Холодно

Крэйг безучастно смотрит на небо. Лежащий рядом Твик мелко подрагивает, сжимает холодными мокрыми пальцами футболку парня и рассеянно вглядывается в пустые непроницаемые глаза. Твик почему-то вовсе не боится. Может только чуть-чуть совсем, так, незначительно. В глубине своей параноидальной души он просто знал, что это неизбежно. — Крэйг… Такер молчит. Стискивает зубы, в каком-то беспомощном порыве сжимает в побелевших пальцах спутанные светлые пряди на чужом затылке и смотрит на звезды. Они необъяснимо яркие сегодня, такие красивые и манящие, что Крэйг не хочет потерять это мгновение. И Твика — тоже. — Крэйг, пожалуйста, не плачь. Такер молчит. Улыбается уголками губ, вытирает рукавом горячие слезы. Крэйг поворачивает голову к парню, наклоняется, тянется к губам, но Твик отстраняется. В глазах у Твика решимость, капля грусти и очень много, просто до сумасшествия много любви. — Ты ведь обещал, Крэйг. Обещал. Внутри у Крэйга все ломается. Ему, если честно, и на звезды плевать, и на себя, и на все на свете плевать. Это, наверное, такое правило в их семье было, прямо отличительная черта — плевать на всех. Но в любых правилах есть исключения. По крайней мере, у него есть точно. — Крэйг, — голос у Твика впервые за эту ночь дрожит. — Ты обещал, Крэйг. Скажи это еще раз. Скажи. Такер отводит взгляд. Вдыхает так глубоко, как только может, а затем резко, без предупреждения или каких-либо знаков, целует. Жадно и дико, губами впивается так, что кажется, от этого поцелуя зависят тысячи, нет, сотни тысяч жизней — и еще одна, его. Жалкая и ненужная. Только Крэйг не собирается ее терять. Не сейчас уж точно. Главное — находить своими губами его. Главное — не терять рассудок от горя, посмотреть на все с другой стороны, и… А к черту. Твик пытается вырваться, протестующе стонет, извивается, дрожащими руками тянет за плечи, впивается в них ногтями… Только вот — бесполезно. У Крэйга совсем немного осталось времени, и не Твику решать, как он его будет тратить. Такер чувствует всем телом, насколько холодна у Твика кожа. Какие у него сухие, потрескавшиеся губы. На них немного крови — и она холодная тоже. А еще горькая и соленая одновременно, с этим металлическим привкусом, но Крэйгу нравится. И худые тонкие пальцы, и трясущиеся острые коленки, и даже срывающийся высокий голос. Все, что у Твика есть — ему нравится. — Скажи это… Крэйг, пожалуйста, скажи мне это. Ты должен, ты обещал, — бормочет Твик тихо. Такер не слушает. Только целовать продолжает, касается губами холодной мертвенно-бледной кожи, ведет по ней кончиком теплого носа, а пальцами сильнее зарывается в волосы. Они спутанные, грязные, блеклые и в некоторых местах слипшиеся от крови, но Крэйг хочет думать, что они все еще пахнут кофе — кофе, который он так ненавидит и без которого жить не может. Это все — его слабость, от которой гнутся колени. Сила, благодаря которой он готов совершать любые поступки. Надежды, что наполняют его до основания. Мучения и страдания, которые ясно дают почувствовать те, другие, такие далекие сейчас сладостные мгновения. Это наслаждение, что он судорожно глотает, не имея возможности наконец утолить свою жажду. Это просто безумие, черт возьми, это — даже не смысл его жизни, он и есть вся его дерьмовая жизнь. Это не кофе, конечно. Просто Твик. Крэйг никогда не верил в Бога, но если он все еще и остался здесь с ними, на этой грешной земле, то он явно испытывает его. А Крэйг никогда не был настолько силен. Крэйгу нехорошо. Ему плохо, откровенно говоря. Просто напросто так невозможно хреново, что хочется закрыть глаза и не просыпаться никогда. Эта проблема, в общем-то, весьма решаема. У него как раз для этого кое-что есть. — Крэйг. Твик запрокидывает голову. — Крэйг. Твик зажмуривает глаза и сглатывает. — Крэйг, послушай… Твик сжимает в пальцах короткие черные волосы и почти что расслабляется в сильных теплых руках. — Крэйг… Твик дышит рвано, неловко поджимает колени, обнимает Крэйга за шею и впервые позволяет себе расплакаться. — Ты обещал мне, Крэйг… почему ты всегда врешь? Знаешь, как я… боюсь за тебя?! Да я просто с ума схожу, а ты… Такер целует его шею, играет с волосами, вырисовывая что-то пальцами на затылке, крепко сжимает в своих объятиях и пахнет так, что Твику на секунду мерещится — все нормально. Пахнет так, что на секунду кажется — они там. Они дома. Дома, где никогда не было этого сумасшествия. Где люди не боялись выходить на улицу и, видя других людей, не доставали оружие. Где люди не боялись каждый чертов день смерти. Где люди, что умирали — не возвращались. Где нельзя было от одного паршивого укуса… — Крэйг… ты… ты ведь обещал… Крэйг! …становиться тем, кто желает своей собственной смерти больше всего на свете. Твик бы хотел оказаться там. Но там — больше не было. — Мне плохо… мне так плохо, Крэйг. Твик кашляет, закрывает лицо ладонями и пытается отвернуться, но Такер держит его за плечи. Твика трясет, он уже мокрый от пота. Под глазами черные тени, кожа белее снега, вены на руках, шее, и даже висках — посинели, вздулись, и, кажется, начинали темнеть. Твику холодно, очень холодно. И страшно — тоже. — Уходи, — Твик плачет. Такер молчит, мимолетно и легко касается каждого сантиметра впалых щек губами, а затем утыкается носом в шею. — Уходи. Я не хочу тебя видеть! Уходи прочь, придурок! — Твик кричит. Такер нежно убирает с бледного мокрого лба прилипшие грязные пряди. Его дыхание касается тонкой холодной кожи и, кажется, забирается в самое сердце. Там — горячо, тепло и спокойно. Несмотря даже на взволнованный стук и обжигающе холодную сейчас кровь — нет, даже так там спокойно. Потому что в сердце у Твика — Крэйг. Забрался туда незаметно и быстро, вторгся в это священное место, куда вторгаться строжайше запрещено, и отказывается выходить. Это, если честно, и хорошо. Твик не хочет его выпускать. — Крэйг, — Твик улыбается. Неловко, виновато, такой улыбкой, от которой у Такера сердце ломается. — Сделай это, Крэйг. И пожалуйста… живи. Живи, слышишь? Ты обещал. — Хорошо, — отвечает Крэйг. Твик не дрожит больше и не волнуется. Лишь смотрит на парня так нежно-нежно и вытирает дрожащими пальцами слезы. А затем вздыхает, отстраняется — Крэйг его отпустил. Он не хотел, совсем не хотел его отпускать, но так было нужно. Чтобы исполнить, наконец, обещание. Но Крэйг знает, что скоро они вновь будут вместе. Главное, что Твик больше не волнуется. Да — сейчас это самое главное. — Я готов, — шепчет Твик. Закрывает глаза, прижимает ладони к груди и улыбается. Крэйг достает пистолет. Какое-то невероятное чудо, что им удалось раздобыть его среди старых развалин какого-то магазина. Только вот нужных патрона — два. Он абсолютно бесполезен. Так Крэйг думал раньше. Они ведь сейчас здесь — вдвоем. Ни Клайда, ни Токена, никого больше. Крэйг об этом позаботился. Они здесь — сейчас и навсегда — вдвоем. Правда, пока об этом знает лишь он. Твику волноваться ни к чему. Такер знает, что обманывать — грех. Это даже не ложь во благо — смерть благом являться никак не может. Но сейчас… Если честно, Крэйгу насрать. Такер любит нарушать правила. Это такая же привычка, как просыпаться с Твиком в обнимку и посылать всех куда подальше. Это привычка, а Крэйг не настолько силен, чтобы от нее отказаться. Звезды в эту ночь необычайно яркие. Они мерцают, и даже лунный свет делает их только прекраснее. В мертвой ночной тишине оглушительным громом звучат два пронзительных выстрела. Крэйг Такер никогда не умел выполнять обещаний.