Круговая порука

Первое, что увидел Армстронг – полные ужаса глаза с неестественно яркими белками, которые в сумерках показались ему едва ли не люминесцирующими. Уже потом он различил худые смуглые ручки, прижимающие к обернутому лохмотьями телу маленького котёнка, острый подбородок и вихор светлых волос. Девочка и сама была похожа на крошечного зверька, заблудшего, голодного, сжавшегося в комок. Излучающего волны страха по отношению к смертельно опасной громаде, заслонившей само небо. - Дядя… - тихо, обречённо сказала она, и по телу Алекса прокатилась дрожь. – Вы убьёте меня, да, дядя? Отчаяние – вот что он ощутил в тот момент, когда эти слова заполнили весь его слух. Конечно, он был здесь для того, чтобы убить её – в этом забытом, а скорее проклятом Богом месте. Но они оба знали, что роковой ответ никогда не сорвётся с его языка; в глазах правда брезжит всегда раньше, чем на устах. А девочке, несмотря на её юность, хватило отваги посмотреть своей смерти в глаза. Они стояли друг напротив друга, разделённые десятком метров - беззащитная малышка с пищащим комочком шерсти и высокий широкоплечий мужчина, тугая пружинка и застывшая каменная фигура. Алекс знал, что если бы девчушка захотела исчезнуть и тем самым спасти свою жизнь, молниеносно нырнув в лабиринт разрушенных зданий, он бы не смог её догнать. Не просто не смог – не посмел бы. Подписываясь на эту войну, пусть и против своей воли, он подписывался на всё что угодно, кроме убийства женщин и детей. Вот только, по кошмарной иронии жестокого рока, заниматься ему обыкновенно приходилось именно этим. Им всем приходилось. О честной борьбе за иллюзорные идеалы не доводилось даже мечтать – несправедливая война скорее заслуживала определение «бойня». А девочка оставалась стоять, смотря на него, будто ощущая, что этот голубоглазый мужчина колеблется, понимая, что несколько лишних мгновений жизни у неё всё ещё есть. - Тётя Аза умерла неделю назад, - так же отстранённо, совершенно буднично продолжила она, словно не перечисляя убитых родственников, а озвучивая набор ингредиентов для яблочного пирога. – Бахор и Латифа – в пятницу. Мама – вчера. Остались только мы с Лалой… Замолчав, она провела ладошкой между ушей котёнка, и он тихо заурчал в ответ. А бравый солдат аместрийской армии молчал, не в силах ни заговорить, не сдвинуться с места, будто обратившись соляным столпом. - Убей меня, пожалуйста, тоже, дядя, - её голос сорвался на шёпот, не отрезвляя, а лишь укрепляя в мысли о том, что всё происходящее – глупейший и омерзительнейший из кошмаров, которые когда-либо доводилось видеть любящему сыну и могучему воину по имени Алекс Луи Армстронг. В худобе её тела, в смазанных линиях грязных пальцев, в угольных чёрточках бровей – глухая готовность к путешествию в никуда. - Беги, - наконец, выдохнул Алекс, стыдясь и одновременно радуясь произнесённому. – Беги, пока не поздно, я никому не скажу, что тебя видел, беги, спасайся… А она не сдвинулась с места, глядя на него с недоверием – и правильно, и поделом, подумалось ему, нечего верить потерявшим остатки совести и чести аместрийским псам… Ещё мгновение спустя всё вокруг него взорвалось чёрным и алым, ударив в лицо жаром, и Алекс, зайдясь кашлем, рухнул на колени. Чтобы, упав на обильно орошённую потом и кровью землю Ишвара, натолкнуться пальцами на крошечную ладошку и не сдержать ни тошноты, ни слёз. Взрыв был продуман до мелочей – так, чтобы уничтожить врага в лице маленькой девочки и не задеть его самого. Лишь только припугнуть, погрозить пальцем как непослушному ребёнку. - Ай-яй-яй, - с притворным негодованием щёлкнул языком Багровый алхимик, опускаясь на корточки рядом с ним. – Отчего же вы не исполнили её пожелания, майор Армстронг? Она ведь, кажется, попросила вас убить её… Кимбли облизал сухие губы, усмехаясь подобно довольному, сытому, лоснящемуся коту. В нём и было что-то хищное: удовлетворение от увенчавшейся успехом охоты, расчётливая сила и жажда крови. На пару секунд Алексу даже показалось, что эта жажда пересиливает в нём всё остальное, заливает алебастровое лицо краской взрыва, но потом всё вновь стало на свои места. Всё, кроме чёткого осознания того, что Зольф Кимбли и подобные ему убивают скорее ради удовольствия, чем из желания выполнить приказ. По своей воле, прекрасно понимая, что отнимают чью-то жизнь. И наслаждаются этим. - На вашем лице написано «вы чудовище, Багровый алхимик», - засмеялся Кимбли, и его лёгкий смех в этом залитом кровью и покрытом пылью разрушенных домов закутке звучал гротескно и страшно. - Вы… и в самом деле чудовище, - Алекс ворочал языком с трудом, неподобающе для его статуса шмыгая носом, и от смелости сказанной фразы его в очередной раз бросило в жар, хотя сильнее, наверное, было уже некуда. – Она была совсем маленькой, она не могла сопротивляться, зачем вы… - Она – ишваритка, а это означает лишь то, что она враг. Маленький враг. Крыса, которая, если её отпустить, непременно укусит за палец. Сегодня вы бы позволили ей сбежать, а завтра она бы вонзила вам в глаз вилку. И кстати, вы ещё не забыли, что ваше желание дать ей спастись граничит с военным преступлением? – сверкнул белыми зубами Багровый алхимик, с притворным дружелюбием похлопав Армстронга по плечу. – Но, прошу, не волнуйтесь, у меня и в мыслях не было доносить на вас… вы достойный солдат своей страны и ещё послужите на её благо. Смею полагать, что проявленная слабость была мимолётна. Пожалуй, спишем её на вашу усталость. В синеватой темноте Кимбли был похож на дьявола; это Алекс осознал с пугающей отчётливостью. Не классически злого, нет – есть те неочевидные грани зла, которые не разглядишь с первого раза, но которые, тем не менее, куда хуже прямолинейного стремления к уничтожению. Кимбли – хаос во плоти. Упорядоченный и в меру сдержанный в обычной жизни, так, что и не поверишь, будто может быть иначе, и демонстрирующий свою истинную природу только здесь. Потому что только здесь его место. В огромной братской могиле на многие тысячи персон. - Я бы посоветовал вам отдохнуть, майор Армстронг. Родина нуждается в вашем героизме. Надеюсь, подобную мягкосердечность на поле боя вы проявили в последний раз, - его голос стал похож на змеиный свист, и, поднимаясь с земли, он улыбался самой ласковой из своих улыбок. Алекс знал, что не может ответить ему тем же. И никогда не сможет. А если случится иначе – он возненавидит себя. - До скорой встречи! – прошептал Багровый алхимик, исчезая в сизой, пахнущей гарью тьме, и Алекс почувствовал, как по щекам вновь ползут горячие капли. Ему было жутко, больно и стыдно – но он больше не мог этого терпеть. Первое, что увидела Лиза – непослушный мазок серой тени, выдающий присутствие потенциальной неосторожной жертвы с головой. Стоит ему высунуться ещё хоть ненамного – и пуля прошьёт его череп; Лиза наблюдала за малейшими колыханиями тени, не отводя глаз. От размышлений о предстоящем убийстве ей по-прежнему было слегка не по себе. Казалось бы, после всех этих месяцев пора уже было привыкнуть, но до самого конца у неё это так и не получилось. Она научилась анализировать ситуацию с точки зрения математического расчёта, но всё безумие происходящего в её голове не укладывалось в ровную картину. С каждым новым убитым ишваритом ей было всё легче смириться с осознанием себя как убийцы, но, словно в противовес, тем страшнее ей было ночью, когда в беспокойном сне к ней приходили те, кого она застрелила. Уже в который раз она ловила себя на мысли о том, что именно так, наверное, мыслят охотники. Правда, те, что отстреливают трофей пожирнее ради собственного удовольствия, а не из желания насытиться. Убивают, чтобы почувствовать запах первой крови, и тут же теряют к загнанному агнцу интерес. Вот только в отличие от таких охотников у нее не было радости ни от тяжести винтовки на плече, ни от точного прицела, ни от ожидания того, что её собственная копилка убитых вот-вот пополнится ещё одним ишваритом. С одной стороны, она чувствовала облегчение – значит, всё-таки не превратилась в зверя. С другой – от осознания этого ей не становилось ни на каплю лучше. Запах металла тяжёлый и острый. Запах крови ещё тяжелее и куда острее. Хорошо, что чувствовать его, по крайней мере, в этот раз, ей не доведётся – винтовка даёт возможность убивать на расстоянии, а собственное феноменальное зрение позволяет увеличить это расстояние ещё больше. Так, что на мгновение может даже показаться, что это не её пальцы спускают курок, что это не она вновь становится убийцей… Но через тягучую секунду всё вновь возвращается на круги своя. На круги – в этом Лиза не сомневалась – ада. - Простите. Так надо, - беззвучно прошептала она. Это было её маленьким бессмысленным ритуалом, помогавшим, пусть и иллюзорно, не до конца проваливаться в сводившую с ума бездну. Легче было знать, что так надо кому-то более могущественному и сильному, что она – лишь безвольное оружие в других руках. И было совсем не важно, что сама себя она уже никогда не простит. Пуля свистела, её лихорадило; ещё одно мгновение спустя тело ишварита, по всей видимости, шпионящего и неосторожно высунувшегося из-за старого барака, конвульсивно задёргалось и потом осело на землю кулем с костями. Лиза знала: сейчас в его лбу пульсирует красным небольшое аккуратное отверстие. Для подтверждения этого ей даже не нужно было спускаться к трупу по разбитой дороге. Знания и уверенности в своём зрении ей было более чем достаточно. В этой войне не оказалось ни капли той романтики, о которой с горящими глазами говорили её сокурсники, такие же, как она, курсанты военной академии. Впрочем, даже если бы она и была, им бы вряд ли удалось её изведать – подобных вдохновлённых юнцов смерть принимала в свои объятия раньше других. На данный момент выживших с её курса оставалось не так уж много. И, Лиза могла поклясться, многие из них молились о том, чтобы смерть пришла и за ними. И все, все без исключения, даже ярые атеисты, не принимающие идею о Боге, молились всему, чему только могли, о том, чтобы этот ад закончился. Им всем давали наказ выжить, дежурную фразу – ради чего? Для острастки? Чтобы было побольше пушечного мяса? Видимо, на передовых всё было совсем паршиво, раз в пекло войны бросили едва-едва оперившихся птенцов. Примерно в то же время, должно быть, потерялась всякая идея о том, за что они борются. И война превратилась в геноцид, разжигаемый довольно рациональной с точки зрения самосохранения фразой о том, что если не убьёшь ты – убьют тебя. Что может подстёгивать лучше, чем страх за свою драгоценную шкуру? Про душу уже никто не говорил; души они продали дьяволу давным-давно. Вскинув винтовку ещё раз и убрав со лба сползший вниз капюшон, она вздохнула. Дежурство ещё не было окончено. Скольких она убьёт прежде, чем первые лучи солнца коснутся песков Ишвара – вопрос. Скольких она убьёт после этого – вопрос ещё больший. Лиза понимала, что ей совсем не хочется знать ответ, но слово «много» напрашивалось само собой. Первое, что увидел Рой – улыбку верного друга и боевого товарища. Всё ещё белозубую улыбку, осветившую измазанное пылью и сажей и раскрашенное царапинами лицо. - Приветствую, майор Мустанг! – сказал Маэс, протянув ему испещрённую мозолями ладонь, и Роя отчего-то неприятно передёрнуло. Быть может, оттого, что так к нему обыкновенно обращались солдаты, имевшие более низкое звание, тогда как сейчас он эгоистично ждал, что друг обратится к нему просто по имени. Но на войне все дружественные связи отходили на второй, если не на третий, план. Рой был достаточно умён и научен горьким опытом, чтобы хорошо понимать это. - Добрый вечер, лейтенант Хьюз, - он попытался улыбнуться в ответ, но знал, что получилось довольно жалко. О чём говорить дальше, предположений не было. Ему казалось, что лучше всего будет просто помолчать. Обсуждать прожитый день, прекрасно зная, чем он наполнен – криками вспыхивающих людей, отвратительной вонью горящей плоти, адресованными ему проклятиями – он не хотел. Это было чересчур. Выслушивать очередную волну пышущих любовью через край фраз в честь Грейсии тоже было выше его сил; Рой был рад за друга, но не мог не питать зависти, добавлявшей порцию яда в его и без того жуткие дни и ночи. Все они прекрасно знали, что единственным способом сохранить подобие надежды и не дать сердцу очерстветь окончательно, было знание того, что дома тебя ждёт кто-то, не представляющий без тебя будущего. Это было единственной преградой, ограждающей одних от желания броситься в пекло сражения со всем безрассудством, а других – от желания встретить смерть, и чем скорее, тем лучше. У Маэса Хьюза был такой кто-то, и его стараниями и рассказами Рою казалось, что Грейсию он знает уже давным-давно. Но у него такого человека не было. Не брать же в расчёт мимолётные интрижки с девочками, которые, должно быть, давно забыли его? По крайней мере, он чётко осознавал, что забвение с их стороны было как минимум справедливым – он сам-то не помнил даже их имён. - Довольно жаркий денёк, - хмыкнул Маэс, наклоняясь над контейнером с водой и щедро плеская на лицо. – Как думаешь? - Уточняй, в каком смысле, - Рой стянул с рук испещрённые алым перчатки, размял хрустнувшие пальцы. Хьюз вытер с носа особенно большую каплю. - Шутишь? Хорошее дело. Я вообще-то про погоду. Но и с остальным, по лицу вижу, тоже не промахнулся. - Твоя правда. Промахнуться в этом вопросе было сложно. Легче было промазать, когда ты стрелял – списать всё на нервы, дрогнувшую руку, усталые глаза. В конце концов, сделать вид, что ты не видел мишень – правда, в этом случае не было никакой гарантии, что мишень поступит так же по отношению к тебе. Мустанг прекрасно осознавал, что, будь он на стороне ишваритов, одним из таких же людей, потерявших всё, он бы не щадил никого до тех пор, пока горячая пуля, метко посланный нож или талант кого-либо из государственных алхимиков не прервали ток жизни по его венам. Но он был по эту сторону баррикад, среди тех, кого звали псами армии. И знал, что, будь его воля, он сжёг бы тех, кто уже потерял всякий человеческий облик. - Я на грани, Маэс, - Рой понял, что произнёс это вслух, лишь тогда, когда пытливый, обеспокоенный взгляд друга замер на его лице. – Я не знаю, ради чего мне держаться. Вместо того, чтобы сражаться в честной борьбе, я убиваю женщин и сжигаю стариков. Я уже давно не спрашиваю, почему, так как знаю, что достойного ответа, способного оправдать зверства, которые мы творим, нет. Но я спрашиваю: ради чего я должен оставаться в живых? Разве я заслуживаю того, чтобы жить, больше этих людей? - Подумай хорошо, Рой, и перестань нести чушь. Ради своего, чёрт бы тебя побрал, будущего, и будущего этой страны. Ради того, чтобы добиться мира и больше не совершать того, что нам приходится совершать, - Хьюз больно ткнул его в плечо жёстким узловатым пальцем, и он заметил, какой сталью налились его глаза. – И, кстати говоря, как минимум один человек, ради которого ты должен себя сберечь, у тебя точно есть. Рой попытался улыбнуться ещё раз. Он надеялся, что теперь получилось лучше. - Спасибо, Маэс. Тот лишь фыркнул. - Не благодари. Я, если уж на то пошло, не о себе говорю.

* * *

Костёр отбрасывал причудливые блики; чьи-то лица в его отсветах приобретали некую привлекательность, если только о ней можно было говорить в обществе, где порой было не до личной гигиены, не говоря уже о поддержании природных внешних данных, а чьи-то, напротив, становились дикими и поистине волчьими. О том, к какой из двух групп относилось собственное лицо, обыкновенно предпочитали не думать. Они молчали и ели жидкую похлёбку, каждый погружён в свои собственные мысли, но, в этом сомневаться не приходилось, мысли у всех были схожими. Сегодня в кругу их было четверо. - Как вы думаете, сколько нам ещё осталось? – тихо спросил Армстронг. Лицо у него было бесцветное, голос – дрожащий. Вкупе с огромным телом это могло бы выглядеть смешно, но смеяться никому не хотелось. - Никто не знает. Мы не должны задавать таких вопросов, мы – машина для исполнения приказов. Оружие. Оружию не положено думать, всё, что у него есть – его долг, который выше жизни, смерти и чести, - отозвалась Лиза, не отрывая глаз от миски. Если бы она это сделала, то могла бы увидеть, как волна горечи прокатилась по лицу Огненного алхимика. - Мы в замкнутом кругу. Ищем виноватых везде, кроме самих себя. Пытаемся отмыть свои замаранные кровью руки, наивно веря в то, что это приказ, что нашей вины нет, что мы – жертвы обстоятельств. Глупо. Мы все в ответе за то, что здесь происходит, - неожиданно зло сказал Рой и замолчал, поймав на себе три взгляда. Он ждал обвинений, но нашёл только немое согласие и столь же немую поддержку. - Тогда что делать? – Лиза смотрела на него в упор, глаза в глаза – маленькая, тихая, хрупкая, совсем ребёнок. - Искать выход. Он у каждого свой. И ждать, - вместо Роя ответил Маэс. Шёл последний месяц войны. Но они, конечно, не могли этого знать.