Ночь не отпускает

Ночью мне не спалось. Иногда чрезмерно интенсивные тренировки дают обратный эффект: ты как губка, а в сон не можешь совсем. Юра спал рядом, зарывшись по-обыкновенному в царство одеяла и подушки. Белое постельное белье притягательно обволакивало обнаженные, хрупкие плечи.. Света не было. Только тусклый-тусклый желто-оранжевый цвет фонаря внизу проспекта. Гул машин в Питере не прекращался никогда, это был словно фон, к которому либо привыкаешь с рождения, либо с которым миришься всю жизнь. Но дома была гробовая тишина. Окна все-таки помогают. Храпел Маккачин (да, моя собака храпит), сопел по-детски Юра в десяти сантиметрах от меня. Измотанный и усталый от этого бешеного темпа соревнований, турниров и программ. Иногда он просто спал в десяти сантиметрах от меня, зарывшись в подушку с одеялом. Я касаюсь пальцами его голой и беззащитной лопатки, кончиком указательного задеваю родинку, аккурат напротив сердца (мы решили, что в прошлой жизни его убили пулей именно туда). Нежная кожа. Бархатистая (Юра не переносит бархат наощупь). Я почему-то ударяюсь в мысли, что сейчас он под прицелом камер и славы. Виктор Никифоров — это уже пыльный трофей под стеклом старого коллекционера-обывателя. Юрий Плисецкий — вот она, мечта молодёжи да и, вообще, всех. Его раздевают миллионы глаз у экранов телевизоров, почти раздели тысячи, десятки тысяч зрителей на стадионе, на ледовой арене. А я сейчас глажу его лопатку. Только я. Его хрупкую обнаженную лопатку с родинкой посередине. Кукушонок ворошится в своём постельном царстве и, не открывая спящих ещё глаз, сипло шепчет: — Че такое? Я стал понимать, как важна Ночь в отношениях. Я думаю, без неё их бы уже не было. Днём он в образе «бэд боя» на коньках, он неотступный монстр, готовый побороться с кем угодно и перегрызть глотку. Если я не дай бог тревожу его сон днём, всё, смертный приговор подписан, и этот говнюк будет обижаться ещё неделю, что я «не уважаю его личное время». А ночью не так. Ночью он даже не матерится. Не ругается и громче шепота не говорит. Никогда не задевает грубым словом, становится разговорчивее. Так происходит не всегда. И я не говорю, что нам нужно только это. Но ночью он сдаётся мне и позволяет всё, говорит всё, делает всё. Днём это совсем другой человек, и отношения с ним совсем другие. — Хочешь ко мне? — Да.. Его обессиленный ответ выбивает свинцовый воздух из лёгких. Он сдался. Он снова позволяет всё и даже не сопротивляется. Господи, проклятая Ночь. Он слепым котёнком пододвигается ко мне, ища губами мои, обжигающе касаясь подбородка и невинной шеи. Целуемся мы долго. Это самое интимное и доверительное, что между нами было. Поэтому поцелуи никогда не бывают «для галочки»: перед уходом, по приходе, перед сном. Любой поцелуй несёт в себе больше, чем смысл. Он даёт возможность ощутить то, о чем говорится в Слове. Я теряю счёт времени, и голова кружится в таком вальсе, от которого звёздочки сияют на потолке как настоящие. Юра тоже не знает, почему сейчас и здесь, в нашей постели, он позволяет. Он позволяет и днём, но там страсть, там стихия, там отборные маты и ругательства. А сейчас, Ночью, он мурлычет и сам взбирается на меня, как на вершину своих мечтаний. Наверное, можно подумать, что это слишком приторно и нежно? Вовсе нет. Это та самая порция сахара, которая поддерживает его нормальный уровень в крови. Более-менее. В последнее время мы ругаемся так много, так злостно и так, к сожалению, часто, что я спрашиваю себя: а нужно ли это мне? Нужен ли этот человек, не способный изменить собственному максимализму на жизнь? Занимаемся любовью мы медленно. Не от усталости, не от чего-то подобного. Юра смотрит на меня так, что перехватывает в глотке дыхание, всё сжимается в болезненно-возбужденный ком. Его светлая кожа красивыми бронзовыми бликами гармонирует с миром за стеклом — ночных фонарей и вечного гула Питера. Где-то на грани истомы и совершенного помешательства на одном-единственном человеке до меня якобы доносится его нежное «родной». Может, мне показалось, сложно сказать. Ночь нас не отпускает до первых признаков зарева: то бишь, уже очень поздно по меркам Ночи и очень рано по меркам дня. Кукушонок, отдавшийся весь и полностью в этой постели, спит в моих руках, а я глажу его лопатку, касаюсь родинки посередине и смотрю в искусственные звёзды на разрисованном под небо потолке.