deadroses

Один. Джинён впервые замечает его зимой, и кончики его пальцев на ногах немеют из-за холода пропитавшей кроссовки ледяной слякоти. Как будто бы сама пора года решает, что им суждено страдать, срывая листья с деревьев, обрывая лепестки с цветов, пока на их месте не остаются голые скелеты — молчаливое свидетельство когда-то цветущей красоты. Джинён думает, что с людьми происходит то же самое. Последняя неделя — и каждый, каждый человек точно так же будет лишён плоти, оставляя после себя только кости и тёмные тени, залёгшие под глазами. Джинён тоже истощен. Вот почему, когда он видит его, он думает, что чужой образ может быть всего лишь галлюцинацией — люди просто-напросто не могут быть такими красивыми, не могут светиться так ярко, когда вокруг только серость и скука. Чужая кожа отливает бронзой, а на скулах сияет румянец. Солнечные лучи скользят по его спине, освещая лицо золотистым нимбом так, как будто бы этот парень — ангел, сошедший с небес. Джинён чувствует, как в горле воцаряется Сахара. Его рука, сжимающая лямку рюкзака, напрягается, потому что парень смотрит вверх, сквозь толпу студентов, которые торопятся в тепло. Их взгляды встречаются, и Джинён изо всех сил старается продолжать дышать. И дело совсем не в цвете чужих глаз, нет. Они карие, такие же, как у всех, но в то же время в них есть что-то, из-за чего радужка практически светится. Это выглядит так, будто бы внутри неё заключена целая вселенная, и Джинён просто-напросто отводит взгляд, опуская голову и чувствуя себя несмышлёным ребёнком. Их зрительный контакт длился всего секунду, но есть что-то особенное в том, как чужие глаза смотрели на него. Под этим взглядом он чувствовал себя голым, несмотря на четыре слоя одежды. В этих глазах было нечто, что заставило что-то в его груди сдвинуться с мёртвой точки. Что-то слабое, слабеющее все больше и больше с каждой секундой, что-то, что готово было открыть двери и принять уже прямо сейчас. – Кто это? – Джинён наклоняется к Джихуну, кивая в сторону незнакомца. – Кто? – переспрашивает друг, вскидывая брови. Но вот только когда Джинён поворачивает голову, чтобы вновь указать на парня, того больше нет на месте.   Тем же вечером он чувствует, как его лёгкие упираются в сочленения позвонков его грудной клетки, толкая её. Это совсем не больно, просто странно и ново. Джинён не обращает внимания на новые ощущения, возвращаясь к своему ноутбуку, чтобы закончить доклад. Какое-то время он просто печатает; подушечки его пальцев едва касаются клавиш клавиатуры, и всё это больше похоже на какой-то особый вид искусства. По крайней мере, ровно до той поры, пока его сознание не начинает уплывать. Джинён думает о колледже, о своих родителях и о Джихуне. Он думает о мальчишке, которого видел сегодня днём, думает о том, что тот, вероятно, просто человеческая реинкарнация ангела. Думает, а затем наклоняется, кашляя, и на одеяло приземляется лепесток. Он только один, пастельно-жёлтого цвета и мягкий на ощупь. Джинён осторожно поднимает его, поворачивая на свету. Мог ли он случайно проглотить его раньше? Бэ думает, что, наверное, нужно позвонить Джихуну и вызвать скорую, но быстро отказывается от этой мысли. Это всего лишь один несчастный лепесток, а давящее чувство внутри его лёгких уже отпустило. Образ мальчишки, однако, остался с ним.   Два. Ещё полторы недели он не видит того парня и больше не кашляет лепестками. Так что Джинён только пожимает плечами, посчитав это не более, чем несчастным случаем, и забывает. Он сидит в библиотеке, обложенный учебниками по истории, когда слышит его. Ничто иное, как шёпот, всего несколько слогов, но голос сладкий, словно мёд, высокий и кристально чистый, и Джинён обязан увидеть его владельца. Так или иначе, он не удивлён, что им оказывается тот самый мальчик, выходящий из морозного утра, чьи тонкие запястья вот-вот сломаются под грудой тяжёлых книг. Джинён реагирует прежде, чем даже думает об этом. Стул жутко скрипит ножками по полу, когда Бэ отодвигает его назад. Он вздрагивает, но шагает к мальчишке, забирая первые несколько книг из общей стопки. Незнакомец обретает лицо, и это действительно захватывающее зрелище. Сначала Джинён видит удивление, потом чужие глаза расширяются, но затем тёплая улыбка стирает всё остальное будто бы ластиком. Превратившись в полумесяцы, глаза парня отражают свет, который остаётся блестеть в их уголках, и это так приятно, что Джинён должен сдержаться, чтобы не умилиться этому прямо сейчас. – О! – восклицает парнишка. – Спасибо! Джинён неловко пожимает плечами, чувствуя, как горит его лицо. – Это… без проблем. Где твой стол? Мальчишка смотрит на него очень долго, прежде чем всё же отводит взгляд, указывая на стол позади него, всего в нескольких метрах от Джинёна. Бэ кивает, опуская голову, и идёт в указанном направлении. Они молчат, раскладывая книги, а затем Джинён просто собирается уйти. Но, когда он поворачивается, незнакомец ловит его за запястье, и его пальцы горячие, словно бы в лихорадке. И от этого прикосновения странное давящее чувство в груди возвращается. – Как тебя зовут? - спрашивает мальчишка, и они снова смотрят друг на друга. Бэ чувствует, что не может дышать. – Д-Джинён, – ему всё же удаётся выдохнуть, но нехватка воздуха, видимо, всё равно обозначается на его лице, потому что взгляд незнакомца становится обеспокоенным. – Ты в порядке? - спрашивает он, подавшись вперёд, чтобы положить руку Джинёну на плечо, но парень только отступает назад, не давая мальчишке дотронуться до него. Он пытается что-то сказать, пытается попросить помощи, но ничего не выходит. Остаётся только ощущение, будто бы в горле выстроили плотину, перекрыв доступ кислороду. Поэтому он только кивает, рывком срываясь в уборную.   Добравшись до туалета, он склоняется над раковиной и долго кашляет, сплёвывая на этот раз целый ворох лепестков. Они светло-розовые и большие. Он чувствует, как на коже выступает испарина, чувствует, что руки начинают дрожать, и опирается спиной о дверь кабинки. Он даёт себе звонкую пощёчину, а затем откидывает голову назад, пытаясь найти в кармане телефон. Ему нужно позвонить Джихуну. – Привет? – голос Джихуна на том конце линии звучит немного выше, чем обычно. – Джихун? – голос Джинёна дрожит, и друг сразу же понимает, что что-то не так. – В чем дело? Ты в порядке? – Думаю, со мной что-то не так.   Они едут в больницу, и Джинён сидит, просунув ладони под бёдра, потому что беспокоится о том, что он будет делать, если врачи не смогут помочь. Джихун всё это время сидит рядом и не сводит с него глаз, в которых сквозят настороженность и волнение. – Ты не думаешь, что это… – он не заканчивает предложение, и тишина остаётся сидеть между ними на синем пластиковом кресле. – Нет, – немедленно отвечает Джинён, и его дыхание учащается, потому что он просто обязан закончить. – Я имею в виду, что этого не может быть, верно? На эти слова Джихун только пожимает плечами. Джинён не может смотреть на него, волнение связывает его внутренности в узел, и всё, что он может делать сейчас, – это надеяться на удачу. – Я имею в виду, ты ведь начинал задыхаться и выплёвывал их только когда был рядом с ним или когда думал о нём, верно? Джинён игнорирует друга, потому что, если он ответит, если он скажет хоть что-нибудь, что сможет подтвердить этот факт, он просто. Просто. – Этого не может быть, - снова упрямо повторяет он. Они замолкают, и Джинён наблюдает за тем, как запоздалая бабочка лениво кружит по приёмному отделению. – Я узнал его имя, - говорит Джихун. Джинён не может сопротивляться интересу, поворачиваясь к другу и вопросительно глядя на него. – Дэхви, - говорит он, и Джинён сгибается в кашле, сплёвывая на пол ещё с десяток лепестков.   Три. Всё просто катится вниз, вниз, как те спиральные узоры на пластмассовых куполах, если положить монетку и понаблюдать, как она вращается, совершая головокружительное количество поворотов ровно до того момента, пока не упадёт в дыру посередине. Это, определённо, вызывает интерес — насколько глубока пропасть? Врач говорит, что у него редкое заболевание. То самое, когда человек кашляет лепестками цветов, если его чувства не взаимны. Джинён не может определиться, какой из фактов больнее: тот, что он умирает, или тот, что Дэхви не чувствует ничего к нему. Он помнит руку Джихуна на своём колене, помнит, как дрожал голос друга. Как будто бы это он был человеком, которому только что сказали, что он умирает, отплёвываясь цветами, и будет делать это, будет кашлять и умирать, если чувства вдруг не станут взаимными. – И мы ничего не можем сделать? Доктор улыбнулся, и его глаза были слишком яркими, зубы — слишком острыми, и Джинён теряет всякую надежду, когда в ответ получает лишь ещё два слова: - Именно так, – расслабленно и покровительственно. – Есть один вариант, - тем не менее добавляет врач, и рука Джихуна сжимается на колене Бэ. – Мы можем удалить цветы из ваших лёгких, но это не значит, что вместе с ними мы удалим и ваши чувства. Что-то внутри Джинёна ломается. Ничего крупного, ничего серьёзного или значительного, но достаточно для того, чтобы почувствовать. – Деньги? – спрашивает он и смотрит на жёлтую кожу кивнувшего в ответ врача. – Тогда мы отказываемся.   Джинён не приближается к Дэхви на протяжении месяца, уходя каждый раз, когда тот оказывался в поле зрения. Но это никак не способствует тому, чтобы он не думал о нём — о Дэхви — по ночам, и его сосед по комнате определённо начинает думать, что он странный. Джинён уверен в этом, потому что мусорные корзины заполнены лепестками, но он ещё ни разу не видел стебля (он даже задаётся вопросом, как бы Дэхви отреагировал на то, что в его лёгких распускаются цветы и он от этого задыхается). Просыпаясь каждое утро, он почти надеется, что на его шее обнаружатся отпечатки ладоней, и что в этих синяках легко можно будет узнать тонкие пальцы Дэхви, но всё просто начинается по-новому. Теперь лепестки синие, горло постоянно колет, а голос становится хриплым. – Ты в порядке? – спрашивает его Гуаньлинь. – Да, в полном.   Он видит Дэхви, и на этот раз просто не может сбежать, потому что теперь мальчишка не один. У этого парня золотистая кожа, немного крупный для корейца нос, тёплые глаза, и рука Дэхви лежит на локте незнакомца, а взгляд его такой знакомый. Грудь Джинёна вновь стягивает изнутри, и он заставляет себя оставаться на месте даже тогда, когда чувствует, как лепестки поднимаются к горлу. Он сглатывает их, чувствуя в этом болезненное, ненормальное удовлетворение, потому что да, это на самом деле так. – Эй! - зовёт Дэхви, и лёгкие Джинёна протестуют, потому что на самом деле весь последний месяц он так сильно хотел услышать этот голос, и теперь ему больно даже просто смотреть в белоснежный потолок собственной комнаты каждый вечер. – Джинён, верно? Джинён кивает, снова сглатывая. – Я ... да. Прости за тот случай в библиотеке, я чувствовал себя… хм, не очень хорошо, – он справляется, глубоко вздыхая в конце, и его дыхание точно выдает его проклятую болезнь. – Да, не беспокойся об этом. Я просто рад, что с тобой всё нормально, приятель. Джинён улыбается, но он знает, что его улыбка больше похожа на оскал. – Спасибо. Дэхви кивает, и Джинён понимает, что их разговор на этом закончен, закончен, ещё даже толком не начавшись. – Больше не болей, хорошо? – говорит парень, легко толкая Джинёна в плечо, а затем разворачивается и уходит. На этот раз лепестки ярко-синие, а их края окрашены в красный. Ревность. Джинён ещё не готов умирать.   Каждый раз, когда они встречаются с Джихуном, Джинён видит всю его боль, чувствует, как его грусть прилипает к его внутренностям будто бы меласса, и в такие моменты он действительно не хочет умирать, не хочет, чтобы эти чёртовы цветы убили его. У него нет возможности прекратить это всё, он не может заставить Дэхви влюбиться в него, потому что, очевидно, тот уже отдал своё сердце кому-то другому. Поэтому он каждый день звонит своим родителям, чтобы сказать им, что он их любит, и делает это из-за того, что просто не знает, сколько ещё ему осталось. Теперь он вынужден смывать лепестки в унитаз, потому что их слишком много, чтобы просто выкинуть их вместе с мусором. Джихун постоянно наблюдает за ним краем глаза, когда они делают что-то вместе, и это всегда похоже на то, как если бы он пытается запомнить Джинёна до того, как тот умрёт. Он определённо не сможет выдержать этого.   Четыре. Он кашляет, и теперь лепестки окрашены в насыщенный цвет бургунди. За спиной открывается дверь, и Джинён жалеет, что не запер её, потому что он слышит чужой голос раньше, чем видит его обладателя. Этот чёртов высокий голос, и он просто ниже склоняется над унитазом. – Ох, приятель, – говорит Дэхви, и Джинён чувствует облегчение, потому что, возможно, его пока что не узнали. – Джинён, верно? – слишком поздно. Он медленно поворачивается, и, вероятно, вокруг его губ и на подбородке осталась кровь. Глаза Дэхви расширяются, он рывком опускается на колени, и Джинён слишком слаб, чтобы оттолкнуть его, чтобы самому податься назад. – У тебя идёт кровь, – бормочет парень, скользя взглядом по чужому лицу, и в любой другой ситуации сердце Джинёна сорвалось бы на бег, а руки бы потянулись вперёд, но сейчас он просто чувствует, что вот-вот вновь закашляется. Но вместо этого Джинён только коротко кивает, уклоняясь от ладони Дэхви, который собирался стереть кровь в уголке его губ. Бэ вновь ощущает их, эти проклятые лепестки, он вновь чувствует, как они подступают к горлу, и просто хочет сбежать. Вот только на этот раз у него совсем нет путей отступления. – Мне вызвать скорую? – в голосе Дэхви тревога и беспокойство. Джинён собирается отрицательно покачать головой, но ему вновь приходится склониться над унитазом. Теперь лепестки, – ярко-красные, – плавают в воде. Дэхви начинает задыхаться. – Это?... – Цветочные лепестки, - заканчивает за него Джинён. Он не может ничего сделать с тем, как хрипло звучит его голос. – Это… как это возможно? Джинён пожимает плечами, поднимаясь на ноги, чтобы смыть лепестки. – Видимо, просто возможно, – говорит он, и в его голосе звенит ирония, потому что тот, кто сейчас пытается ему помочь, на самом деле убивает его.   – Ты был в больнице? – спрашивает Дэхви, опуская ладонь чуть ниже лопаток Джинёна. – Да, - отвечает он, - они ничего не могут сделать. – Ничего не могут… ты имеешь в виду, что ты умираешь? Джинён снова пожимает плечами. – Да. Грусть отражается на лице Дэхви, и Джинёну кажется, что в этот момент он видит Бога. – Джинён, я, – парнишка глубоко вздыхает, – прости меня. Джинён только вздыхает, потому что, действительно, что он должен на это ответить? Спасибо? Очевидно, что лучше всего сейчас было промолчать, потому что Дэхви тянет его в объятия, сжимая его бока своими тонкими руками прямо на грязном полу уборной, и Джинён не может заставить себя сказать ему, что это всё только его вина. Во всяком случае, иначе и быть не может. На совести Джинёна то, что он влюбился в этого мальчишку.   Дэхви делает над собой усилие, чтобы видеться с Джинёном после того случая, чтобы заботиться о нём и сделать его последние дни в этом мире самыми лучшими днями. Наверное, это даже срабатывает, потому что некоторые моменты, разделённые на двоих, действительно становятся одними из самых счастливых в жизни Бэ (даже если ему всё равно приходится выходить из комнаты, чтобы сплюнуть очередную порцию лепестков). Они видятся по крайней мере два раза в неделю, и каждый раз Джихун смотрит на него взглядом, в котором читаются и жалость, и радость, когда Дэхви целует Джинёна в щёку перед тем, как уйти, потому что они оба знают, что этот день может стать последним. – Увидимся позже? – он всегда так говорит, и не уходит до тех пор, пока Джинён не ответит. – Да, – всегда отвечает Бэ, – да, увидимся позже.   Пять. – Знаешь, я ведь люблю тебя? – Дэхви сказал это неделю назад, устроив голову на коленях Джинёна. Внутри него бушует желание оттолкнуть мальчишку, сказать, что нет, это не так, потому что если бы ты любил меня, я бы не стал кашлять лепестками этих проклятых цветов, если бы ты любил меня, я бы не умирал. Но вместо этого он только тихо смеётся, пытаясь скрыть боль, сжимающую его грудь. – Да-да. Я тоже тебя люблю. Он подносит руку ко рту и кашляет — на ладонь опускается один единственный красный лепесток и несколько капель крови. Он вытирает её и извиняется, потому что он должен позвонить маме. Что-то внутри него подсказывает, что этот раз станет последним. (Я люблю тебя, говорит он, когда она поднимает трубку, затем повторяет то же самое своему отцу, а потом ещё раз — на половине разговора, слушая, как они говорят о своём дне, а затем снова — в конце).   Позже, когда Дэхви уходит, сосед Джинёна видит, как тот вновь кашляет. Сотни лепестков — синие и розовые, жёлтые и красные. Красные, наконец-то, ощетиниваются шипами. Это розы, это конец. Сосед смотрит на кровь, смотрит на пот, бисером блестящий на лбу друга, и трясущимися руками вызывает скорую. Потом он звонит Дэхви и Джихуну, забираясь в машину неотложки. Джинён специально просил, чтобы его родителей не было рядом в этот момент, потому что они были теми, чьё горе он не смог бы забрать с собой (ему было трудно справиться даже со своим собственным). Дэхви и Джихун приезжают вместе, их лица — треснутые маски, и Джинён смотрит на свои руки, переплетённые с руками Дэхви, и почти смеётся над этим смехотворным зрелищем. Он видит друга Дэхви через пластиковые жалюзи на окне палаты, видит, как тот что-то говорит мальчишке. Стокгольмский синдром. Джихун целует его в лоб, благодарит за всё и просто не может не плакать сейчас, не может сдержаться. Он не хочет, не хочет, чтобы Джинён умирал только потому что Дэхви не отвечает на его чувства взаимностью. – Я люблю тебя, - шепчет Джихун, и от этих слов не больно. Совсем не больно, в отличии от слов Дэхви. Не больно, потому что это правда. – И я тебя. Он и Дэхви остаются одни. – Я искал, – говорит Дэхви, глядя на их руки. В его глазах плещется что-то непонятное. Что-то тёмное и опасное, и Джинён просто собирается сломать его пальцы, если он не возьмёт свои слова обратно. – Я искал информацию и узнал, что с тобой происходит. Ты любишь кого-то, кто не отвечает на твои чувства взаимностью, верно? Джинён хочет выдавить из его горла извинения, хочет заставить Дэхви чувствовать себя плохо, но не может. Он так сильно любит его. – Да, – шепчет вместо этого он, – да, он меня не любит. Дэхви не спрашивает, кто этот человек, и Джинён думает, что Ли всё и так прекрасно знает. – Помни меня? – просит он. Слишком поздно просить что-нибудь еще. Дэхви шумно вздыхает, и этот вздох короткий и наполненный болью. Джинён любит его так сильно, что не боится умереть за него. – Всегда, - бормочет он, – всегда. Он протягивает руку, легко касаясь подбородка Джинёна и его покрытого испариной лба. Зима уже прошла, но Дэхви по-прежнему похож на ангела, точно так же, как и в то утро (великолепный, красивый, смертельный). – Боже, как я могу забыть тебя, Бэ Джинён?