Сказки на ночь

                    Музыки больше не было. В ней не было смысла. Ни в чём больше не было смысла, потому что её не существовало. Они победили, а Гаморы больше нет. И Питер не знал, зачем теперь жить. Точнее, не жить, — существовать. Танос повержен, и что? Что теперь, если он один виноват в её смерти? Как вообще с этим жить?! Питер честно пытался, раз за разом говоря себе, что по-другому не мог поступить. Что эмоции оказались сильнее. Что он оказался слишком слаб. Не усмешка даже — оскал судьбы. Гамора оказалась сильнее. Гораздо сильнее, чем он, всесильный Звёздный Лорд. Не сдержавший обещание. Нарушивший своё слово. Её лицо до сих пор стояло перед глазами. И взгляд… Полный надежды. Уверенности даже в том, что он, Питер Квилл, сделает всё, как должно. Вынесет ей мозги.       Питер просыпался в холодном поту от собственного крика, но разве это могло что-то изменить? Нет. Он оказался слабаком. Не такой, как отец. Не такой, как мать. Отчего-то именно её последние слова всё чаще всплывали в голове. «Дай мне руку. Питер, дай мне руку…» Он предал даже собственную мать! Чего же тогда могла ждать Гамора? Он трус. Поганый трус, боявшийся боли. Да, теперь-то Питер понимал, почему не нажал на курок. Потому что не хотел страдать. Боялся — если нажмёт — это навсегда. И что теперь? Она всё равно ушла.       Все, кто был рассеян в прах, вернулись. А вот те, кто погиб…       Это было больно. Так больно, что даже дышать иногда получалось с трудом. Но он упрямо продолжал. Зачем? И сам не знал. По привычке, наверное. Потому что вся его жизнь проходила по привычке. Текла по накатанному, без завихрений и шероховатостей. Пока он не встретил её. Гамора оказалась полной противоположностью бесшабашному Звёздному Лорду. Сдержанность против разнузданности. Холодный расчёт против спонтанности. Чувство долга против заботы о себе, любимом.       И она украла его сердце так виртуозно, что Питер сам иногда поражался. Она делала его лучше. Неосознанно, наверное. А может, это был её хитрый план? В любом случае, Гамора выиграла. А он — проиграл.       Праздник, что устроили на родной планете, никогда так не горчил. Сочная Африка, не такая, как он привык видеть на картинках. Прозрачные озёра, искрящиеся водопады, яркая зелень джунглей — Питер с отвращением разглядывал Ваканду. Даже Титан не казался таким пустым и заброшенным.       Питер шёл, не разбирая дороги, бездумно, бесцельно. Лишь пару раз рука прикоснулась к поясу — найти плеер. Но там было пусто. Потому что музыки в его жизни больше нет. Гамора была его музыкой.       Крохотное озерцо, затерянное между скалистых склонов — наверное, это ей бы понравилось. Снова эта досада — разделить красоту, что предстала перед глазами, не с кем. Обречённо вздохнув, Питер повалился в траву, закидывая руки за голову. Рваные, перистые облака лениво проплывали по бледно-голубому небу, дублируя его мысли — обрывочные и пустые.       Питер бездумно следил за ними, и вдруг, неосознанно, начал напевать.       Я устал от своей девушки — мы были вместе слишком долго,       Как от заезженной пластинки с любимой песней.*       Откуда взялись эти слова любимой когда-то песни? Они просто лились, оседая на верхушках травы, что колыхалась над его головой. И чувство, казалось бы, потерянное, лёгкости, бодрости, уверенности в собственных силах охватило, заставляя подняться, не прекращая мурлыкать под нос забытую мелодию.       Питер поднялся, будто во сне, чувствуя непреодолимое желание окунуться в прозрачную воду. Нетерпение, охватившее его, было сродни наркотическому — без воли, без мыслей — чистой воды желание. Уже в воде изумление вернулось, но разум быстро погасил его, заставляя нырнуть, погружаясь с головой. Открыв глаза под водой, Питер сделал несколько мощных гребков, не спеша выныривать, с удивлением прислушиваясь к музыке, отчётливо звучавшей в голове. С каждым словом он словно рождался заново, вспоминая вкус жизни.       Камни, гладкие, разноцветные, причудливо мерцали в солнечных лучах, пробивавших толщу воды. И бледно-зелёные ступни, погрузившиеся в них по щиколотку, казались естественным продолжением дна. Бледно-зелёные ступни?.. Раскрыв рот, Питер замер, и только вода, что хлынула внутрь, заполняя лёгкие и заставляя темнеть в глазах, привела в чувство. Питер вынырнул, надсадно кашляя и протирая глаза.       Она стояла напротив — живая, настоящая. С каплями воды, стекавшими по коже, испещрённой глубокими узорами. Стояла и улыбалась. Мягко, нежно, понимающе.       «Глюк», — твёрдо решил Питер, не спеша, впрочем, прогнать наваждение.       — Я прощаю тебя, Питер, — улыбаясь, произнесла нереальная Гамора.       — Ну да, — буркнул Питер. — Спасибо, что уж там. Я налажал.       — Нет, Питер, — продолжая улыбаться, проговорила Гамора. — Ты поступил правильно. Так, как было предопределено. Я поняла это, пока находилась в Камне, и ты…       — Стоп-стоп-стоп! — Питер вскинул руки, отступая на шаг. — Я поступил правильно? Это как вообще? Не убил тебя? Позволил Таносу разрушить всё? Ой, давай вот только без этих душещипательных бесед!       Злость поднималась откуда-то изнутри, злость на себя, на то, что даже сейчас, в этом чудном крае, она таилась внутри, не отпуская, не давая начать жить дальше.       — Стой! — Голос Гаморы настиг, когда Питер почти дошёл до берега. — Стой, Питер Квилл, не смей уходить!       — А то что? — насмешливо спросил он, поворачиваясь. — Будешь являться ко мне во снах призраком? Так это я и так уже получил! Будешь упрекать, что ничего не сделал? Так я и сам это знаю! Или будешь говорить, что нам не стоило встречаться? Я знаю!!!       Последние слова он буквально прорычал, зло махнув рукой по воде. Веер брызг взлетел в воздух, оседая на лице Гаморы, и она раздражённо смахнула капли, стекающие со лба. Питер замер — в его видениях она никогда не обращала внимания на подобные мелочи. Брызнул для верности ещё раз, зачарованно наблюдая, как Гамора, смеясь, смахивает воду с лица.       — Ты?.. Ты настоящая?       Слова застряли где-то в горле, тугим комком свернувшись внутри. Гамора, улыбавшаяся до этого, вдруг серьёзно кивнула, судорожно глотнув. Они застыли, не в силах сделать даже крохотный шаг навстречу друг другу. Только вода неумолчно шумела вдали, извергаясь потоком в озеро.       — Питер, я…       — Погоди!.. — Он всё ещё не мог поверить. — Это правда ты?..       — А ты в этом сомневаешься? — Гамора надменно приподняла бровь, окидывая растерянного Питера холодным взглядом.       Он моргнул, нахмурился. Это было бы слишком прекрасно, чтобы быть правдой. Но вот она улыбнулась. Одними глазами, но так тепло, что захотелось улыбнуться в ответ. И счастье, такое огромное, что попросту невозможно вместить, обрушилось, сбивая дыхание. Питер просто стоял и улыбался, не думая о том, как глупо, возможно, выглядит со стороны.       Гамора смотрела, не двигаясь, немного насторожено, ожидая его реакции. Чувствуя, что начинает замерзать в воде, куда её швырнуло из пространства, которое невозможно описать словами. Поёжившись, она повела плечами, обхватывая грудь руками в тщетной попытке согреться. И это нервное движение запустило весь мыслительный механизм Питера заново, заставляя отмечать мелкие детали.       Мурашки на коже, суженные от холода зрачки глубоких карих глаз, слегка посиневшие губы. Она была с ним. Живая. Настоящая. Его Гамора. Проклиная воду и то, что она не даёт броситься к Гаморе изо всех сил, Питер бежал, спотыкаясь на гладких камнях так быстро, что буквально рухнул на неё, споткнувшись о подлую корягу. Гамора охнула, погружаясь под воду, едва успев набрать воздуха. И тут же открыла глаза, пытаясь сквозь сотни крохотных пузырьков, мельтешащих перед носом, рассмотреть лицо Питера.       Он нашёл её первым, впиваясь в губы, обхватывая, заставляя погрузиться ниже, на дно. Обжигая горячими руками, прижимая к себе. Гамора счастливо выдохнула ему в губы, чувствуя, как чужое тепло проникает к сердцу, заставляя его вновь забиться. И, легко оттолкнувшись от дна, взлетела наверх, хватая сладкий воздух горящими лёгкими.       Питер молчал. Просто целовал её, прижимая к себе крепко, будто хотел охватить всю целиком и полностью, сразу. Хотел сказать своими руками, как скучал, как сожалеет, как раскаивается. И она отвечала тем же: поощряя, понимая, прощая…       И снова музыка сама нашла Питера. Нежная, правильная. Единственная, что могла прийти в голову.       Я не влюблен, не забудь об этом.       Это всего лишь глупый этап моей жизни, через который я прохожу.**       И с каждым словом, с каждым слогом, что проникал в его мозг, Питер чувстовал, как отпускает боль, как любовь врывается в каждую клеточку тела, закрепляясь там, оставаясь навсегда. Он ловил губами прохладные капли, замершие на бледно-зелёной коже, путался в волосах, скользил по спине, прижимая к себе крепче. И Гамора отвечала тем же, словно слышала эту музыку, вторя ей в такт.       Обхватив его ногами, она закинула голову назад, распуская волосы по прозрачной глади воды, подставляя грудь под жаркие губы. Им больше некуда было спешить, они были живы, оба, и вся Вселенная теперь была в их распоряжении.       Питер медленно скользил носом по её шее, едва касаясь губами кожи. И Гамора, прикрыв глаза, слегка приоткрыла губы, выдыхая всякий раз, когда его язык слизывал ручейки воды, стекавшие вниз. Крепко вцепившись в его плечи, она полностью отдалась в его руки, наслаждаясь каждым мгновением. Медленно скользя ногами по его спине, бёдрам, крепко держась за плечи.       Его руки нырнули ниже, обхватывая ягодицы, мягко сминая их в ладонях, легко приподнимая над собой. Гамора открыла глаза, встречаясь с ним взглядом, чувствуя, как растворяются все страхи, которыми жила, казалось, вечность. Медленно принимая его в себя, она подавалась навстречу, раскрываясь, отдавая всё до последней толики души. И сейчас Питер был как никогда серьёзен. Не сводя с неё глаз, сосредоточенно прикусив губу, он словно не любовью занимался — пытался сказать что-то очень важное. Чрезвычайно важное для них обоих.       — Я люблю тебя, — выдохнул он, погрузившись в неё до конца. И Гамора счастливо выдохнула, крепче обхватывая бёдрами.       — Я тебя люблю, — прошептала она ему в губы, прежде чем накрыть их своими. Поцелуй, глубокий, сладкий, чувственный — и ни одного колыхания воды, ни одного плеска. Словно время застыло, погружая в вязкую тишину.       Гамора первой нарушила равновесие, качнув бёдрами, и Питер глухо застонал, прикусывая её нижнюю губу, не желая выпускать ни на мгновение, обхватывая крепче её бёдра. Вода, поначалу безмолвная, пришла в движение, создавая между телами волнение, перешедшее в бурю. Брызги долетали до лиц, но на них не обращали внимания — Питер и Гамора целовались, яростно, глубоко, отыгрываясь друг на друге за вынужденную разлуку, пока тела продолжали двигаться навстречу друг другу неспешно, оттягивая сладкий момент развязки.       Он не хотел выпускать её и после, боясь, что исчезнет. Растворится прямо на глазах, утечёт сквозь пальцы. Голова Гаморы лежала на его плече, она всё ещё обвивала его руками и ногами и никуда не спешила исчезать.       — Знаешь, я всё-таки замёрзла, — прошептала Гамора, спустя время.       — Хотелось бы сказать, что мы останемся здесь навсегда, — пробормотал Питер, — но боюсь, что я тоже скоро посинею.       Хитро прищурившись, Гамора скользнула рукой вниз и тут же нахально улыбнулась:       — Ты точно замёрз!       Питер обидчиво охнул, нахмурился и тут же, лукаво усмехнувшись, погрузил Гамору в воду, накрыв её голову ладонями. Пока она барахталась, он поспешил на берег, загребая руками воду. Вслед неслись сдавленные ругательства, перемежаемые хохотом.       — Ты ведь точно больше никуда не исчезнешь?       Вопрос звучал по-детски, и он это знал, но не мог его не задать. Потому что боялся заснуть.       — Нет, — ласково прошептала Гамора. — Теперь я с тобой навсегда.       — Навсегда — это слишком долго, — шутливо проворчал Питер, сонно улыбаясь и притягивая Гамору к себе под бок. — Но я не против.