— Снова напился?

Эпонина прекрасный друг. Не собутыльник, а именно друг. Эр, наверное, даже Курфейраку не доверял настолько, насколько можно было доверять Тенардье. Эпонина как-то умудрилась влюбиться, безответно влюбиться, и заметил это только Грантэр. Только Эр знал об этом несчастье, только он знал, насколько Эпонина сильно зависит от присутствия своего краша в аудитории, сколько слёз ею пролито и сколько сил ей стоит улыбаться у всех на виду. Наверное, девушка доверяла ему настолько же, насколько он ей. Жизнь — сука, Грантэр это осознаёт, когда Мариус приходит к Эпонине, чтобы рассказать о том, что Козетта, кажется, его совсем не любит, а Козетта — чтобы рассказать, как ей не хочется расстраивать Мариуса, ведь Мариус такой хороший, ему будет больно, если его отошьют. Эпонина — прекрасный друг, поэтому она находит слова, чтобы утешить каждого. Говорить Козетте, что Мариус переживёт, и внушать то же самое Мариусу — то, чем она занимается каждый вечер, пока Грантэр не забирает её гулять прямо из-под носа Мариуса, который, вероятно, хочет окликнуть их, но Эр слишком быстро уводит девушку из здания. Они идут быстро и молча, выходят за библиотеку, куда Грантэр часто выходил курить, останавливаются, и Эпонина так сильно обнимает Эра и плачет, что им обоим кажется, что её сердце вот-вот разорвётся (хотя Грантэр всегда думал, что это просто выражение, но тогда ему было правда страшно). Такое случалось уже далеко не в первый раз, Эр повторял всё одно и то же, крепко прижимал Тенардье к себе, шептал ей на ухо что-то, о чём потом не помнил, проводил замёрзшими руками по волосам, стряхивая с них снежинки и позволяя Эпонине плакать так сильно и громко, как ей хотелось. Он прекрасно знал, что она задыхается, что у неё кружится голова, и скоро сил не останется, но зато потом можно было бы снова делать вид, что всё хорошо. Именно в этот вечер падают крупные хлопья снега, медленно кружатся в воздухе и зависают на бровях и ресницах. Эпонина улыбается, наблюдая за тем, как Эр трясёт головой, пытаясь стряхнуть со своих кудрей снег. Она, кажется, успокоилась. Они гуляют долго, замерзая, заходят в кафе и пьют горячий кофе, а потом снова идут гулять. Девушка иногда стряхивает последние слёзы, часто возвращается к наболевшему, говорит красиво и немного сопливо, как будто читает роман со множеством странных метафор, но Эр слушает, пытается успокоить её, и только тогда чувствует, что он хоть на что-то годен. Возвращаются они поздно, но счастливее, чем были, когда уходили. Грантэр не знает, куда девать свои чувства, что с ними сделать и как избавиться. А избавляться надо, потому что это ненормально. Сначала он пытается прятаться за таблетками — но ничего, кроме сонливости, это не даёт. Поняв, что таблетки бесполезны, Эр достаёт алкоголь. Хорошее средство — водка. И стоит относительно дёшево, и с половины бутылки можно забыть половину вечера, а с целой так вообще весь. Говорят, пить в одиночестве — алкоголизм, но пусть, какая разница? Надо забыть, не вспоминать, спрятаться, перестать пытаться вырвать из своего тела то, что Эр чувствует. Он ненавидит себя за свои глупые эмоции, он ненавидит себя за свои чувства, он ненавидит себя за свою ненависть к себе. Даже несмотря на хорошую учёбу, лучше ему не становится. Да, он пытается иногда погружаться с головой в книги, чтобы не думать об Анжольрасе, о том, что он сидит на соседней кровати, так близко, рядом, можно подойти, поднять его голову за подбородок, поцеловать... Нельзя. Из-за таких мыслей Эр готов кричать и биться головой об стену, но вместо этого выходит курить на балкон, преодолевая желание прыгнуть вниз. Нет смысла, слишком низко. К его возбуждённому алкоголем мозгу приходят странные сны (почему вообще приходят?). Нет, учитывая эту глупую влюблённость Грантэра, совсем не странные, но такие нереалистичные. В них Анжольрас лежит рядом, обнимает, иногда целует. В них Анжольрас любит его. Если коротко, то так, какой-то бред. Грантэр в своих мыслях не может называть Анжольраса чем-то вроде "этот ебантяй", "этот мудак", потому что мысли в духе "А этот ебанат даже не замечает, что делает..." приходят на такое короткое время, что сразу же превращаются в "А с чего он, такой твёрдый, целеустремлённый, трудолюбивый, умный, талантливый, красивый и чистый должен заметить чувства отвратительного пьяницы на соседней кровати?". Грантэр выпадает из реальности (он всегда думал, что это просто выражение, которое любит Эпонина), когда Анжольрас смотрит на него, когда Анжольрас в толпе студентов касается его... В час пик в метро Анжольрас так близко, что Эр утыкается носом в его плечо, в конспектах Грантэра уже столько набросков этого человека, что это могло бы напугать, что уж говорить о том, сколько Анжольраса в его мыслях. Грантэр приходит к выводу, что надо вернуться к таблеткам. Пьёт их столько, чтобы можно было заснуть и больше не проснуться, но вместо этого спит ночью два часа и больше не может ничего, кроме тупого лежания на постели. — Анжольрас, — обращается он к своему соседу, который и не пытался лечь спать. — ...я не смогу встать, не пойду сегодня никуда. — Снова напился? — строго и с отвращением спрашивает Анжольрас. Это "снова" ножом пронзает сердце, обрезает все те нервы, находящиеся на грани, и заставляет Грантэра засмеяться — громко и принуждённо, нервно и пугающе, так что соседи стучат в стену и говорят потише смотреть свои фильмы ужасов. "Отсмеявшись", Грантэр отворачивается к стене и льёт слёзы в подушку. Тихо и незаметно, как будто просто неровно дышит. Анжольрас обратно надевает наушники и продолжает что-то записывать. После этого Грантэр возвращается к алкоголю и выпивает столько, сколько нельзя было. Это была страшная смесь всего, что он в уже нетрезвом состоянии сгрёб в корзинку и чего пить не стоило. Прохожие думают вызвать ему скорую, но проходящий мимо Курфейрак спасает положение, говоря, что это его болеющий друг, он взваливает Грантэра, всего грязного и в собственной рвоте, на свои плечи, еле доводит его до общежития и уходит к себе. Эр сбрасывает с себя всю одежду в стирку, ненадолго заходит в душ, холодный и обжигающий этим холодом, а потом заваливается спать. Наутро его одежда уже постирана и развешена на верёвке на балконе. Анжольраса в комнате нет, его кровать убрана, и на столе всё, как всегда, аккуратно. А дальше всё настолько стремительно летит по пизде, что Грантэр вечером стоит на балконе и долго смотрит в небо, даже не думая о медленно затухающей в его руках сигарете. Анжольрас даже забывает, что Эр там стоит, выходит на балкон, чтобы тоже закурить, но почти сразу хлопает и без того сломанной дверью и уходит. Грантэр нервно усмехается и тушит почти не тронутую сигарету. Аполло его даже видеть не хочет, здорово. На следующий день Эпонина подходит к нему в коридоре и даже не спрашивает, потому что не знает, что спросить. — Ты же знаешь, мне не в первой. — пожимает плечами Грантэр. Говорить не хотелось, да и говорить было не о чем. Эпонина сама знала об этом, поэтому решила пока оставить его, сжав на прощание кулачок и отсалютовав им Грантэру. Он в ответ тоже отсалютовал кулаком и поджал губы, делая вид, что он в порядке. Курфейрак тем же вечером говорит, что ему надо о чём-то поговорить с ним. Конечно, Грантэр не отказывает. — Кажется, я не совсем гетеро. — слишком печально, будто это повод для смертной казни, заявляет Курфейрак. Эр перебирает в голове возможные варианты и выдаёт первое пришедшее имя в голову — имя сожителя Курфейрака : — Мариус? Курфейрак кивает. Что дальше делать, Эр не знает. Конечно, объявить всем своим друзьям, что они в глубокой пизде, нельзя. Но они все в глубокой пизде. Он пытается найти слова, которыми можно утешить каждого из них, но такие попадаются всё реже и реже. Он не учится, пытается как можно больше спать и гулять. Метель, град — ему всё равно. Он продолжает просыпаться и чувствовать у себя поперёк груди руку Анжольраса, прижимающую его ближе к его тёплому телу, его дыхание своей шеей, но это не тот Анжольрас, который сидит за своим столом и что-то учит. Это тот Анжольрас из его снов, неправильный, ложный. Посреди лекции приходят мысли о том, что губы Анжольраса красные и при поцелуе будут отдавать кровью, потому что Аполло не считает нужным увлажнять их, а как будто нарочно вечно кусает и облизывает на холоде, а они всё кровоточат и кровоточат, трескаются и трескаются. Иногда появляются мысли об этих губах на шее Грантэра, его груди, животе... О длинных и тонких, как у девушки, пальцах Анжольраса в чёрных кудрях, о поцелуях. Грантэр покупает новую бутылку. — Ты совсем придурок? — крайне удивлённо, будто это новость для него, интересуется Анжольрас. — Куда ты в такой мороз с мокрой головой и в мокрой одежде? — Куда глаза глядят. — натянуто улыбается Грантэр. На улице метель, ветер колет лицо, а на нём мокрый, потому что не успел высохнуть, свитер и дырявые джинсы. Волосы мокрые, потому что в общаге, конечно же, нет фена, но прогулка сейчас важна. Только пробирающий до костей мороз сможет наконец заставить Грантэра думать о чём-то кроме того, что он влюблённый идиот. На улице гололёд, Эр радуется ему, словно ребёнок, разгоняется и скользит, пытаясь не упасть. Возвращается поздно и весь в снегу. Погода как будто нарочно только ухудшается, а Грантэр только чаще гуляет. Прогулки всегда задерживаются допоздна, но всегда, когда Эр возвращается, Анжольрас не спит. Одним прекрасным утром Грантэр понимает, что что-то не так. Анжольрас рядом, а в него что-то пытается засунуть Жоли. Эр послушно кладёт непонятный белый круг в рот, запивает и снова засыпает. Просыпается от иглы в своей руке. Шприцом управляет всё тот же Жоли, Анжольрас рядом нервно ходит по комнате с книгой. В следующий раз Грантэр просыпается глубокой ночью, впервые замечает, как его сильно трясёт, и какую боль причиняет ему эта дрожь. На голове что-то холодное и тяжёлое, а тело не слушается. Эр что-то мямлит, Анжольрас оборачивается, подходит, переворачивает компресс и достаёт градусник. Грантэр не уверен, но такое, кажется, уже было. А может, это был просто сон. Наверное, и это тоже сон, потому что с чего бы ему вдруг замечать какое-то волнение в поведении Анжольраса? В его движениях, жестах, взгляде... Нет, это всё бред. Иногда Грантэру становится лучше, он в состоянии встать с кровати, немного поесть и выпить лекарства, дойти до туалета, но не более. В какой-то момент он просто падает, и тогда взволнованный Анжольрас (это уже не напоминает сон) помогает ему дойти до кровати и снова достаёт градусник, начинает что-то говорить, Эр плохо понимает что, но эмоция понятна — Анжольрас обвиняет его в чём-то. Чувство вины и стыда нахлынывает и топит, Грантэр что-то мямлит, пытаясь оправдаться, мысли путаются, он говорит на родном французском, потому что русский уже невыносим. Он глотает слова, не выговаривает их, не заканчивает, а в конце произносит что-то, что сам не осознаёт, но такое чувство, будто он сказал что-то важное и то, чего не должен был, потому что внутри как будто что-то рухнуло, перевернулось, и Анжольрас смотрит так удивлённо, не шевелится, а вспоминает о том, что он не статуя, только когда градусник мерзко пищит. Аполло забирает его, смотрит на температуру и весомо произносит : — Ты идиот. Пережив самые критичные несколько дней, Грантэр начинает сам о себе заботиться и к концу недели уже пытается нагнать то, что проболел. Одним чудесным днём к нему приходит Эпонина и обнимает, нежно и осторожно, словно боясь раздавить. — Она поцеловала меня. — делится девушка своим счастьем, при этом сияя ярче Сириуса на небе. Грантэр впадает в ступор и пытается понять, правильно ли он расслышал. — А... То есть... Вы теперь встречаетесь? — уточняет он на всякий случай. — Я же тебе несколько дней назад рассказала, что мы начали встречаться с Козеттой. Ты разве не помнишь? — Эпонина смотрит на Грантэра с подозрением и волнением, как будто Эр на её глазах умирает. Грантэр мотает головой и просит ему рассказать заново. Спустя две недели Грантэр с видом "божекакойпиздецноявпорядке" смотрит на свою зачётку и думает, как бы подготовиться к этому всему, нагнав весь материал за вечер. Думая об этом, он выходит покурить на балкон. Чёрт, холодно в одной футболке-то, но что поделать. Эр хлопает по карманам в поисках пачки и вспоминает, что докурил её вчера. Вот же незадача. Как послание свыше на балкон входит Анжольрас, протягивает Грантэру захваченную с собой куртку и достаёт себе сигарету. — Да мог бы и не приносить, у меня сиги закончились, но спасибо. — произносит Эр и собирается уже уходить, как Анжольрас берёт его за руку и останавливает. — Подожди, мне надо поговорить с тобой. Грантэр пожимает плечами и остаётся. Интересно, очередная лекция о вреде алкоголя, или что-то новое? Пока Анжольрас закуривает, он надевает куртку и смотрит на мигающие на ёлке под балконом гирлянды. Скоро новый год, надо же. Как быстро семестр прошёл. Анжольрас тем временем делает несколько затяжек и предлагает Грантэру сигарету, поднося её к его губам. Эр затягивается, благодарно кивает, и Анжольрас возвращает сигарету себе, делает ещё одну затяжку, выдыхает дым, вдыхает холодный воздух и мотает головой : — Знаешь ли, я тоже люблю тебя, но не напиваюсь и не глотаю таблетки. Грантэр замер, делая вид, что его здесь нет. Хорошо было бы взять и испариться, а не стоять здесь как идиот и пытаться подобрать слова, пока в голове ни одной законченной мысли. Наконец осознав сказанное и нужду в продолжении диалога, Грантэр лишь улыбнулся той самой улыбкой, за которой обычно прятал всё — боль, самоненависть, усталость : — Пиздишь. Какое ёмкое и чудесное русское слово. Не детское "врёшь" и не слишком жестокое "лжёшь", а насмешливое и недоверчивое "пиздишь". Наверное, никто не умеет так выразительно закатывать глаза, как Анжольрас. Он глубоко вдохнул, выдохнул, и с улыбкой и угрозой в голосе произнёс : — Если ты будешь продолжать творить херню, я не знаю, что с тобой сделаю, но что-нибудь я придумаю. — каждое слово Анжольрас сопровождает взмахом сигареты и не перестаёт пристально смотреть в глаза Грантэра. — Откуда ты...? — Эр не особо хочет заканчивать свой вопрос, но Анжольрасу это особо и не нужно. — Эпонина? — Ты сам, пока лежал с температурой. — улыбнулся Анжольрас, делая затяжку. Грантэр же стоял в растерянности и думал о том, какой же он идиот, твою же ж мать. Пока Эр мысленно называл себя дебилом, Анжольрас сделал очередную затяжку и, по-прежнему улыбаясь, спросил : — Знаешь о цыганочке? Эр немного отвис, улыбнулся в ответ и, старательно отбросив смущение, гордо заявил : — Ещё бы.