Гесиод

Я болтаюсь в общем руме. В общедоступном пространстве виртуальной компьютерной оболочки я выглядел по-другому… Собственно, здешний Илей был не слишком на меня похож — сексапильный утонченный андрогин, совсем не я. В школьном зале два слушателя Академии занимались сексом. Трахались они уже, видно, давно, оба тяжело дышали и оба посмотрели на меня затянутыми пеленой удовольствия глазами. Один из них хриплым голосом, задыхаясь, предложил мне к ним присоединиться, но я покачал головой. Пустынный двор был залит солнечным светом, мои волосы (в смысле, длинные волосы здешнего Илея) зашевелились от легкого ветерка, я прислонился к колонне, лениво разглядывая многочисленные статуи Геракла и Ганимеда вдоль стен. Надо бы, конечно, немного разнообразить местный ассортимент красавчиков — добавить статуи Авкелиада, например. Может, даже нарисовать Эвриала, Нирея и Пелопа. Это, правда, потребует много времени… Кто-то сзади бесцеремонно ухватил меня за задницу. Я дернулся и резко развернулся. Что за хамство! Сзади стоял древнемакедонский воин из стандартного набора. Общедоступный аватар, которым может воспользоваться любой посетитель оболочки. Кажется, этого зовут «Ириод». — Привет, моряк! — сказал он. — Как дела? Я молчал. — Классный у тебя аватарчик, заводит на раз, — продолжал Ириод, откровенно меня разглядывая. — Ну че, поехали? Здесь и сейчас? Или сначала поговорим? Я, понимаешь, в этом вирте в первый раз, у вас принято разговаривать или сразу…? Ты такой секси… — Ириод… — Ири… чего? А, ну да! Это мое имя здесь? Зови меня лучше «сучка», мой милый… — Сучка? — медленно переспросил я. — Дай я попробую угадать — ты пассив, любишь переодеваться в женское и обожаешь, когда тебя унижают? — М-м-м! — закатил глаза воин. — Давай прямо сейчас! Я твоя шлюшка! Выеби мой задик! Я на секунду вышел из оболочки и посмотрел на его ай-пи адрес. Есть такая привилегия у автора игры, он же администратор оболочки — видеть многое и иметь возможность сделать многое. Ай-пи адрес мне ничего не сказал, кроме того, что обладатель жертвенного задика живет на другом конце страны. Зато когда я прошелся по переходам с его ай-пи, меня унесло в порно-чаты, где «Ири… чего?» называл себя «Наташка, 16 лет, с огромным членом и гладкой попочкой». Занятный мужичок. Только явно ошибся вирт-оболочкой… — Понимаешь, Наташка, — сказал я, вернувшись внутрь, — это, конечно, интернетная оболочка для виртуального секса, но она… — Откуда ты меня знаешь? — удивленно спросил Ириод. — Я же здесь, вроде, в первый раз… Он оглянулся, будто на стенах гимнасия можно было увидеть его лог-историю. — Ты сам сказал, — буркнул я, досадуя. И, не давая воину подумать, тут же продолжил: — Понимаешь, это вирт, но в древнегреческих декорациях. Мы тут ведем себя, как во времена Филиппа, отца Александра Македонского… — Отца? А че не самого? Че, из вирта с Македонским тебя погнали? Он ехидно ухмыльнулся. — Какая в жопу разница — ебаться как обычные люди, ебаться как греки, ебаться как отец Македонского, ебаться как Македонский! Давай уже! Тут появился мой светловолосый раб. Он остановился на почтительном расстоянии и, опустив голову, замер, как и надлежит невольнику. Глаза его, правда, сильно косили — он чего-то хотел. — О! — Ириод развернулся всем телом. — Извини, морячок, в другой раз. Этот аватарчик поинтереснее будет. Он подошел к рабу и спросил: — Тебя как зовут, малыш? Невольник молчал. — Ты че? От предвкушения проглотил язык? Так я его сейчас достану, у меня есть специальная палочка как раз для доставания милых язычков из красивых ротиков… Ириод задрал тунику и стал возиться с набедренной повязкой. Он пытался стянуть ее, будто это были плавки. Древнемакедонский узел от таких движений только туже затягивается. Я смотрел на Ириода и испытывал гадливое чувство. Его слова, поведение, движения, жесты, даже дыхание, все то, что не касалось именно аватарки, а было проявлением пользователя, который сейчас им управлял, «Наташки», вызывало ощущение мерзости. — У него нет имени, — сказал я. — Он раб. Конечно, пользователь может как-то себя назвать, если ты этого захочешь, но без моего разрешения он все равно говорить не может. — Да ну! — повернул голову воин. — Не может? А вот мы его сейчас нагнем! И вставим по самые яйца! Раб косил глаза уже совсем немилосердно. Даже не знал, что программа позволяет настолько их выкатывать. — Говори! — приказал я. — Господин, я искал тебя в нашем личном вирте. Я Гесиод. Программа не позволяет рабам говорить слишком долго, и он замолчал, тряся головой от избытка слов, которые вертелись на языке. Если это мой Гесиод, то что он делает в общем руме? Да и рано он что-то сегодня — обычно мы все собирались для нашей костюмированной то ли игры, то ли жизни не раньше восьми-девяти вечера. Ириод тем временем успел облапить светловолосого раба, и тот, как и надлежит, от него отбивался, правда, не сильно — это ведь, в конце концов, был персонаж секс-вирта! — Говори! — приказал я. — Отпусти, я не хочу! — тут же крикнул раб, впиваясь зубами в руку воина. — Ничего себе! — радостно воскликнул Ириод. — Здорово! И стал разрывать на рабе тунику. Раздался треск ткани, и невольник в то же мгновение обмяк, валясь на руки воина безвольным мешком. — Ты чего? — оторопело пробормотал мужчина. Он потряс раба, но тот оставался безжизненным. Голова его болталась из стороны в сторону, глаза были закрыты, руки свисали вниз. — Чего это он? — спросил Ириод, повернувшись ко мне. Лицо его было удивленным и даже испуганным. — Он спит, — пожал плечами я. — Этот аватар запрограммирован засыпать, когда пользователь выходит. Если хочешь, трахай его так. А хочешь — подожди. Автоматическое программное управление подключится минуты через две. Он будет безынициативным, но вполне живым и бодрым. Не дожидаясь реакции «Наташки», я вышел. Пусть выбирает между двумя безынициативными телами… Из моего окна виднелась оживленная улица, перемешивались толпы людей, машины летели уже в три уровня, а реклама мерцающим мультиком медленно плыла в небе. Надо бы на входе в оболочку поставить какой-то небольшой тест. Два-три вопроса, что ли? На элементарные знания древнегреческой истории. Ну, чтобы все-таки внутри оказывались только те, кто понимает, что это не просто вирт, а, черт побери, тематический вирт… Я набрал пароль и вошел в свое личное подпространство в виртуальной оболочке, то подпространство, которое я уже давно воспринимал как свой второй дом, то, куда я давал "ключ", предоставлял вход далеко не каждому… Ксист окружали статуи муз и Эрота. Палестра была строгой — никаких украшений. У колонны стоял Гесиод с бездонными зелеными глазами. Мой Гесиод. Я почувствовал мгновенный прилив желания, член налился кровью и затвердел, вытянувшись во всю длину. — Благополучно ли ты вчера прибыл домой, Гесиод? — спросил я, и голос мой был нежен. — Прости, Илей, кое-что случилось, — сказал юноша своим мягким голосом. — В реале. Я замер. Глядя на совершенство линий этого лица, на это тонкое стройное тело, на изумрудное сияние этих глаз, так не хотелось вспоминать о реальной жизни! — Если у тебя есть предложения по программе, — пролепетал я, — то лучше прислать их через специальную форму. Там в меню есть… — Пожалуйста, молю тебя, Илей, — в отчаянии вскричал Гесиод, — молю, отнесись к этому серьезно! Это важно… Мы стояли друг против друга, я глядел, как ветер треплет его кудри. — Илей, я не знаю, как тебе это сказать… — пробормотал Гесиод. Эфеб поднял на меня взгляд, полный мольбы. — Нужно, чтобы ты взглянул на кое-что. В реале. — Понимаешь, — как можно мягче сказал я, — в жизни я не гей. И даже просто для кофе с друзьями по вирту не встречаюсь. И фотографий своих не отсылаю. И чужих не смотрю. Я не хочу разрушать сказку, понимаешь? Эфеб молчал. Я чувствовал, что, возможно, только что причинил боль неизвестному другу, с которым мы в разнообразных аватарах жили вечер за вечером многие месяцы, волшебные месяцы, месяцы разговоров, взглядов, невысказанных желаний… Неужели на этом все и закончится? Я откажу во встрече, он обидится, и я его больше никогда не увижу... Мне вряд ли встретится еще один пользователь, столь тонко чувствующий древнемакедонскую психологию… Ох, Гесиод, Гесиод, зачем, о боги, зачем ты затеял этот разговор! — Послушай… — пробормотал я полным отчаяния голосом. — Мы можем не встречаться, — перебил меня эфеб. — Можно так все организовать, что я тебя не увижу… И ты меня… Но ты должен посмотреть на это… Я пренебрегаю принципами. Спустя пятнадцать минут я в толпе спешащих по своим делам людей прошел мимо припаркованной фиолетовой пупырчатой машины. За пультом сидел парень лет девятнадцати-двадцати. Внешность вполне стандартная, я бы даже сказал, никакая. Эмо. Брюнет. Смазливая мордочка, где молодость заменяет настоящую красоту. Худощавый, чтобы не сказать худой. Обтягивающая одежда. Это и есть душа моего Гесиода? Ох, зря я его увидел, зря. Рядом с ним на переднем пассажирском сидении сидел юноша в странной рубашке. Парня гримировали под грека, точнее, под древнегреческого эфеба — черные мелкие кудри, лента вокруг волос, блестящая от оливкового масла кожа… Ну что тут скажешь! Детский сад, да и только! Я свернул за угол, купил пакет мобильной связи, вставил карточку в телефон и набрал номер, который раз десять прокричал мне Гесиод перед тем, как мы вышли из оболочки. — Ну, и это я должен был увидеть, Никита? Что ты знаешь, как пользоваться плойкой? И что у тебя есть младший брат? — Ты не понимаешь, Илей, — быстро забормотал мой собеседник. — Посмотри еще раз. Внимательнее! Никита, наверное, повернулся к своему пассажиру, потому что голос в трубке резко ослабел и стал смешиваться с уличным шумом: — Нужно выйти из машины. Я дал отбой и с группой спешащих куда-то офисного вида людей пошел обратно. На моих глазах Никита выскочил из машины, подбежал к пассажирской двери и распахнул ее. Его друг кое-как, неуклюже, делая множество лишних движений, стал вылезать, и Никита бросился ему помогать. Они нашли где-то настоящую древнегреческую тунику. Через несколько шагов я понял, что туника была не просто древнегреческой, а именно древнемакедонской. Парень уже был на тротуаре, и я не мог не заметить, что он был красив. Еще спустя мгновение он поднял голову, и его взгляд остановился на мне, прямо на мне… Я остолбенел. Я замер перед ним, не в силах пошевелиться. Это был Гесиод. Без всяких сомнений, это был Гесиод… Большие зеленые глаза, бездонные, чистые, смотрели на меня. Искусственно кондиционированный воздух города шевелил его черные кудри. Тонкое лицо было преисполнено невыразимой красоты. И высокая шея. И бронзовая от солнца Эллады кожа. И тонкое, даже хрупкое тело, чуть нескладное и угловатое. Гесиод, именно такой, как в несуществующем, виртуальном мире… Я стоял с открытым ртом и расширившимися глазами. Наверное, даже с занесенной для следующего шага ногой. — Илей! — воскликнул юноша. Он бросился ко мне, мгновенно прижался, обхватил руками и зарылся лицом в рубашку. Городские инстинкты сработали, и я забормотал: — Подожди. Здесь так нельзя. Отпусти меня. Подошел Никита. Тоже слегка оторопевший. — Так ты Илея с себя рисовал, что ли? — пробормотал он. Я кивнул. Илей в личняке был я, настоящий я. — Ну ты даешь! — покачал головой Никита. Он неуверенно улыбнулся. Конечно, этого не могло быть! Гесиод здесь? Компьютерный рисунок и вдруг в настоящем мире, во плоти и крови? Очевидно, что это невозможно. Они нашли подходящего парня, немножко подгримировали, одели соответствующе, натренировали… Я смотрел на Гесиода и ясно видел, что никакого грима не было, что эфеб был не просто похож на Гесиода, а был на самом деле Гесиодом, Гесиодом до мельчайших деталей. Уши, очаровательные уши с остренькими мочками — где такое найдешь? Крылья носа… Подбородок… Все черты и черточки, даже малозначительные, были именно такими, как у того, настоящего Гесиода… Это был оригинал, не подделка. Все было видно с одного взгляда… — Этого не может быть! — пробормотал я пораженно. — Не может, — мрачно подтвердил Никита. — Откуда ты взялся? — спросил я юношу. Назвать его «Гесиод» у меня язык не повернулся. — Проснулся здесь, — ответил тот. — Я утром был у нас. Зашел к нам, туда… — сказал Никита и почему-то засмущался. — Просто посмотреть на тебя, спящего… В моем секс-вирте даже программно управляемые персонажи соблюдают какие-то рамки. Например, по ночам спят. Их можно разбудить, конечно, но сами по себе они ночью «спят». — Я просто хотел еще раз увидеть твое лицо, — говорил Никита. — Ты… Ты был такой красивый во сне… Ого! Мне что, в реале объясняются в гейской любви? Впрочем, по сравнению со всем остальным это было не самое страшное. — А когда вышел из вирта, — Никита быстро посмотрел на Гесиода, — он стоял посреди моей комнаты. Здесь, в настоящем мире. В закрытой квартире, пустой, замкнутой в силовую оболочку, с включенным автослежением… На записи все так и было — в тот самый момент, когда я вышел из вирта, он вдруг просто появился посреди моей комнаты… Из ниоткуда… Я взглянул на Гесиода. Я был встревожен. Обеспокоен. Изумлен. Озадачен. И возбужден, как всегда при виде этого парня. — Кαλός καγαθός… — пробормотал я. — Что? — спросил Никита. — Что? — спросил Гесиод. Он был немного заторможенным. Жался ко мне и мелко дрожал. — Ты не говоришь по-древнегречески? — с торжеством воскликнул я, думая, что поймал все-таки этих мошенников на горячем. И тут же понял, что мой зеленоглазый Гесиод ведь не был греком, он был плодом фантазии. И говорить он, конечно, мог только по-русски, на языке оболочки. — Как? — все так же, заторможенно, будто витая в облаках, бесцветным голосом спросил Гесиод. — «Добрый и прекрасный»? — вдруг поднял голову Никита. — Древнегреческая формула любви к эфебу? Я это на первом курсе, кажется, учил… — Ты на историческом? — спросил я. — Ага, — Никита улыбнулся, и я похолодел. Он улыбался улыбкой Гесиода, той самой улыбкой, которую я так любил. — А ты? Ты здорово историю знаешь! — Я учусь на виртуального художника, — ответил я, все еще пораженный и из-за этого совершенно позабывший, что я решил ничего Никите о себе не рассказывать… Я впускаю в квартиру незнакомцев. Идти по улице с одетым в древнегреческую тунику парнем было неудобно, но мегаполис есть мегаполис, и если на нас кто и поглядывал, то равнодушно и вскользь. Впрочем, я жил совсем рядом, так что весь путь занял минуты три, не больше. — И что же нам теперь делать? — спросил я, открывая своим генетическим кодом дверь подъезда и пропуская внутрь спутников. — Что? — спросил Никита. Теперь уже и он казался глубоко погруженным в свои мысли. Вообще, чем ближе мы подходили в моей квартире, тем заторможеннее он выглядел. Гесиод же, напротив, понемногу оживал. Мне уже не приходилось его тащить за собой, он вполне энергично переставлял свои длиннющие ноги, периодически поглядывал по сторонам и даже улыбался. — Вызывай лифт, я пока в почтовом ящике посмотрю, — как бы между прочим бросил я ему и занялся нишей в стене. Гесиод не попался и на эту уловку. Когда я вновь повернулся к нему, он стоял там же, где я его оставил, поддерживая совсем размякшего Никиту. — Прости, Илей, — пробормотал он, виновато глядя на меня. — Я не совсем понял, что ты… — Ничего, — кивнул я и вызвал лифт. Чтобы открыть дверь квартиры генетического кода было недостаточно. Пока я набирал пароль и возился с ключом, Никита закрыл глаза, стал ровно сопеть носом и совершенно повис на Гесиоде. — Ну, здесь мы сможем поговорить, — пробормотал я, приглашая спутников внутрь. Мы переступили через порог и втащили Никиту внутрь. Парень спал. Совершенно обыденно спал. Я потряс его. Никакой реакции. Позвал. Потом несколько раз ударил по лицу (надеюсь, он меня простит, когда проснется!). Прокричал что-то в ухо. Закрыл нос и рот. Никита стал задыхаться, но не проснулся. — Он, должно быть, устал, — сказал Гесиод. Сам юноша, напротив, был полон жизни. — А как же мы будем разговаривать? — пролепетал я. — Мы же сюда пришли для того, чтобы поговорить! Ну и история! — Давай оттащим его в спальню, — сказал я, наконец. Одним движением руки я включил изолирующее поле и следящую систему. Теперь, когда квартира фактически выпала из нашей вселенной, я немного успокоился. Нападения неизвестных сообщников, до зубов вооруженных кинжалами и кастетами, можно было пока не опасаться. Мы перенесли Никиту в спальню и положили на кровать поверх одеяла. Пока я разглядывал его ноги, решая, не снять ли с него кроссовки, как-то автоматически отметил про себя, что голени у парня вполне симпатичные. Ровные. Не эти постоянно встречающиеся на улице ноги колесом. Мы вернулись в коридор. Я включил своим генетическим кодом изолирующее поле и на спальню. Не то, чтобы я очень опасался нападения внезапно проснувшегося студента-историка, но как-то так было спокойнее, что ли. Мы с Гесиодом были один на один. В нашей собственной, пусть крошечной, но совершенно отдельной вселенной. — Ну, теперь ты можешь рассказать мне все, — сказал я строго. — Он изолирован и нас услышать не может. Я ему ничего не скажу и буду вести себя так, будто и дальше верю в вашу сказку. Но чтобы избавить тебя от допросов в полиции, я должен знать, во что ты вляпался. Итак, как тебя зовут, и откуда ты знаешь Никиту? Юноша смотрел на меня с нескрываемым изумлением. Потом пробормотал: — Меня зовут Гесиод… Он не мог поверить, что я не знаю его имени. — Разве ты меня не узнаешь, учитель? Я почему-то сегодня утром проснулся у Никиты в комнате. Я не знаю, как я туда попал. Помоги мне, Илей. Прошу! Я хочу домой. Молю, верни меня обратно! Гм, актер он был великий. Не хороший, а именно великий. Такая мольба! Такая искренность! Ни малейшего переигрывания! И так проникновенно! Я покачал головой. Был правда и другой вариант — это настоящий Гесиод. — Черт возьми, что я такое понапридумывал! — пробормотал я сам себе. Ну как он может быть настоящим Гесиодом! Настоящего Гесиода нет и никогда не было! Это ведь рисунок! Я кормлю рисованный персонаж. — Ладно, давай поговорим об этом позже, — сказал я. Посмотрел в глаза юноши, глаза, в которые уже начал возвращаться испуг и тревога, и поспешно добавил: — Надо бы тебя покормить. И переодеть тоже. Я залез в шкаф. У меня, естественно, не было одежды нужного размера. В самой глубине полок я отыскал чудом уцелевшие остатки той одежды, что я носил несколько лет назад, еще до поступления в академию. Я, конечно, тогда был немного ниже и гораздо тоньше, но все равно эта одежда была Гесиоду слишком велика. Я повел эфеба на кухню. — Возьми себе что-нибудь в холодильнике, — бросил я на ходу, раскладывая по стульям одежду и пытаясь понять, что все-таки может подойти Гесиоду. Если в джинсы вдеть ремень и застегнуть его на последнюю дырочку… Или вообще завязать на шнур? Парень стоял посреди кухни и озирался. — Что? — спросил я, не понимая, что случилось. — Ты сказал, чтобы я что-то взял… — вид у Гесиода был совершенно растерянный. — Да, еды. В холодильнике. Я повернулся было к одежде, но понял, что юноша так и остался стоять на месте. Ах ну да, если это мой Гесиод, он, конечно, не может знать, что такое холодильник и как оттуда что-либо берут! Я набрал на панели коды бутерброда с сыром и пакета молока. Раздался тихий клик, подтверждающий, что заказ ушел в кафе. Звякнул телефон, сообщая, что у меня со счета сняли деньги. В ноль-тоннеле появилась заказанная еда. — Если не хочешь молока, возьми бутылку колы рядом с плитой, — сказал я. Опять растерянный взгляд. И глаза даже не дернулись в сторону плиты. — Ну, ты хочешь молока или колы? Юноша неуверенно посмотрел на меня и сказал: — Молока, Илей. Благодарю тебя. Я пожал плечами, налил ему молока в стакан и поставил перед ним тарелку с бутербродом. Юноша несмело взял стакан, погладил граненое стекло пальцем, с удивлением взглянул на меня. Похоже, его удивило не столько стекло, сколько именно грани. Потом он откусил кусочек бутерброда. К отобранным джинсам я добавил еще плавки, носки и футболку. Будет висеть, но это лучше, чем разгуливать в тунике. — Ну вот, переодевайся. Эфеб вскочил и, как всегда без излишней стыдливости, стянул с себя тунику. Его прекрасное тело было таким невыносимо возбуждающим и сексапильным! Я тут же отвел взгляд в сторону. Послышалось шуршание снимаемой набедренной повязки. Я упорно разглядывал свою коллекцию чашек. — Илей, что случилось? Я на мгновение бросил взгляд на Гесиода. Он стоял посреди кухни голый, ослепительно красивый, и с легким испугом смотрел на меня. — Ничего, — пробормотал я. Послышался резкий звук, и я опять обернулся. Парень сидел на табуретке ко мне спиной, закрыв руками лицо и часто дыша. — Что? Что с тобой, Гесиод? — испуганно спросил я. Я впервые назвал его Гесиодом, но сейчас было не до самокопаний. Эфеб не отвечал. — Скажи мне, что произошло! — уже с тревогой спрашивал я. Я сел на корточки перед Гесиодом и мягко проговорил: — Скажи мне, что с тобой! Юноша поднял голову. Глаза его, как и подобает, были сухими, но все лицо было таким, будто он вот-вот зарыдает. — Мне страшно, — пролепетал Гесиод. Я хотел было обнять его за плечи, но осознал, что он голый, и убрал руки. Парень, увидев это движение, дернулся, как от удара плетью. — Я не знаю, где я, — тихо сказал Гесиод. — Все вокруг незнакомо. Я думал, что удача улыбнулась мне, и я хотя бы встретил здесь Илея, но ты — не Илей. Ты только похож на него. Мне очень страшно… — Я — Илей, — пробормотал я машинально. Гесиод покачал головой. — Илей никогда бы не отвел взгляда от меня. Я ему нравлюсь. А тебе — нет. Ты разговариваешь со мной с недоверием. Жестоко разговариваешь… Я растерянно замер перед ним. — Кто ты? — спросил Гесиод, глядя мне в глаза. Как мне решиться обнять его? Даже успокаивая, я буду хотеть его. В сексуальном смысле хотеть. Как я смогу не думать, что он столь красив! Как я смогу не чувствовать его призывного тела под руками! — Кто ты? — уже тише повторил Гесиод и отвел взгляд. Я обнял его, и мои ладони обожгло совершенное тело. Я почувствовал безупречную кожу, и остренькие плечи, и мгновенно напрягшиеся под моими руками мышцы. Все — невероятно призывное, зовущее… Я обнимал живого юношу. Настоящего, реального. Впервые в жизни я в реале обнимал другого мужчину, и в голове моей бились и растерянность, и сомнения, и испуг перед собственным поступком. И при этом я понимал, что обнимаю не какого-нибудь юношу, а Гесиода —совершенного, прекрасного, полного сексуального зова. Я обнял Гесиода, прижался к нему. — Я — Илей, — пробормотал я. — Я понимаю, как тебе страшно. Мне самому очень страшно. Я сам не знаю, что происходит. И оттого мне тоже страшно. И именно поэтому… Именно поэтому я боюсь оскорбить тебя. Взглядом или касанием. Прости, Гесиод. Я вдруг решился и добавил: — И, кроме того, здесь, в этом мире, я никогда не касался мужчин. И мне страшно и от того, что я теперь касаюсь тебя… — Я уже ничего не понимаю, Илей, — пробормотал Гесиод. Я натолкнулся на взгляд его огромных зеленых глаз, и мое дыхание сбилось. И сердце застучало. — Ты был у нас, но сейчас ты здесь, — говорил он. — Похоже, у тебя здесь дом. Как у нас. Значит, ты знаешь, где мы сейчас находимся, и как сюда попадают. И как отсюда уходят обратно к нам… Я замер. Как сказать человеку, что он — нарисованный аватар в компьютерной игре, да еще и игре сомнительного толка? И как объяснить, что такое виртуальная оболочка… Черт! Опять я не о том думаю! Причем здесь все это! — Я не знаю, как ты сюда попал, — пробормотал я. — То, что ты попал сюда, просто невозможно. Это даже не чудо. Чудеса возможны. Хотя бы в мифах. А то, что ты оказался здесь… Это невозможно! Но я рад тому, что это случилось, потому что… Потому что… Потому что хочу, чтобы ты остался… Мои губы коснулись губ Гесиода, живых, теплых губ живого человека. Я сжал парня в своих объятиях. Голого парня. Сексапильного голого парня, которого страстно желал… И тут же отстранился, поняв, что наделал. — Я голову потерял, извини! — пробормотал я. — Прости я сам не знаю, что со мной произошло. Но Гесиод наклонился и поцеловал меня. Всего на мгновение прижался ко мне. — Пойдем, попробуем, подходит ли тебе моя одежда, — сказал я, не понимая, что происходит, сбитый с толку уже не только необъяснимым появлением Гесиода в нашем мире, но и тем, что между нами только что случилось. Мы поднялись. И опять мое сердце защемило от близости тонкого, стройного тела. Парень был такой красивый! В нашем мире не принято говорить «прекрасный», но он… Он был прекрасен! Абсолютной, полной невыразимого совершенства, бурлящей сексуальным призывом красотой… Я сглотнул. Гесиод посмотрел на меня и грустно улыбнулся. Я улыбнулся ему в ответ. Надеюсь, улыбкой, полной уверенности и оптимизма, а не животного желания и страсти. — Начни вот с этого, — пробормотал я охрипшим голосом и протянул подростку плавки. Он взял их и с недоумением стал рассматривать. Его удивляло все — ткань, краска, швы, форма. И при этом он явно не понимал, на что это одевается. Думаю, он вообще сомневался, что это предмет одежды. — Давай я тебе помогу, — я отобрал плавки у Гесиода и присел перед ним. Прямо передо мной оказались узкие бедра, совершенный живот, черные кудряшки и… Член парня свисал на мошонку. Умопомрачительный член. Живой. Настоящий. Он был всего в нескольких сантиметрах от моих глаз. И кучерявые волосы шевелились под моим дыханием… Я замер, не в силах пошевелиться. Мой взгляд, наверное, горел восхищением и вожделением, потому что член Гесиода начал наливаться кровью. Нет, он не встал. Но он явственно стал увеличиваться прямо на моих глазах. Увеличиваться и слегка приподниматься. Я понял, что, если я сейчас же не отведу взгляда, то сойду с ума. — Приподними ногу, — просипел я. Я заставил себя скосить глаза вниз и дрожащими руками вдеть прекрасную стопу в одно из отверстий. — Теперь вторую. Даже стопы у него были сексапильными! Я потянул плавки вверх, с томлением наблюдая, как ткань скользит по тонким стройным голеням, окутывает остренькие колени, движется по твердым бедрам… Я накрыл этот сводящий с ума член плавками и расправил резинку на пояснице. Сексуальный призыв этого тела не исчез и даже не уменьшился. Только теперь глаза жадно искали контуры мошонки и фаллоса под тканью. Плавки на Гесиоде смотрелись ужасно. Если так можно сказать о прекрасном теле, остающимся прекрасным в любой одежде. И все же, плавки были слишком велики для узкого таза эфеба. Они висели безобразным мешком. Едва я опустил руки, они тут же начали сползать по бедрам эфеба, грозя в любой момент свалиться. — Лучше без них, — признал я. — Ничего, завернем повязку. Я потянул плавки вниз. И опять скольжение ткани по умопомрачительным ногам. И опять прямо перед глазами мошонка, под тонкой кожицей которой угадываются два зовущих овала. И член, уже явственно отвердевающий, уже повисший почти горизонтально, и поэтому нацеленный прямо на меня. Розовый кончик головки с крохотной черной точкой проглядывает из-под слегка оттянувшейся назад кожи. Мои ноздри уловили… Это был тот самый запах — запах желания, возбуждения и… и цветущих роз. Что со мной в тот момент произошло? Я ведь современный парень, полный гомофобных страхов и запретов. Прекрасно понимающий, что то, что происходит в реале — это уже далеко не игра. И все же… Гесиод был так прекрасен! Был ли он плодом чудовищного неизвестного пока парадокса вселенной, розыгрышем или мошенничеством — он был так прекрасен! Он принадлежал к мужскому полу, как и я, и, конечно, мы могли только… Мои губы приблизились к смотрящей прямо на меня головке и коснулись ее. Я занимаюсь одеждой. Ощущение было удивительным — упругая плоть с твердостью в глубине, приятная, горячая, живая. Это было, как… Ну… Как поцеловать сосок прекрасной девственницы… Нет, что я такое говорю! Это было как поцеловать кончик полуэрегированного юношеского члена! Сладостное и сводящее с ума прикосновение! Столь завораживающе прекрасное, что я обмер, теряя ощущение реальности. Фаллос Гесиода зашевелился, еще больше налился кровью, приподнялся с оттяжкой. Я не мог оторвать от него взгляда. А мои легкие никак не могли насытиться ароматом… По члену эфеба пробежала очередная волна, член дернулся и встал, указывая строго вверх, без малейшего отклонения от вертикальной линии… И я вновь не удержался. Мои губы коснулись, очень легко, едва-едва, коснулись этого призывного ствола. И опять меня пронзило удивительное ощущение — упругая плоть, будто натянутая на твердокаменный стержень, горячая, благоухающая, сладостная… Член дернулся к животу и тут же вернулся обратно, к моим губам, сам прижавшись к ним. Я заставил себя встать. Я тяжело дышал и глядел покрасневшими от желания глазами на Гесиода. Руки мяли ненужные теперь плавки. Юноша смотрел на меня, и в его бездонных зеленых глазах что-то жило. Что-то я видел… Не знаю… Мы простояли так, наверное, с десяток секунд. Потом юноша пошевелился и изменившимся голосом сказал: — Какая удивительная вещь! Он взял джинсы, которые я для него приготовил. Его руки дрожали. Я видел это — они дрожали. И все же он зачем-то говорил о джинсах. — Что это? Я заставил себя посмотреть, о чем это он говорит. Говорил он о молнии. Все еще в том мире, где я целую его член, все еще с бухающим сердцем, все еще с легкими, не знающими, как дышать, я неверными руками взял джинсы и показал, как работает застежка. Гесиод повжикал молнией туда-сюда, удивленно покачал головой, бросил джинсы обратно на стул. Выпрямился передо мной. Посмотрел мне прямо в глаза. Никогда не думал, что в реальной жизни взгляд чистых зеленых глаз может быть таким завораживающим… Потом он отвел взгляд. — Покажи мне свой здешний дом, — попросил он. Я растерянно махнул рукой в сторону коридора. —У меня всего две комнаты, — пробормотал я. — Я совсем не собирался снимать двухкомнатную квартиру, просто она оказалась в такой же цене, что и однокомнатная, и я… Зашуршала ткань, я обернулся, и увидел, как Гесиод опять одевает свою тунику. Руки его были подняты, тело вытянулось, живот напрягся, член торчал колом, и я шумно вздохнул, не в силах бороться с волной желания, пробежавшей по моему телу. — А где твои рабы? Я пожал плечами. — Это совсем другой мир. Здесь нет рабов. Вообще. Эфеб улыбнулся. — Вы убиваете всех своих пленных? Я пошел в гостиную, и Гесиод поплелся за мной. Туника, это древнегреческое платье для мужчин, колебалась в такт его шагам, то обнажая, то вновь скрывая верхнюю часть его тонких бедер. Ткань скользила по торчащему члену, приводя меня в исступление. — У нас не бывает пленных, потому что у нас нет войн, — говорил я, сглатывая раз за разом набегавшую слюну. — Но дело не в пленных. Даже будь у нас они, мы бы все равно не превращали их в рабов. Держали бы под замком до конца войны, а потом отпускали. Гесиод хмыкнул, но ничего не сказал. Мы вошли в комнату, и я автоматически приказал телевизору перейти из состояния окна на шестой канал, но тут же спохватился и отменил свое решение. На экране мелькнул какой-то певец, тут же исчез, и юноша, смотревший в этот момент на диван, ничего не заметил. — А кто работает по дому? – спросил он. Вместо ответа я сел на диван. — Он очень мягкий, — сказал я. — Попробуй, сядь, тебе понравится. Гесиод с опаской сел, подушки пружинисто приняли вес его тела, прогнувшись больше, чем он ожидал, и юноша испуганно попытался вскочить. С первого раза у него это не получилось, и он, смешно расставив руки и ноги, неуклюже свалился на пол. Я рассмеялся. Эфеб посмотрел на меня снизу вверх, потом его губы поползли в стороны, он заулыбался, но не сумел сдержаться и засмеялся вслед за мной. Сел на полу, подогнув под себя ноги. — Это ведь просто персидские подушки, — сказал он. — Ты сшил их вместе. Его взгляд упал на мой шаговый тренажер. — Я хожу с его помощью, — тут же заговорил я. Встал на тренажер и зашагал. — Тренируюсь. — Ты ходишь так? — изумился Гесиод. Вскочил. Пригнулся над тренажером. — Зачем? Ты разве калека? — спросил он. — Со мной все в порядке, — я даже слегка обиделся. Калека! Придумал же такое! — Просто так я могу ходить, не покидая дома. Гесиод растерянно покачал головой. Он стоял рядом с оболочкой, и я показал на нее. — А это знаешь что? — Да, — равнодушно кивнул Гесиод. — Компьютер. Чтобы проникать в наш мир. Мне Никита показывал такой. Даже пытался меня в этот самый компьютер затянуть. Ты лучше скажи, почему ты хочешь ходить, не покидая дома? Ты не любишь быть на воздухе? — Люблю, — оторопело сказал я. — Вы очень странные, — сказал эфеб. — Никита. И ты. Я продолжал шагать на тренажере, и юноша вновь согнулся над ним, разглядывая. Потом неожиданно встал на колени, приблизив лицо к самому экранчику, на котором отсчитывались потраченные калории. — Удивительно, — пробормотал он. Поднял голову, чтобы посмотреть мне в лицо, но что-то его задержало. Он замер, глядя на меня снизу вверх. Воцарилось молчание. Я продолжал шагать, пытаясь понять, что происходит. — Удивительно, — повторил Гесиод тише. — Ты странно одет и делаешь странные вещи, но твоя красота от этого только усиливается. Я от неожиданности перестал шагать. — Скажи, Илей… — эфеб замялся. — Ты коснулся моего древка там, в том помещении.. Я смущенно отвел взгляд. А Гесиод вдруг пододвинулся ко мне, обхватил руками ногу и прижался лицом к колену. — Мне страшно, Илей, — пробормотал он. Я пригнулся, подхватил эфеба под мышки и поднял на ноги. — Не бойся, — сказал я, прижимая его к своей груди. — Обещаю, с тобой ничего плохого не случится. Гесиод застыл в моих руках. В полной тишине мы стояли так посреди комнаты, не шевелясь и не произнося ни звука. Это продолжалось не меньше полной минуты. Просто двое людей, оба страшащиеся непонятного. Только я не мог показать своего страха. Потом юноша поднял голову и поцеловал меня в губы. Совсем не сексуально. Просто ему хотелось как-то выразить, как сильно он мне верит и как сильно он на меня надеется. Я улыбнулся ему в ответ и тоже его поцеловал. Тоже совсем не сексуально. Гесиод вздохнул, и выбрался из моих объятий. — У тебя есть еще молоко? — спросил он. — Да, — радуясь, что у него прошел приступ страха, кивнул я. — Пошли. Мы двинулись на кухню. Я поколдовал с приборной доской холодильника, достал пакет молока. Гесиод сделал пару глотков и поставил все еще полный стакан на стол. — Вкусно, — буркнул он. На его верхней губе виднелась белая полоска молока. Эфеб шагнул ко мне, обнял и поцеловал. Я ответил, хватая губами губы. Гесиод оторвался от меня и замер, глядя мне в глаза. Белая полоска на его губе исчезла, и это почему-то подстегнуло меня. Я обхватил юношу руками и стал целовать его лицо — подбородок, лоб, щеки, губы. Несколько раз я опускался на шею. Хватал мочки ушей. И вновь впивался в губы. Мои руки шарили по телу эфеба, сминая его тунику. Когда я сжал ладонью пьянящую ягодицу, Гесиод вдруг отстранился. Он тяжело дышал, глядя мне в глаза. Я, тяжело дыша, смотрел в его. Мы оба молчали. А потом Гесиод поднес руку к моей ширинке и попытался ее расстегнуть. Конечно, у него ничего не получилось. Он тянул язычок молнии не туда и не так. Он дернул молнию. Потом еще раз. Попытался ее просто развести руками в стороны. И при этом костяшки его пальцев коснулись через джинсы моего напряженного члена. Я едва не выл от сладостных ощущений. — Это выше моего понимания! — раздраженно пробормотал эфеб. — Прошу тебя, учитель, распусти эту завязку. Я расстегнул пуговицу и молнию. — Удивительная машина, — покачал головой Гесиод и резко опустился передо мной на колени. Потянул джинсы вниз. — Какая грубая ткань! — бормотал он. — Неужели тебе удобно ходить в такой? Джинсы сдвинулись вниз, обнажая бедра. — А это что? Это другое! Он изумленно смотрел на мои трусы. Ну конечно, он уже понял, что такое плавки, но боксерки выглядели совершенно иначе, и он вновь растерялся… Я молча стал опускать трусы. Поняв, что они снимаются так же, как и плавки, эфеб потянул и их вниз. Мой жаждущий, давно уже эрегированный член выскочил наружу. Гесиод от неожиданности отшатнулся. Потом улыбнулся, качнул головой и стащил джинсы с трусами. — А это что? — спросил он. На этот раз его озадачили носки. Я приподнял ногу и стащил носок. Потом второй. — Какая здесь странная одежда! — сказал Гесиод. Я издал нервный смешок. Я стоял перед ним со вздыбленным членом, в одной лишь рубашке, и при этом мы говорили об одежде! Парень поглядел на меня снизу вверх. Улыбнулся. — Ты снимешь эту… эту тунику? Я принялся расстегивать рубашку. Юноша стоял на коленях, не шевелясь, и смотрел, как я это делаю. Когда я остался совершенно голый, он осторожно, будто драгоценность, поцеловал мой член… Может, движение и было простым поцелуем, но мои ощущения были невероятными! Прикосновение губ Гесиода к моему члену пронзило меня невыносимым удовольствием. Просто необъяснимым удовольствием! Девушки делали мне минет множество раз, но… Поцелуй эфеба я почувствовал, как будто впервые. Будто впервые чьи-либо губы коснулись моего жаждущего члена. Это было наслаждение небесное, божественное! А руки эфеба уже обхватили мои ноги, голова его прижалась к бедрам, и член, мой член стал медленно входить в его рот… Гесиод закашлялся и выпустил фаллос изо рта. Посмотрел на меня обескураженнно. — Я тебе покажу, — пробормотал я. Встал на колени перед Гесиодом, оказавшись с ним вровень. Рванул его тунику через голову вверх. Эфеб послушно снял ее с себя, оставшись передо мной совершенно голым. И вновь мое сердце сжалось от невыносимой красоты его тела. Я пригнулся почти к самому полу. Нет, так неудобно. Я лег на пол и потянул бедра юноши на себя. Подчиняясь моему движению, Гесиод встал на четвереньки, и я тут же ухватился за его член. Какое сладостное ощущение! Твердый живой стержень в ладони! Прямо надо мной напрягался от избытка чувств совершенный живот, виднелись черные кудряшки, уходили вверх два стройных бедра. А на моей ладони дергался такой желанный, такой непередаваемо красивый член. Я прикоснулся к нему губами. Поцеловал его еще раз. И стал погружать в рот. И только тут осознал, что я и сам ведь делаю это впервые! В первый раз в реальной жизни я брал в рот член другого мужчины. Мои руки скользнули по бедрам юноши (какие же они все-таки тонкие и твердые!) и легли на его зад. Ладони наполнились упругими ягодицами, и я засучил ногами от этого непередаваемого ощущения. Мои руки ласкали зад Гесиода, и тут же рядом, в каких-то сантиметрах ниже мой язык скользил по твердому стержню его члена. Мое тело плавилось в круговороте невероятных ощущений, и я кружился в вихре наслаждения, теряя связь с реальностью… Гесиод вдруг приподнялся, вырывая из моего рта сладостную добычу. Я хотел удержать эфеба, но он уже развернулся ко мне спиной. Переступил через голову ногой, и мое лицо оказалось между его коленями, прямо под мешочком его мошонки и фаллосом. Я тут же схватил нависший надо мной член, пригнул его к себе и втянул в рот. Гесиод охнул и замер на мгновение. Потом наклонился и лег на меня. Его губы заскользили по моему животу и тут же прикоснулись к члену. Я взвился от удовольствия. Взвыл! Позабыл обо всем! Такое удовольствие пронзило меня, что я… Узкие ладони эфеба скользнули по моим бедрам, забрались под меня и сжали ягодицы… Мы ласкали ртами члены друг друга. Мы ласкали руками ягодицы друг друга. Тонкое тело двигалось по мне, пытаясь справиться с переполняющим его наслаждением и тем самым доставляя дополнительное наслаждение мне. Я постанывал почти при каждом выдохе. И я слышал стоны Гесиода. В мой рот раз за разом погружался твердый столб, растягивающий мои губы в огромную букву «О». Погружался вновь и вновь. Будто поршень. Перед моими глазами ходила вверх-вниз мошонка, покачивая ясно видимыми под тонкой кожицей яичками. Иногда мошонка опускалась настолько, что распластывалась по моему носу, и тогда подбородок щекотали мягкие кудряшки лобковых волос. В такие моменты я рычал от удовольствия. Мои ноздри наполнял непередаваемый запах возбуждения и страсти. В моих ладонях ритмично сжимались полушария ягодиц, и мой палец давно уже нащупал дырочку между ними, нащупал и лежал на ней, потому что ощущение возможности проникнуть внутрь доставляло мне не меньшее удовольствие, чем само проникновение. И я чувствовал, как шевелится палец Гесиода на моей дырочке, как сжимали его ладони мой зад. Я слышал, как стучит на моем животе сердце Гесиода. Мои бедра щекотало его дыхание. По коже разливалось его тепло. Кончики выступающих костей кололи мое тело… Я чувствовал приближение неотвратимой кульминации. Оргазм надвигался стремительно, не давая опомниться, и я панически пытался с ним бороться, потому что мне хотелось еще, еще, гораздо дольше, вечно! И, как всегда, когда пытаешься бороться с оргазмом, он приближался еще быстрее… Я выгнулся вверх, подняв бедра в воздух, замер, перестал дышать. Болезненное щекочущее удовольствие резко усилилось в члене, замерло на мгновение на выходе и взорвалось опустошающим наслаждением, поглотившим всего меня без остатка. Мощная волна прокатилась по фаллосу, и из него выстрелила струя спермы. Наслаждение захлестнуло меня, будто накрыло океанской волной, и там, в глубинах этого океана я скручивался и выворачивался, не в силах пережить удовольствия, охватившего меня… Когда я вновь стал ощущать мир вокруг, тело эфеба уже било мое лицо в неистовом ритме. Его член быстро, сильно и часто входил в рот. И только я это осознал, Гесиод захрипел и замер, вогнав уже безо всякой осторожности свой великолепный стержень в самую глубину. В ладонях сжались в два твердых яблока его ягодицы. На самом корне моего языка родилось ощущение заструившейся жидкости. В следующее мгновение в рот ударила струя семени. Она была сильной, горячей, обильной. Вкуса я не почувствовал, но вторая струя совпала с легким движением члена эфеба туда-сюда, и я ощутил вкус… Тот, кто не пробовал сперму на вкус, вообще ничего не поймет. Я, конечно, пробовал свое семя — и не один раз. И думал, что знаю, что это такое. Но сперма Гесиода! Сперма Гесиода была так же прекрасна на вкус, как и он сам! Это, конечно, была все та же слизистая жидкость с горьковатым, терпким послевкусием, но какая же она была волнительно вкусная! Я наслаждался ею, а юноша все выпускал и выпускал струи спермы в мой рот, содрогаясь при этом всем телом… Наконец, напряжение отпустило его мышцы. Он упал, распластавшись на мне. Он опять задышал, тяжело и хрипло. Его лобковые волосы прижались к моему подбородку. Его мошонка лежала на моем носу, и эластичные яички свисали на нем с двух сторон. А я продолжал глотать и глотать выделяющуюся толчками сперму… Когда ее стало уже не так много, а, может, когда я сам немного пришел в себя, я стал чувствовать удивительную вещь — в моем члене рождалась очередная волна, которая несла мою сперму в рот эфеба, и тут же, как продолжение этой волны, будто это она и была, семя Гесиода выплескивалось в мой рот. Сказочное ощущение само по себе… Дрожащими руками я мягко поглаживал совершенные полушария ягодиц, твердые бедра и тонкую спину. Под моей кожей пробегала дрожь ставшего мне таким родным тела… Я чищу зубы. Ну вот, я и испытал голубую любовь в реале. Сожаления не было. Я часто испытываю удивление или даже раскаяние уже на следующую минуту после того, как кончаю с очередной милой девушкой, но сейчас я чувствовал лишь радость и счастье. Мне хотелось петь, и опустошенное мое тело, уставшее, но удивительно легкое, неслышно пело. Я помыл Гесиода под теплыми струями душа. Он не знал, конечно, как пользоваться кранами, и я воспользовался этим предлогом, чтобы не столько учить его, сколько самому обмыть столь прекрасное тело. Потом с превеликим трудом, но сумел объяснить концепцию зубных щеток и чем они лучше палочек для жевания. Собственноручно почистил ему зубы, испытав при этом почти сексуальное удовольствия. Ухаживать за Гесиодом было так приятно! Эфеб выглядел счастливым. Он много улыбался. Что-то мне говорил, нейтральное, но преисполненное любви. Он мило изумлялся самым обычным вещам и приспособлениям, приходя в восторг и от возможности смешивать горячую и холодную воду в любой пропорции, и от геля для душа, и от больших и гладких зеркал, и от того, что кто-то сумел запихать зубную пасту в нечто поразительное — тюбик… Я оставил его вытираться полотенцами, и сам быстренько ополоснулся и почистил свои зубы. Потом (ох уж эти мне древние эллины!) стал учить Гесиода пользоваться полотенцем, потому что юноша так и норовил завернуться в него, как в простыню, а ткани для этого, конечно, не хватало. Зато обернуть полотенце вокруг своих бедер и завязать его на простой, но надежный узел, Гесиод умел явно лучше меня. Так, с полотенцами вместо одежды, мы вышли из ванной, и я сразу потащил парня на кухню. Кормить. Теперь уже по-настоящему. Мимоходом заглянул в систему слежения. Никита мирно спал на моей кровати. Он улыбался, и я опять поразился тому, что он улыбался улыбкой Гесиода. А может… Может это Гесиод улыбался его улыбкой? Отбросив философские мысли, я заглянул в холодильник. Во-первых, «Кока-Кола». Гесиод просто обязан ее попробовать. Как-никак, вершина развития цивилизации! С подозрением глядя на пузырящуюся жидкость, эфеб сделал небольшой глоток, но дальше пить отказался — газ внутри напитка, да еще и столь переслащенного… Ладно. Юноша, который не пьет «Кока-колу» — это вполне ощутимое доказательство того, что мой Гесиод не был современным парнем, которому каким-то загадочным способом и с не менее таинственной целью придали внешность персонажа одной из миллионов малопосещаемых вирт-оболочек. Котлета? Я объяснил, что делают с куском мяса, чтобы превратить его вот в такое вот кулинарное изделие. Гесиод пожал плечами и согласился попробовать. Я заказал в холодильнике пару котлет для него и для себя, и мы благополучно их съели с салатом из томатов. Ни котлета, ни помидоры восторга у эфеба не вызвали, но и особого отвращения он тоже не испытал, сказав, пережевывая последний кусочек, что в походах воинам приходится есть и не такое… Шашлыками, что ли, его кормить? Потом Гесиод попросил овечьего сыра, меда и винограда. С последним было просто — виноград входил в стандартный набор продуктов, доставляемых холодильником. Мед? Я предложил «Нутеллу», и, наконец, увидел, как моему гостю хоть что-то из еды нравится. Вместо овечьего сыра я поставил перед ним «Голландский», и он, кривясь, стал жевать его вперемежку с «Нутеллой». Понятное дело, с «Нутеллой» любой «Голландский» пойдет на ура! Себе я сделал кофе, ему налил простой воды. Я мог бы заказать пиво и даже вино — и то, и другое явно уместно на трапезе эллина, но лично заниматься спаиванием эфеба я не стал. Хватит того, что я его совратил. Так мы и пообедали, оба счастливые, сияющие и постоянно друг на друга поглядывающие. — Скажи, учитель, — уже вполне расслабленно развалившись на стуле, сказал юноша (Гесиод так и норовил возлежать, а не сидеть!), — ведь наша любовь еще не осуществилась? — Почему? — я от удивления чуть не поперхнулся своим кофе. — Частица мужчины должна оказаться внутри эфеба, — как о чем-то светском, продолжал болтать Гесиод. — Вот здесь. И он указательным пальцем показал на свою попу, обернутую полотенцем. — Все остальное считается лишь развлечением, совместным времяпрепровождением, разве не так? Ох уж эти древние греки! Понимаешь ли ты, что юноше впервые впустить мужской член в своей анус — это не просто попробовать еще одну позу с девушкой? Понимаешь ли ты, какой это огромный шаг, переворачивающий всю жизнь? Тут только я опомнился. Кого я об этом спрашиваю? Никиту с исторического факультета? Парня, который ходит в секс-оболочку? Да он туда как раз за анальным сексом и ходит! Это для Никиты-то анальный секс — огромный шаг? Для Никиты, скрывающегося в обличье Гесиода? Гесиода ведь не существует. Его нет. Это просто виртуальный рисунок, аватарка, кукла из кукольного театра! Я скосил глаза на эфеба. Ну да, нет, как же! Вот он сидит во плоти и крови, живой, любознательный, красивый… — Любой шаг в любви требует осознанного согласия, подготовки, понимаешь? — спросил я не очень уверенно. Гесиод пожал плечами. В данный момент его больше занимала комбинация «Нутеллы» с «Голландским». Похоже, свой вопрос он задал исключительно с целью поддержать беседу. И даже в такую минуту я не мог не замирать от его красоты. Какой чудесный рот! Какие ровные и белые зубы! Чистый розовый язык! И упругие манящие губы… Я дернул головой. Не отвлекаться! Гесиод вдруг засмущался и отвел взгляд. У меня екнуло сердце — неужели он сейчас предложит трахнуть его в… в зад? — А можно мне еще раз попробовать того напитка с пузырьками? — спросил парень, совершенно зардевшись. Ага, «Нутелла» сделала свое дело! Совращение плодами цивилизации продвинулось вперед! Я, улыбаясь, достал из холодильника бутылку «Кока-Колы» и наполнил стакан Гесиода. Тот сделал глоток, с некоторым сомнением подержал жидкость во рту и проглотил. Потом сделал еще один глоток и поставил стакан на стол. — Это по-своему интересный напиток, — пробормотал он. — Своеобразный вкус. Но если привыкнуть, может даже нравиться. Еще как нравиться! Да тебя уже завтра от этого «по-своему интересного напитка» не отдерешь! — Гм, — сказал я, задумчиво глядя на сидящего за столом Гесиода. — Положим, я могу выдать тебя за дальнего родственника. Эту дистиллированную мудрость парень пропустил мимо ушей, даже не шевельнув бровью. Он опять ковырялся ложкой в «Нутелле». Ему плохо не станет? — Своим я скажу… — а и правда, что сказать родителям? Они-то знают всех наших родственников. — Скажу, что ты брат друга. Нет, не годится. Брат друга не может жить со мной под одной крышей год за годом. — Или… — продолжал мямлить я. — Может, ты мой квартирант? У меня две комнаты, вот я и сдал одну… Тоже не годится. Как школьник может снимать комнату? Кстати! А сколько ему лет? В какой класс он должен ходить? И как отдать Гесиода в выпускной класс или даже на класс раньше — он же элементарно азбуки не знает! Или знает? — Ты можешь прочесть вот это? — спросил я, показывая на надпись «Нутелла» на банке. Юноша поднял взгляд и напрягся, пытаясь прочесть надпись. — Н… Так, ну, хотя бы, первая буква совпала. Правда, беглым такое чтение не назовешь… — Н… г… Он же пытается узнавать в русских буквах греческие! При том, что сам-то по-гречески не говорит! Ну и ну! Что вирт с людями делает! Я опять одернул себя. Гесиод — лишь персонаж игры. Да, чудом оживший, но персонаж. Откуда ему знать буквы? — Ладно, — махнул я рукой. — Наймем репетитора, позанимаешься год-два. Я задумался и решительно добавил: — Надо сразу же купить тебе паспорт и школьный аттестат какой-нибудь среднеазиатской страны. Пока репетитор, то да се. А потом обменяем это фуфло на настоящие документы, наши. Заплатим за вступительные в какой-нибудь лесотехнический. Лет через пять ты будешь полноправным дипломированным молодым специалистом с синим дипломом, здоровым цветом лица и огромными перспективами на рынке офисного ничегонеделанья! И опять Гесиод даже ухом не повел. Эх, дремучая ты древность! — Но сначала тебя надо бы все-таки одеть, — пробормотал я. — Я сейчас. Я сходил за своим слимтопом, зашел на сайт первого попавшегося магазина одежды, нажал на раздел «Мальчики. Подростки. Юноши». Выскочило такое разнообразие всего! Одних только систем размеров оказалось то ли пять, то ли шесть. А без размера никак! Положим, сейчас можно купить только самое элементарное — чтобы не стыдно было дойти до обычного магазина. Там уж продавщицы разберутся! Но как купить те же джинсы, не зная размера? Я углубился в разъяснения и подсказки. Гесиод зашел мне за спину и стал с любопытством следить за моими манипуляциями. Еще минуты черед три он начал тыкать в экран пальцами, перебрасывая меня на страницы, которые мне были не нужны. Я попытался что-то объяснять, но он ничего не понял, зато теперь лазил в экран увереннее, опять и опять выбрасывая нас на какие-то левые сайты. Наконец, потратив на это раза в три больше времени, чем это было необходимо, я нашел-таки таблицу, что и как нужно обмерять, чтобы узнать размер. — Все, теперь стой смирно, — сказал я. Обмеры должны были проводиться ниткой, которую потом я предполагал измерять линейкой — портняжного сантиметра у меня, естественно, не было. Я вновь касался тела Гесиода, и вновь это тело меня волновало. Волновало с каждым прикосновением все больше. Я явно заводился. Стройный живот с двумя тяжами мышц, наметившиеся кубики, зовущий пупок. Плитки груди. Розовые соски. Полоски ребер. Зубчики мускулов. И подростковый бицепс. И остренькие ключицы. Я прикасался к самому совершенному, самому прекрасному телу на свете, и, как я ни пытался не думать об этом, кровь в моих жилах бурлила, сердце переполняла страсть, и вожделение уже сквозило из каждой моей клеточки. Когда я перешел к замерам ног, мой член ныл от напряжения, а пальцы дрожали. Полотенце пришлось снять — нитка путалась в его складках, да и измерения получались неточными. Передо мной вновь обнажилось тело немыслимой красоты, вновь прямо перед моими глазами висел прекраснейший член, вновь от моего дыхания шевелились чудесные кудряшки. Я прикасался к длинным стройным бедрам, узкому тазу, острым коленкам, тонким голеням. Я даже несколько раз умудрился провести подушечками пальцев по призывным полушариям упругих ягодиц. Я целовал и ласкал все это всего полчаса назад, но теперь смотрел как в первый раз. А нос мой купался в ароматах роз и запахе геля для душа. Недавний оргазм, однако, позволил мне сохранять какие-то остатки разума, и я заметил то, чего раньше не замечал. Тело Гесиода было совершенно безволосым. Нет, именно таким оно и нарисовано, но ведь теперь передо мной стоял живой человек (живой без всяких сомнений!). А где вы видели юношу, у которого волосы бы не росли, хотя бы чуть-чуть, пусть только на голенях и предплечьях? Язык без всякого налета — это ли не чудо! В подмышках кустики волос, но, воткнув в них нос, я не почувствовал никакого запаха — а ведь я забыл побрызгать Гесиода дезодорантом. Никакого запаха в подмышках у подростка, ничего себе! Пока Гесиод вновь оборачивал свои божественные бедра полотенцем, я вернулся к слимтопу и стал вводить данные в таблицу. Благополучно выскочили размеры, и я купил все, что нам может понадобиться для выхода в город — туфли, трусы, носки, джинсы, пару футболок. Доставка через пару часов. Ну и отлично! Тут в моей голове мелькнула новая мысль, и я резко повернулся к Гесиоду. — Позволь мне взглянуть на твои зубы. Юноша посмотрел на меня, не понимая, но послушно открыл рот. Снежно-белые зубы, какими они бывают только едва прорезавшись. То, что не было никаких признаков кариеса, я мог понять. Но ни одной пломбы! Ни одной! Вообще! Как это понять? Я, наверное, вконец обезумел. Сейчас я даже не могу понять, почему меня так взволновали зубы без пломб, когда передо мной стоял, во плоти, рисованный персонаж! Может, я именно в тот момент начал осознавать происшедшее, может, просто сошел с ума. Но я вдруг попросил Гесиода: — Не мог бы ты снять полотенце и нагнуться? Натолкнулся на его взгляд и быстро добавил: — Извини меня за эту просьбу, Гесиод. Думаю, ты осознаешь, что твое появление в этом мире… гм… не совсем обычно. И я проверяю кое-что. Парень кивнул и снял полотенце — в своей манере, не задумавшись, не заколебавшись, просто и обыденно. Опять обнаженное тело передо мной, опять мое дыхание сбивается, а сердце пропускает удар. И взгляд стреляет вниз, на спокойный фаллос, зовущий и прекрасный. Как мне сдержаться, чтобы не делать этому парню минет по дюжине раз на дню? Гесиод нагнулся, упершись руками о стол. Точеные ягодицы призывно выгнулись вверх. Я испытал новую волну возбуждения. Мой член, невзирая на полотенце на бедрах, торчал, бесстыдно задирая ткань вверх. Я пригнулся, и первым движением моей души было поцеловать зовущие полушария. Но у меня была цель, и я сдержался. Чуть сбоку на ягодице была маленькая родинка. Именно там, где ее нарисовали. Но только эта родинка была у живого человека. Я потрогал ее — совершенно настоящая родинка на совершенно живой ягодице. Один в один как в вирте. Я стал на колени позади Гесиода и склонился над его задом. Взялся руками за половинки попы, испытав взрыв желания и страсти, и слегка развел их. Там, где и нужно, на внутренней поверхности, почти у самого дна виднелась вторая родинка. И на розовой дырочке, на сморщенной коже входа виднелась третья. Обмирая от желания, я прикоснулся к каждой из них. Самые настоящие родинки. Точно как в моей игре. В борозде между самыми настоящими ягодицами. Я обмирал от переполнявшего меня желания. Я дрожал и задыхался. Моя ладонь стала машинально сжимать и ласкать ягодицу в каком-то своем ритме. Я просто получал удовольствие от ощущений упругого зада в моих руках. Совершенно забывшись, я приблизился к прекрасной ягодице и мягко коснулся ее губами. Гесиод стоял передо мною все так же, не шевелясь, ожидая. Тонкая фигура, слегка прогнувшееся в пояснице тело, приподнятый вверх зад. Голый юноша невероятной красоты. Бесконечно любимый и желанный человек. Я использую стол. — Гесиод… — пробормотал я внезапно охрипшим голосом. — Ты хочешь осуществить любовь? — тоже хрипло спросил эфеб. — Лишь при условии, если ты этого хочешь. Гесиод повернул голову и взглянул на меня. — Хочу, — сказал он. Я замер, не зная, что делать. Меня сотрясала крупная дрожь. Я понимал, что сейчас в реале случится то, что мне хотелось больше всего. — Ты ведь меня остановишь, если… Если это будет неприятно или больно, Гесиод? — Обещаю, Илей… — тихо ответил он, и я почувствовал, как в каком-то шаге от меня напряглось все его тело. Ему было страшно. Я понимаю, ему было страшно. — Мы можем отложить, я не обижусь, — пробормотал я. — Нет, я хочу сейчас. Как это делается? В реальной жизни, а не в лихих секс-виртах? Я положил руки на зад юноши. Пальцы мои дрожали. Тут же вспомнил, что нужна смазка. И презерватив. Я усмехнулся — какой презерватив, когда занимаешься сексом с человеком, пахнущим розами! Смазка… Я ведь совершенно не был готов к тому, что меня посетит Гесиод. Ничего в аптеке я, конечно, не покупал. Я попытался перебрать в голове все, что было в ванной. Кремов у меня не было. Так, шампунь, зубная паста, мыло, дезодорант… Все не то. Кухня? Пачка сливочного масла, сметана, «Кока-кола»… Тут мой взгляд упал на бутылочку оливкового масла, которым я заправлял салат из томатов. — Ты должен знать, Гесиод, что ты можешь остановить меня в любой момент. И прошу тебя твердо поверить, что если это случится, я не буду обижен ни в коей мере. Парень кивнул. — Благодарю тебя, Илей, — пробормотал он дрожащим от волнения голосом. Я потянулся к бутылочке, налил в пригоршню много, очень много масла и… И вновь остановился, озадаченный. А как собственно смазывать? Как эта пригоршня масла попадет внутрь сфинктера? В вирте ты просто протираешь маслом свой член, и этого достаточно. А в реале? Мой фаллос торчал вверх, содрогаясь от нетерпения. Даже мимолетная мысль, что я приставлю его сейчас к дырочке эфеба, вызывала тянущие, почти болезненные приливы страсти. Я опрокинул пригоршню на свой член, и масло потекло по нему, по мошонке, по ногам. Я стал водить рукой по фаллосу, чувствуя, как волны удовольствия поднимаются во мне вслед каждому движению. — Прости, Гесиод, я сейчас внедрюсь в твой зад, но молю, пойми, так нужно. Эфеб молчал. Я посмотрел сзади на его лицо. Он стоял, закрыв глаза. Я приставил блестящий от масла палец к божественной дырочке и слегка надавил. Сфинктер отреагировал, судорожно сжавшись. Сколько раз я делал это в вирте! И впервые я сделал это в жизни. Сфинктер сжался, дырочка практически исчезла. Я помассировал отверстие, но анус сжался только сильнее. При этом я почувствовал свободной ладонью, лежавшей на ягодице парня, сокращение мышц внутри. Ощущение было столь волнующим, что я невольно поцеловал упругое полушарие. И именно в этот момент сфинктер дал слабинку, и я, нажав, проник пальцем внутрь тела эфеба. Он весь напрягся, выгнувшись и почти запрокинув голову. — Больно? — испуганно спросил я. Реакция Гесиода немного отрезвила меня, и я замер, не зная, что делать. Юноша покачал головой. Потом выдохнул и открыл глаза. — Необычно, Илей. Странное ощущение. Но… не больно… Скорее… Не знаю… Необычно. Я опять немного надавил, и мой палец погрузился внутрь на всю длину. Уперся внутри во что-то эластичное, упругое, горячее и остановился. Ничто в моей жизни, ни мои бесчисленные погружения в вирт-оболочки, ни не слишком богатый опыт традиционного секса с девушками, не могло мне помочь предугадать, что именно будет там, внутри. Мне кажется, я готовился к каким-то самым невероятным вещам, но мой палец ощущал лишь тепло и упругость какой-то преграды, наверное, стенку кишки. Моих теоретических познаний хватало, чтобы подозревать, что, пошевелив пальцем, я имею шанс нащупать орешек простаты, но, естественно, я ничего нащупать не смог. Да и не слишком старался — сейчас было не до того. Медленно, опять-таки не зная, не причинит ли это боли реальному юноше, согнувшемуся передо мной, я вытащил палец наружу. Гесиод никак на это не отреагировал. Все так же стоял, опершись руками о стол. Глаза закрыты. Лицо, прекрасное лицо, спокойно. Колечко ануса стремительно сомкнулось, вновь совершенно скрыв дырочку. Меня переполняло желание. Я весь трясся от пережитого только что, и мне так хотелось продолжения. Я вновь приставил палец к дырочке Гесиода, блестящий от масла палец к судорожно сжавшейся дырочке прекрасного Гесиода. Я нажал, сфинктер попытался не пустить, но смазка сделала свое дело, и первая фаланга погрузилась в живой туннель. Эта легкая победа немного меня дезориентировала, и я пропустил момент, когда новое сокращение сфинктера вытолкнуло фалангу обратно. Ее кончик, вроде бы, был погружен, но только своей подушечкой, и лишь до кольца сфинктера. Я перестал думать о смазывании. Мои мысли сами перескочили на совершенное тело передо мной — на выгнувшуюся обратной аркой спину с проступившими крыльями мускулов, на черные вихры на затылке, на торчащие острые плечи, на сочные упругие полушария в моих руках, на длинные тонкие бедра. Мне так хотелось видеть лицо Гесиода, но… Я пригнулся и стал целовать упругую ягодицу, ягодицу самой совершенной формы, какую только можно представить. Наполняющий ладонь тугой мячик притягивал меня неодолимо. И я целовал его, поцелуй за поцелуем, чувствуя, как упругая плоть поддается под моими губами, поддается, чтобы немедленно эластично вернуть свои немыслимо прекрасные очертания. Моя ли страсть была тому причиной или просто моя настойчивость была вознаграждена, но через какой-то десяток секунд колечко Гесиода поддалось, пропуская мой палец внутрь. Вновь я ощутил тепло и упругость кишки в глубине. Я подвигал пальцем. Узенький тоннель действительно стал скользким. Мое сердце застучало гулко и громко. Впервые в реальной жизни я сейчас… — Гесиод? — тихо спросил я. Голос был неузнаваем. — Не бойся, Илей, — услышал я в ответ. И этот голос тоже был неузнаваем. Я приставил кончик своего члена к розовой точечке, окруженной сморщенной кожей. Я почему-то смотрел на родинку на этой сморщенной коже. С прижатым стержнем, прямым рычагом, уткнувшимся в бороздку между ягодицами эфеба, я сжал бока Гесиода, почувствовав под пальцами кости его таза, торчащие внизу живота, и надавил. Та рука, которой я набирал масло, заскользила, и мне пришлось ухватить сильнее. Я надавил вновь, мой член, как уткнувшийся в стену шест, задрожал от напряжения, а потом предпочел скользнуть по скользкой бороздке между ягодицами вверх, покинув колечко эфеба. Я вновь попробовал проникнуть в анус Гесиода пальцем, с трудом, но смог это сделать, вытащил палец оттуда, вновь погрузил, вновь вытащил, и рукой приставил свой член к входу эфеба. Надавил и увидел, как кончик моего фаллоса погружается внутрь. Зрелище было немыслимое — по сравнению с узким тазом Гесиода, с его аккуратной попой мой, в общем-то, обычный член казался огромным, и этот толстый длинный член торчал своим концом меж казавшихся сейчас совсем маленькими ягодиц юноши. Я замер, волнуясь. Я совсем забыл, что во всех виртах принято останавливаться, чтобы «привык». Я остановился просто потому, что волновался за Гесиода. Я ждал какого-то знака от него, чтобы понять, не больно ли ему. Я и правда был готов вытащить свой фаллос и прекратить все это, лишь бы не заставлять эфеба страдать. Но он спокойно стоял и ждал. Его сфинктер несколько раз сжал сильным кольцом головку моего члена, доставляя мне совершенно небывалые ощущения, но это было все — больше никакой реакции. И я решился надавить снова. Вот теперь его кольцо сопротивлялось гораздо сильнее. Думаю, внутрь должна была пройти самая широкая часть моего члена, и анус юноши просто не был готов пропустить такое внутрь. Я надавил снова, и мне показалось, что моя палка продвинулась немного внутрь, но тут Гесиод задергался и издал какой-то звук. — Больно? — с тревогой спросил я, немедленно останавливаясь. — Да, Илей… — пробормотал эфеб. — Попробуй еще, это больно, но это не та боль, от которой хочется бежать… — Может, попробуем как-нибудь потом? Гесиод помотал головой. Я надавил снова, юноша дернулся, но я не успел отреагировать на это, потому что мой член совершенно неожиданно продвинулся вперед. Я ощутил волну удовольствия, пронзившую мое тело, как током. На головке родилось знакомое щекотание, и я с шумом выдохнул, переживая омывающее меня наслаждение. Отверстие эфеба вновь пульсировало, сжимая мой член, и это ощущение доставляло новое и новое ощущение сладостного томления. Мы постояли так несколько секунд, потом Гесиод зашевелился, отчего его сфинктер как-то уж очень сильно сжал мой стержень. И сразу после этого вновь появилась небольшая слабинка, и я смог вдвинуть фаллос еще на сантиметр. Юноша опять слегка дернулся, но сам же тут же прошептал: — Ничего, ничего, давай, Илей. Я надавил, и стал проталкивать свой член внутрь. Впрочем, теперь я скорее прокладывал путь через волны удовольствия, которые заливали меня. Мой член изнывал от узкой тесноты, которая пульсировала, сжималась, не пускала. Копья наслаждения одно за другим пронзали меня, и я, наверное, уже стонал. Лишь опасение не заметить, если Гесиод почувствует непереносимую боль, сдерживало меня. Но эфеб терпеливо сносил свои ощущения, и каждый раз, дернувшись, он тут же подавался назад, будто пытаясь нанизаться на мой стержень. Так наши тела и танцевали этот танец — я давил вперед, и Гесиод дергался вперед, но тут же сдвигался назад, чтобы вновь дернуться вперед от моего давления. Масло проступало из растянувшегося кольца и стекало капля за каплей вниз. А кольцо растянулось так сильно, что, казалось, занимает чуть ли не всю длину бороздки между ягодицами парня. Я купался в наслаждении и ритмично давил и давил на Гесиода, будто уже был внутри. Я слишком поздно осознал свою ошибку. Опасения за эфеба, попытки преодолеть сопротивление его кольца отвлекло меня, и, лишь провалившись в его кишку, я понял, что оргазм уже подступил, он необратим и неотвратим. Мой член вошел в Гесиода разом, сразу, больше чем наполовину, уперся в ту самую упругую преграду, что я чувствовал пальцем раньше. Я уже не мог остановиться. Ритм сбился, я уже лихорадочно задвигал фаллосом внутри эфеба, чувствуя, но уже едва отдавая себе отчет в том, как задергался подо мной Гесиод. И я тут же был раздавлен сильным, небывалым оргазмом. Наслаждение обдало меня острым щекочущим ударом. Я почувствовал, как струя моего семени вырвалась в кишку юноши. Мир закружился вокруг меня, растворяя в сладостном удовольствии, швыряя из стороны в сторону, как щепку бросают океанские волны. Остатки сознания не позволили загнать член в Гесиода на всю длину, но все же я давил на тонкое тело эфеба своими сведенными судорогой бедрами. Наслаждение пронизывало меня, и я содрогался всем телом, выплескивая не только свою сперму — всего себя в лежавшего подо мной юношу… Когда я задышал, издавая стоны, и начал двигать членом где-то там в горячих глубинах Гесиода, я почти сразу ощутил сожаление — сожаление, что все продлилось так недолго, что я кончил, как перевозбужденный мальчишка, едва войдя, что я так и не понял, получил ли юноша хоть какое-то удовольствие. Мы оба тяжело дышали, оба упирались руками о стол, оба ловили ощущения моих остаточных толчков семени внутри юного тела. Гесиод подо мной вздрагивал, но было ли это дрожание признаком удовольствия, боли или пережитого напряжения, я не знал. Я пригнулся и поцеловал эфеба в шею, прямо через черные кудряшки. Потом, ощущая ломоту во всем теле, выпрямился и осторожно подал бедра назад. Мой член медленно выскользнул из колечка эфеба. И до того, как ягодицы сомкнулись, я увидел, как струйка спермы выплеснулась из ставшей широкой дырочки Гесиода. Оказывается, такое бывает не только в вирт-играх, такое можно увидеть и в реальной жизни… Эта картина кольнула мое сердце, и новая волна нежности захлестнула меня. Мне так захотелось обнять Гесиода, прижать к себе, просто постоять с ним так… Я использую стол по-другому. Юноша зашевелился на столе. С трудом, будто сдерживаясь от ломоты в костях, от боли в теле, выпрямился. Еще когда он поворачивался ко мне, я увидел, как торчит его член. Эрекция была той самой — бескомпромиссной, твердокаменной, абсолютно вертикальной. Я сразу понял, что будет дальше. — Спасибо, Гесиод, — пробормотал я, хотя и знал, что за секс не благодарят, но то, что между нами происходило, было больше, чем секс — это был день безграничного доверия, и я, никогда не ощущавший такого в реальной жизни, был признателен Гесиоду. Я пригнулся к нему и коротко, но со всей нежностью, на которую был способен, поцеловал. — Хочешь ли ты ощутить искусство моего языка или гостеприимство моего кольца Эрота? — прошептал я. Гесиод поднял на меня взгляд. — Разве позволительно учителю оказываться в таком положении? — спросил он еле слышно. — Я не вижу, почему учителю это непозволительно. Но если ты посмотришь на меня не как на учителя, а как на понравившегося тебе юношу, то поймешь, что твои сомнения напрасны. И я стал на место Гесиода, пригнулся над столом, упираясь в него руками, почти ложась на него. — Если ты хочешь, Гесиод, — сказал я. — Если нет, поверь, я не обижусь. Я хотел, чтобы эфеб решился. Правда, хотел. Почему-то мне это было очень важно, чтобы все произошло здесь и сейчас. И Гесиод решился. Его руки коснулись моего зада… Мне было приятно и радостно. Мне, только что кончившему, прикосновение юноши к моей попе было приятным и доставляло радость… Но уже в следующую секунду я испугался. В реальной жизни я никогда не занимался сексом с мужчиной. Я испугался, что не перенесу боли и буду дергаться, мешая Гесиоду. Или еще как-то, по неосторожности или неопытности, испорчу первый его опыт. Или просто не смогу помочь ему, поскольку только что кончил сам… Удивительно, но я не думал в тот момент, что я, сексуально активный гетеросексуал, готов к тому, чтобы меня трахнули в зад. И сам факт того, что это мой первый опыт, тот самый, после которого уже не сможешь сам себе отрицать, что в тебе есть что-то гомосексуальное, не пугал. И я, кстати, не подумал о презервативе. И не подумал даже о том, что я, в отличие от Гесиода, не пахну розами, и мне следовало бы хоть как-то подготовиться… В общем, я повел себя совершенно безответственно. Мне просто хотелось, чтобы Гесиод получил удовольствие. И еще — чтобы он тоже попробовал, каково оно — трахать мужчину в зад… У меня меж ягодиц потекло что-то холодное. Я скосил глаза и увидел, как Гесиод, явно следуя примеру моих недавних манипуляций, обмазывает свой великолепный член пригоршней масла. Как я ни был удовлетворен, но не понимать, как это сексуально, когда небесной красоты юноша водит по своему члену кулаком, я не мог. А Гесиод наклонил бутылочку над моим задом, и позволил струйке оливкового масла пролиться на бороздку между моими ягодицами. Парень погрузил ладонь между половинками попы. Потом вдруг пригнулся и поцеловал ее. Его теплые губы коснулись моей кожи, и мои ноги невольно задвигались от удовольствия. Нет, сексуального возбуждения я не испытывал. Мой член совсем уменьшился и висел, не подавая признаков жизни. Но разве можно не получить удовольствия, когда твой зад целует прекрасный Гесиод? А эфеб касался и касался губами моих ягодиц — с обеих сторон, нежно, медленно, не торопясь. Потом стал поглаживать их сухой ладонью, и я опять зашевелился от радостного удовольствия. Если Гесиод это делает — значит, прикосновения к моему заду ему доставляют удовольствие! И тут же его скользкая от масла ладонь проникла мне между половинок попы. Движение было быстрым и сильным, но я понимал — не имея опыта, эфеб пытался подменить умение решительностью. Мой сфинктер сразу сжался, хотя пальцы Гесиода его еще и не коснулись. Мне было стыдно. Правда, мне было очень стыдно. Выпячивать прямо в лицо свой зад… Как же это было стыдно! А я, будто пытаясь подчеркнуть свою постыдную позу, лег грудью на стол и еще больше выпятил вверх задницу. Гесиод уже покусывал мои ягодицы. И сухая его ладонь уже сжимала их, иногда теребя, иногда отводя в стороны, иногда погружаясь в упругую плоть, будто пытаясь вонзиться в нее. Я вслушивался в свои ощущения, то радуясь, то огорчаясь тому, что не испытывал сексуального желания. Радовался, потому что мог прочувствовать каждое движение, каждое прикосновение. Огорчался, потому что не мог понять, доставляет ли моя покорность удовольствие Гесиоду. Скользкие пальцы в ложбинке между моими ягодицами нащупали дырочку, погладили ее и надавили. Сфинктер, конечно, сжался, не пропуская. — Молю тебя, Гесиод, — пробормотал я, — сначала одним пальцем. Эфеб тут же вытянул указательный палец. У меня было впечатление, что он пытается пробить новую дырку в моем теле. Боли не было, но было ощутимое неудобство — такое же, как если бы он сверлил пальцем живот или грудь. Я изо всех сил пытался расслабить сфинктер, но он, конечно, только сильнее сжимался. Скользкий палец все давил. Поглаживал вокруг в такт поцелуям и вновь давил… А потом, неожиданно для меня и, наверное, для Гесиода, он провалился внутрь… И опять боли не было. Я ожидал, что будет больно, но боли не было. Просто какое-то странное ощущение. Юноша поводил пальцем вперед-назад. Кончик фаланги несколько раз уперся мне во что-то в кишке, отчего к яичкам потянулось странное ощущение… Юноша вынул палец. Сфинктер тут же сжался, но было впечатление, что он сжался не так сильно, как до этого, что он просто не может сжаться так же сильно, что внутри что-то не давало ему сомкнуться… Масло! Оливковое масло было уже внутри и… Гм, я не знал, как назвать это ощущение. Это не было щекотание, не было просто наличие чего-то скользкого. Это было все вместе и совсем другое… Это было… Не знаю, как описать… А эфеб вновь надавил на сфинктер, и теперь его палец легко провалился внутрь. Я понял, что сейчас произойдет. Все внутри меня сжалось. Я волновался, боялся и хотел этого. Не сексуально хотел. Мой член еще не проснулся. Но хотел я этого вполне ощутимо. Хотел, чтобы Гесиод трахнул меня в зад, хотел, чтобы он получил удовольствие… В мое отверстие уперлось что-то неизмеримо больше, чем палец. Руки парня обхватили мои бедра. Парень с силой потянул меня на себя, одновременно наваливаясь всей своей тяжестью. Твердая палка, по ощущениям — толщиной с руку, надавила на мой сфинктер. Тот тут же сжался, но палка все давила и давила. Почему член Гесиода такой толстый? Я же только что ласкал его руками и губами и отлично знал, что он был не толще моего! Даже немного тоньше — все-таки член эфеба! Но ощущение было именно таким — на мое кольцо давит живое бревно, в игольное ушко пытается протиснуться бейсбольная бита… Член эфеба сумел-таки углубиться немного внутрь. Растянул сфинктер, гораздо сильнее, чем когда юноша всовывал свой палец, и я почувствовал щелчок боли. Он не был сильным, и я устоял, даже не пошевелившись. А Гесиод давил, пытаясь развить первый успех и углубиться еще хотя бы на сантиметр. Мой скользкий сфинктер не мог сдержать его натиска, и я чувствовал, как огромный член медленно, но неуклонно вдвигался и вдвигался в мой растянутый до невозможности туннель. Это было больно. Будто моя несчастная дырочка разрывалась. Сочетание стреляющей боли, жжения, тупой давящей боли и еще чего-то в том же духе. Кольцо горело. У меня перед глазами поплыли красные круги. Я дернулся в руках Гесиода, дернулся невольно, хотя и пытался предотвратить это. — Тебе больно, Илей? — обеспокоенно спросил эфеб. — Да, но мне и приятно, — соврал я. Нет, не соврал. Потому что кроме боли я продолжал чувствовать радость от того, что любимый юноша всовывает свой член в мой зад. — Мне было больно… — пробормотал Гесиод. — И тебе, конечно, тоже… Может…? — Продолжай, — уверенно сказал я. Я кусал губы, чтобы не кричать. Какие-то стоны пробивались наружу, но, похоже, мне пока удавалось выдавать их за стоны страсти. Сквозь звон в ушах я, вроде бы, слышал и стоны Гесиода. Эфеб опять навалился на меня, с силой пытаясь вдвинуть свой член в мой зад. И его фаллос вновь продвинулся на несколько миллиметров… Это было как будто раскаленный докрасна прут вставляют тебе в анус. Жжение и боль были просто невыносимыми… Когда я уже готов был кричать и выть в полный голос, мой сфинктер поддался… Член Гесиода разом провалился внутрь. И боль сразу уменьшилась! Лишь иногда простреливала, но редко и совсем не так сильно. Осталось жжение. Зато появилось нечто новое — ощущение, что что-то громадное, разрывающее, безразмерное вползает, втискивается, входит в меня. Будто в анус вставляли огнетушитель. Впечатление было, что кости таза не выдержат и, разломавшись, разлетятся в стороны. Гигантский цилиндр, казалось, заполнил собой весь таз, выдавив все, что там было. Он продолжал вдвигаться, продолжал заходить внутрь, заполняя собой всего меня, разрывая изнутри. У меня было ощущение, будто меня нанизали на ствол танка. Нанизали и теперь пропихивают по этому стволу еще дальше, чтобы дуло вышло через рот. Гесиод кряхтел сзади, постанывая. Я слышал в этих звуках и страсть, и наслаждение. Ему явно было хорошо. Мне же хотелось лезть на потолок… Лезть на потолок и одновременно кричать от радости… Дуло танка входило в меня все глубже и глубже. Неужели член эфеба такой огромный! Ну и длина! Под самое сердце! Не показалось ли мне, что я держал его в руках и во рту! Он тогда был… Там нечему разрывать меня… Я чувствовал, что мои кости трещат, что мои внутренности лопаются. Невидимые струны тянули мои яички, тянули, будто вытягивая несуществующие нити. Каждый удар пульса в растянутом сфинктере отдавался болезненным эхом. А эфеб уже меня трахал. Он двигал своим членом внутри. Туда-сюда, туда-сюда. Пока чуть-чуть, еще не войдя в ритм, но уже ощутимо нащупывая рождающееся удовольствие. При каждом движении кончик дула танка вгрызался во что-то в самой глубине меня, и это что-то отдавалось ощущением… Я вновь не мог найти слов, чтобы назвать то, что я ощущал. Там внутри что-то отдавалось при каждом надавливании членом на меня, отдавалось болезненным, тянущим, зависающим… Нет, я не знаю. Ничего подобного я никогда не испытывал… Я бессильно положил голову на стол, и она стала покачиваться на столешнице в такт движениям эфеба, но я не хотел и не мог остановить эти покачивания, потому что в моей заднице происходило что-то немыслимое и непонятное, высасывающее из меня все силы, болезненное и завораживающее одновременно, странное… Гесиод двигал своими бедрами все сильнее и сильнее, загоняя член все глубже и глубже. Парень стонал. Он хрипло дышал через открытый рот. Я чувствовал, как по его телу пробегали судороги удовольствия. Я же терпел боль и жжение, ждал, что меня вот-вот разорвет, вслушивался в странные ощущения внутри себя… Юноша бил бедрами по мне, своими твердыми стройными бедрами. Это было бы болезненно, если бы не перекрывалось болью в перерастянутом кольце. Член, такой прямой, такой красивый, сейчас казавшийся гигантским, заходил внутрь меня на полную длину. Я стал привыкать к ощущению, что сейчас меня разорвет. Ритмичные удары поршня внутри меня отдавались в яичках и члене, и я вдруг понял, что мой фаллос начал напрягаться. Нет, он не встал, даже не удлинился. Просто в нем появилось ощущение, что он стал… гм… напрягаться… Я не знал, страдаю я или наслаждаюсь. Хочу я, чтобы все закончилось или чтобы все продолжалось. Боль невыносима или терпима? И странное ощущение лишь необычно или как-то по-своему приятно? Сильные ритмичные вдвигания бревна, на которое я был натянут, удары тонких бедер о меня, сжимание моих боков ладонями — все было ужасно и прекрасно одновременно! Я чувствовал, как подросток стал бить меня бедрами все чаще и чаще, сильнее и сильнее… Его тело содрогалось от удовольствия… Когда я понял, что Гесиод на грани оргазма, что сейчас все закончится, я вдруг ощутил сожаление. Я хотел, чтобы это продолжалось. Я так и не возбудился. Мой член не встал. Я лишь хотел, чтобы Гесиод продолжал. Я надеялся, что он наслаждался. Я ликовал от того, что он наслаждался моим телом. Наверное, это была жертвенная радость — страдать, испытывая удовольствие от наслаждения другого. А может, это и было удовольствие, которое я еще не научился распознавать. А может, мне просто нужно было привыкнуть. Я пошевелился, пытаясь, в неопытности своей, найти положение, которое ослабит ощущения Гесиода и позволит ему оттянуть оргазм, но от моего движения мой сфинктер героически сжался, сжался, хоть это и казалось невозможным, и юноша позади меня вдруг захрипел. Он загнал свой член, как мне казалось, под самый мой подбородок, весь напрягся и замер. Никаких волн в его члене я не почувствовал. Тем более, струй спермы. Просто вдруг воцарилась тишина. Просто эфеб позади меня вдруг перестал двигаться, завис взведенной пружиной надо мной, напрягся… Мое сердце отсчитывало удары. Ничего не происходило… Потом Гесиод застонал, повалился на меня всем своим потным, разгоряченным телом и стал медленно и несильно шевелить тазом, двигая членом где-то внутри меня. Он содрогался от оргазма. По его телу пробегали волны напряжения. Его бедра вздрагивали… Я понимал, что все уже кончилось. И страдал от того, что все было так быстротечно… Тут я почувствовал поцелуй на своем плече. — Илей… — еле слышно выдохнул Гесиод. Он был счастлив. К черту боль! Что я, детсадовский ребенок, чтобы кричать от укола розы! Нет никакой боли! Не имеет она значения! Есть только наслаждение Гесиода… Я в тот момент понял, что готов сносить все это вновь и вновь, лишь бы мой Гесиод наслаждался. Лишь бы я чувствовал, что он счастлив… И уж совсем крамольная мысль родилась у меня в голове в момент, когда юноша отвалился от меня — если он захочет, я готов еще раз хоть прямо сейчас. По свежим ранам будет во сто крат больнее, но это — неважно! Гесиод стоял рядом и поглаживал мою спину. Я лежал на животе и чувствовал, как болезненно стучит пульс в моем сфинктере, как судорожно пытается сжаться моя дырочка. У меня, правда, было ощущение, что там не дырочка, а гигантская, развороченная, будто взрывом бомбы, дыра. Но это было неважно. Важно было, что мягкая рука юноши нежно поглаживала мою спину, иногда забираясь мне в волосы на голове. — Как ты? — спросил эфеб. — Я понял, какая это радость! — искренне ответил я. — И я! Когда ты… меня… Ну… — Я понимаю, — сказал я, поднимаясь. Ноги дрожали и отказывались держать меня. Было отвратительное чувство, что во мне зияет дыра. Эфеб стоял передо мной и улыбался во весь рот. — Правда, это небесное наслаждение? — пробормотал он, прижимаясь ко мне. От его движения я едва не сел задом на стол, и дернулся от боли, прострелившей меня. — Больно? — поднял голову Гесиод. Я обнял его, ощутив под руками тонкое стройное тело, пригнулся и поцеловал юношу в губы. Он мягко ответил на мой поцелуй… Потом мы просто стояли, прижавшись друг к другу, и молчали… — Спать хочется, — сказал спустя добрую минуту Гесиод. — Помоемся, и я постелю на диване, — пробормотал я. В этот момент струйка спермы проложила-таки себе путь через мои сжатые ягодицы и, щекоча, потекла по бедру. — Да, помоемся… — пробормотал Гесиод, с трудом удерживая глаза открытыми. — Спать хочу. — Сейчас, сейчас, — я обхватил торс юноши, и мы потащились в ванную. Я перетащил Гесиода через бортик, посадил на дно ванной. Его тело безвольно завалилось на бок. Я услышал ровное дыхание. Ничего себе! Как его сморило! Я потянулся за душем… Когда я обернулся, Гесиода уже не было… Я проверяю автоматику. Я оббегал всю квартиру. Я звал Гесиода. Я кричал в потолок. Я выглядывал в подъезд. И опять бегал по квартире, открывая все шкафы. Наконец, догадался просмотреть запись автослежения. На экранах было хорошо видно, как Гесиод сидел в ванной. Потом я отвернулся, и он исчез. Не растаял, не рассыпался, не превратился в пар. Просто исчез. В одно мгновение. Я стоял посреди квартиры, пытаясь пережить щемящее ощущение гигантской потери. Мне было тоскливо, тошно, ужасно… Раздался мелодичный звон, и я увидел на мониторе, как проснувшийся Никита улыбается в объектив. Улыбкой Гесиода улыбается. Или это Гесиод улыбался его улыбкой? — Эй, Илья, открой! Я приложил палец, генетический код сработал, и Никита вышел из спальни. Он был радостный и энергичный. И двигался, как Гесиод. Я смотрел на смазливое лицо, в котором юность заменяла красоту, но видел уже не просто Никиту. Я уже не мог смотреть на парня теми же глазами, что утром. Никита был такой же, но теперь я видел его совсем по-другому. Я видел Гесиода — в каждом взмахе ресниц, в каждом движении губ, в каждой улыбке, в каждом повороте головы. — Даже не знаю, что со мной произошло — уснул, как убитый, — извиняющимся тоном сказал Никита. В его голосе явственно слышались интонации Гесиода. — В первый раз у тебя дома, и на тебе… Извини, пожалуйста. — Чего уж там! — буркнул я. Никита потянулся, и я опять похолодел — в этот момент передо мной стоял не Никита, передо мной стоял Гесиод, Гесиод от кончиков вытянутых над головой пальцев до носочков, на которые он встал. — Вы что, изверги, не могли хотя бы рубашку с меня снять? — спросил Никита ворчливо. — Спать в одежде! Как я теперь в этом буду ходить? Его серые глаза, чистые и по-своему красивые, смотрели на меня вполне жизнерадостно. Обычные глаза, как у миллионов других парней. Как у меня. — Если хочешь, можешь принять душ, — пожал я плечами, с легкой оторопью глядя на Никиту, обычного с виду, заурядного парня, в каждом взгляде, каждой улыбке, каждом движении которого проглядывал прекрасный, неповторимый, притягательный Гесиод. — Рубашки твоего размера у меня нет, но я могу одолжить тебе футболку. Будет висеть, но это ведь модно. — Респект, Илья, — кивнул Никита так, как кивал Гесиод. — Сорри, как говорится, но я-таки твой душ поюзаю. Он взглянул на меня, смутился и сказал: — Извини. Я имел в виду… — Да ладно тебе, — буркнул я. — Думаешь я настолько на древних греках свихнулся, что нормальной речи не понимаю? — Ты так похож на Илея, — пробормотал Никита. — Мне невольно хочется вести себя, как подобает. И говорить, как подобает. — Не циклись, — улыбнулся я. — Давай, давай. Свежие полотенца в шкафчике рядом с умывальником. Одежду можешь пока повесить на стуле или брось на диван. Никита кивнул, расстегнул рубашку и стал ее с себя стягивать. Далеко не качок. Худой, малотренированный, почти доходяга. Ребра торчат. Плечами-ключицами протыкать можно. На руках бугорки бицепсов, но какие-то неуверенные, маловыраженные. Живот впалый, но от худобы, а не развития мышц. Скорее всего, моих лет. Хотя, может, на год-два младше — на пару сантиметров ниже меня, и подростковая угловатость еще заметна. В общем обычный «ботаник» в ранние студенческие годы. Разве что без очков. И маскирующийся под эмо. И с проступающим Гесиодом в каждом движении, взгляде, слове, вдохе. Я почувствовал напряжение своего члена. Как неуместна была эрекция в эту минуту! Хорошо еще, что по чистой случайности я завязал полотенце вокруг бедер так, что как раз спереди образовались многочисленные складки. Надеюсь, они все скрыли. Посмотреть вниз, чтобы проверить, я боялся — не хотел обращать внимание Никиты на свой конфуз. — У меня ощущение легкого сюрра, — говорил тем временем парень, расстегивая ремень на брюках. Длинные черные волосы покачивались в такт движениям головы. — Я все никак не могу привыкнуть к тому, что ты выглядишь как Илей. Ну до последней, самой незначительной черточки… — Бывает, — пожал я плечами. — Блажь у меня была такая, когда вирт-оболочку рисовал. Захотелось хоть в личняке быть собой. — Круто! — пробормотал парень. — А ты, кстати, почему не в академии? Я думал, ты, как честный, каждое утро на парах. — Неделю назад сдал курсовые рисунки, — пожал я плечами. — Теперь до самых экзаменов свободен. Никита кивнул. Расстегнул молнию на брюках и тут вдруг замер. Взглянул на меня. Замялся. Ага, до него, наконец, дошло, что он раздевается перед своим партнером по виртуальному сексу. Никита пересилил себя и, стараясь не подавать виду, стал стягивать брюки. Ноги у него были длинные и ровные. А голени волосатые. Обычные трусы да еще и с дырочкой у резинки — Никита явно не ожидал, что придется раздеваться на публике. Мой взгляд, конечно, невольно переместился ему между ног. У парня тоже стояло. Никита аккуратно повесил брюки на стул и повернулся ко мне. Я быстро отвел взгляд, но он, конечно, успел заметить, куда я смотрел. Никита смутился еще больше. Попытался прикрыться рукой, но вовремя остановился. Понял, как бы это выглядело. Замер с приподнятой рукой. Густо покраснел. — Знаешь, ты там, в вирте, выглядишь довольно сексуально, — смущенно сказал он и, якобы для того, чтобы снять носки, отвернулся, скрывая от меня бугор на трусах. Зад у него был маленький. Будто и не было его. Так, два небольших утолщения между бедрами и поясницей. Спина ровная и узкая, с проступающими крыльями лопаток и полоской позвонков. Слишком худой для того, чтобы рисовать его для панно во дворцах спорта. А вот для себя его портрет в полный рост я обязательно попробую нарисовать. Задача трудная — попробуй передать масляной краской, как проступает в Никите Гесиод. В каждой черточке. В каждом движении. Дело не во внешности — проступало что-то неуловимое, эфемерное, необъяснимое, именно то единственное, что превращает биологический набор клеток в человека. Аура, неуловимое ощущение, впечатление, то, что создает образ. И то, что получалось в результате, надо признать, было удивительно красиво. — Ты не подумай, я не гей, — говорил Никита, стягивая носки один за другим, — ну, то есть, вообще, не гей ни разу. Поверь, ни в делах, ни в помыслах. Я, собственно, в твой вирт заглянул случайно. Теоретически, конечно, знал — я ведь историк— но как-то не осознавал, что секс по-древнегречески — это секс и между мужчинами. А в вирте увидел не просто трахающихся парней, а притягательных людей в красивом мире, живущих красивой жизнью. Я прям влюбился в твой тамошний образ. Удивительно, да? А тут вдруг вижу своего Илея в реале! Представляешь, какой у меня был шок? — Представляю, — кивнул я. Я испытывал похожий шок, видя в каждом движении, слыша в каждом слове этого самого обычного парня своего прекрасного Гесиода. — А ты почему голый? — вдруг спросил Никита, оглядываясь. Направился к двери. Выбрал несколько кружной путь, чтобы не поворачиваться ко мне передом или боком. — Вы чем тут, пока я спал, занимались? Он опять оглянулся и улыбнулся сияющей улыбкой Гесиода. Глаза у него были обычные. А вот двигал он ими, как Гесиод… Я пожал плечами. Я отнюдь не был голым — все-таки полотенце, выбегая из ванной, обернул вокруг бедер. — А Гесиод где? Ага! Заметил, наконец! Я молчал. Потом качнул головой и пробормотал: — Душа Гесиода — это ты. Без тебя он просто красивый рисунок. Никита остановился. Полуобернулся. Как бы случайно положил руку на притолоку двери так, чтобы прикрыть низ живота. — Рисунок ожил, но оставался компьютеризированным автоматом. Поэтому он и не мог пользоваться оболочкой у тебя дома. Чтобы стать собой, Гесиоду была нужна душа, то есть ты. Здесь, у меня дома, когда от Гесиода потребовалась полная душевная отдача, вы уже не могли одновременно бодрствовать. Ты уснул, и это позволяло твоему сознанию быть душой Гесиода. Теперь эфеб исчез, совсем исчез, исчез, как и появился, и твое сознание вернулось к тебе, ты проснулся. Никита заинтересованно повернулся ко мне. Бугор на его трусах никуда не делся, но, похоже, парень на мгновение забыл о нем. — Что-то ты сложно изъясняешься. Ты к чему все это? — Ты еще не понял? Ты и есть Гесиод… — я посмотрел в самые обычные глаза длинного доходяги с растрепанными волосами. Глаза были серыми, но в них жил свет зеленых глаз Гесиода. Я запнулся. Попытался продолжить, но в горле встал комок. Наконец, я сумел промямлить: — И я… Ты… Замолчал. — Я тебя… Опять замолчал, не зная, как сказать то, что рвалось наружу, как выразить то, о чем вопила моя душа. Парень замер. Наверняка он уже понял, что я силился и никак не мог выговорить. — Никита, ты… Он смотрел на меня, и это сбивало меня еще больше. — Только пойми… — я заикался, отводил глаза, мямлил. — Я ведь… А ты… Никита… Я замолчал, совершенно растерявшись… Эпилог. Он же — пролог. Мелодичный звон гонга застал нас в постели. Мы лежали, прижавшись друг к другу, нагие, обессиленные, счастливые. В комнате стоял густой запах спермы, но кондиционеры уже вовсю старались его устранить. За окном совсем стемнело, электричество мы так и не зажгли, и на потолке над нами проносились сияющие полосы отраженного света фар снующих во много этажей машин. Был час пик, и нас заливала целая феерия света. Ею мы, отдыхая, и любовались. — Пришел кто-то? — поднял голову Никита. — Может, Гесиод вернулся? — Гесиод здесь, — ответил я, прижимая к себе костлявое плечо. Никита смущенно хмыкнул. — И вообще это не дверной звонок. Это гонг доставки. — Ты что-то заказывал? Я пожал плечами. Вроде бы нет. Никита сел в кровати. — Пошли посмотрим. Интересно ведь! Я поднялся. Приказал лампам по всей квартире зажечься. Яркий свет залил все вокруг. Я зажмурился и прикрыл глаза рукой. Никита вскочил и, вытянув перед собой руку, чтобы не стукнуться обо что-нибудь, щурясь, тут же пошел к выходу из спальни. Заметив, что я тоже двинулся к двери, он крикнул, смеясь: — Я первый! Прыгнул вперед, но его глаза еще не привыкли к яркому свету, и он со всего маху стукнулся о край кровати. Зашипев от боли, он все-таки быстро поковылял к выходу. Я бросился наперерез. — Ну уж нет, это моя доставка! — крикнул я весело. У меня было преимущество — я все-таки знал, как в моей квартире расставлена мебель. Мы одновременно подскочили к двери и, хохоча, стали отталкивать друг друга. Я обхватил сзади Никитин торс и потащил парня назад, одновременно выворачиваясь так, чтобы оказаться в коридоре первым. Он дернулся всем телом, пригнулся и перепрыгнул через порог. — Ах ты так! — заревел я, устремляясь следом. — Так нечестно! В невероятном прыжке я сумел догнать Никиту и схватить его за руку. Она тут же выскользнула из моей хватки, и я, падая, повис у него на бедре. — Ты маньяк какой-то! — завопил Никита, таща меня по полу за собой и одновременно пытаясь обеими руками разомкнуть мои ладони. — Помогите, тут какой-то голый мужик меня за задницу держит! Я прыснул от смеха, и это позволило парню рвануться в сторону и оказаться на свободе. Я окончательно рухнул на пол. Это вызвало у нас новый взрыв хохота. Веселясь, Никита все же не забывал лихорадочно оглядываться в поисках доставочного шкафа. У меня тут же созрел коварный план, и я, едва поднявшись на четвереньки, бросился к гостиной. Парень перепрыгнул через меня (в буквальном смысле этого слова перепрыгнул) и первым оказался в комнате. — Попался! — победно рявкнул я и, едва поднявшись на ноги, бросился к входной двери. — Э! Стой! — заорал Никита, но было уже поздно — я уже открывал дверцу. В шкафчике доставки лежала стопка пластиковых пакетов. Одежда. Несколько мгновений я смотрел на носки, трусы, футболки, джинсы и не мог понять, что это. — Что это? — спросил Никита, остановившись у меня за спиной и заглядывая через плечо. Мы оба тяжело дышали. — Одежда, которую я заказал для Гесиода, — ответил я. — Я ведь не знал тогда, что он — это твоя душа, и одежда ему не нужна. Я развернул джинсы. Подростковый размер. Оглянулся на Никиту, и широкая ухмылка растянула мой рот от уха до уха. — Будем на тебя все это примерять! — смеясь, сказал я. И тут же добавил, глянув на наши блестящие от спермы тела: — Только сначала под душ! — Ты что! — хмыкнул Никита, выхватывая из моих рук джинсы. — Ты размер видишь? А я уже представлял себе, как мы будем сначала впихивать Никиту в эту одежду, а потом его из нее извлекать. И от этой картины у меня в члене появилось ощущение нарождавшегося напряжения. А ведь мой многострадальный член после всего, что происходило с ним сегодня, должен был по идее оставаться безучастным.