Зачарованный лес

В очередной раз проснувшись от собственного протяжного стона, Оливер подолгу сидел на кровати в темноте, бессмысленно глядя в пространство. Часть его жалела о том, что он принял приглашение фея и побывал на их празднике, но другая часть, та, что как раз принадлежала ночи, ликовала и хмелела от смелости его новых фантазий. Феи снились ему практически каждую ночь, за исключением тех случаев, когда он изматывал себя тренировками до полного изнеможения, так что едва хватало сил вернуться в спальню. Сны с их участием не отличались разнообразием, что отнюдь не мешало им оставаться яркими и запоминающимися. Обычно они начались там, в лесу, у их проклятого (благословенного) костра. Во снах Оливера не оставалось лишних свидетелей — только он и две феи на всю огромную поляну. Как и в реальном мире, феи танцевали, близко прижимаясь друг к другу, и Фрейзер уже был готов задрать подол туники Элио, когда Элио перехватывал его руку. — Кажется, за нами наблюдают, — говорил он с той самой лукавой улыбкой, от которой у Оливера кровь приливала к паху. Оливер из сна не пытался отрицать очевидное, не отводил взгляда. Элио бросал на него взгляд через огненную завесу, разделявшую и продолжал тише, вкрадчивее: — Принц, неужели вы готовы удовольствоваться ролью наблюдателя? Ну же, Фрейзер, поддержи меня. Какими равнодушными хозяевами мы себя выставляем. — В самом деле, принц, — кивал другой фей, — вы должны присоединиться к нам. Элио и Фрейзер манили его, смеясь и кружась по свою сторону костра, и Оливер шел к ним, напрямую, через огонь. Он не чувствовал жара помимо того, что будили в нем прекрасные лесные создания. Костер гас именно в тот момент, когда он заносил ногу, чтобы переступить его. В следующий миг феи уже льнули к нему, обнимая с двух сторон, как это делали русалки наяву. Как они, да не совсем. От фей не пахло водой или тиной, а их тела не были холодны. — Мой принц, — шептал с придыханием Элио, беря лицо Оливера в свои ладони. — Принц, — почтительно вторил ему Фрейзер, опускаясь перед Оливером на колени. Его ловкие пальцы без труда справлялись с завязками на брюках, и не успевал Оливер оглянуться, как осознавал, что Элио медленно водит языком по его губам, в то время как Фрейзер поступает точно так же — но с его членом. Оливера из сна совсем не заботило, что он своим поведением нарушает законы королевства. Он отвечал на ласки Элио, настойчиво вовлекая его в поцелуй, а Фрейзеру вцеплялся в волосы, подтаскивая ближе. Оливер был уверен, что имеет право делать все, что пожелает. На правах гостя. Он наслаждался каждой секундой. Наслаждался умелым языком Элио, сплетавшимся с его собственным, и дополнительно возбуждался от сдавленных всхлипов Фрейзера, пытавшего полностью принять в рот его член. Оливер любезно ослаблял хватку, давая «нижнему» фею возможность передохнуть, и поглаживал Фрейзера по пышным спутанным кудрям. С Элио он обходился жестче — агрессивно кусал его за нижнюю губу, свободной рукой хватал за шею. Он желал оставить на теле фея метки, тайные знаки, указывающие на то, что фей больше не является неприкосновенным неземным созданием. Элио был завоеван обычным человеком, принадлежал ему. Чем больше Оливер заводился, тем хаотичнее становился сон. В какой-то момент клубок из двух фей и человека, вообразившего себя всемогущим, валился в траву. Оливер командовал феями, требуя, чтобы Фрейзер раздел Элио и как следует подготовил его. Фрейзер понимающе кивал, скашивая глаза на член, часть которого как раз находилась у него во рту, изнутри упираясь в щеку. Да, большой, толстый. По меркам фей — чересчур крупный. Даже изнывая от желания, Оливер понимал, что ему придется немного подождать, если он хочет добраться до лучшей части тела Элио. Одной рукой он мял ягодицы Фрейзера, а другой медленно ласкал себя, пока наблюдал за тем, как Фрейзер готовит Элио для «королевского визита». Элио лежал на спине, широко расставив ноги. Дивная картина. Постанывать Элио начинает, только когда Фрейзер доходит до трех пальцев. Этого все равно недостаточно — пальцы фея такие же тонкие, как у Элио, и не могут сравниться с впечатляющим достоинством принца, но тот не в состоянии ждать дольше. Оттолкнув Фрейзера в сторону, он нависает над Элио, кладет руки ему на бедра. Задница Элио как будто нарочно создавалась под размер его ладоней. А он-то раньше считал, что так бывает только с женской грудью. Элио отвечает на каждое его прикосновение, сам обнимает его за шею, притягивая ближе. В его глазах нет и тени страха, их заволакивает пелена предвкушения. Он тяжело дышит и закусывает губу, когда Оливер начинает медленно входить в его тело. На губе остается еще одна метка, чуть светлее, чем след от укуса принца. Фею очевидно больно, но он и не думает просить партнера остановиться. Тяжело дышит, царапает чужой загривок острыми ноготками, но безропотно терпит его неоправданную грубость. И Оливеру надо бы поумерить пыл, сказать Элио что-то успокаивающее, а он не может этого сделать. Мысли его бессвязны и обрывочны, сконцентрированы на одном. — Ты такой узкий, — мог бы повторять принц каждую секунду, — восхитительно узкий. Позволь мне, позволь… Оливера не волнует, чем в это время занят Фрейзер. Он сосредоточен на своих ощущениях и видит перед собой только глаза Элио, потемневшие, но все равно яркие, зеленые глаза с золотистыми точками. С поразительной отчетливостью он понимает, что ради этих глаз пожертвовал бы всем, что имеет. Обычно сон обрывается именно на этом моменте. Оливер-из-сна делает новый резкий толчок и входит до конца, из-за чего Элио-из-сна широко распахивает глаза, издавая особенно прекрасный стон. Этот стон служит мостиком между двумя мирами. Случается, что Оливер-из-настоящего-мира просыпается с мокрым белесым пятном на простынях. Подобных казусов не бывало с ним после того, как ему исполнилось пятнадцать лет и он овладел искусством флирта с фрейлинами (а сразу после этого — несколькими фрейлинами. По очереди). Оливеру стыдно за свою несдержанность. Впрочем, когда он просыпается возбужденным и неудовлетворенным, это еще хуже. Приходится вставать и идти в ванную, чтобы там поливать себя холодной водой из таза. Кто бы мог подумать, что «игры», устроенные феями, произведут на него столь неизгладимое впечатление. Сломался некий барьер у него в голове, и в образовавшуюся брешь потоком хлынули ненормальные, дикие желания. Запрещенные. Неправильные. Из-за них Оливер не только плохо спал, но и скудно ел, а во время встреч с невестой был рассеян и все чаще раздражал ее невпопад произнесенными фразами. Елизавета спрашивала, не заболел ли он, а Оливер не знал, что ответить. Да, он чувствовал себя больным, но существовало ли лекарство, с помощью которого он смог бы исцелиться? Что нужно было сделать, дабы навсегда избавиться от снов? И — что важнее — заодно стереть память о них. Сны затмевали его воспоминания о ночах, проведенных с женщинами, и это медленно сводило его с ума. Начинались приготовления к свадьбе, а Оливер не мог поверить, что это торжество имеет непосредственное к нему отношение. Именно он должен будет через месяц произнести священные клятвы, стать чьим-то мужем. Не чьим-то, а мужем самой прекрасной девушки на свете — одергивал он себя. Но девушки. Не фея с, гм, восхитительной узкой задницей. Что же будет в их с Елизаветой первую брачную ночь? Если он не выполнит своих обязательств как законный супруг, то разразится политический скандал. Периодически Оливер заглядывал на конюшню и шепотом жаловался Арманду на свою судьбу. Конь должен был понять его — он тоже видел Элио и представлял, с каким огромным искушением Оливер столкнулся. Арманд выслушивал его жалобы с оскорбительно равнодушным видом, пожевывая пучки травы из кормушки. «Решай сам» — говорил весь его вид. Чем больше Оливер думал обо всем, что творилось с ним, тем сильнее расстраивался и испытывал непреодолимое желание сбежать от проблем в лес. Он честно пробовал отказаться от этой пагубной привычки, но не продержался и недели. Дни без встречи с феем казались ему бессмысленными, тусклыми и глупыми. Его раздражало любое неосторожно сказанное слово. Он либо пропускал удары на тренировках, либо бил своих же солдат слишком сильно и только портил принцевскую репутацию. Может, его связь с Элио и походила на болезнь, но она также исцеляла, позволяя ему удерживать на лице маску нормальности. Вряд ли Элио переживал из-за его отсутствия. Чувство ревности, грызущее заживо — тоже весомый повод не отказываться от встреч с феем. Оставаясь в замке, он представлял, как Элио, некоторое время прождав его на поляне, пожимает своими красивыми плечиками и уходит развлекаться с другими. С Фрейзером или с феями, чьих имен он узнать не успел. Может, с водяными или лешими, кто может знать наверняка, насколько извращенные у него вкусы. Краткие встречи с Элио дарили принцу какую-никакую, но иллюзию контроля. На первый взгляд казалось, что их встречи не изменились. Элио не напоминал Оливеру про происшествие у костра, вел себя, как и раньше. Нежился под лучами полуденного солнца, загорая в траве, плел венки из полевых цветов, нашептывал что-то кувшинкам в пруду, живо реагировал на события, описанные в человеческих книгах. И все же Оливера не покидало чувство, что их отношения изменились. Его как будто проверяли на прочность, дразнили разными мелочами, чтобы посмотреть, что он будет делать. То он, когда приходил на поляну, заставал Элио во время купания (совсем как в день их знакомства), то фей невзначай касался его руки или провокационно наклонялся прямо перед ним, собирая очередной букет… Оливеру хотелось спросить, почему феям претит идея ношения нижнего белья, но в то же время он боялся, что Элио может заинтересоваться и начать белье носить. Приходилось молчать. Излюбленной тактикой Оливера для любой непонятной ситуации оставалось «молчание и страдание». Вероятно, именно поэтому, не добившись никакого видимого результата своими осторожно-кокетливыми действиями, Элио решил перейти в наступление. Как-то раз, когда Оливер читал ему вслух заунывную поэму про щегла, влюбившегося в розу, Элио придвинулся вплотную и положил голову Оливеру на колени. Оливер перестал читать, оборвав себя на середине слова «наслаждения». Наслаждение пришло к нему само, не во сне, а наяву. Элио подвигал головой из стороны в сторону, удовлетворенно вздохнул и закрыл глаза. Его поза и выражение лица свидетельствовали о том, что он полностью расслабился. Кудрявые волосы разметались в разные стороны, и стоило принцу только опустить руку… Он погладил Элио по волосам, внутри себя умирая от такой неслыханной храбрости. Его жест можно было расценивать и как дружеский, подумаешь, коснулся волос, но он знал, что Элио отлично понимает, сколько эмоций, сколько напряжения стояло за этим простым движением. Ненужные в данный момент органы чувств как будто и работать-то перестали. Оливер ничего не слышал и ничего вокруг себя не видел, за исключением Элио. Волосы фея были невероятно мягкими и шелковистыми. Лучше, чем у любой девушки. Лучше, чем у Елизаветы… Оливер запретил себе думать про невесту. В тот момент он не желал быть Оливером-человеком, принцем с непомерным грузом ответственности на спине. Он хотел быть таким же, как Элио — свободным созданием. Он хотел, выражаясь словами самого Элио, «поиграть». Несколько раз проведя рукой по его волосам, Оливер не стал останавливаться на этом. Он дотронулся до щеки фея (тоже бархатистой), едва коснулся кончиками пальцев его подрагивающих ресниц и наконец приложил указательный палец к его губам, словно прося сохранить в тайне то, что происходило между ними. Элио улыбнулся, не открывая глаз. Разомкнул губы и едва слышно прошептал, обдав горячим дыханием подушечки его пальцев: — Поцелуй меня. Оливера не нужно было просить дважды. После всех мучительных ночей ему казалось, что он заслуживает этого поцелуя больше, чем кто-либо другой. Разве прочие феи могли оценить Элио по достоинству, если для них это было делом обыденным? Позже, когда он смог обдумать случившееся, то пришел к выводу, что фей целовался куда лучше, чем он сам. Еще бы, столько опыта! В то время как язык Оливера предпринимал атаки на чужой рот, язычок Элио скорее исследовал новое пространство, дразнил, сплетался с языком принца и тут же ускользал. У фея были мягкие губы и настойчивая манера целоваться. Но все это Оливер понял позже, а в тот момент у него голова шла кругом от новых ощущений. Когда жажда поцелуев была ненадолго утолена, Элио томно посмотрел ему в глаза и предложил искупаться вместе. — Хочу тебя получше рассмотреть, — заявил он, потянувшись рукой к завязкам на его брюках. Как во сне, но намного лучше. В этом тоже было нечто священное — стоять обнаженными в озере, которое они же и спасли. Несмотря на то, что он и раньше видел фея обнаженным, Оливер все равно не мог перестать разглядывать его. Да и зачем ему было переставать? Теперь он понимал, что с самого первого мига, с того момента, как он увидел Элио в озере, ему по-настоящему хотелось только одного — оказаться рядом с ним. Иметь возможность не только разглядывать его украдкой, но и касаться его, трогать везде, где захочется. Везде и хотелось. Тело Элио казалось ему совершенным. На ум пришло старое сравнение со статуей. Оливер был готов боготворить Элио, восхищаться всем, что было с ним связано, вплоть до каждой капли воды, поблескивающей на его светлой коже. «Мне действительно можно это делать? Я же обычный человек, стою на ступеньку ниже, чем ты» — спрашивал он взглядом, прежде чем дотрагивался до фея и получал «можно, можно, можно, тебе можно делать со мной все, что захочешь»-взгляды в ответ. Элио льнул к нему, с неподдельным интересом рассматривал его шрамы, водил тонкими пальчиками по мускулам предплечий. Сказал, посмеиваясь: — Сколько у вас, людей, волос на теле. Забавно. И вдруг прижался лицом к груди Оливера, нежно потерся щекой, заставив сердце принца биться в два раза быстрее. — Ниже они у нас тоже есть, — подрагивающим голосом сообщил ему Оливер и, ухватив Элио за руку, направил ее туда, где волос у него было не меньше, чем на груди. Элио серьезно подошел к изучению этой части его тела. Настолько серьезно, что Оливер едва не оказался на грани оргазма, но не успел он попросить Элио остановиться, как тот отвлекся сам, заинтересовавшись шрамом на его бедре. Элио больше всего интриговали шрамы, золотистые волоски на теле принца и его мускулы. Оливеру нравилось касаться выступающих ребер фея, косточек на его запястьях, ключиц. Он облизывал мокрые от воды ключицы фея, в то же время накрыв руками его ягодицы. Сны не обманывали и в этом — ягодицы Элио были как специально предназначены для того, чтобы их сжимали и мяли именно его руки. Идеальное совпадение в размерах. — Какие у тебя грубые ладони, — произнес Элио, не делая ни малейшей попытки отстраниться. — Это и-за тренировок. — признал вину Оливер. — Тебе не нравится? — Нравится. И то, какой ты загорелый, мне тоже очень нравится. — Не то что ты — совсем светленький. — Тебя любит солнце, — улыбнулся фей. «А я люблю тебя» — едва не выпалил Оливер бездумно. Ему хотелось сказать это, хоть и не было полной уверенности, что из вороха его чувств к Элио можно было сложить именно любовь. Вместо слов он снова взял Элио за руку и поцеловал каждый его палец, слегка прикусывая подушечки. Со стороны это, наверное, смотрелось донельзя нелепо, но Оливеру было все равно. Если за ними сейчас наблюдал из лесной чащи какой-то неудачник, то тем хуже для него. Сгорит на месте от зависти. Когда они вернулись на берег, оба растрепанные, мокрые и не желающие ни на секунду оторваться друг от друга, Оливер порадовался тому, что Элио продолжал оставаться ведущим в их паре. Как только принц расстелил на траве свой плащ, Элио толкнул его на землю и устроился сверху, царапая ноготками его грудь, оставляя свежие, едва различимые метки поверх застарелых шрамов. Оливер не совсем представлял, что должен делать дальше. Очевидно, что акт любви между представителями одного пола происходил иначе, чем между мужчиной и женщиной, и требовал более тщательной подготовки, но раз уж он имел дело не с обычным мужчиной, а с феем… — Не волнуйся так, — пробормотал Элио, когда начал медленно опускаться на его член. — Все будет хорошо. «Это я должен тебя успокаивать, а не наоборот» — подумал Оливер, прежде чем снова совершенно растворился в ощущениях. Магия это была, любовь или что-то иное, а ему никогда и никого не хотелось так сильно, как фея, ерзающего и постанывающего прямо перед ним. С мокрых кудрей Элио капала вода, и принц прерывисто вздыхал всякий раз, когда капли попадали на его соски. Сперва фей сам задавал ритм, привыкая к новому любовнику. Опустившись на член до конца, он невнятно пробормотал нечто вроде «какой же у тебя…» и замер, прислушиваясь к своим ощущениям. Оливеру стоило больших усилий оставаться неподвижным, не торопя его. Это тоже было ново для него — ситуация, когда «прекрасная дама» усаживается верхом и руководит процессом вместо того, чтобы безмолвно подчиняться мужчине. Когда фей наконец начал двигаться, плавно, неспешно, глядя на принца, но в то же время словно сквозь него, Оливер почувствовал легкую досаду. Он решил, что фей все еще дразнит его. Играет с ним. Наивно полагает, что принц полностью в его власти и можно пользоваться его телом ради собственного удовольствия. Посмотрите-ка, прикрыл глаза и постанывает, ни о ком кроме себя не думает. Слишком медленно. Обвинения, которые не стоило воспринимать всерьез. Совести Оливера просто нужен был предлог, чтобы удалиться за кулисы. Как только предлог был найден, Оливер схватил Элио за запястья и перекатился, подминая фея под себя. Элио ахнул от удивления и инстинктивно дернулся, но Оливер держал его крепко. До чего приятно было убедиться в своей власти и вообразить, что фей действительно принадлежал ему. Может быть, он поймал этого фея в лесу, во время охоты, запрещенной здесь. Фей возмутился, а Оливер, оценив его красоту, сказал, что не тронет животных, но лишь в том случае, если фей отдастся ему прямо здесь, добровольно. Или нет, он даже спрашивать не стал. Выслушал обвинения лесной красотки и просто схватил, как сейчас, повалил на землю, развел в стороны стройные ножки и ухватил за упругую задницу. Бесцеремонно полез проверять пальцами, насколько узкой была эта попка. О да, узкой. Такой узкой и тесной, черт возьми, будто принц был у фея первым. В каком-то смысле, может, и был — первым человеком, допущенным к ней. Фей не мог ничего противопоставить грубой силе, ему оставалось только смотреть на принца широко распахнутыми глазами и просить его о пощаде… Воображение Оливера само достраивало угодную ему ситуацию, пока он резкими движениями вбивался в тело Элио. Фей не пытался протестовать, лишь продолжал тихонько постанывать при каждом его движении. Пробовал подмахивать, но ему было трудно подстроиться под рваный, нервный ритм, задаваемый Оливером, и в конечном итоге он прекратил попытки, позволив Оливеру делать все, что ему заблагорассудится. Захваченный фантазией о несчастной хрупкой феечке, которой овладевал бесчувственный принц, совершенно не заботящийся о ее удовольствии, Оливер припал к шее Элио и укусил его. Сильно, так, чтобы осталась метка. Он хотел, чтобы любой, кто посмотрит на фея в ближайшие дни, знал, что случилось с ним. Теперь он был собственностью принца. Он был в нем и оставлял на его идеальном белоснежном теле одну отметину за другой. Шея, плечи, губы (и без того припухшие от поцелуев)… Никто не учил его быть нежным, и вот даже само воплощение красоты вынуждено страдать из-за этого. Подчиняться ему. Когда Оливер укусил фея за нижнюю губу, слегка оттянув ее, фей вскрикнул и выгнулся дугой под ним, кончая. Он вновь попытался освободить руки, возможно, собираясь обнять Оливера, но тот продолжал удерживать его за запястья. Несколько мгновений и несколько хаотичных толчков спустя Оливер кончил тоже, не подумав отстраниться. Фрейлины никогда не позволяли принцу кончать в них, опасаясь, что забеременеют. Будучи с феем, можно было не волноваться на этот счет. Острейшая вспышка наслаждения — и неизбежно следующее за ней осознание произошедшего. Оливер скатился с Элио и лег рядом с ним, пытаясь отдышаться. В его голове растревоженными пчелами зажужжали сотни мыслей. Не был ли он слишком груб? Не рассердится ли на него фей из-за того, что его перепачкали? Промелькнуло совсем уж глупое: действительно ли феи не могут иметь детей от людей? Оливер не сразу решился перевести взгляд на Элио, но сделав это, немного успокоился. Элио ответил ему лениво-мечтательным взглядом и поднял руки, демонстрируя ему следы от пальцев на запястьях. — Это было очень невежливо, — промурлыкал он, жмурясь и потягиваясь, как сытый кот. Капли спермы поблескивали на его животе. Надо же, кончил, а ведь я к нему даже не прикасался…  Стоило задуматься об этом раньше — укоризненно отметила его совесть, выглянув из-за кулис. Оливер шикнул на нее и, снова прижавшись к Элио, уткнулся носом в его волосы, вдыхая их прекрасный аромат. Теперь от Элио пахло иначе — сексом и еще чем-то новым, их неповторимым ароматом, результатом того, что совсем недавно они были единым целым. — Я не был чересчур груб? — опасливо спросил Оливер. — Нет, — спокойно ответил Элио. — Мне очень понравилось. Никогда не бывало настолько хорошо. Раньше меня никто не кусал. — Как же они выдерживали, другие твои любовники? — Оставив в покое кудряшки, принц поцеловал его плечико, где начинал наливаться кровью крупный синяк. Оливер не стыдился, а испытывал чувство гордости, глядя на синяк. Он хотел быть единственным любовником, неповторимым и незаменимым. — Тебя очень хочется кусать, — добавил он, потеревшись щекой о острое плечико, — потому что кожа светлая и сразу все видно. — Ты как будто на мне знак ставишь, — прозорливо заметил Элио, водя пальчиками по его бедру. — Конечно. Я же принц. А ты — часть моего королевства. — Осторожно взяв Элио за руку, Оливер коснулся губами его запястья, извиняясь таким образом за несдержанность. — Самая лучшая часть королевства. Элио лег на бок и закинул на него ногу. Он тихонько мурлыкал и жмурился, совсем как настоящий кот, коих было много в королевском замке. Но Оливер не желал думать про возвращение в замок. Про невесту, третирующую его глупыми вопросами. Про отца с матерью, без конца поучавших его жизни. Про тренировки, вероятные войны, политику, про собственную одинокую постель, слишком большую для одного человека. Рядом с ним лежал разомлевший от ласк фей, которого он, пусть только сейчас, пускай единственный раз в жизни, мог назвать своим. Солнце ярко светило с небес, до вечера оставалось много времени. Целая вечность, поделенная на двоих. Обо всем плохом и ответственном он обязательно подумает, но позже. Здесь и сейчас — он был просто человеком по имени Оливер. Пожалуй, самым счастливым на свете.