Fireworks

      — Не влюбись там, — коротко бросает Перри.       — Что еще за глупости? — улыбается Лоис, плечом прижимая мобильный к уху. Отпуск все еще кажется миражом.       — Весенний Париж, — объясняет Перри, — сама увидишь.       Лоис, кажется, слышит в его голосе мечтательные нотки. Должно быть, что-то со связью.       — Не стану, — отвечает она, — у меня другие планы.       — Такие вещи не планируют, — благодушно возражает Перри, — они просто случаются.       Конечно же, он оказывается прав.       Весенний Париж будто и не город вовсе, а огромная декорация для фильма про двух влюбленных — желательно, несчастных. Счастливые влюбленные отдают пошлой банальностью, но и трагедии Лоис уже приелись, и в итоге она немного разочарована и совершенно не понимает предостережения Перри. Город как город, ему нечем очаровать ее, да она и не желает быть очарованной.       Утренний кофе с круассаном за уличным столиком, легкая прогулка, прохладные своды музеев и толчея Монмартра оставляют ее почти равнодушной. Она скользит скучающим взглядом по прохожим, расположившись на ступенях перед Санкре-Кер, а изнутри поднимается знакомая дрожь, и Лоис с трудом способна усидеть на месте. Она приехала отдохнуть, но вместо этого хочет сбежать в зашторенную темноту номера и сесть за нетбук, вбирая воспаленными глазами заголовки новостных порталов Метрополиса. Информационный голод сильнее физического, и Лоис пропускает обед, прибившись к экскурсионной группе в Лувре — искусство не ее профиль, но все же занимает разум, и становится чуть легче переносить добровольную изоляцию.       «Одиночество в Париже» — одно это звучит, как дурной роман, но Лоис охотнее купила бы его, чем «Двое на Сен-Жермен», или «Встреча в Лувре».       Конечно же, они встречаются взглядами именно в Лувре.       Диана знает, что это невежливо, но не может отвести глаз. Волосы незнакомки медовой волной струятся на белые плечи, но стоит ей ступить в прямоугольник солнца на мраморном полу, как вокруг ее головы вспыхивает пламень. Не «fire», живущий в английских каминах, не «feu», горящий на кончиках французских сигарет, но «pyr» — ревущий жаром, своевольный и одержимый, он воет на стенах гибнущей Трои, цветет в ритуальных чашах Темискиры, и Диана знает, что в час великой беды у подножья Парфенона взовьется ввысь именно он.       Диана следует за ней из зала в зал, позабыв обо всем. Диана не из тех, кто поддается сиюминутным прихотям, но происходящее все больше становится похоже на необходимость, и Диана сдается этому внутреннему устремлению.       В конце концов, в Лувре нужно любоваться прекрасным.       Группа туристов переходит в зал античности, а Диана все смотрит, вбирая в себя контраст живого пламени и неподвижной мраморной белизны. Незнакомка сюда не вписывается: ее лицо, лишенное крупных и строгих черт, едва ли можно назвать античным. Светлые глаза на бледном лице подчиняют себе внимание Дианы прежде, чем она успевает отвернуться.       — Простите, мы знакомы? — в ее голосе — легкое недоумение, и Диана делает крошечный шаг назад.       — Нет, — качает она головой. — Не знакомы.       Пауза затягивается, Диана знает, что нужно отвести взгляд, что в подобных ситуациях люди поступают именно так, что стоит солгать, будто она обозналась, но видит протянутую в приветствии ладонь.       — Я Лоис.       — Диана.       — Хотите кофе? — спрашивает Лоис, ее волосы пламенеют в потоке света. — Или ланч. Я ужасно голодна.       Конечно же, она соглашается.       Это не роман даже, — убеждает себя Лоис. — Так, маленькое приключение.       Диана вытаскивает ее из номера — с каждым днем все успешнее — и показывает совсем другой Париж — на самом деле тот же самый, просто теперь у Лоис есть причина взглянуть на город сквозь дымку симпатии. Звуки и запахи врываются в ее прошлую отрешенность, не оставляя от нее и следа.       На Сен-Луи Диана угощает ее самым вкусным мороженым во всем Париже, «и всего полтора евро за шарик!»; в темных глазах играют отблески Сены, теплый ветер пахнет цветущими каштанами. Лоис тоскливо думает, что сейчас Диана склонится к ней в поцелуе, словно следуя «Руководству для свиданий в Париже», но Диана лишь аккуратно стирает большим пальцем каплю фисташкового мороженого с ее щеки.       Лоис устала от банальностей, даже тех, что случались не с ней. Иногда она представляет себе происходящее как статью или рассказ, и скучающе вздыхает: «Наш первый поцелуй вне стен безликого номера произошел у подножья Эйфелевой башни, я чувствую себя такой особенной». Диана не следует подобным сценариям, и за это Лоис ей благодарна.       Диана вообще не похожа на всех, кого Лоис знает, и это ей тоже нравится. Лоис старается не говорить о работе, вообще старается о ней не думать, но получается так себе, и спустя несколько долгих пространных бесед Лоис не без удовольствия отмечает, что их с Дианой взгляды во многом схожи. С ней по-настоящему легко, и отчасти это пугает Лоис — она совершенно не желает придавать этим внезапным отношениям даже тень серьезности, но та беспечная небрежность, с которой случился их роман — приключение — отчего-то придает ему хоть и скромный, но вес.       Париж и его парадоксы.       А может, дело в них самих, Лоис не знает, да и не хочет знать. Просто Диана, просто Париж. Вот и вся загадка.       В густеющих сумерках номера Лоис бегло просматривает накопившуюся почту. Она больше смотрит на часы в углу монитора, чем на заголовки писем, ожидая быстрого стука в дверь, и вскакивает с постели едва ли не прежде, чем слышит его.       Диана заходит в номер, одной рукой сбрасывает с ног туфли, другой ставит маленькую сумочку на комод перед зеркалом, а потом в один миг оказывается рядом с Лоис, нежно касается ее лица сильными пальцами и невесомо целует.       — Куда сегодня? — спрашивает Диана о ставшем традицией ужине.       — Я думала остаться, — позади Лоис горит на тумбочке экран нетбука; почта толком так и не просмотрена, — заказать еду в номер.       — Говорят, в Париже ужинают в номере только безумцы или больные, — шутливо хмурится Диана. За ее тоном Лоис слышит невысказанное: «Мне уйти?» и молча качает головой: «Останься».       Они шагают друг к другу одновременно, и этот синхронный жест отдается в сердце Лоис горькой нежностью. Лоис немного безумна и чуть-чуть больна, и дело тут совсем не в Париже.       Конечно же, она не признается в этом даже себе.       Они сидят у подножья Гранд-Арки, ступени нагреты солнцем, но ветер все еще по-весеннему прохладный. Даже в последние дни, оставшиеся от отпуска Лоис, они так и не посетили Эйфелеву башню («Диана, ее же прекрасно видно отовсюду, я и так все время на нее смотрю!»), зато приехали в Дефанс.       Туристы обычно обходят его стороной: деловой район, огромные пространства, полные стекла и бетона, приевшийся глазу урбанистический пейзаж, знакомый каждому жителю мегаполиса. Но Диане, очарованной современностью, он нравится, и она думает, что Лоис понравится тоже.       Они немного бродят среди высоток, Лоис то и дело задирает голову наверх, сощурив голубые глаза: солнце щедро рассыпается бликами в стеклянной плоскости, уходящей ввысь. Здесь чувствуешь себя совсем крохотным, но чувство не давит — много пространства, много воздуха и света.       — Точно парусники в сером море, — улыбается Лоис, любовно очерчивая взглядом панораму небоскребов, открывающуюся со ступеней.       «Точно костер на ветру», — думает Диана, глядя, как развеваются волосы Лоис, подсвеченные солнцем.       Назавтра Лоис улетает домой, и Диана старается не думать об этом слишком часто. У нее не слишком хорошо выходит: ее разум устроен несколько иначе, чем современный, ей тяжелее дается работа в потоке. Ее мысли прямые, как полет стрелы: если стрела и отклоняется в сторону, то лишь для маневра. Стрелы пускают, желая поразить цель, и мысли Дианы подчинены схожему принципу. Она не думает о том, чтобы задержать Лоис в городе, или о том, что следует приехать в ответ: Лоис не выказывала желания продолжать отношения, по крайней мере, пока. Диана не заговаривает об этом, выжидая, что решит сама Лоис, но дней становится все меньше, а Лоис все так же молчит. Молчание — это тоже ответ, понимает Диана, и стремится полнее ощутить оставшиеся дни, а затем и часы.       Скоро от них останутся минуты, и цель Дианы — вспоминать об этом как можно реже.       Иногда Диане кажется, что она могла бы рассказать Лоис обо всем: о войне, о Стиве, о себе. Порой слова обжигают язык, и Диане приходится напоминать себе о молчании. Лоис журналист, а это многое значит, и хотя в тех репортажах, что сумела найти Диана, Лоис представлялась как прямолинейная поборница правды, Диана пока не может вручить эту тайну никому. Это давно стало привычкой, неким обетом, но когда кто-то подходит ближе, становится тяжелее держать все в секрете.       Даже если это короткий случайный роман.       Диана думает, что для нее он значит куда больше, чем для Лоис, но в то же время — меньше, просто за счет масштаба. Словно она сама — Дефанс, а Лоис — маленькая точка у подножья стеклянных кубов. В отличие от настоящего Дефанса, мысль тоскливая, и Диана отпускает ее прочь.       — Пойдем, — Лоис тянет ее наверх, к арке, и Диана переплетает их пальцы, поднимаясь следом.       Установленные архитекторами паруса-щиты почти не помогают, и в открытом пространстве проема Гранд-Арки гуляет шквальной силы ветер. Волосы Лоис трепещут как медное знамя, согревая взгляд и сердце Дианы. Они застывают на миг, оглушенные вихревыми потоками, а потом приникают друг к другу — губы к губам, рука в руке — в долгом, болезненном поцелуе. Бетон и стекло Дефанса вокруг не сильно отличаются от высоток Метрополиса, и это место — словно мост между их мирами, а внизу — бурлящая река времени, застывшая на один поцелуй.       Ветер вышибает слезы из глаз, и Диана рада, что Лоис не может прочесть их выражение.       В тишине они спускаются вниз, уже порознь, и мысленно Диана подбирает слова для прощания.       — Уайлд писал, что хорошие американцы после смерти попадают в Париж, — сообщает вдруг Лоис, и слова Уайлда говорят Диане больше, чем она надеялась услышать.       — А плохие? — на всякий случай спрашивает она.       — А плохие, — отвечает Лоис, — возвращаются обратно в Америку.       Они смеются так, что на глазах снова выступают слезы, и напряжение последних дней тает, точно обрывки утреннего тумана над Сеной с наступлением дня.       — Я не особенно интересуюсь подобным, — после паузы говорит Лоис, замедлив шаг и спрятав руки в карманах плаща, — но «Дейли Плэнет» освещает Парижскую неделю мод, и если…       — Я буду ждать, — горячо заверяет ее Диана, — возвращайся!..       — Тогда — до встречи? — улыбается Лоис. До Парижской недели мод почти полгода, но ни для Дефанса, ни для Дианы это не срок.       — До встречи.       Конечно же, она возвращается.