигающими лампочками и сорванными замками, но жилистая цепкая рука обхватывает запястье и скользит по лестнице, Отабек тупо и бесстыже пялится на задницу в латексе, раздувая ноздри породистым жеребцом, потому что доступность шаговая, протяни руку, и. Ему в плечо чертыхаются, тут же едва не дают по затылку и вмиг оттаптывают ноги, вообще-то Алтын в таких чудесных местячковых клубах на всех смотрит сверху. Спереди отсвечивает блеском волос его "Секс на пляже", его чертов Плисецкий, его, потому что через минуту впечатывает в стенку потайного коридора и смотрит безумно, выдыхает сладко, решительно: - Готов? - Всегда, - на вдохе вылетает само, и плевать к чему нужно быть готовым, Отабек на это пойдет ради подросшего котенка, обратившегося в эту ночь в сексуального абьюзера. Юрочка отпускает его руку, закусывает губу и медленно щелкает замком на крохотной двери, в грохоте музыки и голосах людей его хриплый тон ошпаривает уши: - Flesh, taste the flesh, Бека. Алтыну крышу снесло давно, но сегодня ухают вниз и стены, если они были, построенные на песке. Он звереет и дает себе быть таким, потому что втиснутый в подсобку Юра этого хочет. Теперь он степным коршуном виснет над мальчишкой, а тот, мать его, скромно смотрит в стену и плавно, четко вжимается дрожащими бедрами в ногу Алтына, сдавленно хмыкает и смотрит в глаза: - Ухо дай. - Что? - но кошкопарень уже сам подтаскивает Отабека лицом в свое лицо, целует судорожно, похабно вылизав ему губы, и наконец шарящей по виску рукой вставляет в ухо наушник. Simon Curtis, мать его, он издевается. И эта-эта-эта самая песня, которую заремиксил сам же Алтын. Вибрация и басы, а Плисецкий, оторва, раздраженно шипит и кусает за кончик языка, требуя целовать его, ласкать и трогать везде под "take me over till you done, till I'm done", и он делает это, и еще больше этого, впивается в рот Юрочке, трахает медленно языком без всяких барьеров, нюхает его ядовито-нежный запах от бледной кожи и золотых волос, лезущих в лицо. Руки сами поднимаются по острым лопаткам и под бит, перед припевом, они сливаются в одно, когда, влажно чмокнув розовые губы, Алтын с треском рвет ткань сетчатой футболки, отшвыривая в сторону. Плисецкий ноет и жадно моргает длинными ресницами, вжимается, трется вставшими сосками о жесткую одежду своего горячего казаха, а когда тот сам стягивает с себя все, да готовый даже кожу стянуть, безумие, начавшееся с показательного, захлестывает с головой. Они вообще оба домашние хикки, и Алтын столько раз видел это лицо сонным и милым, а сейчас так грубо и жадно его целует, едва не кусая щеки, острый правильный нос. - Можно ниже, - шепчет Юрка на ухо низким шепотом, - а потом я надену твою куртку. - Потом ты уснешь в моей постели, - добавляет Алтын искренне, метко стреляет глазами в затуманенные очи юноши и наконец дорывается, кусая за горло и шею, ставя болезненные метки, и ощущая трение паха о пах, тихий звон соприкасающихся молний на ширинках, пока наконец стройный Юрий не изгибается под особенным углом и не закидывает ногу ему на бедро в дикой растяжке, побивая все свои рекорды гибкости. Доходит, когда он уже мелко трясется в его руках. Доходит, когда Отабек едва успевает сунуть руку вниз, чтобы сдавить член под тканью, когда с сиплым скулежем его парень изливается в дикой лихорадке, дергая ногами, толкаясь в руку, заливая себе все штаны изнутри. Алтын смотрит на его лицо, настолько охуенное в оргазме, что ему тоже сводит судорогой пах, но все же удается не последовать за невыносимо чувствительным Плисецким. Тот обмирает и шепчет что-то во взмокшую грудь Отабека, целует ее, слизывает капельки пота, вкрадчиво умоляет взять. Боги олимпа. Он, Юрий Плисецкий, сам просит оттрахать его, здесь и сейчас, несовершеннолетнего в клубе 18+, просит примерного ученика и сына, национального героя, само воплощение строгости и выдержанности. Наушник всверливается в ухо припевом, и под "get undressed, taste, taste the flesh" Юрка охает протяжно от крепкой хватки на своих ягодицах, дико краснеет, когда холод с пола пробирается вверх по обнаженным от штанов ногам и горяченным бедрам. Отабек стоит на коленях и слушает-слушает звонкие тонкие стоны и всхлипы, тиская эти бедра, очищая его аккуратный твердый член, зализывая головку как открытую рану, прикоснись - и ее обладатель взвоет, что он в принципе и делает, пока вновь не оказывается придавленным к стенке, на этот раз грудью. Им не нужны слова, на кой, если они в одних наушниках слушают одну и ту же пошлятину и Алтын смазанными слюной пальцами теперь не "стреляет" в Плисецкого, а резко и тягуче трахает в узкую девственную дырочку, так и срываясь на хорошие шлепки ладонью, так вгрызаясь в холку парню, что вскоре слизывает первую кровь. Юрке больно, Юрке много, он задыхается, пот течет по вискам и мокнут волосы, сзади Алтын раскатывает латекс из кармана опущенных брюк и замирает, тяжело дыша. Они же типа друзья и даже не сказали друг другу ни единого слова, что значило бы согласие на трах в подсобке ночного клуба. Они типа... - Газуй, байкер, - оборачивается Юрочка, обводя языком кадык Алтына и прикусывая натянутую смуглую кожу. Да так и дергается весь, внезапно растянутый уже не пальцами. В Плисецком туго до потемнения в глазах, и руки жмут и мнут его охеренные маленькие ягодицы, напрягшиеся донельзя, и остановиться уже нереально. Где-то там, в другом мире, постель с розами, свечи и обильно смазанный легко скользящий член, а здесь и сейчас вышибающее дух трение, всхлипы и виляние задом Юрия и рваные, жадные фрикции. Алтын тяжело охает, как раненый, когда Плисецкий изгибается на его руках, легкий и трясущийся в лихорадке под названием секс. Через минуту он уже стонет во все сорванное горло, уже не может стоять. Под ноги попадается какая-то пружинистая поверхность, может быть это даже матрас, но задаваться сим вопросом Алтын бы стал в другой жизни. В этой он толкает парня туда лицом, тыкая, как щенка, и тот понимает сам прекрасно, что их услышат, закатывает размалеванные глаза и кусает себе пальцы. Член трется внутри, трахает по самое не могу, чуть ли не разрывает пополам, но когда ударяет по простате, Плисецкий просто бешено мечется в сильной хватке Отабека. Это длится и вечность, и секунду. Алтын трахает медленно, тяжко, входя по сантиметру и шлепая яйцами по покрасневшему заду, додавливает, пока обоим не становится уже_слишком_долго. Отабек сглатывает вязкую слюну, обрывает тягучие минуты парой резких движений, завершая бешеную свистопляску своего сердца, сжимая в кулаке член Юрки и сам кончая прямо будучи в нем до упора. Такси петляет по городу, накидывая на счетчик лишние евро, но Алтын швыряет хрустящую купюру на сидение, не прощаясь, и на руках несет свое вырванное сердце, свое выигранное золото. До рассвета они продлевают, вновь зажигая, это безумие сплетшихся тел, крови от засосов, пота, спермы, трахаются нежно и грубо, стонут, до хрипов и судорог доводя друг друга. Весь отель, наверное, стоит на ушах. Наверное, Юрочке один за другим приходят сообщения охреневающих взрослых, следящих за комментариями визжащих фанаток. На утро обычно любовь и страсть затухают. Обычно в постели лежит уже не то тело и душа, которые ты так страстно отлюбил вчера, Но Отабек Просыпается До чертиков втрескавшимся в сидящее устало на его бедрах идеальное гибкое тело юноши. А что душа? А душу Плисецкий давно продал дьяволу. Такому охеренному дьяволу одним закатом над Барселоной, тот еще типа клятву закрепил горячим своим рукопожатием. Вот и вся алхимия.