***
Детство и юность Кларис никогда не походили на сказку или жизнерадостную рекламу из каталога IKEA. В них не было счастливо улыбающихся лиц родителей, играющих в свободные от работы часы с любимой дочерью, или веселых дней рождения, на которые бы заваливалась шумная толпа школьных друзей. Не было семейных походов в кино или зоопарк, не было вылазок на природу с корзинками для пикника, полных всякой снеди, или прогулок по ежегодным рождественским ярмаркам. Вместо них в памяти девочки остались лишь тошнотворно яркие лимонно-желтые обои детской и узкие больничные коридоры, по которым ее в те годы часто водил отец, словно надеясь, что его постоянные тревоги развеются, точно кошмарный сон. Однако напрасно — наличие X-гена в крови Кларис уже тогда было сильно заметно. Отец расстраивался, хмурил густые темные брови и отводил дочь домой, по дороге то и дело подталкивая ее в спину и грубовато поторапливая. И девочка никогда не перечила родителю, вопреки своему отнюдь не кроткому нраву, — не хотела разочаровывать семью еще больше, понимая, что она и без того умудрялась огорчать их одним своим видом. Тогда, конечно, Кларис и не подозревала о том, что обладала какими-то суперспособностями, недоступными другим людям. Знала лишь, что почему-то разительно отличалась от остальных детей, которые, видя ее неестественно огромные зеленые глаза и по-эльфийски острые уши, испуганно отшатывались от одноклассницы или же бросали в ее адрес что-то обидное. Не было ничего удивительного в том, что отношения со сверстниками у девочки упорно не складывались. Грубые слова ребят ее обижали — Кларис злилась, с трудом сдерживала так и рвущиеся наружу слезы, ввязывалась в споры и даже драки, пока родители, по горло сытые жалобами учителей, не стали срываться на опозорившей их дочери. Громкие крики отца и завывающий плач матери вновь вынырнули из ее памяти, пронзительным звонким эхом сотрясая голову. С той поры девочка перестала реагировать на издевки ребят. Лишь крепко сжимала кулаки и сильнее надвигала на лоб неизменную вязаную шапочку, пряча от посторонних взглядов отросшие пурпурные локоны, которые, казалось, с каждым днем становились всё ярче и заметнее. Кларис вспоминала то время, от страха затаив дыхание, и тихо радовалась тому, что лица ее родителей, ее биологических родителей, похоже, окончательно затерялись в памяти.***
В день, когда всё изменилось, погода стояла теплая, хоть и пасмурная, а ничто не предвещало скорой беды. Кларис возвращалась из школы, по пути к дому пиная носками красных резиновых сапог опавшие листья, шелестящие по выложенным гравием дорожкам точно целлофановые пакеты. Кажется, именно тогда она получила последнее предупреждение от учительницы. То ли за потасовку в столовой, то ли просто за громкую ругань на перемене — какая уже теперь разница? Настроение было безнадежно испорчено, и всё вокруг, как казалось Кларис, злорадствовало и насмехалось: и деревья с их кричаще-яркими кронами, и весело подмигивающие гроздья рябины, вспыхивающие то тут, то там, словно яркие искры, и надоедливые лучи солнца, озорно выглядывающие из-за неплотной серой пелены облаков. Девочка отчаянно тянула время, то и дело останавливаясь на широкой тропинке, чтобы вновь бросить взгляд на неумолимо приближающиеся бледно-голубые стены дома. Она не представляла, что скажет матери, когда той вдруг позвонит учительница с очередной жалобой, не представляла, что еще сможет сказать в свое оправдание, и совершенно не хотела думать, что последует за сегодняшним днем. Кларис помнила, что почти добралась до аккуратного крыльца, недавно выкрашенного в чистейший белый цвет, когда совсем рядом громко хлопнула входная дверь, а на светлые ступеньки упала длинная грозная тень. Девочка резко остановилась, испуганно замирая на месте. От волнения сердце в ее груди пропустило удар, а кончики пальцев странно похолодели. Отец. Его фигура, крепкая и сухопарая, с упрямо скрещенными на груди руками, уже возвышалась над ней, лицо — тусклое размытое пятно в солнечном свете. Кларис со страхом подняла голову, но, как ни всматривалась в померкшее от времени воспоминание, точно кадр из старого кинофильма, не могла разглядеть ни одной черты родителя. Однако ей хватило лишь услышать его громкий скрипучий голос, так и сочившийся плохо сдерживаемым гневом, чтобы понять — он узнал. Узнал и не собирался спускать ей это с рук. — Ты что, не можешь прожить и дня, не привлекая внимания?! Мир потонул в ослепительной вспышке боли прежде, чем Кларис успела раскрыть рот. От сильного удара ее голова дернулась, в ушах загудело, а щеку будто опалило горячим пламенем. Девочка вскрикнула, хватаясь за пылавшее от жесткой пощечины лицо и чувствуя, как из глаз брызнули слезы. Пульсирующая боль заставила ее испуганно сжаться, когда отец заносил руку для второго удара. Кларис попыталась увернуться, но тело ее предательски дрожало, а трясущиеся ноги не слушались. Внутренний голос умолял ее броситься прочь, подальше от этого дома, но было поздно — страх уже сковал ее незримыми ледяными путами, не давая пошевелиться. Рука отца была совсем близко. Девочка видела его занесенную для удара широкую ладонь, тяжелую и крепкую. Полный ужаса крик замер в горле, а дыхание будто прекратилось. Она уже приготовилась крепко зажмуриться и закрыть голову руками, ожидая нового наказания, когда вдруг услышала совсем рядом странное тихое потрескивание, а перед глазами замелькали яркие всполохи лилового и пурпурного цвета.***
Кларис бежала сломя голову, боясь остановиться или хотя бы мельком оглянуться. Страх, что ее вот-вот настигнут, гнал не хуже быстро распространяющегося пожара. Сердце колотилось в груди, словно бешеное, сбившееся дыхание раздирало горло, а громкий топот ног барабанной дробью сотрясал уши. Мягкая, раскисшая после затяжного ливня земля проваливалась под подошвой резиновых сапог, в то время как поросшие мхом коряги и узловатые корни так и норовили схватить девочку и повалить ее в грязь. Тонкие ветки больно хлестали Кларис по щекам, запутывались в выбившихся из-под шапки волосах и цеплялись за рукава и полы желтого дождевика, но она не останавливалась, продолжая петлять между толстыми стволами деревьев и буйных зарослей колючих кустарников. Девочка уже перестала понимать, куда ее заносили ноги, — она давно потеряла счет времени, а лес перед глазами смешался в одно большое пестрое полотно. Кларис тихо вскрикнула, когда в боку резко закололо, точно под ребра вдруг вонзился острый камень. От неожиданности она отступилась, чувствуя, как нога зацепилась обо что-то в траве, и с шумом рухнула в чавкающую грязь. Ладони ее уткнулись во что-то колючее, а колени проехались по неровной почве, усыпанной иголками. Девочка судорожно всхлипнула и осторожно поднесла к лицу испачканный кулак, потирая ушибленный подбородок. Ее хрупкие плечи тряслись от частого и тяжелого дыхания, грудь вздымалась от едва сдерживаемых слез, однако останавливаться было нельзя. Кларис с трудом оперлась о землю и попыталась подняться, однако уставшие после долгого бега ноги нестерпимо горели. Она обессиленно вздохнула, подтянула колени к груди и уткнулась в них носом. Девочка устала. Смертельно устала бежать от самого дома, устала бояться постоянного преследования. Бояться, в конце концов, собственных родителей, которые, казалось, стыдились своего единственного ребенка больше, чем любили. При мысли о семье Кларис стало невыносимо грустно. Она сильнее сжалась в комочек, когда вспомнила, что сотворила с родным отцом. Перед глазами вновь и вновь, как в замедленной съемке, проносились одни и те же картинки: как она стояла во дворе, не в силах пошевелиться, и наблюдала за тем, как отец вдруг исчезал, точно растворяясь в ярких фиолетовых вспышках, а потом с воплем падал откуда-то сверху прямо на крышу дома. Как с глухим стуком катился по ребристой черепице, словно тяжелое бревно, а потом рухнул на траву. Девочка не стала ждать, когда отец поднимется, чтобы наказать ее с пущей силой. Вместо этого она рванула прочь от дома, чуть ли не скатываясь по широкой тропе и убегая подальше от их квартала. Кларис не знала, гнался ли кто-то за ней, — о том, что случилось с ее родителем после падения с такой высоты, было страшно даже подумать. Она подняла руки, напряженно всматриваясь в перепачканные землей ладони, кажущиеся в тусклом свете, робко пробирающемся сквозь мохнатые еловые лапы, особенно грязными, медленно сгибала и разгибала пальцы, будто пытаясь вновь поймать те странные фиолетовые вспышки. Как она могла сотворить что-то подобное с собственным отцом? Как смогла оттолкнуть его с такой силой? Страшная догадка, вдруг поразившая Кларис, уже готова была сорваться с ее языка, но девочка, в те годы мало что знавшая о мутантах, боялась признаться в таком исходе самой себе. — Эй! Эй, там! Ты в порядке? Вздрогнув от неожиданности, Кларис испуганно вскинула голову и затравленно огляделась. В памяти сами собой всплыли грубые сильные руки отца и последовавшая за ними нестерпимо сильная боль. Девочка рефлекторно прижала ладонь к лицу, на котором еще пылало широкое розоватое пятно, и несмело подняла глаза, понимая, что встреча неизбежна. Если он отправился на ее поиски, если уже догнал… Одной пощечиной дело не ограничится. Однако худшим опасениям так и не суждено было подтвердиться — незнакомец, спешивший к ней, не был отцом или кем-то хотя бы отдаленно на него похожим. Да и одет тот человек был странно: выцветшая клетчатая рубашка, потрепанная кожаная куртка, высокие сапоги, замызганные грязью. Кларис никогда не видела, чтобы кто-то в городе осмеливался наряжаться подобным образом, а потому замешкалась, с подозрением изучая уже склонившегося над ней мужчину. — Ты от кого-то убегала? — как будто даже сочувственно спросил он, опускаясь на корточки рядом с девочкой, но, заметив, как та тут же испуганно вздрогнула и неуклюже попыталась отползти, поспешно поднял руки в успокаивающем жесте. — Ну-ну. Не бойся. Я не причиню тебе вреда. Честное слово. Кларис замерла, продолжая, однако, недоверчиво смотреть на его спокойное улыбающееся лицо и беспорядочно рассыпавшиеся кудри, по которым точно заботливо прошелся рукой шаловливый ветер. Нет, он не был похож на отца. Как и не был похож на маньяка, собиравшегося сделать с ней что-то жуткое. Голубые, точно прозрачная летняя лазурь, глаза мужчины вглядывались в нее с беспокойством, а неглубокие морщины, залегшие в самых их уголках, напоминали девочке лучики восходящего солнца. Возможно, именно из-за этого или же из-за кроткой теплой улыбки незнакомец казался ей добрым. Добрым и улыбчивым егерем, который ходит по еловому лесу в старой мешковатой одежде и помогает таким же растерянным и заблудившимся в чаще детям. Кларис робко подняла голову, ожидая подвоха, однако мужчина больше не пытался приблизиться к ней. Как и не старался схватить за руку или заставить подняться с места, чтобы отвести назад к родителям. И это было странно… Разве не все взрослые так поступают — наказывают за неподобающее поведение или игры в неположенном месте? — Сильно ударилась? — вновь спросил ее загадочный человек, явно обратив внимание на то, как девочка отстраненно потирала свои колени, перепачканные землей и облепленные темными еловыми иголками. — Я в норме, — тут же смутившись, ответила она и, опустив руки, неловко отвела взгляд. Кларис не знала, чего хотел от нее этот мужчина, как и не понимала, почему он до сих пор не испугался ее огромных зеленых глаз или разноцветных волос. Заметил ли он вообще, что она другая? При мысли об этом сердце девочки невольно сжалось — а ведь с ней никто еще не общался так вежливо и дружелюбно. Не общался так, как будто бы она была… Нормальной. Никто. До этого момента. — Ты очень необычная девочка, — вдруг произнес незнакомец, будто почувствовав сомнения Кларис. — И очень храбрая, раз не побоялась сунуться в такую глушь в одиночку. А ведь таким, как мы, нужно держаться вместе. И оберегать друг друга, что бы ни случилось. — Таким, как мы? — девочка шумно выдохнула, впервые глядя на мужчину с нескрываемым интересом. Значит, она не ошиблась? И она действительно… Действительно мутант? Монстр, заключенный в человеческом теле и отчаянно стремившийся вырваться из заточения? — Одаренным людям, — пояснил странный человек, с улыбкой склонив голову набок. — Людям с необычными способностями. К сожалению, нас не все готовы принимать. И пытаться узнать получше… — Одаренным… — Кларис нахмурилась, прислушиваясь к новому для нее слову. Новому и совсем не страшному. Она вновь взглянула на собственные ладони, вспоминая, как совсем недавно с кончиков ее пальцев сорвалось лиловое пламя, унесшее отца на крышу дома. То, что случилось, по-настоящему напугало ее, однако нутром девочка чувствовала, что не в этом заключалась ее истинная сила. Не в том, чтобы причинять другим людям боль. Даже если они и сами не чурались подобного. — Пойдем со мной, малышка, — вдруг произнес незнакомец, все это время внимательно наблюдавший за задумавшейся Кларис. — Пойдем, и я отведу тебя в безопасное место. К другим ребятам. Таким же особенным, как и ты. — К другим… — девочка недоуменно моргнула, неверяще глядя на этого загадочного лесничего. Он будто бы почувствовал, как остро она нуждалась в чьей-то помощи. И как отчаянно желала узнать, кто же она на самом деле. — Но… Куда? — Домой, конечно, — улыбнулся мужчина и, весело подмигнув, склонился в галантном поклоне, намереваясь помочь встать своей новой знакомой. Кларис помедлила, а потом, вдруг тихонько засмеявшись, взялась за протянутую руку и поднялась на ноги. Широкая шершавая ладонь была мягкой и теплой.***
Не успела закончиться весна, как стремительно приближающееся лето вдруг решило вступить в свои права, сопровождая последние майские дни самым настоящим пеклом. По насыщенно синему небу медленно и лениво, точно большие только спущенные на воду корабли, скользили широкие пористые облака. Воздух пропитался приторным ароматом цветущей за домом черемухи, то и дело роняющей нежные и белые, будто снежные хлопья, лепестки. Горячие солнечные лучи игриво скользили по недавно подстриженной изумрудной траве, по шероховатой поверхности грубо сколоченного стола и разбросанным на нем исписанным тетрадным листам, по сгорбленным спинам и задумчивым лицам сосредоточенных на домашнем задании воспитанников. Кларис, недовольно сощурившись от яркого света, поспешила посильнее надвинуть на лоб кепку с длинным козырьком. Солнце медленно, но верно взбиралось на лазурный небосклон, отчего вокруг становилось всё жарче, а приятный ветерок ласково трепал волосы и рукава футболок ребят. Настроения учиться не было никакого, да и кому захочется в такую погоду решать примеры и писать диктанты? Девочке и без того надоело каждый день вставать ни свет ни заря, спускаться в гостиную, чтобы пытаться не заснуть во время долгих лекций Дениз, а потом делить один ветхий учебник с остальными сверстниками. Ну какой смысл в отсутствии школы, если ей всё равно приходится заниматься той же ерундой, что и в классе? Отложив в сторону карандаш, который она последние пятнадцать минут неосознанно вертела в пальцах, Кларис устало вздохнула и подняла голову от тетради, чтобы обвести скучающим взором друзей. Долговязый и худощавый Реми, быстрый и неуловимый, как колибри, что-то старательно вырисовывал цветными карандашами. Рядом с ним сидел Роберт, не снимающий даже в такую жару длинные плотные перчатки и способный одним касанием замораживать воду. Напротив — Хэйзел с огромными оленьими глазами и гривой рыже-каштановых волос, словно кленовые листья, в которых всегда запутывались мелкие веточки и сухие травинки; бледноокий Джеймс, видящий сквозь стены; широкоплечий Чарли с бугристой каменной кожей… Все, как назло, зарылись носами в свои записи и старательно изображали прилежных учеников — гневать Дениз, отлучившуюся в дом, чтобы проверить духовку, никто не решался. Закрыв тетрадь, в которой за всё это время не появилось ни одной новой цифры, Кларис медленно развернулась, перекидывая ногу через скамейку, и задумчиво уставилась на невысокий одноэтажный домик с облупившейся серой краской и крохотным крыльцом. Умещаться всем вместе в узкой, хоть и довольно длинной постройке с несколькими комнатками и тесной кухней было непросто: девочке приходилось делить комнату и моститься на одной кровати со своей соседкой, однако она не жаловалась, понимая, что превосходившим их числом юношам было еще сложнее, а Карл и Дениз делали всё возможное, чтобы взятые ими под опеку дети-мутанты ни в чем не нуждались. И, вспоминая об отношении к ней родного отца, Кларис не могла не преисполниться благодарностью к неравнодушному мужчине, забравшем ее из леса меньше года назад. Как она считала, из-за схожести в их необычных сущностях. Лишь потом, уже гораздо позже, девочка узнала, что Карл не был никаким мутантом, ровно как и его супруга, высокая красивая женщина с оливковой кожей и вьющимися волосами, точно виноградные лозы. А вот их сыну, Коннору, не посчастливилось родиться с редким геном. Тогда чета еще не была такой скрытной, привыкнув доверять своим соседям и стражам порядка. Кларис не знала, как именно погиб сын Карла и Дениз, — свою трагедию те предпочли запрятать подальше от одаренных детей, которые и без того считали себя изгоями в мире обычных и совершенно нормальных людей. Фотографию Коннора Кларис видела лишь однажды, да и то мельком — та стояла на прикроватной тумбочке в обычно закрытой спальне приемных родителей, однако подойти ближе, чтобы получше взглянуть, девочка так никогда и не решалась. То, что после случившегося эти люди нашли в себе силы, чтобы помогать таким же детям, как и их бедный сын, было благородно и в каком-то смысле самоотверженно. И Кларис была невероятно рада тому, что именно Карл и Дениз обнаружили ее и взяли под свое крыло, — узнать о том, что такое настоящая забота и поддержка, ей иначе вряд ли бы удалось. Но всё же… Порой этой заботы для Кларис, привыкшей в одиночестве бродить по школе и родительскому дому, было чересчур много. Иногда ей казалось, что она задыхалась. Задыхалась, завтракая на маленькой темной кухне вместе с ровесниками, задыхалась в гостиной во время ежедневных занятий, когда они, сгрудившись у телевизора, смотрели очередную образовательную программу на старых кассетах. Задыхалась, прогуливаясь с остальными вдоль деревянного забора, ограждавшего их поляну от широкой проселочной дороги, или лёжа на одной постели вместе с уже мирно дремавшей Хэйзел, от которой всегда пахло хвоей и почему-то спелыми яблоками. Не то чтобы Кларис скучала по своим настоящим родителям или по старым одноклассникам, с которыми у нее так и не сложились отношения. Однако вид просторной поляны, на которой укромно расположилась их укромная лачуга вместе с несколькими фруктовыми деревьями, постепенно приедался. С каждым днем девочка все больше и больше чувствовала, как уставала от одних и тех же занятий, одного и того же пейзажа за окном, который и в разное время года не особо менялся. Как уставала от однообразных передач по любимым каналам друзей и от этих постоянных разговоров с Карлом и Дениз о том, что они на своем месте. Глубоко в душе Кларис понимала их — после потери самого родного человека едва ли кому-то захочется покидать свою раковину и возвращаться в общество безразличных и непонимающих. Но жить в полной изоляции, вдали от города, магазинов, кинотеатров, дешевых забегаловок и даже школы, оказалось тяжело. Ведь даже несмотря на теплоту и заботу, которой ее окружили эти добрые люди, безвылазно сидеть взаперти четырнадцатилетней девочке было невыносимо. Кларис поднялась с места, выпрямляя затекшую спину, и неторопливо обошла дом, из распахнутого окна которого доносились приглушенные звуки радио. За видневшейся в отдалении высокой изгородью с постоянно запертой калиткой величественно возвышались хвойные деревья, обступавшие едва заметную тропу, точно грозные часовые. Их темные верхушки слабо покачивались от дуновений легкого ветра, а широкие ветви практически переплетались друг с другом, образуя живую зеленую стену. Взгляд девочки вновь и вновь возвращался к воротам, за которыми таился, отделенный от них лесом, целый мир. Мир знакомый, полный лжи и жестокости, но такой удивительно манящий… Кларис знала, что одним городком, в котором она родилась и провела почти всю жизнь, нельзя ограничиваться. Мысль о том, что ей не повезло с родителями и одноклассниками, неотрывно терзала ее всё это время. Люди давно признали мутантов, а значит, где-то было место, где они могли жить свободно и независимо, не опасаясь предрассудков и дискриминации. В каком-нибудь большом городе, с множеством небоскребов, сияющих неоновых вывесок и толп разномастных жителей, привыкших к спешке, мешанине форм и красок и разнообразию во всем. И Кларис, неуверенно замявшаяся на месте и теперь судорожно сжимавшая пальцы, отчаянно хотела попасть в такое место, вдохнуть его ароматный воздух, взглянуть на действительность новыми глазами и перестать, наконец, скрываться. В первую очередь — от самой себя. Ведь с тех пор, как Карл начал обучать ее контролировать свои способности, многое изменилось. Создавая порталы, переносящие ее из ванной в спальню или из кухни во двор, она не приносила никакой пользы ни себе, ни окружающему миру. А Кларис желала быть полезной. Желала, чтобы хоть кто-то нуждался в ней такой, в странной девочке с лиловыми волосами и острыми ушами, умеющей перемещаться из одного места в другое за считанные секунды. Желала не бояться выходить на улицы в одиночку или отправляться на концерты и фестивали, зная, что никто не посмотрит на нее косо. Где-то же было такое общество — она была уверена в этом. Вот бы только выйти за пределы поляны, отыскать путь в ближайший город и тогда… — Кларис! Девочка вздрогнула от неожиданности и едва не чертыхнулась, услышав за спиной знакомый голос и торопливо приближающиеся шаги. Несмотря на то, что она сама толком и не рассчитывала выбраться наружу — понимала, что другие мутанты поднимут шум, прежде чем она успеет даже взобраться на высокую ограду, — перспектива быть застуканной Дениз в такой близости от единственного и, к сожалению, закрытого пути во внешний мир ее совершенно не радовала. — Кларис! — вновь окликнула ее приемная родительница, почти что поравнявшись с девочкой. Полы цветастого платья развевались при каждом шаге, волнистая прядь волос, выбившаяся из пучка, упала на высокий лоб. — Куда ты собралась? — Никуда, — деланно равнодушно пожала плечами Кларис. Она знала, как Карл и Дениз относились даже к самой мысли о том, чтобы отпускать своих подопечных за пределы леса. Те, как могли, старались ограничить такие вылазки и отправлялись все вместе в город лишь в случае крайней необходимости, да и в те редкие разы дети-мутанты вынуждены были прятать лица за капюшонами и беспрекословно следовать друг за другом, точно группа первоклашек на экскурсии. Подобная предосторожность раздражала девочку, однако каждый день ей вновь и вновь приходилось принимать правила игры. Ведь, в конце концов, она по-прежнему могла скитаться по улицам и окружающим город рощам, страшась рано или поздно случайно наткнуться на своего отца. — Просто хотела прогуляться. Размять ноги… Надоело сидеть за столом и жариться на солнце. — Думаешь, в лесу будет получше? — усмехнулась женщина, а потом мягко и слегка укоризненно добавила, явно заметив, с какой тоской глядела ее воспитанница на темнеющие впереди силуэты елей: — Ты ведь знаешь правила, Кларис. Никто не может покидать поляну в одиночку. Только в сопровождении кого-то из взрослых. — Вы с Карлом могли бы уже начать отпускать нас, — не выдержала Кларис. Она ненавидела, когда Дениз общалась с ней, как с маленькой несмышлёной девочкой, шугающейся каждого писка. — Мы не дети, в конце концов. И можем постоять за себя, особенно с нашими способностями. — Мы уже говорили об этом. Говорили, и не раз! — Дениз нахмурилась, а в голосе ее послышалась ощутимая прохлада. — То, что вы обладаете уникальными силами, не значит, что вы должны их использовать на каждом шагу! — И какой же тогда от них прок? — вспылила девочка, резко оборачиваясь. Сама мысль о том, чтобы скрывать ото всех свою естественную и полученную по праву рождения способность, приводила ее в негодование. Неужели именно это ее приемная семья считала справедливостью? Семья, уже потерявшая единственного сына из-за неприятия обществом? Неужели после всего этого им по-прежнему хотелось прятаться, делать вид, будто история, случившаяся много лет назад, стерлась из их памяти? — Почему ради того, чтобы жить в безопасности, мы должны быть теми, кем не являемся? Нет, правда. Почему бы не заставить всех остальных принять нас не только на словах, не поставить их всех перед фактом… — Потому что мир невозможно изменить за пару лет, Кларис, — устало вздохнула Дениз, а потом протянула руку, бережно касаясь плеча девочки широкой мягкой ладонью. — Послушай, я знаю… Знаю, как ты, должно быть, тяжело себя чувствуешь, но попробуй понять: одного закона недостаточно, чтобы разом повлиять на сознание всех жителей планеты. Пройдет еще много времени, прежде чем то, что кажется нормой нам, станет и для остальных чем-то правильным и привычным. Кларис промолчала, упрямо поджимая губы. Она не знала, что можно было ответить на подобное. Дениз явно была убеждена в собственной правоте, как, впрочем, и сама девочка. Их спор мог затянуться надолго. И чем дольше длился этот разговор, тем больше девочка осознавала его бессмысленность. Всё равно что препираться с бетонной стенкой. — Не обижайся напрасно, Кларис… Мы с Карлом очень беспокоимся за вас. И всё то, что приходится делать, мы исполняем исключительно для вашей защиты! — Что-то это больше похоже на бегство, чем на защиту, — хмыкнула девочка и резко повела плечом, сбрасывая ладонь женщины и тем самым давая понять, что продолжать беседу дальше она была не намерена. Но за подобную фривольность, вопреки ожиданиям, Дениз ее отчитывать не стала. Лишь скрестила руки на груди и опустила потускневший взгляд, отчего у Кларис на краткий миг екнуло в сердце — она поняла, что только лишний раз расстроила свою приемную мать. — Ты поймешь, Кларис. Обязательно поймешь, когда вырастешь. А сейчас прекрати спорить и лучше подумай о том, как решить уравнение. Вы не ходите в школу, однако это не значит, что об образовании можно забыть. И хотя в словах женщины не было ничего резкого, ее строгий тон дал девочке ясно понять — другого выбора у нее сейчас попросту не оставалось. Под пристальным взором Дениз Кларис пришлось развернуться и покорно вернуться к столу для внеклассных занятий. Она с тяжелым вздохом опустилась обратно на деревянную скамейку, когда вдруг поймала хитрый взгляд Хэйзел. Лукаво улыбнувшись, рыжеволосая девочка, дождавшись, когда их приемная родительница снова скроется в доме, игриво подмигнула подруге и приложила палец к губам. — Сегодня вечером, — заговорщически прошептала она, и Кларис изумленно вскинула брови, неверяще глядя на подругу. Неужели та… Предлагала ей тайком улизнуть из дома? Конечно, Хэйзел наверняка слышала, о чем они с Дениз говорили, если не сказать спорили. Однако Кларис даже не думала, что кто-то из их приюта тоже мог испытывать подобные чувства. И тем более, что кто-то не побоялся бы рискнуть и попытаться выбраться в большой мир без разрешения присматривающей за ними пары. А ведь сообщник мог бы значительно облегчить дело! Боясь внушить себе ложные надежды раньше времени, Кларис недоверчиво взглянула на Хэйзел, а потом вдруг счастливо улыбнулась — ну конечно! Кто, как не девочка, умеющая говорить с деревьями и вызывать прямо из земли ловкие изумрудные побеги, мог знать каждую тропинку в лесу и каждое укромное место? Наверняка она постоянно сбегала с поляны — иначе откуда бы взяться мху и еловым иголкам на ее волосах и одежде? Кларис раздосадованно закусила губу, сетуя, что не догадалась раньше, однако омрачить радость, мгновенно окрылившую ее, такая мелочь не могла. Заметив, как улучшилось настроение Кларис, Хэйзел многозначительно округлила глаза и предупреждающе кивнула в сторону сидевших на противоположном конце стола юношей. Те были слишком заняты учебой и разговором друг с другом, однако Кларис поняла — нельзя было, чтобы об их маленькой затее узнали остальные. Едва заметно кивнув Хэйзел, девочка как ни в чем не бывало притянула к себе тетрадь и уткнулась в записи, стараясь скрыть от окружающих глупую улыбку, так просящуюся наружу. Странное волнение, до этого ей незнакомое, вдруг разлилось в груди приятной и теплой волной, а сердце быстро забилось в предвкушении чего-то нового. Теперь, когда у Кларис появился шанс наконец значительно разнообразить свой досуг, жизнь в маленьком и укромном приюте для детей-мутантов перестала казаться такой уж унылой.***
Залитая яркими огнями площадка тонула в громком гуле музыки и и множестве возбужденных голосов — несмотря на то, что уставленная музыкальными инструментами сцена давно опустела, люди не спешили расходиться, собираясь в небольшие группы у пестрых, точно конфетные фантики, палаток с закусками и бочек с пивом. Некоторые расстилали на усыпанной окурками и пустыми стаканами прихваченные с собой пледы и теперь устало лежали, рассматривая чернеющее в отдалении ночное небо с редкими белесыми вкраплениями в нем крошечных звезд и прислушиваясь к льющейся из колонок мелодии. Улыбающиеся девушки по очереди фотографировались на фоне огромных кричаще ярких плакатов, влюбленные пары целовались, укрывшись от посторонних за редкими деревьями или тентами ларьков. Кларис неторопливым шагом пересекала поляну, медленно потягивая пунш через пластиковую соломинку и ни на секунду не переставая наслаждаться волшебной и такой меняющейся атмосферой фестиваля. Задорный смех, драйвовые песни и разношерстная публика, отдавшаяся дикому необузданному танцу, захватили ее сознание с первых же минут после начала мероприятия. Охрипшее горло уже начинало болеть после пения и громких криков, а разгоряченная кожа до сих пор пылала от жара и духоты, царивших в веселящейся толпе. Девушка с улыбкой вспоминала, как от эйфории ей вскружило голову, как кровь кипела в жилах, а сердце гулко билось в ритм со звучными аккордами гитары и барабанным стуком. Ей никогда не доводилось испытывать чего-то подобного, когда тело переполняли восторженные эмоции, а душа точно сливалась в гармонии с остальным миром, несмотря на все различия между собравшимися. Кларис зачарованно смотрела по сторонам, оглядываясь на счастливую и беззаботную молодежь, и не без удивления осознавала, что глядела на незнакомцев по-новому, как будто бы сегодняшний вечер перевернул что-то и в самой девушке, впервые познавшей пьянящее чувство восторга, способное объединить всех без исключения людей. — Уверена, что не хочешь остаться? — низкий и немного хриплый мужской голос вывел ее из мутного тумана размышлений. Подняв голову, Кларис медленно покачала головой и улыбнулась Стефану, шедшему с ней бок о бок. Его длинные черные волосы выбились из хвоста и свободно рассыпались по плечам, а многочисленные серебряные цепи на поясе тонко позвякивали при каждом шаге. — Ты и сам знаешь, — ответила девушка, виновато вздыхая. Прохладный воздух вокруг насквозь пропитался сладковатой смесью духов, сигаретным дымом и терпким дурманящим ароматом алкоголя. Бумажные фонарики и разноцветные гирлянды слабо покачивались от каждого редкого дуновения ветра, ерошившего волосы и шуршащего в густой листве редких деревьев. — Я не могу задержаться еще больше. Не хватало еще, чтобы дома кто-нибудь заметил мое отсутствие. — Прямо как в истории о Золушке, — беззлобно хмыкнул юноша, на ходу поддевая носком ботинка смятую жестяную бутылку из-под энергетика, которая тут же с негромким бряканьем откатилась в сторону. — Наступает полночь — и ты тут же исчезаешь. Кларис неловко засмеялась в ответ, стараясь скрыть сковавшее ее смущение, от которого к лицу мгновенно прилила кровь. Девушка не могла признаться в этом Стефану, в насмешках которого, конечно, не было никакого злого умысла, но ей было стыдно. Стыдно от того, что она в очередной раз должна была сбегать от друга в самый разгар веселья, как маленькая девочка, которой строгие родители велели вернуться домой к ужину. Это угнетало и болезненно задевало Кларис, и без того тоскующую в приюте, где унылые дни сливались в один, серый и бесконечный. За лекциями Дениз следовали тренировки с Карлом, после — выполнение домашней работы, свободное время для чтения или фильма, вечерняя прогулка по саду… Если бы не редкие вылазки с Хэйзел за пределы леса, благодаря которым девушка и познакомилась со Стефаном. Он был старше нее на пару лет, носил много черной и кожаной одежды, а из рук умел вызывать самое настоящее пламя. Кларис никогда не видела мутанта, ведущего такую открытую и яркую жизнь. Стефан будто бы совершенно не чурался своего необычного происхождения, не стеснялся привлекать к себе внимание и быть самим собой. Он много улыбался и шутил, невинно флиртовал с девушками, бросающими на него заинтересованные взгляды, а на дискотеках и концертах громко подпевал исполнителям. Кларис никогда не слышала, чтобы он жаловался или сетовал на свой дар, и потому каждый раз смотрела на друга с неподдельным восхищением и даже завистью. Ей и самой хотелось бы быть такой же, хотелось не бояться покидать пределов собственного мира, уютного и безопасного, но однообразного и пресного. Хотелось ходить в школу с другими людьми и общаться с кем-то еще, кроме доброй, но странноватой Хэйзел, всегда предпочитавшей медитации в лесу дружбе с ровесниками. И это первое знакомство с кем-то за пределами приюта действительно изменило что-то в душе Кларис, будто бы жажда свободы, которую она старательно подавляла в себе все эти месяцы, разгорелась в ней с новой силой. — Спасибо, что вытащил, Стефан, — поблагодарила она юношу, когда они спустились с фестивальной площадки и остановились у зарослей цветущей сирени. — Я никогда не видела и не слышала ничего подобного. Этот концерт был просто невероятным, и… Кажется, мне было необходимо что-то такое. Яркое и свободное. Так что… Спасибо тебе. Правда, спасибо. — Обращайся еще, если захочешь повеселиться, — мутант великодушно склонил голову. Его янтарные глаза в мутном свете фонарей едва заметно отливали золотом. Кларис кивнула ему на прощание и, напоследок обернувшись, чтобы в последний раз взглянуть на оставшуюся далеко позади веселящуюся толпу молодежи, сделала шаг назад. Глубоко вздохнув и расправив плечи, она сцепила руки в замок, стараясь сконцентрироваться на энергии, плещущейся внутри нее. Всего мгновение — и яркие сиреневые всполохи обвили ладони девушки, с тихим треском заструившись по пальцам. И хотя уходить так рано по-прежнему не хотелось, Кларис мысленно понадеялась, что Хэйзел, как и обещала, не забыла оставить окно в их комнате открытым. — Не боишься, что я могу последовать за тобой? — с едва заметной усмешкой в голосе спросил Стефан, а его тонкие губы изогнулись в лукавой улыбке. Портал стремительно разрастался, и из недр его уже можно было увидеть темное небо и смутные очертания яблонь и черемухи, растущих за хижиной Карла и Дениз. — Только если хочешь, чтобы мои опекуны заперли меня в комнате до самого совершеннолетия, — невесело хмыкнула девушка, чувствуя, как дрожали ее пальцы. Всё-таки она еще не очень хорошо умела контролировать свои способности — порталы давались ей не без труда и требовали постоянного внимания. А потому, не дожидаясь, когда проход станет еще больше, Кларис уверенно шагнула вперед, проваливаясь в обступившую сад темноту. На неосвещенном заднем дворе было умиротворяюще тихо — даже крики ночных птиц не доносились со стороны спящего леса. Девушка поднялась с подстриженной травы, отряхивая джинсы и настороженно оглядываясь — несмотря на то, что в спальне Карла и Дениз уже не горел свет, она опасалась, как бы яркое свечение портала не разбудило кого-то из них, но в доме всё было спокойно, во всяком случае на первый взгляд. Немного переведя дыхание, Кларис побежала в сторону дома — она уже видела тусклой ореол настольной лампы, горящей в их с подругой комнате. Хэйзел, должно быть, уже спала, так что девушка постаралась как можно тише подтянуться и пролезть в оконную раму. Резкая вспышка яркого света, мгновенно залившего спальню, ослепила ее, стоило Фонг только свесить ноги с подоконника. Она испуганно охнула и крепко зажмурилась, когда услышала совсем рядом громкий и облегченный вздох: — Ну, наконец-то! — Дениз? — изумленная Кларис тут же распахнула глаза, всё еще щурясь от непривычно яркого света лампы. Это и в самом деле была ее опекунша: одетая в повседневное платье и с собранными в пучок волосами, она стояла у пустующей постели девушек, скрестив руки на груди. По лицу женщины тяжело было понять, разозлилась ли она больше, чем испугалась, однако внутри у девушки всё испуганно сжалось. Она уже представляла, чем для нее обернется сегодняшний проступок. Интересно, была ли во всем этом замешана Хэйзел? Или она сама, совершенно не ведая того, вдруг выдала себя с головой? — Не хочешь объяснить, где ты была всё это время? — спросила Дениз, однако голос ее, негромкий, дрожащий и то и дело норовящий сорваться на восклицание, явно не сулил ничего хорошего. Девушка понимала это и не торопилась отвечать, тщательно обдумывая и взвешивая каждое слово. Она опустила голову, неловко переминаясь с ноги на ногу и совершенно не зная, что сказать в свое оправдание. Страх и ощутимая досада захлестнули ее, вызывая странную дрожь во всем теле. Всё происходящее в комнате казалось таким нереальным и надуманным — подобный разговор был самым настоящим кошмаром Кларис, одним из худших сценариев, которые она прокручивала в воображении каждый раз, когда задерживалась в городе. Всё это время они с Хэйзел к побегам подходили с осторожностью саперов: собирались предусмотрительно с вечера, в лесу передвигались короткими тропами, за его пределами постоянно сверялись с картой, купленной за карманные деньги на одной из автобусных остановок, а домой возвращались заблаговременно, чтобы успеть забраться в постель до пробуждения присматривающих за ними супругов и хотя бы немного подремать, прежде чем наступит время подъема. Но, видимо, где-то они всё же допустили ошибку. — Я… Вышла прогуляться перед сном, — с трудом произнесла девушка, по-прежнему не поднимая взгляда и опасаясь, что ее очередная ложь будет раскрыта. Сердце от волнения гулко стучало, сотрясая ребра, а в голове лихорадочно роилось множество мыслей, норовящих вот-вот сорваться с языка. Нужно было срочно что-то сказать, что-то придумать, чтобы успокоить бурю, грозящуюся обрушиться на нее в виде рассерженной и взволнованной Дениз. — Хотела напоследок подышать свежим воздухом. — В самом деле? — женщина как-то грустно усмехнулась, а уголки ее губ вздернулись. — Далеко же ты, должно быть, забрела. С тех пор, как я поймала в саду так же «гуляющую» Хэйзел, прошло уже несколько часов. Мы обыскали весь двор, всю поляну… Карл до сих пор обшаривает лес, пытаясь найти тебя! Она вдруг громко всхлипнула, чем изрядно напугала Кларис, и, слегка покачнувшись, без сил опустилась на широкую разобранную кровать, утыкаясь лицом в ладони. Казалось, что она не выдержит и расплачется от захвативших ее эмоций, но, на счастье отчаявшейся девушки, уже готовой броситься за аптечкой с успокоительным, этого не произошло. Дениз снова подняла голову, устало закрыв глаза. — Ты хоть представляешь, как мы испугались, когда обнаружили в вашей комнате пустую постель? — Мне очень жаль, Дениз… — едва слышно прошептала Кларис, борясь с желанием сделать шаг и утешить приемную мать, от которой она всё это время старательно скрывала свои похождения. — Я не хотела вас беспокоить и расстраивать… — Господи, Кларис! Как вам обеим эта глупая и безрассудная идея вообще пришла в головы?! Неужели вы даже не подумали о том, как это может быть опасно? Подумать только: выйти вдвоем в незнакомый густой лес, да еще и в такую темень! А если бы вы в самом деле заблудились? Если бы не заметили овраг или болото? А если бы наткнулись на логово диких зверей или, что еще хуже, кого-то из людей? Девушка судорожно выдохнула и закатила глаза, не без облегчения осознавая, что такое поведение гораздо больше подходило ее приемной матери, нежели слезы и истерика. Отпираться теперь было бессмысленно — и Дениз, и Карл уже знали, что она не просто бродила среди фруктовых деревьев за их домом при тусклом сероватом свете полумесяца. Тем не менее, сообщать о том, что подобные вылазки они с Хэйзел совершали регулярно, Кларис не намеревалась — не хватало еще, чтобы их неизбежное наказание стало только хуже. — Мы бы не попали в беду, Дениз, — как можно более спокойно ответила она. — Потому что могли, в конце концов, в любой момент вернуться через портал… — Так для того, чтобы сбежать в лес, ты пользовалась своими способностями? — вдруг резко перебила женщина. Ее темные миндалевидные глаза широко распахнулись. — Да ты хоть представляешь, как это опасно? А если бы ты не рассчитала расстояние, если бы плохо представила место… — Нет, я не перемещалась через порталы, если тебя только это волнует, — соврала Кларис, при этом неприятно поморщившись. Нужно было догадаться, что рано или поздно опекунша вновь коснется этой темы, от которой девушка привыкла отгораживаться молчанием или, гораздо реже, ложью. — Я осознаю риск. Поэтому… Мы просто выбрались через окно. — Всё равно не могу поверить в то, что вы просто ушли, не спросив нашего разрешения. Что ушли ночью, думая, что мы не узнаем, — после недолгого молчания Дениз тяжело вздохнула и устало потерла лоб тыльной стороной ладони. Эта ночь явно изнурила ее больше, чем вся трудовая неделя. — Мы ведь доверяли вам, заботились и переживали за вас… Сетования и попытки опекунши воззвать к ее совести подействовали на притихшую девушку отрезвляюще. Она нахмурилась и недоуменно вскинула голову, не в силах поверить в услышанное. Она ожидала этих доводов, но не думала, что Дениз вот так сходу очередной раз начнет ее упрекать в бесчувственности и недисциплинированности. Неужели она сама не догадалась, почему то, что случилось, действительно случилось? Неужели думала, что Хэйзел и Кларис сбежали прогуляться в ночи просто из вредности? — Если бы вы с Карлом не запрещали нам всё подряд, если бы позволили в конце концов начать жить своей жизнью, никому бы не пришлось тайно выбираться из дома, — наконец прохладно произнесла она, сжимая кулаки. Девушка понимала, что провинилась, однако даже теперь совесть мучила ее не столько за побег, сколько за то, что она попалась. А это было неправильно. Дениз должна была, в конце концов, понять, что сама вынудила своих воспитанниц действовать против нее. Но женщина, кажется, и не думала серьезно прислушиваться к ней. Она ошарашенно замерла, несколько секунд пристально глядя на Кларис, а потом порывисто вскочила с места, точно обжегшись. — Ты… Ты обвиняешь меня? — с неподдельным возмущением воскликнула Дениз, нервно заламывая руки. — После всего, что мы с Карлом для вас сделали?! — Всего — это чего? Да, я очень благодарна вам обоим за приют, за постель, за возможность не возвращаться к моей семье, но… — Кларис обреченно вздохнула. — Вы удерживаете нас здесь, как на привязи. Учите, что нужно постоянно скрываться от обычных людей и никому не показывать свой дар. Учите скрывать само наше существование. А мы не хотим такой жизни. Это… Это не для меня… — В тебе говорит юношеский максимализм, — резко оборвала ее женщина, даже не дав своей подопечной договорить. — Ты не думаешь о последствиях, которые приносит дар, не думаешь о том, что с тобой сделают люди, когда решат, что ты для них опасна! Мы же с Карлом стараемся защитить вас… — Защитить от чего? От нас самих? — спросила девушка, тоже поднимаясь с места и скрещивая руки на груди. Сочувствие к переживавшей опекунше стремительно улетучивалось. — Мы не какие-нибудь ручные зверьки, которых надо прятать в конуре от остальных! — Хватит! Так больше продолжаться не может. Я не могу позволить тебе и дальше разговаривать со мной в таком тоне, Кларис. Как и не могу позволить делать всё, что заблагорассудится, в стенах этого дома. — Да ну! И что же ты сделаешь? Снова прочитаешь мне лекцию о том, как опасно в нетолерантном обществе? Грубые слова сами собой вырвались из Кларис, которая с каждой минутой распалялась всё больше. Ярость кипела в ней и застилала глаза, а желание отстоять право на свои взгляды и интересы вынуждало забыть о вежливости. Девушке слишком надоела чрезмерная опека, которой ее окружали в этом приюте, как и задевала постоянная настороженность его владельцев, которые, будь на то их воля, забились бы в еще большую глушь, нежели просто уединенный домик на самом краю леса. Хотелось забыть наконец о манерах и субординации, хотелось высказать Дениз всё, что она думала о ее методах, но та почему-то молчала, явно не ожидавшая, что воспитанница начнет с ней так открыто пререкаться. Кларис бы самодовольно улыбнулась, если бы не была так взвинчена. Она была рада, что хотя бы так смогла достучаться до рассудка приемной матери. Однако и это, по всей видимости, не помогло. — Мы еще поговорим об этом утром, — наконец сухо произнесла женщина и, расправив складки на платье, быстро направилась к двери. Движения ее были резкими и прерывистыми — Кларис поняла, что всё-таки смогла вывести Дениз из себя. Та уже почти вышла в коридор, когда напоследок обернулась. — Уже слишком поздно. А пока… Думаю, две недели взаперти пойдут тебе на пользу. — Что? — девушка опешила, от удивления приоткрыв рот. Она не ослышалась? Кларис действительно решила оставить ее одну в этой тесной спальне с единственной кроватью и узким комодом? За то, что она просто сказала правду? — Нет… Нет! Ты не можешь так поступить со мной! — Это временная мера, Кларис. Посидишь в комнате, пока не поймешь, как важно соблюдать правила в приюте и заботиться друг о друге, как в семье. Сегодня ты едва не подвергла опасности свою, и я хочу, чтобы это стало для тебя уроком. — Ты не можешь распоряжаться мной! Не можешь наказывать меня, когда тебе это удобно! Ты ведь не мой опекун! И уж точно не моя мать! — закричала Кларис, однако голос ее потонул в громком стуке с силой захлопнувшей двери и скрежетом замка, последовавшем за ним. Собственные слова, выпаленные в спину женщины, заботившейся о ней последние два года, болезненно обожгли ее грудь, но Кларис была не в состоянии думать об этом и корить себя за проявленную жестокость — она уже упала на кровать, из последних сил стараясь унять подступившие к горлу рыдания. После такого непростого разговора и последовавшего за ним наказания ей больше всего на свете было жалко лишь себя. Дениз была несправедлива и глуха к ее просьбам, она слишком боялась того, что уже однажды настигло ее во внешнем мире, а потому предпочитала прятаться и отгораживаться от него, как от проклятой земли. Кларис понимала это, однако простить не могла. Никто не имел права решать за нее. Как и не имел права лишать ее того, что она заслуживала с самого начала. Глубоко вздохнув, девушка повернулась на бок и постаралась взять себя в руки. Она не хотела раскисать и поддаваться слабости, но получалось плохо — гнев и обида в ней еще не утихли, продолжая терзать сердце колючими лапами. В этот момент Кларис ненавидела всех — Дениз, Карла, Хэйзел, так неудачно попавшуюся опекунше, свою настоящую семью, отвернувшуюся от нее в самый нужный момент. Глядя в темное окно, за котором покачивались длинные тени ветвей деревьев, девушка чувствовала, как отчаяние, мрачное и всепоглощающее, начинало засасывать ее в свою бездну. И чем дольше Кларис смотрела на угнетающий пейзаж за окном, чем дольше прокручивала в голове все события сегодняшнего дня и всех предыдущих, что она провела на попечении этой семьи, тем больше понимала — оставаться в этом месте и дальше она уже не сможет.***
Из болезненных воспоминаний Кларис вырвало осторожное прикосновение Джона к ее плечу, от которого девушка вздрогнула и подняла растерянный взгляд. Машина давно остановилась в тени увитой диким виноградом кирпичной стены — они наконец-то прибыли в убежище. В еще один приют, из которого девушка так позорно сбежала, поддавшись эмоциям и обиде. Прямо как в первый раз, воспоминания о котором теперь резали ее, точно сталь. Если бы не ее глупая вспыльчивость, если бы не желание показать всем, какая она самостоятельная и независимая, Дениз, Карл и остальные ребята были бы сейчас живы. Судорожно сглотнув, Кларис поспешно опустила голову и резко распахнула дверцу машины. Ей было необходимо выйти на воздух, выкинуть из головы вид залитой кровью кухни и сосредоточиться на чем-то более реальном и важном, но эфемерные образы продолжали вырываться из памяти и настигать ее снова и снова. На мгновение девушка остановилась, чтобы успокоиться и собраться с мыслями. Она сказала, что отомстит. Отомстит за людей, которые на протяжении нескольких лет заботились о ней. По-своему, но заботились, искренне и добровольно, как настоящая семья, которой у Кларис никогда не было. А ведь она даже не успела с ними попрощаться… Не успела извиниться за свое поведение и всё то горе, которое причинила супругам, не успела сказать, как любила их, как привязалась к ним и своим ровесникам-мутантам с их дружелюбными улыбками и вечными подколами друг над другом. И в этом виноваты не только головорезы из «Стража» — в этом виновата, в первую очередь, сама Кларис. И с этим ей придется мириться всю оставшуюся жизнь. Мысль эта не утешала и не притупляла боль, но помогала держаться и идти дальше, к цели, которая служила девушке единственным маяком, слабым и почти потухшим. И неважно, что будет после нее, — об этом она еще успеет подумать, когда сделает то, что должна, ради Дениз и Карла. Расправив плечи и поудобнее перехватив лямку рюкзака, Кларис уверенно двинулась вперед. Спиной она чувствовала на себе взгляд шедшего рядом Джона — внимательный и сочувствующий. Он смотрел на нее так почти всю дорогу, когда думал, что девушка слишком погружена в собственную скорбь. Однако она заметила. Не могла не заметить, когда в памяти по-прежнему крутилось то воспоминание о поцелуе — чужое, подсмотренное и будто украденное, после разоблачения оно потеряло прежние краски, однако, даже померкнув и потускнев, продолжало питать сердце девушки странной щемящей нежностью. А теперь — еще и горечью. Горечью утраты того, чего ей так и не удалось обрести. Кларис с тоской вспомнила бережные объятия Джона и его теплые сильные руки, в которых пыталась найти поддержку после гибели своей единственно возможной семьи. Он был совсем близко — стоило лишь протянуть руку, чтобы коснуться его широкого крепкого плеча, притянуть к себе и обнять еще раз, с новой силой, сжать и не отпускать до тех пор, пока почти стертая картинка в голове не заиграет с новой силой. Что бы там ни говорила Соня, в своем деле она была настоящим профессионалом, ведь хотел Джон того или нет, он по-прежнему оставался человеком, сумевшим занять важное место в ее сердце, разбитом, растоптанном и отчаянно ищущем утешения. Теперь эта больная навязанная симпатия еще долго будет отравлять ее сознание и затуманивать разум, точно наркотик. Но… Такая ли уж навязанная?.. Впрочем, разницы уже не было никакой. Горечь от понесенной утраты и жажда мести заполонили всё естество Кларис, иссушая все прочие чувства. Она отмахнулась от лишних мыслей и, стараясь принять как можно более невозмутимый вид, первой поднялась по бетонным ступенькам и дернула за ручку двери. На что бы ни рассчитывали «Стражи», возмездия им не избежать.