Простые вкусы

***

«У меня непритязательный вкус: мне вполне достаточно самого лучшего». – Оскар Уайльд Я готов объяснить свои вкусы и, как дети или мистер Уайльд, нахожу их достаточно простыми, несмотря на то, что Уотсон, несомненно, сказал бы, что они своеобразны и эксцентричны. Я просто хочу самое лучшее. Прежде всего острые ощущения от расследований. В их отсутствие – ладно уж, кокаин. Но самое лучшее для меня – мой друг Уотсон. Тот, конечно, описал бы себя как легко предсказуемого среднестатистического англичанина, обладателя вполне типичных вкусов, достоинств и недостатков, и всё же я брошу вызов любому из его читателей, поддерживающих эту точку зрения. Спокойный и добродушный домосед, в настоящее время расположившийся напротив меня в своём кресле, кажется, совершенно не имеет ничего общего с бесстрашным и энергичным человеком, бежавшим недавно по переулку позади меня во время преследования преступника, нашедшего изобретательные способы использовать карманный нож для резьбы по человеческому телу. Легко загорающийся отвагой перед лицом опасности, Уотсон сейчас выглядит довольным трубкой и записной книжкой так же, как был доволен своей практикой и женой несколько лет назад. Разве можно винить меня в том, что я очарован им? Вините в этом Уотсона. Боюсь, что в отношениях я далеко не располагаю такой внутренней дисциплиной и хладнокровием, как в своей работе. Увы. Несмотря на то, что характер моего дорогого Уотсона противоречив во многих отношениях, его нравственность безупречна; моя же, должен признаться, крайне деградировала. Кто знает, остался ли бы он рядом со мной, если бы узнал о том несметном количестве способов, которыми мой разум наполняет наше счастливое партнёрство самыми грязными фантазиями. Но не следует думать, что я сосредоточился сугубо на физической стороне вопроса, нет, просто я желаю лучшего и поэтому затрудняюсь выстроить в своих грёзах заградительную линию перед моим желанием узнать Уотсона во всех смыслах. При этом, конечно, я буду доволен всего лишь его присутствием, когда он напевает себе под нос и пыхтит трубкой, переворачивая страницу записной книжки и делая заметки. Одним из признаков самого высокого качества является дороговизна. Каждая частица Уотсона дорога, поэтому никто не может сомневаться в её качестве. Его руки крепкие и мозолистые; он с одинаковой ловкостью обращается с карандашом, пером, скальпелем и огнестрельным оружием. Признаюсь, я наблюдаю за его руками куда больше, чем нужно, когда он кончиками пальцев переворачивает страницу или тянется за карандашом. Поскольку большая часть его рук скрывается за полотном, пуговицами и шерстью, я не отказываю себе в том, чтобы наблюдать за открытой их частью. В помещении, а также летом и весной его руки свободны от перчаток, поэтому я могу их рассматривать так же, как его затылок, красивой формы ушные раковины, аккуратные усы... Я хочу узнать его всего поближе, на ощупь и на вкус, но не могу, поэтому вместо этого любуюсь и запоминаю черты его лица. Пусть то, что я поворачиваюсь к нему спиной в турецких банях, не желая его смущать, будет свидетельством моего отношения к нему в обоих значениях данного слова. Я это делаю не только из-за моего к нему уважения, но ещё и ради своего собственного спокойствия, потому что мой разум реагирует на его обнажённое тело как на кокаин, заставляя меня задыхаться и терять чувство реальности. Да, мои вкусы просты. Уотсон снова переворачивает страницу, и я доволен. Подняв голову и встретившись со мной глазами, когда я беру в руки газету (притворный интерес, чтобы скрыть своё наблюдение), он кивает на первую полосу. – Ах, – с досадой вздыхает он, отвлекаясь от трубки и бросая на газету долгий взгляд. – Да, я уже прочитал это. Я снова смотрю в газету. Я тоже уже видел её содержание; я знаю, что мистер Уайльд арестован. Интересно, пожалел ли бы кто-нибудь меня, будь на первой полосе моё имя. Я держу лицо. – Это вызовет беспорядки, – отвечаю я. Уотсон смотрит на меня, и черты его лица меняются. Я запоминаю их, занося в свой мысленный каталог и отмечая, что они складываются в выражение беспокойства. – Это правда. Кстати, я слышал, что в Кентербери довольно хорошо в это время года, – говорит он. Встав, он убирает свою записную книжку в ящик стола. – Вы не хотели бы поехать туда со мной? Глядя на то, как он наводит на своём столе порядок, я отвечаю не сразу. Судя по тону его голоса, он только что сказанное обдумывал заранее, может быть, задолго до этого разговора. У него, конечно, не было никакой необходимости меня сопровождать, ведь его покойная жена укрепила его положение. И всё же он предложил нам уехать вместе. – Да, – хрипло отвечаю я, а затем откашливаюсь, пытаясь выглядеть совершенно спокойным. – Но, мой дорогой доктор, ваша практика без вас пострадает. Вы не должны так себя утруждать. – В этот момент я действительно думаю о том, что могу поехать туда и один. Ради безопасности. Ради его безопасности. Закончив убираться на столе, Уотсон направляется к лестнице. Он делает так каждый вечер, это его обычный порядок подготовки ко сну. Но сегодня Уотсон задерживается в дверном проёме и смотрит на меня загадочным взглядом. Я назвал его загадочным, но мои глаза, моя наблюдательность говорят мне, что он любящий, а этого не может быть. Вот только следующие слова Уотсона заставляют моё сердце забиться чаще: – Практика никуда не денется. Я просто хотел бы сделать перерыв в своей работе для того, чтобы... получить немного свободы. В конце концов... – он делает паузу и смотрит на меня, и я внезапно осознаю, что вкусы моего дорогого Уотсона выходят за рамки моего понимания, но они нисколько не нежелательны. Увидев, как румянец заливает мое лицо, он улыбается и продолжает: – ...Вы не единственный, кто любит турецкие бани, мой дорогой Холмс. Сказав это, он уходит в свою комнату. Сердце моё колотится, а я в тишине смотрю на огонь в камине. Конечно, я поеду с ним в Кентербери. Я хочу только самое лучшее. *** Примечания автора: «В 1895 году ряд обстоятельств – я не буду здесь на них останавливаться – привёл мистера Шерлока Холмса и меня в один из наших знаменитых университетских городов; мы пробыли там несколько недель и за это время столкнулись с одним происшествием, о котором я собираюсь рассказать, не слишком запутанным, но весьма поучительным». – Доктор Джон Уотсон, «Приключения трёх студентов». Описанное событие происходит в 1895 году, когда был арестован Оскар Уайльд, и, насколько могу сказать, спустя три года после смерти Мэри Морстен. Цитата Оскара Уайльда была опубликована только в 1917 году, в книге Эдгара Сэлтуса, под названием «Оскар Уайльд: впечатления бездельника». Таким образом Холмс, знающий цитату, является с моей стороны допущением, если, конечно, у того не было причин знать Уайльда на более личной основе.