с ромашкой на любит-не любит

Марине в голову ударяет любовь. Пусть мимолетная, пусть некрепкая и не как в романах, но это именно любовь. Резкая, истеричная, пробирающая, вдохновляющая, волнующая. Такая, которой не было. У Кущевой никогда не было такого удовольствия от танца, от одной сигареты на двоих и от разговоров. Таких честных, искренних и понимающих. Разговоров, с которыми можно было жить. Всегда. 24/7. У Марины никогда не было человека, с которым хотелось быть 24/7. Всегда. В постели, на завтраке, на тренировке, в перерыве, после тренировки, на ужине, и снова в постели. Не было человека, с которым бы Кущева разделила все. У Марины и бабочки были вечно гусеницами, которым было удобно в своём коконе. А сейчас все меняется: Марина любит. Любит до бессонных ночей в зале, до пьяных (равнодушных) поцелуев, которым кто-то, кто не Кущева, не придаёт значения. Потому что кто-то, кто не Кущева, знает в жизни чуть больше. Знает, что отношения на проекте — избранная хуйня, в которую лезть не хочется. Знает, что Марина на его фоне — дитё, которое дикими глазами на проект смотрит и сомневается в себе. Дитё, которое Дима берет на попечение, ввязываясь в разговоры, делёжку сигарет, ночные репетиции. Дима берет на себя Марину полностью: забоится о ней, не даёт сдаться, становится отцом года. Но он-то знает, что проект это сугубо проект, после которого можно вынести подписчиков в соц.сетях, новых знакомых, а в перспективе Димы и победу. Но никак не доченьку с карими доверчивыми глазами и холодными руками, которые Дима, заботясь, греет. Вынести с проекта любовь — самое невозможное, поэтому Бончинче не любит. Совершенно не проникается симпатией к его девочке. Просто существует рядом с Мариной, опекая и поддерживая. Ну и целуя случайно пару раз. Мимолётно и на отъебись, ибо Кущева ну уж очень ластится к нему на всех вечеринках Мигеля. Он целует её, когда терпение от бесконечных взглядов и касаний лопается, выпуская из себя холодное равнодушие. И не придаёт этому никакое значение. Даже делает вид после поцелуев, что ничего не помнит. И искренне надеется, что его доченька просто перепила. Когда их ставят в пару, Дима радуется не хуже Марины. Что-что, а вот танцы у них куда лучше, чем любовь и поцелуи. Да и бессонные ночи дали своё: полное ощущение друг друга, полное понимание и полная отдача друг другу. Максимальное понимание друг друга в танце. Максимально единая любовь к танцу. Максимальная Маринина любовь, которая просто ликует от каждого движения. Максимальные чувства, максимальные танцы и максимальные они. Когда профайл заканчивается мартовская улыбка кота не может уйти с лица Кущевой и она её даже не скрывает. Дарит Диме, приближаясь первыми движениями. Уверенней, чем она сейчас, никого нет. И это видно с любого ракурса: походка, руки в карманах и новое резкое импровизированное движение. Облизывая губы Бончинче, Марина наглеет. Марина кайфует. Сейчас она может творить танец. Сейчас она может творить взаимодействие. Сейчас она может всё. И она творит. Танцует, растворяясь в музыке и человеке рядом. А человек рядом просто счастлив от работы, процесса и Марины. Если бы не его девочка в танце, то вряд ли он бы вообще осмелился делать такое. Потому что нужно чувствовать. А Дима охуеть как чувствует её. За сценой Дима слабо обнимает Кущеву, а та утыкается ему носом в шею и хватает за его водолазку руками. И стоит так пару мгновений. Когда Марина хочет отстраниться, руки Бончинче крепче прижимают к себе и он прикрывает глаза. Ещё немного нужно почувствовать. Ещё немного сохранить то, что было на сцене. — Что это было в начале? — усмехается он, отстраняясь. Марина кривит лицо и пожимает плечами, вытаскивая из себя: — Бомба. Бончинче смеётся такому сравнению, а Кущева поджимает губы в нерешительности. Сейчас она хочет понять, что с ними такое с самого начала проекта и что с этим делать. Смелости спросить почему-то не хватает. Марина резко разворачивается от Димы и бежит в гримерку. Там слушает Никиту и его мнение об номере, улыбаясь лестным отзывам друга. Орлов говорит, что всего было в меру и язык Кущевой — изюм, отчего сама Марина заливается надрывным смехом. Цели поразить зрителя этим не было. Это был порыв, полная отдача и действительная бомба, которая почему-то взорвалась не до конца. Виной тому, наверное, непроницаемое лицо Димы и его крепко сжатые губы. До конца эфира они не пересекаются: отец будто бы пропадает из поля зрения Марины, специально прожигая время где-то. Ну, а после оглашения результатов Мигелем девушка сразу же оказывается в объятьях Димы за сценой, чей ускакивающий голос дрожит. Плачут оба. Дима даже больше. Не верит, что остался без своего ребёнка. Не хочет думать о том, что теперь по ночам нужно будет спать. Не верит, что с дня на день отпустит её обратно домой. Дима не любит, но ночью, сидя в номере в одиночку, буквально скулит от одиночества. Звонит. Просит Марину не уезжать на очередную тусу. Просит побыть с ним. А Кущева прилетает со скоростью света в его номер и он понимает, что она вообще никуда не собиралась. Ибо ну не поедет Марина куда-либо в ярко-салатовой футболке, запачканной кетчупом, и шортах в полосочку. Бончинче (очень) улыбается, видя её такой. Очень радуется своему дитю в своём номере, освещённом фонариком от айфона. А Марина располагается на расправленной постели и впервые говорит о своей семье. О тех, с кем совсем скоро будет. Дима давит улыбку, укладываясь рядом на бок и рассматривая её профиль. Переплетает пальцы по собственной инициативе и впервые сам ластится к Марине, целуя плечо. — Я хочу, чтобы ты осталась здесь, — в тишину говорит Дима, потому что Кущева дар речи теряет на минуту точно, — Со мной. Марина поворачивает к нему голову и слабо улыбается. — Ещё не время прощаться, пап. — успевает сказать девушка, пока губы Димы не накрывают её. Пока он не оказывается сверху, опираясь одним локтем в кровать, а свободной рукой проникая под большую просторную футболку. Пока поцелуи не покрывают шею и пока Дима не понимает, что всё, что он чувствует — любовь. Резкая, истеричная, пробирающая, вдохновляющая, волнующая.